Дети Духов. Часть 1

Сергей Богомолов

Трое подростков государевых кровей вступают в жизнь. И у каждого свой путь, своя дорога, свой смысл жизни… Это продолжение романа «Дети Рода», но в то же время и отдельное произведение. И также, как и там, здесь присутствуют нелицеприятные сцены, читать которые слишком впечатлительным или высокоморальным людям не рекомендуется.

4. Гром

К Лешине Гром отправился ещё засветло. Путь-то не близкий, через болота да буреломы в самую чащу что ни на есть тёмную. И успеть надо, а то ещё до полудня уляжется спать ведьма. Странная она, другая совсем. Живёт одна вместе с отпрыском своим рыжим Птахой и вместе с ним бродит по лесу ночами, корешки да грибы собирает. Сама уродливая до невозможности. И говорят будто знаков духов у неё на теле, словно у волхва какого, только все не салавские, чужие и тёмные.

Вот действительно, кого здесь может и боялись больше Радуги, так это ведьму эту, не очень-то и понятно почему. В отличии от Радуги она вроде никого не проклинала, но и женой вождя и сестрой Государыни Лешиня не была, может потому в родовом селении видеть её особо никто не желал и в род не принимали. Она и не настаивала, на землях рода жить разрешили и то ладно. Всякие зелья варит, а Птаха их ни свет ни заря по селениям да деревенькам разносит и продаёт, тем и живут. Зато Птаху этого никто не боялся, и потому коли поймает ребятня, то побьют знатно. Он правда и сам нарывался постоянно, как давешнем утром, когда одеяло сорвал с Грома и перебудил всех.

— «Тот ещё, гадёныш мелкий! Может и его встречу, так обязательно фингал поставлю!» — сжал Гром кулаки, пробираясь сквозь валежник и осторожно отмахиваясь от сухих ломких веток. Кто отец рыжего негодника никто не знал. Лешиня одна в этих краях появилась, как раз в тот год, когда Государыня Ярка привезла в Залес детей и оставила тут на воспитание. А вскоре у ведьмы родился отпрыск, слухи ходили будто это сам известный гусляр Синица, то ли на спор, то ли по пьяни, с ней любился. Кто ж теперь угадает, во всяком случае никто на это конопатое существо прав не предъявлял и родовой знак ему не ставил — «Туда вроде…»

Гром всего раз и бывал тут, когда они по малолетству с Храбором, Зарёй и ребятами специально посмотреть на ведьму отправились. Жуткая тогда показалась, в тёмном балахоне мрачном, закрытом, что и лица не разглядеть, только и заметно, что горбатая да колченогая. А близко подходить тогда не решились, страшно. Однако теперь потеряться не боялся, как ни странно, хоть ему и не служили духи, но в лесу он ориентировался не хуже любого следопыта со знаком лесного зверя.

Крики звонкие да хлопки смачные Гром ещё издали услышал, а как вышел на полянку, так и встал столбом, зрелищем наслаждаясь да удивляясь.

«ПЛЮХ» шлепок по голой заднице.

— А-а-а — верещало и болтало ногами голое худощавое тельце Птахи, перекинутое через оба колена сидящей на пеньке ведьмы — Лешиня злюка, как гадкая змеюка! — со слезой в голосе, но упрямо и при этом удивительно точно передразнивая голос старухи.

И за это сразу опять ответ:

— Птаха неслух в голове пусто — и «ПЛЮХ» сухой ладонью — зато будет на заднице густо…

И тут оба замолчали и замерли, уставившись на Грома. Горбунья быстро вскочила, взметнув полами балахона, как-то неуклюже придерживая своё чадо, развернулась и усадила Птаху на пень вместо себя. Следом на детские колени шлёпнулась здоровенная книга, что до этого валялась на земле рядом. И открыв её Лешиня ткнула пальцем:

— Учи урок, от сих до сих! — и повернулась к Грому — Совсем от рук отбился. Ночью в болото провалился, всю одёжку изгваздал да изорвал… — какое-то не достиранное тряпьё и правда плавало в старом корыте с мутной водой — А где я другую ему возьму?! Вот и пускай теперь бегает голышом, пока не просохнет, да не зашью. Теперь книгу ещё уронил…

Пока она говорила, конопатая рожа скривилась и показала спине Лешине язык. Впрочем, конопатой была не только рожа, но и плечи, и руки, и ноги, и даже зад, как успел до этого заметить Гром. Да в общем всё тело, покрытое к тому же ссадинами, прыщами и царапинами. А ещё большой синий фингал под глазом уже кто-то поставил, так что можно не заморачиваться самому.

–…так зачем молодец явился? — задала тем временем Лешиня вопрос, обратив всё внимание на себя.

— А-э… — как бы старательно глаз Гром не отводил, но тут всё же взглянул на страшное лицо, в этот раз откинутый назад балахон его не скрывал. И правда ведьма! В возрасте, но не такая уж и старуха, как представлялось Грому, уродливая только. Покрасневшие веки, без ресниц. Один глаз заплыл бельмом, под другим огромная, гадкого вида, синюшная родинка выпирает. Зубы во рту чёрные, все изъеденные. Волосы грязного цвета, редкие и слипшиеся — Невесту я ищу — глупо сообщил он.

— М-м — прожевала что-то Лешиня, заинтересованно уставившись на него — так это ты Гром из проклятого рода?! — выдала и, с новым интересом, ковыляя обошла кругом, разглядывая с разных сторон — Можно и подсказать чего, семя твоё только нужно.

— Чего? — непонятливо, будто не расслышал, переспросил Гром.

Птаха тихо хрюкнул, давясь смешком и пригибаясь к книге, а ведьма объяснила более доходчиво:

— Ну семя твоё, мужское! Не знаешь, как достать что ль?! — она заковыляла к убогой землянке — Иди за мной — и скрылась в тёмной норе.

Гром с сомнением заглянул внутрь, подумывая — «Не сбежать ли?» — всё же набрался смелости залез и посторонился от входа, дабы хоть чу-чуть света впустить. Так и стоял, привыкая к темноте, пока Лешиня, повозившись среди всякого хлама, не выдала ему деревянную плошку.

— Сюда извергни.

— Чего?

— Порты спускай, чего!

Гром отвернулся, снял пояс, задрал рубаху и развязал тесёмки, льняные порты тут же свалились на пол. И, надеясь, что ведьма в темноте не лучше него видит, приступил.

— Помочь может? — слушая его безрезультатную возню спросила Лешиня приблизившись сзади.

— Не, сам я, сам! — испуганно вздрогнул Гром — «Ну же, давай!» — но уд, несмотря на все просьбы и поглаживания, никак не хотел подниматься в таких условиях.

— Прикрой глаза — шепнул голос прямо в ухо, вроде и не Лешинин дребезжащий вовсе, а нежный, ласковый, сокровенный, такой, что мурашки по коже пробегают. И не захочешь, а как скажет сделаешь. И сразу по бедру, задирая рубаху, поползла ладонь. Мягкая, нежная — вспомни самую желанную… — самую желанную Гром не определил, все три девы, что у него были недавно, в его сознании слились в одну — Её губы страстные… — зато почувствовал как ладонь уже проникла между ягодиц мягко поглаживая — Её груди высокие с двумя сосками твёрдыми… — а другая рука обмазала привставший уд чем-то скользким и обхватив огладила заставляя напрячься полностью — Её ягодицы упругие и гладкие… — и задвигалась туда-сюда — Её лоно мягкое, нежное, мокрое… — ведьма вовремя выхватила у потерявшегося юноши плошку и подставив держала пока не сбрызнулось всё полностью, ещё и выдавила остатки.

Затем быстро повернулась к проёму, внимательно посмотрела на свет, наклоняя то так, то этак. Понюхала, потрогала пальцем с отросшим длинным ногтем, зачерпнув немного положила в рот, задумчиво пошевелила губами.

— Хорошее семя, сильное — решила наконец.

— Чего?

— Чего-чего, порты надень! Стоишь тут не стыда ни совести — она медленно выбралась из землянки на свежий воздух, всё ещё поглядывая в плошку, будто решая чего-то и помешивая пальцами.

Гром, оправляясь, поспешил за ней — «Ещё не хватало ведьму одну с семенем оставить, кто знает, чего она сотворить может?! Что за духи ей служат?» — он уже жалел, что согласился на это. Ведьмам-то имя лучше не знать, всякие волосы, ногти сжигать надо на всякий случай, а уж семя?!

— Какова оплата? — между тем поинтересовалась Лешиня, неспешно ковыляя и заходя за спину настороженно поглядывающего на неё Птахи. Вдруг обняла его одной рукой за шею и удерживая мазнула пальцами по синяку на лице. Снова макнула в чашу и опять мазнула.

— А-А-А — Птаха забился, задрыгал ногами, схватился руками пытаясь вырваться — Не хочу не буду… — закричал громко пока мамаша не прикрикнула:

— А ну не дёргайся, книгу опять уронишь! И Гром увидит какой ты, и все узнают…

Птаха сразу подхватил широкую, полностью закрывающую бёдра от пупка до коленок книгу, пока та не сползла. Ноги прижал друг-к-другу чтоб не дёргались, только ступнями беспокойно ёрзал, да пальцами шевелил. Но ныть не перестал, совсем забыв о слаженности слога:

— Ы-ы-ы… ну не-на-а-до-о-о…

— Все болячки быстро пройдут, вырастишь здоровым и красивым — не обращая внимания на вопли, Лешиня втирала в раны ребёнка густое белое лекарство, приговаривая — семя молодое, хорошее, сильное…

— «Похоже зря волновался» — решил Гром глазея на представление этакое — «а, оплата же!» — тут вспомнил. И что он мог предложить? Всё что ему было нужно, вплоть до одежды, ему так выдавали, но это не его личные вещи, то вещи рода Тёмной чащи. Мама Государыня, когда навещала, привозила подарки, но опять же не личные — «Это чтоб не выделялись и к богатству не привыкали…» — а всем троим. Книги там всякие, или вот шахматы, Гром правда в шахматы не очень играть любил, хоть и умел, а вот Заря с Храбором по полночи засиживались, бывало. Остаётся только что сам сделал — «Да вот нож хотя бы?!» — даже кузнец Твёрдый сук изумился, как он такой сделал и без всяких духов что кузнецу помогают. И рукоятке из костя зверя многие подивились, что знаки для резчика полезные имели.

Гром снова снял только что надетый пояс, тоже его между прочем, вышитый, как и ножны на нём, в которые вдет длинный нож с красивой узорной рукоятью.

— Вот — положил рядом с Лешиней, которая опустившись на колено смазывала царапины на ногах всё ещё всхлипывающего Птахи. Тот сразу перестал и с надеждой уставился на мать.

— Не мало ль, за невесту-то?! — ведьма поднялась, даже не взглянула на оплату.

— Нет у меня больше ничего.

— А земля? — подойдя к корыту со старой рваной одёжкой Птахи, принялась за стирку — Земля рода Весеннего неба? — помакав, заодно и руки помыв, выплеснула и налила свежей воды — Хочу жить там, а пока тебя не будет, то и быть управительницей.

— Одна? Нет там никого более — растерялся такому желанию Гром — другие селения далеко, ты ж не пахать, не охотиться не можешь, чем жить будешь? — счёл нужным предупредить — Зачем в проклятое место селиться?

— Не такая уж я и никчёмная как тебе представляется. Чужие мы с Птахом тут, вроде как из жалости на чужой земле живём. А на своей земле кто его обидеть посмеет? А за еду да тепло не беспокойся, меня теперь пол Залеса знает, кому надо сами за снадобьями да советом придут. Да и чадо вишь какое растёт самостоятельное, вскоре сможет и поохотиться и дров нарубить, с голоду не помрём. А что место проклято, так где ведьме и жить ещё?! И тебе тоже хорошо, какой-никакой, а присмотр, решай! — убедительно так объяснила всё — Про суженую я тебе всё честь по чести расскажу, всё что духи мне открыли. Оберег даже сделаю для надёжности, заговорённый, так что сразу узнаешь, как увидишь, не пропустишь и не ошибёшься…

— Ладно — кивнул Гром подумав, и произнёс как можно торжественней — живи на землях рода Весеннего неба как на своих и будь заместо хозяйки, пока не возродится он!

— Погодь — обрадовалась Лешиня — оберег создам — и суетливо скрылась в землянке своей.

Гром же подобрал свой пояс из-под завистливого взгляда Птахи.

— Не по тебе вещица — сказал с превосходством, обвязывая. Тот рожу скривил, да и брякнул в ответ:

— И не по тебе, у Громки дурака вся сила в уде! — ещё язык показал.

— Лучше в уде, чем у Птахи на лице! — нашёлся Гром и смачно шлёпнул ладонью задиру по лбу.

— Ах ты… — Птаха вскочил, намереваясь по своему обычаю кинуться в драку на более старшего, но остановился, удерживая перед собой раскрытую книгу и почему-то не решаясь её отложить на пень.

— Птах! — послышалось из землянки — Ну-ка иди сюда!

Тот гневно посмотрел на Грома и так и пошёл, прижимая тяжёлую книгу к животу и бёдрам, при этом неловко двигая худыми ягодицами. Перед норой ещё оглянулся, словно Гром как-то нечестно поступил. Но Гром никакой вины не чувствовал, даже наоборот воодушевление какое-то, всё получилось, ведьма путь укажет, ещё и унижение этого рыжего негодника увидел — «К тому ж малец сам нарвался, неча на старших дули наставлять!»

— Ну, слушай молодец — горбунья наконец выбралась, держа в руках шнурок с небольшим совсем, плотно зашитым, кожаным кармашком — пригнись! — и повязывая оберег на шею, коротко, так что и не снять, молвила скороговоркой, будто причитая — Чёрный конь дорогу укажет. Ты ему не мешай, повезёт он сквозь земли, чужие да незнакомые, дальние и близкие, в конце ж пути увидишь сияние во тьме, чистое будто молния, то и есть твоя суженная! Встань на колени тогда да проси! — и толкнула к лесу — ступай.

— А коня где ж достать? — неуверенно отходя вопросил Гром.

— Всё само будет, главное не противься — замахала на него руками ведьма, будто муху надоедливую прогоняя. Только когда он уже почти скрылся за деревьями, крикнула вослед — А, самое главное-то забыла! Коль никого не найдёшь, снова к Лешине придёшь, её женой назовёшь! Ха-Ха-Ха…

А затемно вернулся Храбор, так спешил, что чуть лошадь не загнал всего за два дня вместо трёх домчав от заставы. Так хотел вернутся поскорее, что может и выехал до света, или уж совсем не передохнул там — «Хоть это уж вряд ли, и лошади попить поесть надо, и так, туда-сюда, языками почесать, про новости разные рассказать старикам, которые там одиноко служат» — однако всё одно без толку, упаханная за день Заря дрыхла без задних ног и разбудить её не было никакой возможности. Да и сам Храбор, поев и коснувшись ложа, тут же свалился мертвецким сном. А с утра, не дав передохнуть, за-собирали в Залес к наместнику, и его и Грома.

Впрочем, собирать особо и нечего, пояс с ножом да оберег, больше ничего своего у Грома не было. У Храбора не лучше, ничего они тут не накопили, кроме знаний и умений простых людей, да уважения и почёта к духам, как им и велела когда-то Государыня. Выдали только одёжку новую, плащи, шапки да сапоги, не в лаптях же княжичам разъезжать? Пирогов ещё в дорогу.

Теперь Гром стоял на крыльце, смотрел как проверяют да улаживают своих лошадей да справу дружинные, коих придали им в провожатые до Залеса, как вождь Коряга прощается, да последние наказы сотнику Боровику даёт:

— Всё ж не передумал? А то с рук на руки наместнику Серому Бобру сдашь да вертайся назад…

— Не — мотал головой тот в ответ — что мне тут делать? Ни боёв, ни ратей никаких нет, и так уж Тухлым Грибом за безделье прозвали. Да и бобыль я, ничего не держит. Хоть уж не молод, да пока ещё и не стар, дозволь Салавии послужить…

На плачущую Зарю, что прижалась к Храбору и никак отпустить не может. Она тоже просилась с ними, да вождь жёстко сказал: «Государыня не звала тебя, а без приказа отпустить никак не могу».

— Дождись только меня там — шептала она — дождись — и в ладонь его клок золотистых волос сунула.

Вот наконец Храбор отодвинул её, да и поцеловал прямо в припухшие губы.

— И ты помни меня!

И на шумную толпу людей рода Тёмной чащи Гром смотрел, что проводить пришли: коли отроков в Гордый Слав отправляют, к Государыне, то может свидится и не придётся уже никогда.

— Ай да молодец! — зашумели вокруг, да засмеялись:

— Дык давайте их прямо тут обженим?!

— Канешь, что у них там в столице за свадьбы, скука одна…

— До свиданья Громка — Заря и его чмокнула в уголок губ.

— Прощай сестрёнка — обнял и коснулся в ответ солоноватой щёки, не из-за него, конечно.

— Дорогу! Разойдись! — новые окрики. Из конюшни ещё коня вывели.

— В стороны, Черныша ведут!

— Это ж кому такого?!

Чёрный весь, от ушей до копыт словно сажа. Большой и сильный, мышцы под сияющей кожей так и переливаются. Молодой и резвый, на месте не стоит всё пританцовывает. И злой до невозможности, глазом нравным смотрит, зубы скалит, а хвост и грива густая, да бахрома возле копыт, словно пламя чёрное полыхают. За узду сама Радуга ведёт, да больше и не смог бы никто. Остановилась перед Громом:

— Вот, принимай подарок от меня! — потрепала Черныша по шее — Сама объезжала, сынок Вороного моего — Вороного все знали, хоть и старый уже конь, а нравный, только Радугу и признавал, и Черныш этот тоже в породу видно пошёл — чего стоишь, подходи ближе, погладь.

— «Ага, будто сама не видит, как он зло копытом бьёт» — из ноздрей будто пар пышет. Люди вокруг тоже по далее встали, дабы на злого духа случаем не нарваться. Непонятно кого и опасаются больше, коня или жены вождя. Гром всё ж подошёл, бочком-бочком, да дугой, вокруг Радуги, за её спиной прячась. Глупо, конь-то всё одно её выше. Тётка ж виду не подала, только стремя придержала. И Гром решился, вскинул ногу и опустился в седло, и тут же чуть не грохнулся, заржал конь, на дыбы встал. Хорошо тётка успела, одним движением позади Грома вскочила, прижалась плотно да приобняла словно ребёнка малого, повод перехватила. И Черныш как почувствовал, успокоился.

— Этак он до мамки не доедет… — снова народ веселится — Ясно дело, зашибёт дух нечистый…

— Провожу вас немного — сообщила Радуга, и направила коня к воротам. И погнала. Не обращая внимания ни на разговоры, ни на отставших ратников и брата названного, ни на неудобство племянника, коего словно мальца перед всем народом везут, хоть по росту кабы повыше тётки он уже вымахал. Вон, груди её, что малость елозят в такт скоку, чуть ниже лопаток прижаты. Между прочем это сквозь тонкие льняные рубахи очень даже чувствуется. И подбородок свой на плечо ему задрала, дабы дорогу видеть да говорить прямо в ухо, едва не касаясь губами — Напоследок сказать кое-что хочу, о матери твоей — выскочив галопом из ворот селения, проскакали ещё с версту и внезапно перешли на шаг — Ярку заботит только Салавия, ради неё она на всё готова.

— Разве это плохо?! — удивился Гром.

— Хорошо, конечно, только ведь ты вождём рода хочешь стать?! Для этого ты родился.

— Но разве она не хочет Весеннее небо возродить? Мама мне ещё это маленькому говорила!

— Говорила. И даже будет называть тебя вождём. И пожертвует тобой коли потребуется, как уже раз пожертвовала родом, и отцом твоим, и друзьями многими, ради интересов государства. Может муж мой и прав, жену тебе она уже приглядела, потому и отправил тебя к ней. До сих пор ей верен, хоть она и им пожертвовала, приказав взять меня в жёны.

— А ты? Ты же самая сильная, тебя все боятся! Скажи ей! — пришёл в панику Гром — Это же был и твой род…

— Сильная, да её не сильнее. В детстве звали её Смелая Ярка, да и сейчас многие так зовут. А как по мне, то она Хитрая, Расчётливая, Мудрая Ярка. В этом её настоящая сила. Запутает, обведёт, на несколько шагов вперёд просчитает. Может даже и о разговоре этом, нашем с тобой, знает. Не побороть мне её, а вот ты можешь!

— Я? — удивился Гром, и коли б не знал её давно, то подумал бы что тётка шутит — Да меня ни один дух не отметил, а она с ног до головы вся в знаках. Не мне с матушкой тягаться.

— Если сейчас с ней рядом окажешься, то само-собой — она вдруг перехватила повод и просунув ладонь под его руку приложила к паху, как в прошлый раз, туда, где под рубахой и портами его знак рода находится — не задумывался почему у тебя без всяких знаков многое получается? С тобой дух целого рода: от пахарей до дружинных, от девок дворовых до ключниц, всех кто погиб тогда! Потому и не пристают к тебе другие духи, роду нужен ты весь, целиком. И как мой дух проклятья, со временем и твой вырастит и заполонит всё тело давая силу. Дух возрождения Весеннего неба! — сзади наконец послышался топот копыт догоняющего отряда — Держи поводья, только не тяни, не любит он этого — и хлопнув коня Радуга с ходу сиганула на обочину — ты уж береги его Черныш — донёсся её прощальный возглас.

— Так умчался, что и подорожники забыл! — поравнявшись шутканул Храбор, протягивая мешок с пирогами. Но взглянув в лицо не стал отдавать, только поинтересовался заботливо — Ты как, справляешься?

— Не знаю — правдиво ответил Гром напряжённо вцепившись в повод. Однако Черныш вёл себя вполне спокойно, и Гром мало по малу расслабился — надо было тебе его дарить, Вороной же твоему отцу принадлежал.

— Ну — отмахнулся Храбор — а до этого моему деду Туру, хану левого когтя, которого мой отец убил. А потом дочь Тура, моя мать между прочем, убила моего отца, Великого князя Черсалава. По приказу твоей матушки, нынешней Государыни Ярки. Нет уж, сам на нём езди.

— «А до этого Рат Бешенный вырезал весь род Весеннего неба. А ещё ранее хан Тур приводил орду Поганов в Залесье. Может и правда так справедливее?!» — дорога вилась вперёд, к Залесу, вместе с мыслями под мерный топот коня, а оттуда в Слав к Государыне Ярке — «Мама, неужели и правда хитрая да жестокая, всех в жертву приносишь?» — он её плохо знал. С тех пор как привезла она их сюда, встречались примерно раз в два года, когда Государыня ненароком в Залесский край наведывалась. Тогда всех троих обряжали и в Залес к ней на встречу отвозили. Последний раз года полтора назад было. Здесь в Залесье, плохого о ней он не слышал, даже наоборот, вроде как гордятся ею — «Может потому, что местная, своя?! А как в других краях? В том же Черсалаве?!» — Гром покосился на Храбора, наследника Черсалавского, лишённого всех владений взамен на обещание руки Наследной княжны.

— Ты же не предашь Государыню? — вырвалось у него. Храбор удивлённо поднял брови — Ну, мало ли, отомстить может захочешь? — смутился Гром.

— Помнишь, как нас маленьких из Слава сюда везли?

— Не очень — хмыкнув пожал Гром плечами.

— А я хорошо помню — серьёзно ответил Храбор — меня же мать не любила никогда, ну ты знаешь… Всё внимание Государыне Ярке отдавала, даже спала с ней рядом. А тогда Ночки с нами не было, и Государыня нас в свою постель забирала. Первую, вторую ночь, вы прижимались к ней, а я с краю спал. А на третью она меня к себе прижала «теперь Храбора очередь» сказала. Тогда я впервые почувствовал любовь… Я не смогу её предать… — он повеселел и размашисто хлопнул Грома по спине — Ни её, ни вас!

А вот Гром, наоборот, погрустнел и потупился, почувствовал себя нехорошо. Он-то смог!

— Я тебе сказать кое-что должен. Это я рассказал Радуге о вас с Зарёй, оттого и разлучают вас.

Храбор какое-то время смотрел не понимая, потом вдруг швырнул в него мешок с подорожниками:

— Братишка названный — сказал презрительно и отъехал в сторону. Более до самого Залеса не перемолвился с Громом и глядел как на пустое место, будто и не существовало его вовсе.

Гром тоже не стал к нему подходить. С одной стороны, гордость не позволяла, всё ж совсем не правым он себя не считал. А с другой и не знал, что сказать, он же и так вроде как извинился. Да и не до того ему.

Конь этот измучил совсем, то скакнёт на обочину, то по стерне проскакать приспичит, весь изведёшься пока на дорогу выправишь — «Скучно ему что ли?» — а на привалах и особенно на ночёвке?! Не расседлать толком, не пасти пустить, фыркает, копытом бьёт, укусить норовит. А уж с утра полная морока, целый час они с Чернышом дружинных веселили пока снаряжались. А как оседлать это уж они все вместе придумали, как только Гром вскакивал в седло, все с гиканьем в галоп пускались. Ну кроме Храбора, тот в этом не участвовал, только отворачивался со скукой в глазах несильно свою лошадь понукая. Черныш такого не выдерживал и забыв про всадника мчался пока всех не обгонит, потом уж скидывать седока не спешил, так заскоки обычные оставались, чем-то дорога его успокаивала.

Так, день ночь, да снова день и добрались к вечеру до Залеса, тихого, не особо-то людного городка. Шумный и многолюдный он только в базарные дни становится, ближе к осени, когда купцы из других мест пребывают за зерном, мёдом, тканями льняными. Или если Государыня вдруг заезжает, вот тогда уж все вожди родов обязательно съезжаются почтить. А нынче живёт тут наместник с несколькими слугами, сотня воинов, да кое-какие мастеровые, что без земли и рода. Волхв ещё, и может кое-какие старейшины застряли, коим тяжело с места на место передвигаться. Стоят родовые дома пустые, прилавки да лабазы заколоченные.

Даже городские ворота не сильно охраняют, на ночь лишь створки прикрывают, дабы всякий лесной зверь по городу не шастал, а более кого тут бояться? С севера, востока и запада давно уж свои земли да веси, Салавские. А коли поганы с юга нагрянут, так тут же заставы упредят, вот тогда уж, впитав в себя дружины родов, встанет Залес полною силой, щитом и стеной.

Всё ж их маленький отряд как-то углядели, ждали поди заранее, готовились и встретили толпой у ворот. Что и не удивительно, весть что Государыня дружину потребовала, так и с княжичами ещё, давно по всему Залесскому краю идёт. По такому случаю, как всегда и бывает, в Залесе собрались те, кто не чувствовал в себе желания на земле сидеть, а жаждет приключений. В родовых поселениях таких отпускали, всё одно не удержишь, так хоть с честью Салавии послужат, всё лучше, чем в разбойных ватагах Род позорить. Да и дружина во главе с княжичами лучше смотрится, заодно и они в столицу не изгоями нищими, а во главе войска какого-никакого въедут.

Одно лицо из толпы как-то привлекало внимание, красивое, улыбающееся, с солнышком на высоком лбу. Девушка даже ручкой ему помахала, с лягушкой зелёной на запястье. Гром помотал головой отводя наваждение и спрыгнул с коня. Как раз строгая женщина подала хлеб соль, и отломив по очереди, княжичи сразу попали в жёсткие тиски.

— Вымахали! — наместник Серый Бобр, слепой, но всё такой же мощный старик, обнял княжичей одного за другим — Случилось чего? — ехидно усмехнулся, что-то почувствовав.

— Детишки поссорились — фыркнул Тухлый Гриб.

— Бывает, дело молодое — Серый Бобр похлопал отроков по плечам, да так что ноги у обоих подогнулись — Лунка! Прикажи пир, княжичей в столицу провожаем и дружину их!

То ли ключница, то ли полюбовница Бобра, женщина была отдана ему в рабство Государыней Яркой. Говорят, раньше служила самому Рату Бешенному и приходилась чуть ли не родственницей ему. Теперь она вела всё хозяйство наместника.

Лунка улыбнулась, при том мазнула странным, чуть сощуренным взглядом по лицам княжичей, малость задержавшимся на Храборе, и забрав обратно каравай ушла. Не понять, то ли видеть рада, то ли придушить хочет, и кого больше?!

— «По всему Храбора» — мстительно успокоил себя Гром.

На пиру наместник посадил обоих княжичей рядом, по бокам от себя. Чтобы чокаться, толкаться и, захлёбываясь медовухой, громогласно рассказывать о своих и чужих подвигах, о которых уже не раз все слышали, да ещё орать то и дело:

— Лунка! Ещё медовухи… — ключница вовсе и не отходила далеко, а всё время находилась позади, дабы вовремя ухаживать за слепым хозяином. И как только изгибалась над столом, чтобы наполнить чашу, сразу получала по заду огромной лапищей — …Ух! Это её брательник Удал, меня ослепил, угли в очи совал, но я всё выдержал, не выдал Ярку. Ну ни-чё, уж я после тоже оторвался за это — и требовательно спрашивал — Да?!

Лунка, криво усмехнувшись доброй улыбкой, покорно отвечала:

— Да, хозяин — при этом ловко сдвигая его руку со своего зада. А отворачиваясь тихо ворчала — даром что слеп, а куда лапищи свои пристроить завсегда найдёт…

— Ха-Ха-Ха… — ржал на это Серый Бобр и тут же толкал локтем Храбора, отчего тот проливал медовуху на себя. А наместник, приставив ко рту ладонь и свистящем шёпотом будто тайну какую, от чего его слова из общего гула выделялись ещё сильнее, добавлял — Твоя мамаша, Ночка, знатно его тогда порешила… — после чего с серьёзным лицом поднимал указательный палец и объявлял торжественно — За такое дело я ей благодарен, хошь и предательницей оказалась. Эх, Бедный Государь Мир! — тут же, не чокаясь, запивал эти слова из кубка — Что б этих грязных поганов духи побрали! — стряхивал пустой кубок, снова подставляя его Лунке — Один Рат Бешенный на них управу знал, уж его-то они боялись… Правда твоего отца вообще все боялись — поправлял сам себя шутливым тоном и снова толкал Храбора в бок, как-раз когда тому опять наполнили кубок до самых краёв — пока Ночка и его к духам не отправила… Великий был воин и самый лучший полководец какого я знал! — опять долгий глоток из кубка.

Конец ознакомительного фрагмента.