Стекло и дерево

Сергей Буянов, 2000

Многие задаются вопросом, как определить границы между болезненным воображением и гениальностью? С помощью математики! Сергей Буянов, профессиональный врач, обращается в своем дебютом романе «Стекло и дерево» к царице наук, чтобы вывести с помощью ее методов формулу раздвоения личности. Но даже царица наук не в силах бороться с человеческими пороками. С пороками в смешанном мире, в котором любовь сильнее смерти, но порою любовь побеждает саму жизнь… Специальные термины вроде депрессии, бреда, галлюцинации – легко вошли в нашу жизнь. Мы пользуемся этими словами, не задумываясь об их смысле. Но где блуждает душа человека с расщеплённым разумом? «Стекло и дерево» – роман о докторе, сумевшем проникнуть вглубь сознания людей с изменившимся рассудком и вернуть их в реальность. Бросая вызов доминирующим сегодня шоковым методам лечения, главный герой пытается доказать, что достаточно пройти путь изменения разума человека – и вывести заблудившегося из лабиринта сознания.

5

В субботу, как и обещал, Пётр подъехал к малосемейке медицинского.

— Рим, ты не хочешь подзаработать? — с ходу задал он глупейший вопрос.

— Сегодня?

— Ну, конечно же! Прямо сейчас!

— Опять презентация?

— Нет, консультация, причём по твоему профилю!

— Это ты насчёт своих соседей, стариков?

— Да нет же! Об них всё ясно, да и кто за них заплатит? Здесь дело в другом, один человек, весьма уважаемый кстати, желает получить консультацию, помощь психолога.

— Это не ко мне, — парировал Рим. — Это дело психотерапевта.

— Знаешь, почему я не стал работать в медицине? — неожиданно спросил Пётр.

— Понятно, почему!

— Ничего тебе не понятно! Да только потому, что вы там все как один стараетесь спихнуть ответственность друг на друга!

— В смысле?

— В том смысле! Я же помню, как нас учили: «В первую очередь поставь в известность заведующего отделением»! Если же увидел хоть что-то не своё — немедленно сплавь больного к специалисту!

А не удалось сплавить — собери в историю болезни побольше разных консультаций! Заметь, никто не учил лечить самостоятельно!

— Учили — это одно, а работать самому надо.

— Правильно, самому! Вот потому-то я работаю в другом месте, где сам на себя беру ответственность! А тебя попросил дать консультацию, такты сразу: К психотерапевту!

— Да пойми ты, я не консультирую! Это привилегия профессоров, академиков, а никак не аспиранта!

— Як тебе, как к другу обращаюсь.

— Ты?

— Я!

— Так ты нуждаешься в консультации?

— Почти что я. Понимаешь, очень нужный человек, он много значит для моего бизнеса, да и не за бесплатно просит!

— Как-то это всё подозрительно выглядит.

— Почему?

— Потому что в нашей стране не принято искать совета у врача-психиатра!

— И у нас в стране уже есть прогрессивные люди, понимаешь?

— Твои соратники по бизнесу?

— Хотя бы и они, что в этом подозрительного?

— Я даже не знаю, в чём дело-то?

— Тебе всё пояснят. Вникнешь в проблему, подскажешь решение и всё! Людям добро, а тебе бабки! Согласен? Ну, по глазам вижу, что согласен! Так поехали?

— Куда?

— К твоему пациенту, куда ещё?

— А я-то думал, ты в ресторан приглашаешь!

— Конечно, приглашаю! Заедем, уладим кое-что и в кабак!

— Хорошо, поехали, всё равно ведь не отстанешь! Ты ведь уже пообещал привезти специалиста, я верно понял?

— Вот видишь, ты меня понимаешь! Только одна просьба, пожалуйста, не удивляйся ничему.

— Хорошо, — согласился Рим. Психиатру, вообще, не следует ничему удивляться.

Едва они подъехали к здоровенному трёхэтажному особняку, как открылись металлические ворота и пропустили гостей внутрь. Типичный английский метрдотель, галантно открыл двери и сухо пригласил в дом. Утопая в мягком ковре, друзья последовали за лакеем. Внутри было сумрачно, настенные бра тускло освещали путь. Так они прошли по длинному коридору и остановились перед дверьми из красного дерева. Слуга стунул кольцом трижды.

— Проходите, — властно разрешил голос изнутри.

Рим сделал шаг вперёд и оказался один в большой комнате, более похожей на кабинет, чем на гостиную. Внутри так же сумрачно, окон не видно. Тусклое мерцание, непонятно откуда, освещало лицо Рима да небольшое возвышение напротив, сверкнул камень на перстне хозяина кабинета. Видны только морщинистые ладони, далеее свет не распространялся. По тёмному силуэту можно было догадаться, что хозяин сидит в высоком кресле.

— Ты, значит, человек науки?

— Аспирант по психиатрии, — уверенно ответил Рим.

— Вот и хорошо, присядь, там рядом кресло.

Рим оглянулся, действительно, у самых дверей стояло кресло, он присел на краешек и приготовился слушать.

— По знаниям или по протекции?

— По знаниям.

Вопрос вполне резонный, человек желает знать, с кем имеет дело. Со специалистом или с шарлатаном.

— У меня проблема, — голос умолк и глубоко вздохнул, — не знаю, как и начать.

— Будет наверное проще начать с самой сути, — подсказал Рим.

— Пожалуй, ты прав, — согласился голос. — Так вот, дело в том, что меня хотят убрать люди из моего окружения. Я примерно знаю кто, но до конца не уверен.

— Чем я могу помочь?

— Поможешь разобраться в моей фантазии: или это правда, или паранойя.

— Постараюсь.

— В последнее время мне стали уделять повышенное внимание, чего раньше не случалось. Дошло до слащавости. Противно даже находиться среди таких людей! Особо старается самый приближённый ко мне человек. Он настолько стал заботливым, что кое-где начал принимать решения за меня.

— А что он из себя представляет?

— Чуть помоложе меня, поэнергичнее, но трусоват, это-то и настораживает. Он становится смелее день ото дня!

— Возможно он знает что-то, чего не знаете вы?

— Вот и думаю, наверное он решил занять моё место, вот и ждёт, да только скрыть не может своей нервозности.

— В чём она проявляется?

— Он смотрит мне в глаза.

— А раньше он этого не делал?

— Только изредка, а теперь каждый раз.

— А не говорит ли он что-нибудь необычное?

— Вроде бы нет, но стал спешить куда-то в последнее время.

— А не становится ему хуже, если он не сумеет уйти под каким-либо предлогом?

— Дай, подумаю. Вроде нет, хотя начинает дёргаться!

— Злиться?

— Да, пожалуй. А ещё один факт: у него начали таять счета. Когда я проверял всех своих людей, то заметил.

— И когда это началось?

— С месяц назад.

— Ас какого времени вы стали подозревать его?

— Примерно с полмесяца. Поначалу я не придавал значения, а потом насторожился.

— А насколько вы ему доверяли?

— Как брату, как самому себе!

— А есть ли ещё кто из подозреваемых?

— Поведение людей диктует он, все берут с него пример. Так что — других подозреваемых нет. Я всё сказал, что позволено тебе знать, теперь ответь на вопрос: имеется реальная опасность или это паранойя?

— Опасность имеется, но более для вашего друга. Судя по всему, его здоровье внушает опасения.

— Да?!

— Вам, возможно, следует продержать его возле себя более 72-х часов.

— Куда ты клонишь, я понял. Но ведь такого быть не должно!

— Если это не так, то стоит спросить у него, о чём таком тайном ему известно.

— Хорошо, попробуем. Но смотри, ты сейчас решил судьбу человека. Дай Бог тебе не ошибиться! — прозвенел колокольчик, и Рима вывели в коридор.

Там уже ожидал Пётр, он молча взглянул на друга и указал на выход. Совсем в другую сторону: зашли они слева, а выходили вправо. Тот же швейцар закрыл за ними двери. Только оказались друзья не на улице, а в холле, в ярко освещённом помещении с хрустальными канделябрами. За массивным письменным столом сидел какой-то клерк. Он попросил подойти. Чётким движением руки он вынул из ящика стола пару сотен зелёных, вручил их Риму и вежливо попрощался.

— Вот и делов-то! — радостно отметил Пётр, когда друзья оказались на свежем воздухе. — Теперь поехали кутить!

— Угощаешь?

— Уже зажлобился? Вот что деньги с человеком делают! Ну-ну, не дуйся, пошутил. Конечно же, договор в силе! — Пётр возбуждённо похлопал друга по плечу. Словно гора свалилась с его плеч! Ведь он обещал привезти специалиста, абы не сдержал слова? Об этом и думать не хотелось.

Машина завелась с полуоборота, только ворота, на этот раз, вручную открыл хмурый субъект атлетического телосложения. Рим мельком глянул на него, чем-то охранник показался ему знакомым.

— Какой-то знакомый тип.

— Кто? — насторожился Пётр.

— Да тот, что ворота открывал.

— А, этот? Да это же наш Никола, помнишь его?

— Ещё бы, недавно его видел. Кандидатский всё сдать не могёт.

— Тоже в люди норовит! Каждый нынче крутится, как может!

— Это верно, вот и я начал крутиться с твоей помощью!

— А что? Правильно! Отконсультировал, бабки получил и нормалёк!

— Только вот мне кажется…

— Что тебе может казаться? Когда, кажется — это ведь галлюцинация, так вроде бы классифицируется?

— Скорее, иллюзия.

— Бабки-то реальные! Что ещё?

— Тут ты прав.

— За три минуты работы — двести баксов, да чтоб я так жил! А тебе что-то там кажется! Кстати, приехали!

Они вошли в скромное заведение, Пётр предъявил какую-то корочку, вышибала улыбнулся ему и кивнул на Рима.

— Это мой гость, — сказал бизнесмен.

— Строго у вас, — заметил Рим, когда они уселись за столик.

— А как иначе? — широко улыбнулся друг и щёлкнул пальцами, подзывая официанта. Он решил не делать вечеринку, а устроить встречу двух давних друзей.

Пётр отшил, присевшую было к столику, знакомую:

— Сегодня ты не в форме! — утвердительно обратился он к размалёванной девице. Она надула губки и тут же ретировалась.

Петру хотелось посидеть, пообщаться, а бабы, как известно, никак не способствуют разговору. Только-только сосредоточишься, так она повиснет на плече, требуя внимания к собственной персоне. Не сбросишь же её! Поэтому Пётр, так неожиданно грубо, отказался от услуг девицы.

Друзья сидели, толковали о том, о сём. И вновь обо всём. Вспоминали счастливые студенческие годы, связанные с ними приколы и огорчения, да и вообще, то смутное время в стране, когда среди коммунистов начался раскол, который привёл к перестройке и последующему краху империи — СССР.

— А помнишь, — сказал Пётр, — как нас на роды водили? Всех подряд, кто оказывался в этот момент в роддоме?

Конечно, Рим помнил, роды в то время считались диковинной редкостью. Студенты, занимаясь акушерством, за весь год могли ни разу не попасть на роды. Поэтому их загоняли в родзал по двадцать-тридцать человек одновременно. Они стояли кто где, особо активные старались пропихнуться ближе, акушерка немилостиво рявкала на них, кое-кого грубо отпихивала от стерильного столика. Счастливчики успевали краем глаза увидеть, как зарождается новая жизнь. Петька с Римом обычно видели только макушку родильницы, полагая, что более ничего интересного нет.

— А я вот запомнил такой случай, — задумчиво произнёс Рим. — Как-то оказался я в магазине, вроде бы за хлебом зашёл. Так вот, смотрю на огромную очередь — кажется, тогда минтай продавали — маленькая девчушка лет четырёх, тащит маму за руку и просит купить сахарку. Вот как! Я вспомнил сразу, что в своё время просил конфет, да ещё не всяких, а самых лучших, а она сахару просит.

— М-да, — задумчиво протянул Пётр, — а в ЦУМе что было? Голые прилавки и скучающие продавцы. Даже самое дерьмо разобрали, весь ширпотреб исчез!

— Зато теперь всюду изобилие! Всё, что душа пожелает! Только плати, успевай.

— И правильно. А когда и кому раньше удавалось попробовать зимой виноград? Это я о простых людях говорю. А бананы только в столице видели, и то по большим праздникам! Дрянь конечно, но всё-таки, — Пётр вроде бы захмелел.

— Как назад поедем? — кивнул Рим на полные рюмки.

— Ерунда! Шофёр на телефоне дежурит. Давай ещё графинчик уговорим!

— Пожалуй, мне хватит. Завтра работать надо.

— Да какая там у тебя работа? Оперировать что ли? В выходной до обеда отваляешься на диванчике, а потом всё пройдёт.

— А если вызов?

— Да какой у тебя вызов? Санитары скрутят-свертят, историю оформишь и делов-то! — Пётр щёлкнул пальцами.

Извечно добродушный, до неприятной слащавости, официант грациозно поставил на стол графинчик.

— Кстати, скажи, пожалуйста, Рим, чем всё же опасна шиза?

— Шизофрения — это болезнь. Вопрос твой странный.

— И всё-таки, попытайся ответить! — Петька отхлебнул коньячку и понюхал шоколадку.

— Это с какой стороны поглядеть, — задумчиво произнёс Рим.

— Давай, выпей, и всё встанет на свои места!

Рим последовал совету, почувствовал, что хмелеет. Что ж, иногда разрядка необходима. Он расслабился, и мозг начал работать легче, и язык свободнее выдавать мысли.

— Всё-таки это болезнь, как бы странно не звучало.

— Ты хочешь сказать, что всякая болезнь без лечения, в итоге приводит к смерти?

— Вот! Именно это и хочу сказать. Шизофрения приводит к полному развалу личности, инвалидизации, которая проявляется в неспособности себя обслуживать, а это состояние неизбежно заканчивается смертью.

— Так ведь руки-ноги целы! — недоумевал Пётр. В его голове никак не укладывалось, какой это инвалид с целыми руками-ногами?

— Нарушается адаптация. Человек теряет способность приспосабливаться к окружающей среде.

— Ну, ты даёшь! Нас же с детства учили: «Не надо приспосабливаться»! Даже термин выдумали — приспособленец!

— Я говорю об адаптации, а не о приспособленчестве!

— Слушай, я что-то подзабыл эти термины. Скажи по-русски!

— Очень простой пример: когда тебе холодно, что ты делаешь?

— Когда как. Когда сто грамм пропущу, когда с женщиной погреюсь.

— Вот видишь, тебе даже в голову не пришло, что в первую очередь ты оденешься потеплее!

— Ты что хочешь сказать? — нахмурился Пётр, в нём проснулся страх перед психиатром. — Я что ли, того?

— Вовсе нет, скорее, наоборот! Ты считаешь это само собой разумеющимся, не раздумывая, одеваешься, а затем изобретаешь другие методы разогрева! Не пойдёшь же ты на улицу в одних трусах, искать женщину для сугреву?

— Ха, ха, ха! Понял! Понял! И всё так просто объясняется? Только потеря адаптации?

— Конечно! А ты думал, что шизофреники — дураки? Так вот, замечу тебе, среди шизофреников глупых людей не встретишь!

— А как тогда объяснить их безумные поступки?

— В смысле, какие безумные поступки?

— Ну вот, выйти в трусах на улицу — это одно, а если, к примеру, завалить кого, а?

— Это не так часто встречается.

— Но ведь бывает?

— Это тоже нарушение адаптации — социальной. Нарушается закон.

— Так убьёт ни за что, ни про что! Потом ищи-свищи, кто и за что замочил!

— Это для тебя — ни за что, ни про что, а у больного — всё обоснованно и понятно. А может он, убивая, приносит пользу человечеству?

— Мне непонятно! Я, например, укокошу завтра какого-нибудь чинушу-взяточника — это ведь тоже польза? Значит я, того?

— Опять ты привязываешь поступок к действительности! У больного нет никакой окружающей обстановки, у него — внутренний мир. Он живёт только в нём, а обычного не замечает.

— Если он живёт в своём мире и доволен им, то почему же он в итоге умрёт?

— Так потому! Все его эмоции, все чувства направлены во внутренний мир, то есть он теряет их.

— Что за чувства он теряет? Любовь что ли?

— Вот любовь-то как раз и не теряет! Любит глобальное: вселенную, космос, человечество в целом, а ближних перестаёт замечать.

— Поэтому они и сдают его в психушку!

— Бывает и так.

— А отчего помрёт-то?

— Я же сказал: теряет все чувства! Чувство голода, например!

— От голода умирает?

— Это только одна из причин. Он может умереть и от холода, и от жары — если вздумает прыгнуть в костёр. А чаще всего больной погибает от полного умственного истощения.

— И всё-таки он становится дураком?!

— Чаще всего до этой стадии болезни он не доживает.

— Почему?

— Мозг, как тебе известно, не только для того, чтобы думать.

— Помню, помню, — замахал руками Пётр, — центры двигательные, чувствительные, речи и так далее.

— Вот тебе и ответ! Мозг, координирующий жизнедеятельность организма, исчерпывает все свои возможности. Для поддержания тонуса жизни уже не может посылать импульсы: не надо ни есть, ни пить, ни как-то иначе приспосабливаться. Внутри себя человек уже приспособлен, поэтому он умирает.

— Правда, что вы их выпускаете из больницы надолго?

— Вне приступа, человек не опасен ни для себя, ни для окружающих! Мало того, скажу небольшой секрет: многие работают на прежних местах.

— Да ты что? — чуть не подавился Пётр.

— А ничего! Когда мозг перестаёт выдавать болезненную продукцию, человек ничем не отличается от других.

— И много их, дуриков, по стране?

— Слушай, Пётр, ты человек грамотный. Если тебе интересно, возьми справочник, посмотри там частоту заболеваемости и прикинь к количеству общего населения. В общем, если захочешь, сам подсчитаешь!

— А если бы я был врачом, упаси Бог, конечно, то ты бы мне сказал?

— Конечно, нет! Ты бы стал хирургом или терапевтом, я тебе могу сказать, что твой заведующий — наш пациент?

— Хорошо, хорош! Не пугай меня! — замахал руками Петька. — Эдак вокруг все больными станут!

— Вот и верно, давай оставим эту тему.

— Только ты мне скажи вот что: а что ты там пишешь? Куда, в какую сторону двигаешь науку? Изучаешь что, что рекомендуешь?

— Тебе что интересно?

— В плане полезности! Толку-то будет от твоей диссертации?

— Честно? — посмотрел в глаза Петру Рим.

— Честно! — согласился Пётр.

— Если честно, то от диссертации — никакого!

— Ха-ха-ха!!! — залился Пётр.

— X, х, х-хэ! — сдержанно подхватил Рим.

— Вот, ха-ха! Значит, ха-ха! Какой ты ерундой занимаешься! С твоими-то мозгами! Я представляю тему!

— Изменение, — начал аспирант, но его тут же перебил друг.

— Помолчи секунду! Лучше выпей. Я сам сейчас угадаю!

Пётр деланно нахмурился, изображая глубокую задумчивость, прыснул со смеху, отдышался и выдал:

— Изменение метаболизма мозга крысы, в условиях средней полосы, при выходе из искусственно созданной клинической смерти! Угадал?

— Почти, — улыбнулся Рим.

— Вот видишь! Стало быть, мил человек, ерундой ты занимаешься! Ха-ха!

— Именно так, — захмелевшим голосом согласился Рим.

— А вот скажи мне, пожалуйста, что за цель ты перед собой ставишь? Если защищаешь такую чушь? Где она, польза-то от науки?

— Я тебе по секрету скажу, — склонился слегка кпереди Рим, — помимо официальной темы у меня есть и другой замысел.

— Вот это — правильно! — обрадовался Пётр. — Давай выпьем за это! Они выпили.

— Мне хочется доказать действенность несколько иного подхода к лечению шизофрении, — сказал Рим. — Дело в том, что традиционные методики, мягко говоря, малоэффективны.

— Точно! — в порыве Петька пожал руку бывшему однокашнику. — У нас один парень со двора решил закосить под дурика, положили его в психушку, подержали полгода. От армии, конечно, отмазался. Только вот, остался на всю жизнь дураком!

— Вот я и хочу попробовать сделать так, чтобы таких случаев стало как можно меньше! А главное, интровертная психотерапия!

— Какая?

— Знаешь же, что люди делятся на экстра — и интравертов?

— Ну и что?

— А то! Если попытаться не бить по больной голове, но освободить её от боли? Лучше станет, как полагаешь?

— Глупый вопрос! Только чем эта интровертная отличается от обычной?

— А помнишь, как нас учили? Чтобы победить врага, нужно хорошо его изучить!

— Карл Маркс, что ли?

— Не совсем, но не суть важно! Главное — новый подход! Изучение психики больного изнутри для выведения пациента из ненормального внутреннего мира.

— Я понял! Ты хочешь перевернуть всю психиатрию с ног на голову, — догадался Пётр, — но при чём тут крысы?

— Какие крысы? — удивился Рим.

— Те самые. Средней полосы. Ха-ха-ха!!!

— A-а! Вспомнил! — Рим хлопнул себя по лбу. — Крысы! Крысы!!! Ха-ха-ха!!!

Ему тоже стало необычайно весело!

К научной теме они больше не возвращались, начали вспоминать вещи повеселее. Так и просидели до двух ночи, хорошенько разрядились. Пётр предложил продолжить вечер у него, уже по полной программе, но Рим тактично отказался. Бизнесмен не стал настаивать, вызвал шофёра фирмы и приказал отвезти Рима к общаге. Затем они, обнявшись, попрощались. Пётр ещё раз посетовал, что друг не желает составить ему компанию и ввалился в заднюю дверцу своего BMW.

Когда выхлопные газы обдали Рима, он вспомнил о сегодняшней консультации. За весь вечер, ни один из них, словно сговорившись, не затронул эту тему! От этого сделалось тоскливо на душе. Рим подумал, что вляпался в какой-то иной мир, от которого остался неприятный осадок на душе.

Миновали дни, Рим полностью погрузился в работу, Пётр не появлялся, но неприятный осадок не растворился, наоборот, ещё более сгустился.