Союз трёх императоров

Сергей Балакин, 2017

Это книга абсолютно нового жанра – саркастическая альтернативная история, в которую гармонично вплетён авантюрно-приключенческий сюжет. …Вещий сон, приснившийся императору Николаю II, стал отправной точкой смены российской внешней политики. Разрыв с Францией и союз с Германией приводит к тому, что мировая история ХХ века становится совершенно иной. В Великой войне побеждает Союз Трёх Императоров – коалиция России, Германии и Австро-Венгрии. Их противники терпят сокрушительное поражение, Великая Социалистическая революция происходит не в Петрограде, а в Лондоне. И всё это – на фоне невероятных зигзагов судьбы главного героя – мичмана Казанцева по прозвищу Вова-Казанова, которому предстоит пройти испытание славой и предательством и даже отбить пассию у самого адмирала Колчака! Автор считает необходимым заявить, что все (или почти все) приведённые в этой книге факты не соответствуют действительности. А ведь могли бы, чёрт побери, соответствовать…

Корсары Тихого океана

На Тихом океане последняя мирная неделя 1915 года прошла под флагом российско-германской дружбы. Во второй декаде августа в китайском порту Циндао, являвшемся главной военно-морской базой кайзеровского флота на Дальнем Востоке, не смолкала музыка, пестрели парадные мундиры, сверкали огни фейерверков. Сюда прибыл отряд кораблей русской Сибирской флотилии во главе с её командующим — вице-адмиралом Михаилом Фёдоровичем фон Шульцем. В гавани ошвартовались крейсера «Аскольд», «Муравьёв-Амурский» и «Жемчуг». Расцвеченные флагами корабли хозяев — крейсера «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Эмден», «Нюрнберг» и «Лейпциг» — стояли на бочках в бухте. Между ними и берегом покачивался на волнах ещё один почётный гость — старый австро-венгерский крейсер «Кёнигин Элизабет», совершавший кругосветное плавание с кадетами военно-морского училища.

Несмотря на дождливую погоду, в городе царила атмосфера праздника. Офицеры русских и германских кораблей каждый вечер ходили друг к другу в гости, и принимающая сторона каждый раз пыталась удивить приглашённых размахом и хлебосольством. Апофеозом праздненств стал приём, организованный экипажем «Муравьёва-Амурского» в честь моряков с крейсера «Эмден».

На палубе «Мур-Мура» под тентом установили столы, вскоре заполнившиеся изысканными деликатесами и батареей запотевших бутылок. Дичь, балычок, полупрозрачная сёмга, розовая ветчина с тонкими прослойками жира, паштет из рябчика, зернистая лососёвая икра, искусно разделанная селёдка с пучками зелёной петрушки во рту, салаты, овощи… Из напитков преобладали «смирновская» водка, мадера и шерри. «Эмденцы» по достоинству оценили кулинарное искусство русских коллег и, изрядно загрузившись яствами и алкоголем, начали благодарить за ужин, собираясь уходить, но были остановлены удивлённым командиром крейсера:

— Что вы, какой ужин? Это были всего лишь холодные закуски! Ужин у нас ещё впереди!

Вестовые быстро сменили скатерти, и перед ошарашенными немцами предстал роскошно сервированный стол с горячим из семи блюд, водкой, коньяком и шампанским. Пир с пафосными тостами, музыкой и, разумеется, обильными возлияниями продолжался до самого утра.

Любопытно, что мичману Аренсу за столом довелось пообщаться с командиром «Эмдена» фрегаттен-капитаном Карлом фон Мюллером. Тогда он и представить не мог, что его собеседник — довольно простой и открытый человек — через несколько месяцев станет национальным героем Германии. Впрочем, о своих будущих испытаниях и приключениях Роман Аренс тоже ничего пока не знал…

— Объявляю наши крейсера — «Эмден» и «Муравьёв-Амурский» — кораблями-побратимами! — торжественно провозгласил командир «Мур-Мура» капитан 2-го ранга Алексей Никанорович Щетинин и выпил с фон Мюллером на брудершафт. Все присутствующие встретили эти слова бурной овацией и троекратным «Ура!».

* * *

Туманное утро 15 августа заставило всех протрезветь и стать серьёзными: в Циндао пришло сообщение о событиях на станции Куаньченцзы и о разрыве дипломатических отношений с Японией. Вице-адмирал фон Шульц отправился на крейсере «Аскольд» во Владивосток настолько поспешно, что даже не успел нанести прощальный визит к старшему начальнику — немецкому вице-адмиралу Максимилиану фон Шпее. Покидая Циндао, командующий Сибирской флотилией приказал командирам крейсеров «Муравьёв Амурский» и «Жемчуг» оставаться для возможных боевых действий совместно с германской эскадрой. Это было вполне разумно, так как надводные силы Сибирской флотилии были слишком слабыми, чтобы бороться с японским флотом в одиночку.

Шульц успел вернуться во Владивосток вовремя — буквально через день после его возвращения подходы к порту заблокировали японские корабли. Теперь два крейсера из четырёх, имевшихся в составе Сибирской флотилии, «Аскольд» и «Адмирал Невельской», оказались запертыми в бухте Золотой Рог.

…Лёгкие крейсера «Муравьёв-Амурский» и «Адмирал Невельской» строились в Германии на верфи «Шихау» специально для Сибирской флотилии. Предполагалось, что в мирное время они будут выполнять представительские функции, служить учебными кораблями и использоваться для борьбы с браконьерами в Охотском и Беринговом морях; в случае войны им поручалось патрулирование в Японском море и постановка оборонительных минных заграждений. Нормальное водоизмещение каждого из крейсеров составляло 4300 тонн, паротурбинная установка мощностью в 28 тысяч лошадиных сил обеспечивала кораблю максимальную скорость в 28 узлов. Паровые котлы могли отапливаться углём и нефтью, однако дальность плавания — 4500 миль экономическим ходом — по меркам дальневосточного театра оценивалась как весьма скромная. Вооружение включало восемь дальнобойных 130-мм орудий Обуховского завода, четыре зенитки и четыре пулемёта. А вот защита была очень слабой: в отличие от большинства современных крейсеров, броневой пояс на «Невельском» и «Муравьёве-Амурском» отсутствовал, а толщина палубы составляла всего 20 мм и лишь на скосах в районе машинно-котельных отделений увеличивалась до 40 мм. Самая толстая броня прикрывала поперечные траверзы, боевую рубку и привод рулевой машины, но и в этих местах её толщина не превышала 80 мм. В общем, для использования в роли океанских рейдеров новые корабли мало подходили, а уж для артиллерийского боя с японскими или английскими крейсерами — и подавно. Но как часто бывает, в ходе войны морякам приходится выполнять именно те задачи, о которых меньше всего думали в мирное время…

Надо отметить, что внешне «Невельской» и «Мур-Мур» были очень красивы: длинный корпус с острыми обводами и прямым форштевнем без таранного образования придавал его силуэту стремительность, а щёгольская светло-серая, почти белая, окраска делала их похожими на роскошные яхты. Три дымовых трубы крейсера первоначально были невысокими — задание на проектирование предусматривало «одновидность» силуэта нового корабля с эсминцами типа «Новик». Однако на испытаниях выяснилось, что короткие трубы не обеспечивают котлам необходимую тягу, и высоту труб увеличили. В эстетическом плане это пошло на пользу: внешний вид крейсеров стал ещё более пропорциональным и гармоничным.

* * *

Как уже упоминалось, Германия объявила войну Японии 20

августа. Вечером того же дня «Муравьёв-Амурский», как самый быстроходный из находившихся в Циндао крейсеров, вышел а море. Ему была поставлена задача отвлечь японский дозорный крейсер «Хирадо». Последний погнался за русским кораблём, и перед заходом солнца они оба скрылись за горизонтом. Тогда гавань покинули и остальные корабли эскадры Максимилиана фон Шпее. Построившись в две кильватерные колонны и прикрыв ходовые огни маскировочными экранами, крейсера «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Эмден», «Нюрнберг», «Лейпциг» и «Жемчуг» вместе с тремя пароходами-угольщиками взяли курс на зюйд-зюйд-ост. Утром в заранее назначенном квадрате к ним присоединился «Мур-Мур», успешно оторвавшийся в темноте от преследователя-японца.

В Восточно-Китайском море корабли разделились. «Эмден», «Муравьёв-Амурский», «Жемчуг» и транспорт «Маркоманния», отсалютовав флагами, повернули строго на зюйд. В соответствии с утверждённым планом эти крейсера должны были у берегов Филиппин под завязку загрузиться с «Маркоманнии» углём и разбежаться в разные стороны для свободной охоты. С остальными кораблями адмирал Шпее направился к Марианским островам. На одном из этих островов, именовавшемся Паган, имелась хорошо защищённая и почти невидимая с моря бухта; её планировалось использовать в качестве секретной базы.

Церемония расставания кораблей, происходившая на фоне яркого южного заката, получилась торжественной и немного грустной. Выстроившиеся на палубах офицеры были взволнованы: они прекрасно понимали, что все их корабли, оторванные от баз и окружённые вражескими берегами, рано или поздно будут потоплены. В некотором роде их экипажи — суть смертники. Но все верили: если им и суждено погибнуть, то их смерть будет геройской.

Ни для кого не являлось секретом, что на Тихом океане превосходство сил Антанты было абсолютным. Япония располагала шестью дредноутами (через пару месяцев должен был вступить в строй седьмой), девятью линкорами-додредноутами, тринадцатью броненосными и восемнадцатью бронепалубными крейсерами, шестью десятками эсминцев и пятнадцатью подводными лодками. Так называемая Китайская эскадра британского Королевского флота включала три старых линкора (правда, они до последнего времени стояли в резерве в Гонконге и Сингапуре), три крейсера, в том числе два броненосных, а также несколько шлюпов и колониальных канонерок. С объявлением войны на усиление британских сил в китайские воды срочно направился отряд австралийских кораблей — линейный крейсер «Острейлиа» («Австралия») и четыре лёгких крейсера. Ещё один линейный крейсер — «Нью Зиленд» («Новая Зеландия») — нёс службу в Индийском океане и мог быстро перейти в Южно-Китайское море.

Наконец, на Дальнем Востоке находились французские корабли — броненосные крейсера «Монкальм», «Дюпле», три мореходных миноносца и несколько малых судов.

Страны Тройственного Союза могли противопоставить этой армаде всего лишь два не слишком новых немецких броненосных крейсера, семь бронепалубных крейсеров (четыре русских и три немецких), два десятка устаревших миноносцев да семь совсем реликтовых подводных лодок, базировавшихся во Владивостоке и способных служить разве что учебными судами. Ещё в тихоокеанских водах находился лёгкий крейсер «Дрезден», но он был очень далеко, у берегов Мексики, и дальнейшие его намерения пока выглядели неясными. Кроме того, в Циндао застрял древний австро-венгерский учебный крейсер «Кёнигин Элизабет», но его можно не принимать в расчёт, так как он уже не имел никакой боевой ценности.

Численность крейсерских сил удалось несколько увеличить за счёт установки вооружения на пассажирских пароходах. В соответствии с мобилизационными планами два находившихся в Циндао немецких лайнера — «Титания» и «Принц Эйтель Фридрих» — были экстренно превращены во вспомогательные крейсера. Третьим стал грузопассажирский пароход русского Добровольного флота «Рязань», который получил сообщение о начале войны, находясь в море, на пути к Шанхаю. Капитан парохода срочно повернул назад и укрылся в Циндао. Его возвращение во Владивосток через Цусимский пролив выглядело уже нереальным, и потому вполне современное судно здесь же продали немцам. Как и все «доброфлотовские» лайнеры, «Рязань» была довольно быстроходной — развивала до 18 узлов. На неё спешно установили восемь 105-мм пушек, пару дальномеров и новую мощную радиостанцию. 24 августа, буквально за сутки до того, как японцы установили плотную морскую блокаду Циндао, вспомогательный крейсер под новым именем «Корморан» вышел в море. Помимо немцев, в его наспех набранный экипаж вошли русские, китайцы и даже одиннадцать папуасов из Новой Гвинеи! Командиром корабля назначили корветтен-капитана Цукшвердта.

Во Владивостоке аналогичное переоборудование, хотя не столь спешное, прошёл близнец «Рязани» «Орёл». На него установили два 120-мм орудия, два 75-мм и четыре мелкокалиберные пушки, после чего пароход тоже стал классифицироваться как вспомогательный крейсер. Правда, обстановка на театре военных действий складывалась таким образом, что выйти в океанское рейдерство ему так и не довелось…

На острове Паган адмирал Шпее простоял две недели. За это время его отряд пополнился тремя вымпелами: крейсером «Дрезден», пришедшим-таки сюда из Мексики, и вооружёнными лайнерами — уже упоминавшимися «Титанией» и «Принцем Фридрихом». На берегу бухты был оборудован хорошо замаскированный угольный склад.

Наконец, 15 сентября эскадра вышла в море. О том, что Англия и Франция официально вступили в войну и начали поиск немецких и русских корсаров совместно с японским флотом, Шпее уже знал. Оба его броненосных крейсера с «Лейпцигом» и «Дрезденом» направились в район оживлённых коммуникаций Сингапур — Гонконг. «Нюрнберг» и два вспомогательных крейсера должны были действовать поодиночке.

К тому времени «Эмден» и «Муравьёв-Амурский» добились первых успехов, и в погоню за ними бросился огромный флот — несколько десятков крейсеров и линкоров. Но если район поиска этих двух рейдеров был в общих чертах ясен, то куда делись «Шарнхорст» и «Гнейзенау», союзники по Антанте понятия не имели. А просторы Тихого океана слишком велики, чтобы в поисках врага прочёсывать их наугад…

* * *

Противник должен быть всегда на шаг позади! — вот главный принцип успеха крейсерской войны, и новоявленные корсары старались неуклонно ему следовать. После того, как «Эмден» устроил настоящий погром на коммуникациях в Индийском океане, а «Жемчуг» был замечен в водах Голландской Ост-Индии, англичанам пришлось оттянуть значительные силы в Андаманское море и Бенгальский залив. В тихоокеанских водах роль охотников теперь отводилась в основном японцам. В Южно-Китайском море остался единственное соединение Ройял Нэйви — крейсерский отряд контр-адмирала Крэдока. И к появлению у Гонконга немецкой «летучей» эскадры союзники по Антанте оказались не готовы. Этим и объясняется тот факт,

что всего за три дня добычей крейсеров вице-адмирала Шпее стали шесть пароходов, в том числе крупнотоннажный транспорт, направлявшийся в Европу с грузом хлопка. Германская пресса ликовала! Хлопок, как известно, — стратегическое сырьё, необходимое для производства бездымного пороха, и его уничтожение в таком объёме представлялось громким военным успехом.

26 сентября с флагманского «Шарнхорста» заметили ещё один сухогруз. Пароход оказался американским, на его борту красовалось имя «Дакота Чиф» и порт приписки Сан-Франциско. К великому огорчению немцев, все судовые документы были в порядке, пароход следовал в Шанхай, а его груз под понятие военной контрабанды не подпадал. Судно пришлось отпустить, предварительно пересадив на него пленных моряков с потопленных ранее пароходов. Уходя, фон Шпее специально взял курс на норд-ост, и лишь когда пароход скрылся за горизонтом, повернул на зюйд. Однако на душе у адмирала было неспокойно: примерное местонахождение его эскадры скоро станет известно неприятелю, и наверняка следует ожидать погони.

Так и случилось. Контр-адмирал Кристофер Крэдок узнал о встрече американского парохода с немецкой эскадрой уже через сутки. Он немедленно двинулся на перехват, угадав, что враг будет следовать на юг. В его распоряжении находились всего три крейсера — внушительные, но устаревшие броненосные «Гуд Хоуп» и «Монмут» плюс современный, но небольшой и слабо вооружённый «Глазго». Четвёртый корабль — вспомогательный крейсер «Отранто» — можно было не принимать в расчёт, так как это был только что мобилизованный пассажирский пароход, вооружённый четырьмя малокалиберными пушчонками. Он годился лишь для разведки, но никак не для баталии. Понимали это и в штабе Китайской эскадры. Из Гонконга Крэдоку пришла шифрограмма: не ввязываться в бой, пока к нему на помощь не придёт линкор «Канопус». Контр-адмирал лишь усмехнулся: «Канопус Реликтус»! Пока эта старая посудина, громко именуемая линкором, доковыляет от Сингапура до точки рандеву, немцы уже будут в тысяче миль отсюда. Разумеется, на столь «мудрый» приказ Крэдок наплевал и, выстроив корабли строем фронта на расстоянии тридцать кабельтовых друг от друга, пошёл навстречу своей судьбе.

Курсы противников сошлись вечером 1 октября у северной оконечности острова Лусон Филиппинского архипелага, в со-

рока милях западнее мыса Бохеадор. Крэдок, не считаясь с тем, что эскадра Шпее гораздо сильнее, отважно бросился на врага. Увы, его храбрость в данном случае больше походила на безрассудство. Немецкие корабли были лучше бронированы, имели вдвое больший вес залпа и к тому же занимали более выгодное тактическое положение. Англичанам мешал дующий в их сторону ветер: волны забрызгивали оптику их дальномеров, а дым часто скрывал цели из виду. Когда же солнце село за горизонт, «Шарнхорст» и «Гнейзенау» вообще растворились в темноте, в то время как их противник был хорошо виден на фоне заката. Итог боя для «Владычицы морей» стал плачевным: «Гуд Хоуп» и «Монмут» пошли ко дну, не нанеся немцам никакого мало-мальски заметного ущерба. Соотношение потерь было просто чудовищным: у англичан погибло 1654 человека, включая самого Крэдока, а немцы отделались лишь двумя ранеными. После боя Максимилиан фон Шпее дал своему поверженному противнику такую оценку:

— Геройская смерть. Но глупая.

После столь блистательной победы немецкому адмиралу следовало бы ликовать, но он наоборот был чрезвычайно серьёзен и даже мрачен. Бой у Бохеодора закончился поздно вечером, и в наступившей темноте двум английским кораблям — «Глазго» и «Отранто» — удалось улизнуть. Не исключено, что первый из них, самый быстроходный, идёт где-то рядом и утром будет следить за эскадрой, находясь на безопасном расстоянии. И даже если этого не произойдёт, продолжать следовать в южном направлении крайне опасно. Противник начнёт стягивать силы в Южно-Китайское море, а в зажатых между островов акваториях эскадра будет лишена возможности манёвра. Поэтому фон Шпее принимает решение отказаться от перехода в Индийский океан и выходить на просторы Пацифики. Совершив циркуляцию, германские крейсера ещё до рассвета обогнули северную оконечность Лусона и взяли курс прямо на восходящее солнце.

* * *

…Пятые сутки «Муравьёв-Амурский» шёл на север. Океан был спокойным и пустынным — маршрут рейдера-одиночки проходил вдалеке от оживлённых торговых путей. Экипаж корабля томился в ожидании. Ещё чуть-чуть — и крейсер выйдет на важную коммуникацию, связывающую Японию с Северной Америкой. Вот где можно будет разгуляться с размахом!

В принципе, «Мур-Мур» уже добился успехов, которыми можно гордиться. Его первым трофеем стал пароход «Тояма Мару», шедший из Сингапура в Японию с грузом каучука и копры. После досмотра команду взяли на борт, а судно потопили подрывными патронами. Так же поступили и с английским пароходом «Пейхо», перевозившим из Шанхая в Иокогаму полторы тысячи тонн соевых бобов. Он был перехвачен утром 7 сентября в сорока милях от острова Балабак.

Особо ценным стал третий трофей — большой английский пароход «Сити оф Окленд». В его трюмах оказалось почти три тысячи тонн первоклассного антрацита. Четыреста тонн угля перегрузили на «Мур-Мур» немедленно — благо, на море был полный штиль. Затем капитан 2-го ранга Щетинин перевёл на трофейный пароход десять моряков и назначил его новым командиром лейтенанта Шрамме. Из прежнего экипажа на пароходе остались шесть кочегаров, механик и кок. Порфирию Шрамме надлежало следовать к Маршалловым островам, замаскироваться в обширной лагуне атолла Эниветок и дожидаться прихода крейсера.

Однако затем для русских моряков наступил период бесплодных поисков. Целую неделю им на пути попадались только рыбацкие джонки да туземные каботажные шаланды. ЮжноКитайское море опустело — помимо «Муравьёва-Амурского» здесь орудовали крейсера адмирала Шпее, и торговое судоходство в регионе временно прекратилось. Зато в большом количестве появились вражеские корабли. Вскоре после полудня 23 сентября на горизонте были замечены дымы. «Мур-Мур» отвернул в противоположную сторону и прибавил ход. Но дымы приближались, и вскоре удалось опознать в головном преследователе японский броненосный крейсер типа «Цукуба». Пришлось ввести в действие нефтяные котлы, и русский рейдер, развив полный ход, к вечеру оторвался от погони. После этого капитан 2-го ранга Щетинин решил менять дислокацию и искать другую акваторию для свободной охоты. Встретившись в заранее оговорённом месте с трофейным угольщиком «Сити оф Окленд» и заполнив угольные бункеры под завязку, крейсер взял курс к восточным берегам Японии…

Первый пароход, встреченный в новом районе, оказался необычайно ценным трофеем. Американский трамп «Чармер» долго не реагировал на приказ остановиться и застопорил машину только после того, как 130-мм фугасный снаряд разорвал-

ся у него прямо перед форштевнем. В досмотровую команду были назначены артиллерийский офицер крейсера лейтенант Угодников, мичман Аренс, гардемарин Лер и пять вооружённых матросов. Когда моряки поднялись на борт парохода и потребовали у капитана судовые документы, тот молча сунул им папку и, насупившись, принялся картинно раскуривать трубку. Как следовало из карго-плана, груз судна был на сто процентов военным. Да и маршрут — из Сан-Педро в Дайрен, то есть Дальний, — не оставлял сомнений, что конечным получателем груза является японская Маньчжурская армия. В кормовом трюме находилось 330 металлических бочек с бензином, в носовых — брезентовые палатки, примусы, фонари, медикаменты и мясные консервы. Особое восхищение вызвал палубный груз: когда сняли брезент, взору предстали выстроенные в несколько рядов новенькие грузовые автомобили марки «Пирс-Эрроу», выкрашенные в армейский серо-зелёный цвет.

Несмотря на то, что «Чармер» плавал под нейтральным американским флагом, его груз, предназначавшийся воюющей стране, согласно международному призовому праву несомненно считался военной контрабандой, и судно подлежало конфискации. Выглядело очень заманчивым отправить его со столь ценным содержимым в Россию, однако от Владивостока его отделяли тысячи миль и проливы, контролируемые японским флотом. Да и лишних офицеров, кто бы мог возглавить призовую команду, на русском крейсере не было. Поэтому приказ командира звучал однозначно: экипаж снимать, пароход топить.

Тем не менее, отправить на дно все триста тонн американской консервированной говядины, даже не продегустировав её, «мур-муровцы» посчитали кощунством. Николай Угодников, более известный по прозвищу Коля Угодник, распорядился срочно загрузить консервами стоявший у борта моторный катер. Для этого он выстроил команду парохода вместе с нашими матросами по палубе и забортному трапу. Банки передавали из рук в руки по цепочке.

— Эх, а давайте прихватим с собой автомотор! — вдруг предложил Коля Лер, любовно поглаживая блестящий латунный радиатор американского грузовика. — Ну хотя бы один…

Угодников насмешливо посмотрел на тёзку:

— Ты его в катер на себе потащишь?

— Зачем же? Море спокойное, подойдём к борту, и грузовой стрелой…

— Ну и что мы с этим драндулетом будем делать? По палубе разъезжать?

— Нет, поставим на рострах, рядом с катером, — размечтался гардемарин. — А вернёмся во Владивосток, будем кататься по Светланской. С ветерком!

Угодников лишь грустно усмехнулся. «Вот она, бесшабашная молодость! — подумал он. — Какой к чёрту Владивосток?! Для нас самый благоприятный исход — это пойти ко дну через месяц. А неблагоприятный — уже завтра или вообще сегодня вечером». Но вслух свои мысли произносить не стал.

Моторный катер за три рейса перевёз на «Мур-Мур» пленную команду парохода и двадцать пудов американской тушёнки. Коля Угодник хотел сделать ещё один рейс, но Щетинин резко приказал ему «кончать эту канитель». Подрывные заряды, сработавшие в кормовом трюме «Чармера», воспламенили находившийся там бензин, и свободные от вахты члены экипажа русского корсара стали свидетелями шикарного пиротехнического шоу — гигантского искрящегося фейерверка на фоне багряного заката.

Любопытно, что на следующий день морякам крейсера довелось наблюдать ещё одну впечатляющую картину, полную декадентской эстетики и театрального драматизма. На зюйд-осте показался трёхмачтовый белокрылый парусник. Это был прекрасный классический клипер, гость из прошлого века, золотой эпохи паруса. На его мачте развивался английский торговый флаг. Ни на сигналы остановиться, ни на выстрел прямо по его курсу парусник не реагировал. Пришлось изменить курс и устремиться в погоню.

Гардемарин Лер не мог оторвать от клипера восторженного взгляда:

— Я понимаю, почему англичане относят слово «корабль» к женскому роду. Взгляните на это изящество линий, посмотрите на тугие, волнующие выпуклости марселей и брамселей, эти плавные изгибы стакселей и триселей! Вас они не возбуждают? Вам они не напоминают пышногрудую красавицу в трепещущем на ветру платье?

Эх, жаль не было рядом старины Фрейда! Он бы наверняка не оставил без внимания эту несвойственную морякам сентенцию, наполненную столь утончённым эротизмом.

Сделав десять предупредительных выстрелов и не добившись ни малейшей реакции со стороны клипера, командир

«Мур-Мура» приказал открыть огонь на поражение. Третьим выстрелом участь парусника была решена: 130-мм снаряд взорвался позади грот-мачты. Взрывом оборвало брасы и шкоты; реи на мачтах перекосились, нижние паруса затрепетали на ветру. Судно рыскнуло вправо; было видно, что на шкафуте разгорается пожар. Люди, которых до этого вообще не было видно, засуетились и стали торопливо спускать на воду висевшую на боканцах шлюпку.

Пожар охватил парусник за считанные минуты; Щетинин приказал прекратить огонь и застопорить машины. Через четверть часа объятое пламенем неуправляемое судно стало заваливаться на левый борт, бурый дым смешался с белыми клубами пара, и вскоре всё было кончено. Последними ушли в воду брамсели — Аренсу они напомнили картинку из детства, когда прачка полоскали в пруду наволочки, а те, наполненные воздухом, пузырились и не желали тонуть…

Вскоре к борту крейсера причалила шлюпка с экипажем клипера. Капитан — угрюмый бородатый англичанин — сказал, что потопленный парусник назывался «Кэрон Касл», что ему более сорока лет, и что он действительно когда-то участвовал в знаменитых «шерстяных» гонках клиперов между Австралией и Европой. Когда капитан нехотя отвечал на вопросы о грузе, отчасти стало понятно его поведение: оказывается, судно перевозило из Чили в Японию натриевую селитру. Это был стратегический груз, поскольку селитра шла на изготовление взрывчатых веществ. И надежды на то, что его отпустят с миром, не оставалось.

За неделю охоты на подходах к японскому острову Хонсю список трофеев русского крейсера пополнился пятью судами — тремя пароходами и двумя парусниками. Ещё четыре судна после досмотра пришлось отпустить: капитан 2-го ранга Щетинин старался соблюдать международные соглашения и не препятствовал перевозке грузов, если те находились на судах нейтральных стран и не имели военного значения. В целом надежды на хороший улов оправдались, однако внутренний голос подсказывал: пора уходить. Во-первых, угольные бункеры крейсера наполовину опустели, а из-за усилившегося волнения перегрузить уголь с захваченных судов не удавалось. Во-вторых, за «Мур-Муром» явно охотился противник, и в данной ситуации вряд ли следовало рисковать.

Снова путь по бескрайним тихоокеанским просторам, палящее тропическое солнце, летучие рыбы, запрыгивающие прямо на палубу… В лагуне атолла Эниветок крейсер ещё раз загрузился трофейным углём с парохода «Сити оф Окленд». Кстати, усилиями команды пароход был так хорошо замаскирован крашеным брезентом и пальмовыми листьями, что с расстояния больше десяти кабельтовых он полностью растворялся на фоне берега. По словам лейтенанта Шрамме, в лагуну атолла уже дважды заглядывали японские корабли, но оба раза разглядеть угольщик не смогли и уходили ни с чем.

Поскольку шансы встретить неприятельские транспорты посреди океана были крайне малы, командир «Мур-Мура» принял решение идти опять к Филиппинам. А по пути совершить рейд вдоль Каролинских островов в надежде перехватить какое-нибудь судно, решившее следовать из Австралии в Японию «безопасным» маршрутом. Надежды эти, в общем-то, не оправдались, зато у острова Понапе крейсер наткнулся на вражеский боевой корабль и записал на свой счёт ещё одну славную победу.

Для обеих сторон встреча оказалась неожиданной. Зачем французы решили перевести свою большую, но давным-давно устаревшую канонерскую лодку «Зелэ» с Таити на Каролинские острова, не совсем понятно. Наверное, лишь для того, чтобы обозначить своё присутствие в бывших германских владениях, ныне захваченных англичанами и японцами. Мол, мы тоже участвуем и претендуем на свою долю… Так или иначе, но встреча «Зелэ» с «Муравьёвым-Амурским» ничего хорошего французам не сулила. Одно дело, пугать туземцев, совсем другое — вести бой с современным крейсером.

Надо всё-таки отдать должное экипажу канонерки: поняв, что перед ними противник, они сыграли боевую тревогу и подняли стеньговые флаги. Видимо, французы вспомнили о «Варяге» и решили повторить его подвиг, отважившись выйти на безнадёжный бой. «Ну, шаромыжники, принимай русские гостинцы! Вот вам за Москву, сожжённую пожаром! Вот за Малахов курган! За Нахимова! И за Корнилова с Истоминым в придачу!»

Реликтовые пушки «Зелэ» стреляли дымным порохом, и после каждого залпа канонерка окутывалась облаком белого дыма. В русский крейсер французы ни разу не попали — в этом они тоже в точности уподобились «Варягу». Зато обуховские 130-миллиметровки «Мур-Мура» всаживали в древнюю посудину один снаряд за другим, превращая её в груду исковер-

канного железа. Через двадцать минут противник прекратил огонь. Мачты канонерки к тому времени рухнули за борт, на шканцах бушевал пожар, крен на правый борт становился всё сильнее. Оставшиеся в живых матросы прыгали за борт. Капитан 2-го ранга Щетинин приказал сыграть отбой.

Любопытно, что, как и в случае с «Варягом», этот почти незаметный в масштабах войны боевой эпизод получил огромный резонанс. Один американский журналист, случайно оказавшийся свидетелем боя и гибели «Зелэ», написал яркий панегирик в честь славных французских моряков. Правды в нём было процентов десять, не больше, но его публикация в газете «Нью-Йорк Таймс» произвела фурор. Реакция читателей оказалась просто ошеломляющей: героев французской канонерки, «вышедших на верную смерть», превозносили на все лады, ими восхищались, про них сочинили стихи и песни. В английской, французской и даже японской прессе появилось множество статей, обраставших всё новыми и новыми фантастическими подробностями. Утверждалось, например, что первым же снарядом, выпущенным с «Зелэ», был убит командир русского крейсера — «кэптен Скотинин» (буква «Щ» иностранцам явно не по зубам!). А одна французская бульварная газета всерьёз утверждала, будто бы в конце героического боя объятая пламенем канонерка протаранила русский броненосец «Адмирал Амурский» (именно так: «Amiral Amourski»), и в момент удара некий французский офицер по фамилии Шаспо выстрелил в пороховой погреб из револьвера. Далее красочно описывалось, как оба корабля взорвались, и сказочный остров был буквально осыпан их раскалёнными обломками…

За время последующего крейсерства у Филиппинского архипелага в список жертв «Мур-Мура» попали три парохода — два английских и один японский. Наиболее чувствительный урон неприятелю нанесло потопление транспорта «Кодзю Мару», перевозившего продовольствие для маньчжурской армии. Причём значительная часть находившейся в его трюмах пшеничной муки перекочевала в порядком опустевшие провизионные кладовые русского крейсера. Особый восторг вызвали обнаруженные в трюме сорок ящиков австралийского пива. Трофейный напиток не только разнообразил стол офицерской кают-компании, но и в качестве поощрения был роздан нижним чинам.

Однако было бы ошибкой считать рейдерство крейсера «Муравьёв-Амурский» чем-то вроде приятного круиза по ла-

сковым тропическим морям. У корабля и его экипажа накапливались проблемы, многие из которых решить не представлялось возможным. В первую очередь это относилось к судовым механизмам. К сожалению, машинно-котельная установка «Мур-Мура» по своей конструкции не была рассчитана на длительное автономное крейсерство. Из десяти паровых котлов корабля четыре были чисто нефтяными, использование в них угля не предусматривалось. Увы, когда запас нефти иссяк, котлы пришлось остановить. Паропроизводительность котельной установки уменьшилась на сорок процентов — соответственно, снизилась и скорость хода. Пополнить запас жидкого топлива в сложившихся условиях было практически нереально.

Впрочем, с угольными котлами дело обстояло тоже не блестяще. Из-за увеличившейся нагрузки начали перегорать трубки, для их замены котлы приходилось останавливать. Но запасные трубки скоро кончились, и механикам не оставалось ничего другого как снизить давление пара. Из-за всего этого, а также из-за обрастания корпуса, скорость крейсера теперь не превышала шестнадцати-семнадцати узлов. Каждый из 440 человек, находившихся на борту, прекрасно понимал, что встреча с любым из вражеских крейсеров-охотников, рыщущих в океане, станет для них фатальной. Но об этом старались не думать.

Тем не менее, напряжение и нервозность в экипаже всё же нарастали. Жара и высокая влажность губительно влияли на здоровье, среди кочегаров начались обмороки. Питание стало хуже, так как часть провианта испортилась, и её пришлось выбросить. К тому же в неимоверном количестве развелись тараканы, что стало ещё одним раздражающим фактором. Как-то ночью наглое насекомое забралось мичману Аренсу в ухо; наутро корабельному доктору Кремеру пришлось извлекать непрошенного гостя пинцетом.

Едва ли не больше всех досталось командиру: он заболел тропической лихорадкой и слёг. Его обязанности временно взял на себя старший офицер старлей Кузьмин-Караваев. Тот тоже изменился: стал вспыльчивым и раздражительным. Вообще, примерно пятая часть команды была в той или иной степени нездорова. Несмотря на все старания Кремера, число больных не уменьшалось, а, наоборот, продолжало расти.

В довершение всех невзгод крейсер в первых числах ноября угодил в жесточайший 11-балльный шторм. Трое суток «Мур-Мур» был игрушкой в руках рассвирепевшей стихии. В один из моментов ситуация на корабле приблизилась к критической отметке: волны сорвали крышки с вентиляционных шахт, и во внутренние помещения хлынули потоки воды. К счастью, шахты удалось заглушить деревянными пробками, а воду, уровень которой в машинном отделении доходил до трёх футов, всё же откачали, пустив в ход все имевшиеся водоотливные средства, включая аварийные.

Между прочим, измотанный экипаж «Мур-Мура» не догадывался, что на самом деле тайфун был ниспослан ему провидением. Поскольку именно он разметал англо-японскую крейсерскую эскадру, уже сидевшую на хвосте русского рейдера и наверняка догнавшую бы свою жертву в ближайшие дни. А так развязка отложилась ещё на месяц…

* * *

Вспомогательный крейсер «Корморан» после долгого и не слишком успешного рейда в районе Филиппин и Формозы (удалось перехватить всего два транспорта с контрабандным грузом) направился на остров Паган, чтобы на тайной базе пополнить запас угля. Экипаж «Корморана» не знал, что угольный склад уже обнаружен японцами, и в бухте острова ждёт засада — отряд в составе линкора «Хидзен» (бывшего русского «Ретвизана») и двух крейсеров — броненосного «Адзума» и лёгкого «Хирадо». Командир немецкого рейдера корветтен-капитан Цукшвердт слишком поздно понял, что попал в ловушку. «Корморан» принял безнадёжный бой и через полчаса пошёл ко дну. Однако он, используя свою мощную радиостанцию, успел послать в эфир сообщение о засаде. Радиограмма была принята находившимся в ста милях крейсером «Нюрнберг», который позже ретранслировал информацию на флагманский «Шарнхорст». Адмирал Шпее сильно расстроился: усилия, затраченные на создание секретной угольной базы на Пагане, оказались тщетными.

А 21 октября произошло ещё одно крайне неприятное событие. Английский лёгкий крейсер «Ньюкасл» у острова Яп случайно наткнулся на немецкий угольщик «Клейст», и тот в виду безысходности был затоплен своим экипажем. Эта потеря оказалась крайне чувствительной и повлияла на судьбу эскадры адмирала фон Шпее самым роковым образом.

Рандеву немецкой эскадры с «Клейстом», назначенное у одного из Каролинских островов, разумеется, не состоялось.

#Шпее прибыл в точно назначенное время, но парохода со столь необходимым ему углём в бухте не было. Не пришёл он и на следующий день. Прождав трое суток, Максимилиан фон Шпее понял, что «Клейст» захвачен или потоплен противником. Это очень плохая новость. Теперь у немецкой эскадры оставался последний угольщик — «Хойзинг». Находившегося в его трюмах угля для обеспечения продолжительного крейсерства семи кораблей явно не хватало. А удастся ли пополнить запас топлива за счёт перехваченных неприятельских судов, неизвестно.

После совещания на флагманском «Шарнхорсте» адмирал принимает следующий план действий. Вспомогательные крейсера «Титания» и «Принц Эйтель Фридрих» окончательно отделяются от эскадры и остаются в южных водах. Крейсер «Нюрнберг» идёт к Гавайям и пытается перехватить суда с военными грузами, следующие в Японию из Америки и Канады. Пароход «Хойзинг» прячется в условном месте на Марианских островах. Оставшийся в его трюмах уголь будет представлять собой запас на самый крайний случай. Сам Шпее с четырьмя крейсерами идёт на север и патрулирует на подходах к Иокогаме и Нагасаки. Далее он направляется в Петропавловск-Камчатский, где принимает русский уголь, и опять следует на юг. По замыслу этот план должен был нанести сокрушительный удар по тихоокеанским коммуникациям противника.

Но надежды сбылись лишь частично: семь транспортов, перехваченных за две недели пятью крейсерами, вряд ли можно назвать выдающимся успехом. Конечно, определённый резонанс эти действия произвели, но реальный ущерб, нанесённый Японии и Англии, не намного превышал стоимость сожжённого в топках угля. К тому же пришлось отпустить несколько пароходов под нейтральными флагами, от которых врагу удалось получить информацию о месте нахождения рейдеров. Вице-адмирал Шпее не сомневался, что охотники следуют за ним по пятам, и очень надеялся, что о его намерениях идти не на юг, а на север, они не догадаются.

Однако он ошибался. Его главный оппонент адмирал Сёдзиро совершенно правильно предугадал маршрут эскадры Шпее и направился к берегам Камчатки. Японцы знали, что их противник остро нуждаются в угле, и его попытка произвести бункеровку в Петропавловске выглядит вполне логичной. В течение нескольких дней пять кораблей, в том числе три мощных броненосных крейсера (сами японцы называли их «дзуньё-

сенкан» — крейсера-линкоры) «Курама», «Ибуки» и «Цукуба», караулили неприятеля у входа в Авачинскую губу. Они патрулировали на отдалении пятнадцати-двадцати миль — так, чтобы их не было видно с берега. В итоге для Максимилиана фон Шпее встреча с неприятельской эскадрой оказалась полной неожиданностью.

Уклониться от боя немцы не могли: у «Шарнхорста» и «Гнейзенау» уголь был на исходе, и пытаться бежать в океан им не имело смысла. У Шпее оставался единственный шанс — прорваться в Петропавловск под прикрытие береговых батарей. Задача была архисложной. Но даже если бы её удалось осуществить, положение немцев всё равно оставалось критическим: пять установленных на берегу шестидюймовых пушек вряд ли смогли бы нанести заметный ущерб эскадре Сёдзиро. Скорее всего, русские батареи были бы просто сметены двенадцатидюймовыми снарядами, после чего японцам уже ничто не мешало войти в Авачинский залив и расстрелять укрывшиеся там корабли.

Впрочем, до этого не дошло. Артиллерийский бой между эскадрами продолжался четыре часа и проходил в открытом море. Чтобы максимально использовать своё превосходство в тяжёлой артиллерии, Сёдзиро старался вести дуэль на максимальной дистанции. Силы были неравными: бортовой залп трёх японских крейсеров в сумме состоял из двенадцати 305 мм и восьми 203-мм снарядов, в то время как залп «Шарнхорста» и «Гнейзенау» — всего из двенадцати 210-мм. Адмиралу Шпее приходилось уповать лишь на отличную выучку своих артиллеристов, надёжность техники и качество цейссовской оптики. Теоретически у него имелось ещё одно важное тактическое преимущество — скорость. Но это лишь теоретически. Шпее знал, что из-за давно не чищенной подводной части и посредственного угля его броненосные крейсера даже кратковременно вряд ли смогут выжать больше двадцати узлов. К тому же использовать быстроходность кораблей можно было лишь для маневрирования, поскольку пытаться убежать, как уже говорилось, не имело никакого смысла. Что делать в открытом океане с пустыми угольными бункерами?

На первых порах немцам удавалось вести бой почти на равных и нанести противнику несколько чувствительных ударов. На флагманской «Кураме» вспыхнул пожар, замолчала носовая двенадцатидюймовая башня, рухнула за борт грот-мачта…

#Но постепенно чаша весов стала склоняться в пользу адмирала Сёдзиро. Японские 305-мм снаряды весили без малого четыреста килограммов — в три с половиной раза больше, чем германские 210-мм. Их действие было поистине разрушительным: они кололи шестидюймовую броню как камень оконное стекло. С каждым попаданием немецкие корабли всё глубже зарывались в воду, их ответный огонь становился всё реже. Боевая мощь эскадры Шпее таяла на глазах.

Немецкие моряки удивили мир стойкостью и решимостью сражаться до последнего снаряда. Но всё же итог боя был предрешён. «Шарнхорст» и «Гнейзенау» пошли ко дну, унеся с собой около 1800 человек, в том числе и отважного командующего — вице-адмирала Максимилиана фон Шпее. В этом же бою погиб и «Лейпциг» — его настигли и расстреляли лёгкие крейсера «Яхаги» и «Тонэ». Уйти удалось лишь одному «Дрездену». С наступлением темноты он оторвался от преследования, а затем с приключениями, на последних килограммах угля добрался до Николаевска-на-Амуре. Позже он под эскортом миноносцев «Тревожный» и «Точный» перешёл во Владивосток, где и зазимовал во льду борт о борт с крейсером «Адмирал Невельской».

Героическая гибель эскадры Шпее стала провозвестником последующих драматических событий. Морякам-профессионалам обречённость тихоокеанских корсаров была очевидна, но общественность, с восхищением следившая за их подвигами, надеялась на чудо. Увы, чуда не произошло.

В конце ноября пришло известие о трагической гибели крейсера «Жемчуг». После завершения трёхнедельного рейда по Андаманскому морю на «Жемчуге» заканчивался уголь, и его командир капитан 2-го ранга барон Черкасов решился на крайне рискованный шаг: он ворвался в британский порт Пенанг на западном побережье полуострова Малакка и под угрозой обстрела города потребовал у местных властей обеспечить его топливом. Попутно — и для большей сговорчивости! — крейсер несколькими 120-мм снарядами потопил вышедший навстречу французский дозорный миноносец «Мускэ» («Мушкет»). Казалось бы, авантюра удалась: перепуганная портовая администрация согласилась выполнить все требования. К борту «Жемчуга» подошла угольная баржа, местные грузчики-кули начали подавать на борт корзины с кардифом. Но делали это они бестолково, команд не понимали, груз то и дело срывался с талей и падал обратно в трюм баржи… В суете внимание экипажа «Жемчуга» несколько притупилось, и на стремительно вошедший в гавань английский четырёхтрубный крейсер обратили внимание слишком поздно. Как выяснилось, колониальные власти немедленно сообщили по радиотелеграфу о нападении на Пенанг и специально подали угольную баржу так, чтобы наблюдать за бухтой с русского корабля было затруднительно.

Финал скоротечного боя для русских моряков оказался трагическим. Броненосный крейсер «Хэмпшир» в три с лишним раза превосходил своего оппонента и по водоизмещению, и по весу залпа. К тому же англичане открыли огонь внезапно. За каких-нибудь пятнадцать минут в «Жемчуг» попали как минимум два десятка снарядов калибром до 190 мм и одна торпеда. Последняя угодила в левый борт и вызвала детонацию боезапаса носовых погребов. Столб дыма и пара взметнулся на высоту более 150 метров, корпус крейсера разломился на две части и почти мгновенно ушёл на дно. Вместе с кораблём погибли 80 человек; ещё более сотни были ранены. Контуженного барона Черкасова взрывом выбросило за борт, но его спасли. Вместе с другими выжившими он оказался в английском плену.

Из дальневосточных рейдеров наибольший успех выпал небольшому и слабо вооружённому немецкому крейсеру «Эмден» под командованием фрегаттен-капитана Карла фон Мюллера. За три месяца действий на вражеских коммуникациях в Тихом и Индийском океанах он потопил 17 пароходов общим тоннажем 70 825 тонн, а также два боевых корабля — британский крейсер 3-го класса «Сайки» («Психея») и французскую канонерку «Сюрприз». Блестящая карьера «Эмдена» завершилась в ноябре 1915 года: он был настигнут и расстрелян австралийским крейсером «Сидней» близ Никобарских островов.

Ненамного пережил своего побратима и «Муравьёв-Амурский». Во второй половине ноября он действовал на коммуникациях в Южно-Китайском море и проливе Лусон, где потопил большой транспорт «Аделаиде Стар», следовавший из Мельбурна в Нагасаки с четырьмя тысячами тонн пшеницы, и две японские рыболовные шхуны. 2 декабря крейсер прибыл на атолл Эниветок для очередной бункеровки. Замаскированный пароход «Сити оф Окленд», к счастью, стоял на прежнем месте. Несмотря на страшную жару, исполняющий обязанности командира старший лейтенант Кузьмин-Караваев распорядился начать угольную погрузку немедленно. Не было никаких со-

мнений, что где-то рядом рыщут японские и английские крейсера — радиотелеграфисты «Муравьёва-Амурского» постоянно принимали обрывки чужих переговоров. Ждать спасительной вечерней прохлады было бы крайне рискованно, и крейсер, не теряя времени, пришвартовался к транспорту борт о борт.

Угля успели принять около трёхсот тонн, когда сигнальщик с салинга фок-мачты заметил на горизонте дым. Кузьмин-Караваев приказал прекратить работы и выходить в море. Архипелаг располагался вдали от торговых путей, и дым вряд ли мог принадлежать коммерческому пароходу. Поэтому необходимо было уйти как можно быстрее. Лейтенанту Порфирию Шрамме Кузьмин-Караваев приказал оставаться в лагуне, а в случае появления неприятеля пароход затопить.

О появлении врага доложили командиру, и тот, несмотря на слабость, поднялся на мостик. Измученный болезнью капитан 2-го ранга Щетинин был мертвенно бледен и едва держался на ногах. Тем не менее, он, повинуясь долгу, вступил в командование кораблём.

…Эх, кабы не эти несчастные котлы! Расстояние между противниками медленно, но верно сокращалось. Теперь в бинокль можно было чётко разглядеть силуэт двухтрубного военного корабля. Артиллерийский офицер лейтенант Угодников опознал преследователя:

— Это броненосный крейсер «Асама» или «Токива»! Водоизмещение — десять тысяч тонн, вооружение — четыре восьмидюймовых и четырнадцать шестидюймовых орудий; бортовая броня до семи дюймов.

— М-да, у врага подавляющее превосходство, — задумчиво произнёс командир крейсера. — Поэтому надо выжать из машин всё что возможно! Чтобы дотянуть до захода солнца и в темноте попытаться уйти.

Увы, дотянуть до ночи не удалось. Как ни старались кочегары, «Мур-Мур» так и не смог развить ход более семнадцати узлов. Расстояние между противниками сокращалось: 54, 52, 50 кабельтовых… На японском корабле вверх по мачтам поползли большие флаги с изображением восходящего солнца. Капитан 2-го ранга Щетинин немедленно скомандовал:

— Стеньговые флаги поднять!

Мичман Аренс посмотрел на часы: стрелки показывали четыре сорок пополудни по владивостокскому времени. И в этот момент на неприятельском крейсере замелькали вспышки вы-

стрелов, а через несколько секунд на ярко-бирюзовой глади океана возникли белые столбы взрывов. Недолёт.

Командир приказал Кузьмину-Караваеву и Угодникову спуститься в боевую рубку, а сам остался на мостике. После второго залпа, снаряды которого также легли недолётом, он распорядился открыть ответный огонь.

— Ну, с Богом! — перекрестился Аренс и скомандовал: — Пли!

* * *

Весьма символично, что противником русского рейдера был крейсер «Асама» — тот самый, что без малого двенадцать лет назад расстрелял в Чемульпо наш гордый «Варяг». И вот — новый неравный бой.

«Асама» была уже далеко не новым кораблём, но имела отличную броневую защиту, а по весу залпа превосходила «Мур-Мур» более чем в пять раз. Как уже говорилось, наш крейсер не создавался для артиллерийского боя. Даже пушки на нём располагались невыгодно — попарно, так, что из восьми 130-мм орудий в бортовом залпе участвовали только четыре. По злой иронии судьбы «Муравьёв-Амурский» обладал теми же недостатками, что и легендарный «Варяг», и исход его боя с «Асамой» был столь же предсказуем.

От первого попадания в «Муравьёв-Амурский» над палубой взвились густые клубы угольной пыли. До Аренса не сразу дошло, что это последствия прерванной бункеровки: приборку делали наспех, и забившаяся в щели пыль от сотрясения взмыла вверх. Вспотевшая прислуга орудий, да и сам мичман, сразу стали похожими на негров.

По боевому расписанию место мичмана Аренса было у принимающих циферблатов системы Гейслера второго плутонга 130-мм орудий. На эти приборы от старшего артиллерийского офицера поступали данные прицела и целика, и в соответствии с ними плутонговый командир должен был обеспечивать стрельбу вверенных ему орудий. Если по какой-то причине данные центральной наводки переставали поступать, то Аренсу предстояло управлять огнём самому — по таблицам стрельбы или прямой наводкой.

На семнадцатой минуте боя японский восьмидюймовый снаряд попал в правый борт под самый планширь. Корабль сильно качнуло, Аренса обдало горячим воздухом, над головой засвистели осколки. Двое комендоров соседнего орудия рухнули на палубу. Под шестнадцативёсельным барказом, стоявшим на рострах, можно было принимать душ: во избежание пожара все деревянные шлюпки перед боем были заполнены забортной водой, которая теперь лилась на палубу через пробитые осколками дыры. Когда ручеёк обогнул лежавших на палубе матросов и потёк к ногам Аренса, он увидел, что вода в нём розового цвета.

Прислуга орудий второго плутонга действовала хладнокровно и чётко: каждые двенадцать секунд два орудия отправляли в неприятеля по 37-килограммовому снаряду. Как минимум один из русских подарков попал точно в цель: Аренс видел в бинокль, как выпущенный его комендорами снаряд пробил дыру в каземате вражеского крейсера, и из неё потом долго валил дым и вырывались языки пламени.

Однако силы были неравными, и в каждом бортовом залпе в ответ на четыре наших снаряда противник выпускал одиннадцать, причём гораздо более тяжёлых. «Муравьёв-Амурский» всё чаще вздрагивал от вражеских попаданий. Из развороченного кожуха третьей трубы валил дым, мешая наводчикам орудий. Прекратили работу электрические элеваторы подачи 130 мм снарядов — вероятно, перебило силовой кабель. Боезапас пришлось поднимать по бронированным шахтам наверх при помощи ручных лебёдок. Темп стрельбы сразу снизился, поскольку подача каждого снаряда и заряда вместо пяти секунд теперь занимала не менее пятнадцати.

Вскоре в «Мур-Мур» один за другим попали сразу три крупнокалиберных снаряда. Крейсер окутали облака ядовитого дыма, по надстройкам, дымовым трубам и шлюпкам барабанной дробью застучали осколки. Наводчик кормового 130-мм орудия схватился за голову и сел на палубу. Он тщетно пытался пальцами зажать рану за ухом, из которой фонтаном била кровь.

Аренса взрывной волной сбило с ног. На какое-то время он оглох. Машинально ощупал себя — вроде, цел. Только от ядовитых газов пресловутой «шимозы» глаза страшно слезились, во рту пересохло, а грудь сдавило будто бы тисками.

К нему подбежал гардемарин Лер, заведовавший переноской раненых в лазарет. Он был перепачкан копотью, угольной пылью и чужой кровью.

— Жив?

— Что? Я ничего не слышу! — прокричал Аренс. В ушах у него стоял звон.

Лер, убедившись, что мичман отделался лёгкой контузией, кивнул и вместе с двумя матросами-вестовыми поспешил к истекающим кровью раненым из прислуги орудия номер три. Он не стал говорить Аренсу о том, что минуту назад командира убило прямым попаданием снаряда в мостик…

Поскольку огонь русского крейсера ослабел, японцы сократили дистанцию до тридцати кабельтовых. Попаданий стало ещё больше. Осколками, влетевшими в боевую рубку, был тяжело ранен старший лейтенант Кузьмин-Караваев, и в командование кораблём вступил лейтенант Угодников. Впрочем, уже все понимали, что конец близок.

Орудия второго плутонга одно за другим замолкли: первое было уничтожено прямым попаданием, второе заклинило попавшим в шаровой погон осколком. Крен на правый борт стремительно увеличивался; волны уже метались по верхней палубе, слизывая с неё лужи русской крови. Через открытые предохранительные клапаны из котлов стравливался пар с надрывным вибрирующим звуком — казалось, смертельно раненный крейсер хрипел от боли. Стало ясно: справиться с потоками воды, врывавшимися внутрь через многочисленные пробоины в бортах, экипаж уже не в силах. Лейтенант Угодников выбрался из боевой рубки на палубу и, ухватившись за поручень, отдал команду покинуть корабль. Впрочем, исполнить её мало кто смог: через минуту палуба на мгновенье встала вертикально, а затем рухнула вниз, накрыв всех не успевших отплыть на безопасное расстояние. Обросшее водорослями и ракушками днище корабля несколько минут держалось на поверхности, а затем навсегда исчезло в пучине.

Официально сообщение гласило:

«2 декабря 1915 года в неравном бою с японской эскадрой погиб лёгкий крейсер «Муравьёв-Амурский». Три с половиной месяца крейсер под командованием капитана 2-го ранга А.Н.Щетинина в одиночку действовал на вражеских коммуникациях в Тихом океане — в отрыве от баз, без возможности пополнить запасы и осуществить какой-либо доковый ремонт. За это время крейсер потопил или захватил 14 неприятельских судов с военными грузами и уничтожил один вражеский боевой корабль — французскую канонерскую лодку «Зелэ». Подвиги славного крейсера отныне будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Российского флота»…

Весть о героической гибели «Муравьёва-Амурского» подействовала на Казанцева как удар обухом по голове. По опубли-

кованным данным, японцы подняли из воды всего девятнадцать человек. Ни одного офицера среди них не оказалось. Хотя в русском морском министерстве не спешили признать остальных членов экипажа крейсера погибшими, но всем было ясно: шансов, что кто-то из них смог выжить, практически нет.

«Эх, Рома, Рома!.. Ты был из нас самым способным, самым благородным, самым честным. Но как бы ни было горько твоим родителям, они могут тобой гордиться. Короткая, но яркая жизнь и геройская смерть».

Думая так, Казанцев не кривил душой. К тому времени он тоже уже заглядывал в глаза смерти. И догадывался, что не в последний раз…

* * *

Из «Летописи Великой войны», декабрь 1915 года:

«Утром 8 ноября после 2,5-месячной блокады комендант германской крепости Циндао отдал приказ прекратить сопротивление. Последними спустили флаг отважные защитники форта «Ильтис».

Оборона Циндао навсегда останется в памяти как одна из героических страниц в истории военного искусства. Против блокированного гарнизона крепости, насчитывавшего всего 5,5 тысяч человек (включая сошедших на берег моряков), действовал японский экспедиционный корпус численностью более 35 тысяч человек, а также полторы тысячи их британских союзников — батальон уэльских пограничников и полбатальона сикхов. Потери германских войск за время осады составили около 800 человек, а их противников — почти две тысячи. Кроме того, японский флот потерял крейсер «Такатихо», торпедированный немецким миноносцем «S-90».

Планы германского штаба предусматривали переброску в Циндао 10-тысячного корпуса сухопутным путём через Пекин, однако из-за противодействия китайского правительства осуществить это не удалось. В итоге в течение всей осады гарнизон крепости не получил никакой помощи извне, что и предрешило его судьбу. 202 немецких офицера и 4470 нижних чинов попали в плен. Трофеями японского экспедиционного корпуса также стали 30 пулемётов и 40 автомобилей».