Союз трёх императоров

Сергей Балакин, 2017

Это книга абсолютно нового жанра – саркастическая альтернативная история, в которую гармонично вплетён авантюрно-приключенческий сюжет. …Вещий сон, приснившийся императору Николаю II, стал отправной точкой смены российской внешней политики. Разрыв с Францией и союз с Германией приводит к тому, что мировая история ХХ века становится совершенно иной. В Великой войне побеждает Союз Трёх Императоров – коалиция России, Германии и Австро-Венгрии. Их противники терпят сокрушительное поражение, Великая Социалистическая революция происходит не в Петрограде, а в Лондоне. И всё это – на фоне невероятных зигзагов судьбы главного героя – мичмана Казанцева по прозвищу Вова-Казанова, которому предстоит пройти испытание славой и предательством и даже отбить пассию у самого адмирала Колчака! Автор считает необходимым заявить, что все (или почти все) приведённые в этой книге факты не соответствуют действительности. А ведь могли бы, чёрт побери, соответствовать…

Август пятнадцатого

Главнокомандующим сухопутными войсками в Маньчжурии назначили генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева. Поначалу это стало поводом для шуток: мол, вместо одного «героя» Алексеева назначили нового. Дело в том, что в ходе прошлой войны вооружёнными силами на Дальнем Востоке командовал его однофамилец — наместник адмирал Е.И.Алексеев. И чем закончилось его командование, хорошо известно. Однако нынешний Алексеев, не в пример своему предшественнику, быстро доказал, что является хорошим стратегом и обладает незаурядным полководческим талантом. Забегая вперёд, отметим, что когда русские войска с ходу взяли Мукден, о первоначальных шуточках в адрес генерала никто больше не вспоминал.

Вообще-то в высших военных кругах М.В.Алексеев был чужаком. Главным образом, из-за своего происхождения: его отец получил дворянство только под конец жизни, выбившись из нижних чинов в офицеры. Ходили даже слухи, будто Алексеев — сын крещёного еврея. Доказательств не приводилось — скорее всего, это были происки недругов и завистников. Но многие сплетням верили. Совсем недавно человек подобного безродного происхождения о военной карьере не мог и мечтать, а тут — главнокомандующий! Однако Николай II приказ о назначении Алексеева подписал — к неудовольствию придворного генералитета. Государь император то ли не поверил слухам, то ли изменил своё отношение к выкрестам. Он вообще с некоторых пор стал воплощением невиданной толерантности.

Генерал Алексеев хорошо знал театр военных действий — в прошлую войну он уже воевал здесь, будучи генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. После войны он служил в Генеральном штабе и возглавлял работу по анализу допущенных русской армией ошибок. Теперь ему предстояло исправить эти ошибки на практике.

Соотношение сил к моменту объявления войны было следующим. Численность русских войск в Маньчжурии составляла около 50 тысяч штыков и восемь тысяч сабель, плюс девять-десять тысяч человек военизированной охраны КВЖД. Примерно 45 тысяч пехоты и кавалерии было расквартировано в Уссурийском крае и ещё 37 тысяч — в Забайкалье. Всего к моменту объявления войны у России на театре военных действий и по соседству с ним находилось около 150 тысяч нижних чинов и офицеров при 230 полевых орудиях. Японская Квантунская армия насчитывала 110 тысяч человек и 240 орудий, не считая крепостной и береговой артиллерии. Ещё около 25 тысяч штыков Япония держала в Корее — это без учёта местной полиции и жандармерии. Несмотря на то, что русские войска имели небольшой численный перевес, они были разбросаны по огромной территории от Байкала до Владивостока, в то время как Квантунская армия дислоцировалась преимущественно в трёх местах, соединённых Южно-Маньчжурской железной дорогой, — Чанчуне, Мукдене и Рёдзюне (Порт-Артуре).

После объявления мобилизации численность русских войск в Маньчжурии за два месяца увеличилась вдвое; к концу октября только на направлении главного удара под Чанчунем было сконцентрировано более двухсот тысяч штыков и сабель, а число стволов полевой артиллерии достигло почти шестисот. Кроме того, рука об руку с Русской армией сражался 70-тысячный чехословацкий экспедиционный корпус, отправленный на Дальний Восток союзной Австро-Венгрией. Это соединение, сформированное из братьев-славян (чехов и словаков), в боях зарекомендовало себя с наилучшей стороны. Впрочем, впоследствии корпусу доведётся оказаться в эпицентре весьма драматических событий, но об этом речь впереди.

Япония к ноябрю 1915 года развернула в Маньчжурии 11 дивизий общей численностью 190 тысяч человек при 450 полевых орудиях. Командовать Квантунской армией (вскоре переименованной в Маньчжурскую) доверили маршалу барону Кавамуре Кагэаки. Кавамура тоже был участником предыдущей войны, имел прекрасное военное образование и считался талантливым полководцем. Страна Восходящего солнца и её божественный император ждали от него славных побед.

* * *

Казанцев и Мунивердич одновременно подали начальству рапорты с просьбой перевести их на Дальний Восток. В патриотическом порыве им казалось недостойным оставаться в тылу, когда другие защищают Веру, Царя и Отечество от жёлтой чумы.

Казанцев явился лично к командующему 1-м дивизионом эсминцев — грозному капитану 1-го ранга князю Трубецкому.

— Ваше сиятельство! Позвольте вручить вам прошение о переводе на театр военных действий. Согласен на любую должность.

Командующий отказал, но на удивление мягко, даже без использования «палубной» лексики, которой владел в совершенстве. Позже Казанцев узнал, что князь сам просил перевести его в Сибирскую флотилию, но тоже получил отказ.

— Не торопите события, мичман, — сказал Трубецкой примирительным тоном. — Нас ждут великие дела здесь!

* * *

Мунивердич просто захлёбывался от радости:

— Ура! Меня переводят на Дальний Восток в эскадру воздушных крейсеров! Но прежде я еду в Германию, там принимаю новейший цеппелин и затем по воздуху отправлюсь на нём через всю страну на войну!

Тут надо заметить, что ещё два года назад Морской министерство утвердило план, поданный командующим Сибирской флотилией вице-адмиралом Стеценко. Учитывая многократное превосходство японского флота над нашими военно-морскими силами в дальневосточных водах, он предложил в качестве «асимметричного ответа» создать воздушную эскадру из десяти самых больших дирижаблей жёсткой конструкции (цеппелинов) и крупное соединение из тридцати подводных лодок, способных действовать за пределами Японского моря. Забегая вперёд, заметим, что помощь союзной Германии позволила осуществить этот план на удивление быстро. В частности, немцы точно в срок выполнили заказ по изготовлению всех десяти цеппелинов — благо, в данной области они опережали весь остальной мир как минимум на десятилетие. Немецкие специалисты также участвовали в проектировании и постройке современной воздухоплавательной базы под Владивостоком. Кроме того, в деревне Долгие Пруды под Москвой началось сооружение первого российского завода по строительству цеппелинов; этот проект также финансировал германский капитал.

Мунивердич показал предписание о командировке в город Фридрихсхафен на Боденском озере, где располагался завод «Люфтшиффбау Цеппелин ГмбХ». Там ему предстояло пройти краткий курса обучения, а после приёмки воздушного судна его ждал невероятный перелёт длиной в десять тысяч вёрст к берегам Тихого океана. Вот бы удивился Жюль Верн, будь он жив: его пророчества, ещё десять-пятнадцать лет назад считавшиеся сказками, теперь стали былью!

Перед отбытием Мунивердич пригласил троих коллег-авиаторов и Казанцева к себе домой на прощальный ужин. Вечер удался: компания из пяти человек опорожнила четыре бутылки горькой белой водки № 20 завода Петра Смирнова ёмкостью по 0,6 литра. Выпивали сидя, даже когда произносились патриотические тосты в честь представителей императорского дома: пить стоя, по-лошадиному, у моряков считалось дурным тоном. Мол, вскакивают из-за стола с рюмкой в руке только солдафоны-кавалеристы… Закусывали фруктами и овощами — в августовском Севастополе их было изобилие, о чём впоследствии, на берегах Японского моря, воздухоплаватель Гремислав будет часто вспоминать с ностальгией и усиленным слюноотделением.

* * *

Японцы сдали Чанчунь практически без боя. Барон Кавамура справедливо полагал, что пока ему явно не хватает сил для решительного наступления, и потому медленно отводил войска по направлению к Сыпингаю, ожидая завершения мобилизации и прибытия подкреплений. Русские, пользуясь ситуацией, теснили противника на юг, однако генерал Алексеев ввязываться в решительную схватку тоже не спешил, рассчитывая перейти к активным действиям после завершения развёртывания вверенных ему войск. Поэтому в течение первых двух месяцев войны в Маньчжурии непрерывно шли, выражаясь официальным военным языком, «бои местного значения». Тем не менее, враг отступал, и этот факт был встречен в России взрывом патриотических настроений. Страна ликовала, а пресса уже предсказывала скорое возвращение Сахалина и Порт-Артура. Даже самые отъявленные столичные декаденты-интеллигенты, ещё недавно критиковавшие всё и вся, теперь прикусили языки и одобрительно хлопали в ладоши. Инстинкт самосохранения им подсказывал, что открыто выступить против войны — значит, быть растерзанным разъярённой толпой, поражённой вирусом бубонного патриотизма.

Газеты подробно живописали о подвиге полкового священника отца Матфея Каргопольского, лично возглавившего штурм японских позиций. «Высоко подняв крест, со словами: «Вперёд, за святое дело, за Отечество! Победим!» — устремился он в атаку впереди полкового знамени, увлекая за собой солдат. Трещали вражеские пулемёты, над головой свистели, или, лучше сказать, пели пули (японские 2,5-линейные пули не свищут, а поют!), земля содрогалась от грома орудий. В дыму, по раскисшему от дождей чернозёму бесстрашно шли в штыковую русские чудо-богатыри.

Отца Матфея ранило в правую руку, но он перехватил животворящий крест левой рукой и продолжал идти вперёд с пением «Спаси, Господи, люди Твоя!». Вторая пуля поразила его в грудь, он упал, потеряв сознание. Но уже через минуту бойцы 17-го Сибирского полка с криками «Ура!» ворвались в японские окопы, и враг бежал, побросав оружие».

Раненного священника отправили на повозке в госпиталь, но тот, узнав, что убитых в бою солдат собираются похоронить в братской могиле без отпевания, запротестовал: нельзя православных зарыть в землю без христианского напутствия! Превозмогая боль, отец Матфей встал, надел епитрахиль и из последних сил совершил погребальный обряд. «За подвиг, запечатлённый кровью, отец Матфей был награждён золотым Георгиевским наперсным крестом».

А писатель Александр Попов, больше известный по своему литературному псевдониму как Серафимович, отправился на войну вместе со своими земляками — донскими казаками. С ними он прошёл пол-Маньчжурии, или Дунбэя, как называют свою суровую северо-восточную провинцию китайцы («дун» по-китайски означает «восток», а «бэй» — «север»). Много чего повидал писатель за семь месяцев пребывания на передовой линии. Позже впечатления тех дней он изложил в сборнике «Дунских рассказов», опубликованных под новым псевдонимом «М.Шолохов».

«Повернул атаман коня, а на него, разогнавшись, скачет один и катаной помахивает. По биноклю, метавшемуся на груди, по фуражке со звездой догадался атаман, что не простой японец скачет, и поводья натянул. Издалека увидел безусое азиатское лицо, злобой перекошенное, и косые глаза, от ветра ещё больше сузившиеся. Конь под атаманом заплясал, приседая на задние ноги, а он, дёргая из-за пояса зацепившийся за кушак маузер, крикнул:

— Макак желторылый!.. Махай, махай, я тебе намахаю!..»

* * *

Тем временем в Берлине и Вене к императорским резиденциям то и дело подъезжали представительские конные и моторные экипажи. В столицах европейских держав шли постоянные совещания и консультации. Кайзер Вильгельм II выглядел озабоченным: сообщения из Маньчжурии его поначалу огорчили. Он нацелился на Францию, а тут приходится отвлекаться на заваруху где-то у чёрта на рогах! Война с Японией создавала много пусть не слишком важных, но неприятных проблем. Например, Германия неизбежно теряла все свои островные колонии в Тихом океане — Яп, Маршалловы и Каролинские острова, Самоа и другие. Трудно будет удержать и военно-морскую базу Циндао в Китае. Но преемник фон Бюлова рейхканцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег его успокоил:

— Ваше Величество, у такого неожиданного развития событий есть свои плюсы. Это даже хорошо, если Россия увязнет в войне с Японией. С Францией и Англией — если та сунется на материк — мы справимся сами. Союз с Россией нам нужен лишь для того, чтобы она не оказалась в лагере противников, и нам не пришлось бы воевать на два фронта. А военная помощь от русских нам не нужна. Наоборот, чем меньше будет участия нашего восточного соседа в европейском конфликте, тем лучше! Иначе он захочет откусить солидный кусок от нашей добычи…

— Делиться с русскими всё равно придётся, — сказал кайзер. — Мой племянничек Никки так сильно мечтает о черноморских проливах, что если он их не получит, то с горя может наделать глупостей. Так что тут лучше ему уступить.

— Конечно, Константинополь и проливы лучше отдать, — согласился рейхсканцлер. — Русские давно называют Чёрное море бутылкой, закупоренной османами. И очень мечтают получить пробку от этой бутылки в свои руки. Но Средиземное море — это тоже бутылка, только размером побольше. Так что можно доставить русскому флоту такое удовольствие — перетекать из одной бутылки в другую. Зато обе пробки от Средиземного моря — Гибралтар и Суэцкий канал — обязательно должны быть в наших руках.

Вильгельм II успокоился. «И правда: пусть себе завоёвывают Маньчжурию. А в Европе мы обойдёмся и без русского медведя. Ну, разве что больную Турцию отдадим ему на растерзание, да и то постараемся максимально умерить его зверский аппетит».

* * *

К концу лета все европейские страны де-факто провели частичную мобилизацию и увеличили численность своих армий в два-три раза. На границе с Германией сосредоточилось три с половиной миллиона «красноштанников» (французская армия стала последней в Европе, сохранившей яркую униформу с синими кителями и красными штанами — генералы лелеяли этот архаизм, считая его национальной традицией) и чисто символическое подразделение англичан. По другую сторону в полной боевой готовности стояли без малого четыре миллиона кайзеровских солдат и офицеров, а также два русских экспедиционных корпуса под командованием генералов Ренненкампфа и Самсонова. Обстановка была настолько взрывоопасной, что для глобальной катастрофы было достаточно малейшей искры. И в том, что эта искра неизбежно возникнет, не сомневался никто.