Девяносто три. Сборник рассказов

Сергей Баев

Остроумные, живые, увлекательные и связанные единой нитью повествования рассказы Сергея Баева биографичны и достоверны. Автор ведёт благодарных читателей через свою жизнь – от детства к зрелости, от наивности – к мудрости. На этом пути случалось всякое: опасности и удачи, мистические предсказания, грозные перспективы и добрые знамения. Пройдя по этому пути вместе, мы лучше понимаем не только то, как и чем мы живём, но и зачем мы живём…

Рассказ первый. Бумажная бомба

…После школы, сделав уроки, мы, как обычно, были предоставлены сами себе и улице. Улица воспитывала не хуже папы с мамой.

Как угорелые носились по двору, играли в футбол или в «секу», иногда дрались, — конечно, за справедливость, как мы её понимали, иногда, как Карлсон и Малыш, лазали по чердакам, время от времени хулиганили — по мелочи.

В общем, всё, как у всех пацанов в детстве.

Однако существовала грань, за которую я не мог переступить: никогда не убивал голубей из рогатки, чтобы потом поджарить их на костре, никогда не издевался над кошками, никогда не взламывал двери подвальных сараев, пытаясь что-нибудь своровать…

…Дети — народ жестокий, это правда. Но если один пацан издевается над котом, а другой за этим наблюдает, то обязательно найдётся третий, который просто уйдёт.

Так вот, я тот — третий.

Уверен, что любовь и уважение к животным воспитываются в семье. Это на самом деле — банальная мысль, но у нас в доме кто-то из живности постоянно обитал: то ёж, то сова, то кролик, ну, а собака и кот — жили всегда!

…Через дорогу шумел лес; мы много времени проводили там: играли в индейцев, рыли землянки, собирали грибы и ягоды, бегали купаться на лесное озеро.

Зимой катались с гор на лыжах, рыли ходы в снежных сугробах, представляя себе, что это подземелье какого-нибудь старинного замка, играли в снежки, и много чего ещё делали.

Конечно, зимой игр гораздо меньше, чем летом или осенью.

…Короче говоря, моя детская жизнь текла, как бы по двум параллельным руслам: по официальному — школа и всё, что с ней связано, и по спонтанному — улица, друзья во дворе, с развлечениями по мере фантазии.

Эти два русла никогда в течении школьных лет не пересекались, а иногда текли даже в противоположных направлениях…

Забегая немного вперёд, скажу, что в школе я притворялся пионерским и комсомольским активистом, а на улице, — если честно, — числился просто мелкой шпаной.

Мне кажется, что такие двуличные школьники в Советском Союзе составляли большинство.

Однако эти внутренние конфликты, как их называют психологи, и противоречия в поведении жить не мешали, а только дополняли друг друга, делая мою детскую жизнь более разнообразной, эмоциональной и яркой.

…Весна 1966-го года. Мне уже 9 лет, а мозгов, несмотря на школьные отметки, как у трёхлетнего.

Наша дворовая шпана решила сделать бомбу, а потом взорвать её в лесу.

У кого-то из пацанов отец увлекался охотой, поэтому хранил дома патроны, пыжи, гильзы, дробь, порох. Вот эту-то пачку пороха и умыкнул наш товарищ у своего не очень бдительного папаши. Помню, что пачка имела коричнево-серый оттенок, походила на упаковку дешёвой махорки.

Украденный порох мы обернули старыми газетами, так что получился большой бумажный ком.

…«Ну вот, бомба готова», — решили мы и выдвинулись в лес, проводить испытание.

Собралось нас человек семь или восемь, и не только пацанов, участвовали и девчонки, — с мальчишеским характером. Двое особо трусливых остались во дворе.

Мы сто раз до этого бросали в костёр шифер, взрывавшийся при нагревании, как граната, много раз кидали в огонь охотничьи патроны, но никто не пострадал, а присутствовало лишь веселье и детская радость. Так ожидалось и в этот раз.

…Бомбу установили в центре поляны, подожгли и разбежались в разные стороны, спрятавшись на всякий случай за кочками.

…Бумага сначала ярко вспыхнула, загорелась, а потом, истлела и потухла. Только струйка дыма поднималась над кучей пепла.

«Наверное, порох сырой?», — подумал я и, как главарь нашей дворовой шайки, вместе с одним смелым пацаном решил осуществить вторую попытку.

Лёха, так звали того пацана, наклонился над горкой пепла и чиркнул спичкой. Я стоял в полуметре от этой дымящийся кучки.

…В этот момент раздался оглушительный взрыв, яркая вспышка и, огромный столб дыма поднялся над поляной.

(«…А город подумал, ученья идут…»)

Лёха, с обгоревшим лицом и руками, отлетел метра на три, а я успел закрыться левой рукой (забыл сказать, что я левша), и взрывной волной меня отбросило в другую сторону.

…Мог ли я тогда погибнуть? Да, запросто!

Оглушённый на несколько минут, с обожжённой рукой, я валялся на траве, корчась от боли. Мой друг лежал в стороне с лохмотьями обгоревшей кожи на лице.

Но глаза он рефлекторно успел закрыть, поэтому остался зрячим…

В первый момент, ребячья толпа онемела от ужаса, но потом бросилась на Жилмассив за помощью.

…Первый раз в своей сознательной жизни я прошёл по краю пропасти, оставшись в живых…

А как могло быть иначе, если цыганка мне нагадала: «Жить будешь 93 года»?

…«Скорая» примчалась быстро, и нас увезли в детскую больницу на Московском тракте.

Больше всего я боялся встречи с родителями.

…Руку обработали, обильно намазали мазью Вишневского и уложили в койку.

От усталости и страха я забылся сном, но через час меня разбудила медсестра Зина (до сих пор помню запах той мази и короткую юбку Зины, её красивые длинные ноги, как бутылочки). Медсестра на меня ласково взглянула и с улыбкой произнесла: «Вставай, Серёжа, родители приехали».

При виде забинтованной руки мама тихонько заплакала, а отец зло зыркнул и сквозь зубы промолвил: «Когда тебя выпишут, мы ещё поговорим».

…Выписали меня через четыре дня. За это время отцовская злость сошла на нет, и ожидавшегося разговора не состоялось. Наш безрассудный поступок списали на детскую шалость, а неотвратимое наказание спустили на тормозах, чему я несказанно обрадовался.

…Наверное, в детстве я считал себя трусом, поэтому, в отличие от брата, всегда лез в самое «пекло», доказывая пацанам и себе, что смелый.

***

…Уже два года меня садистскими методами переделывали на правшу: учили держать ручку в правой руке. Поэтому после больницы правописание не пострадало, несмотря на забинтованную левую руку.

Единственное, что действительно раздражало, — это дома держать ложку в правой руке. Настоящий левша никогда не станет есть правой!

Вот и сейчас, когда пишу эти строки, держу ручку в левой руке, поскольку правой почти разучился писать, но об этом позже.

Ещё одним негативным моментом переучивания меня на правшу явилось то, что я с первого класса начал заикаться; так продолжалось до третьего курса Университета, пока я снова не стал писать левой рукой, случайно поранив правую.

Спасибо моей первой учительнице, не хочу даже вспоминать её имя, ведь она искренне считала, что в Советском Союзе все должны быть одинаковыми, а именно — правшами, да и политика партии была такая, а вред, нанесённый детской психике, с негативными последствиями, — кого это волновало в семидесятые годы прошлого века?

***

Два раза в неделю мы с мамой мотались на другой конец города в детскую поликлинику на перевязку, поскольку в то время на Жилмассиве поликлинику ещё не открыли.

Снимая бинты, врач заставлял меня сжимать и разжимать руку, чтобы новая молодая кожа привыкла к сгибанию пальцев.

Не помню, по какой причине, но две недели мы на перевязку не ездили. За это время пальцы перестали сгибаться, даже при сильном желании.

— Ну, что же? Будем резать кожу на всех пальцах, иначе, ваш сын не сможет управлять рукой, — заявил врач.

От слова «резать» меня пробил озноб. Со страхом взглянув на маму, я тихо произнёс: «Я боюсь».

— Доктор, а можно не резать? Есть способ как-то по другому разработать руку? Понимаете, он левша, это у него основная рука, а вдруг после операции что-нибудь окажется не так, — обратилась она к врачу.

— Гм… Ну, тогда усиленные нагрузки при помощи резинового кольца, — ответил он. — И через неделю непременно покажитесь мне, не позже.

Мы отправились домой, по пути заглянули в аптеку, купили резиновое кольцо, и я каждый день по несколько часов тренировал кисть.

Двигательная функция восстановилась!