Русский город Севастополь. Книга первая

Сергей Анатольевич Шаповалов, 2021

В историческом романе раскрываются события Крымской войны и первой обороны Севастополя. И прежде всего – судьбы простых людей, волею обстоятельств попавших в жерло этой кровавой схватки. Больше трёхсот тысяч убитых и искалеченных – итог конфликта. Если попадёте в Севастополь, то будете удивлены тем, что отголоски тех сражений до сих пор хранит земля. Кругом можно встретить воинские захоронения, от Альминского поля и до Федюхиных высот. И всё это – люди, судьбы, их погибшие мечты и стремления…. Первая часть романа рассказывает о первых днях той войны: высадка десанта на побережье Крыма; битва на реке Альма; захват Балаклавы.

Петербург

Пролётка остановилась у парадного подъезда обычного для Петербурга, двухэтажного дома, сжатого с двух сторон такими же серыми домами со строгими каменными фасадами. Небольшие ажурные балкончики выходили на Владимирский проспект. Высокие филёнчатые двери с массивными бронзовыми ручками недавно выкрашены. Заботливые хозяева обычно к весне обновляли краску на входных дверях. Три каменные ступени чисто выметены. В высоких окнах отражалось сумрачное северное небо. Из пролётки сошёл молодой офицер, лет тридцати, тяжело опираясь на трость. Левая рука его была подвязана к шее черным платком. В петлице поблескивал орден Святого Станислава. Лучик весеннего солнышка, пробившийся сквозь тучи, сверкну на эполете с цифрой полка.

Дверь парадного входа отворилась с протяжным скрипом. Появился маленький сутулый старичок в заношенном зелёном фраке и в огромных растоптанных башмаках. Седые волосы, оставшиеся на затылке и над висками, всклочены нимбом. Лицо бледное, высохшее, с большим острым носом и выцветшими карими глазами под нависшими белёсыми бровями. Он казался сердитым, но завидев офицера, тут же вспыхнул радостью и удивлением. Распрямился, насколько позволяла его сгорбленная спина.

— Господи! — воскликнул старичок и быстро перекрестился. — Виктор Аркадьевич! Вы ли это?

— Тише, Семён! — строго, но с любовью попросил офицер. — Тише! Кто в доме есть?

— Только брат ваш, Александр Аркадьевич. Недевича, как вчера из Англии воротился. Младшенький, Павел Аркадьевич, ещё в училище. А что же у вас с рукой? Боже! Боже! — испугано запричитал старичок.

— А матушка где? — Офицер кинул быстрый тревожный взгляд на окна дома.

— Они с батюшкой вашим в церковь уехали, на обедню. Скоро будут.

— Хорошо, — произнёс офицер с облегчением. — Кофры мои внеси в дом.

— Это — мы мигом!

Старик, кряхтя и сопя, снял с задка пролётки два больших дорожных кофра из толстой, потёртой местами, кожи и юркнул с ними в дом.

Офицер вошёл в переднюю, остановился перед каменной лестницей, ведущей на второй этаж. Снял фуражку. С блаженством вдохнул запах родного дома. Тот же лепной потолок, те же ложные колонны. Изразцовая печь…. Всё здесь знакомое, родное. А справа, под лестницей покосившаяся дверь в каморку старика Семёна.

— Витька! — Сверху по лестнице к нему кинулся брат Александр. Высокий юноша, двадцати пяти лет с военной выправкой. На круглом бледном лице чёрточкой выделялись тонкие черные усики. Тёмный, военно-морской сюртук с двумя рядами блестящих пуговиц сидел ладно на его сухой фигуре. Александр хотел было обнять брата, но подбежав, в нерешительности остановился. — Господи, зачем тебе трость? Нога? А с рукой что?

— Все хорошо, Сашенька. Помоги мне подняться, — улыбнулся офицер. — Да не смотри ты на меня, как на калеку, — весело потребовал он. — Помоги, иначе я буду час взбираться.

— Тебя изранили? — заботливо спросил брат, поддерживая Виктора за талию. Они осторожно зашагали вверх по ступеням.

— Пустяки, — поморщился Виктор. Но тут же коротко ойкнул. — Осторожнее! Ребра болят. Ты стиснул меня, словно куль с мукой.

— Прости, Витя, — испугался Александр.

***

— Всё те же зелёные обои, — грустно улыбнувшись, произнёс Виктор, оглядывая гостиную. — Диван наш старый.

— Да, наш старый диван, — подтвердил брат. — Помнишь, мы из него фрегат в детстве делали. За моря плавали. Ты присаживайся. Я распоряжусь подать чаю.

Внизу хлопнула парадная дверь. Послышались торопливые шаги в подкованных сапогах.

— Витька! Где он? — звонко прозвучал юный голос.

— Там, — ответил старик Семён.

В гостиную ворвался тонкий юноша лет семнадцати, с едва прорезавшимися усиками. Отшвырнул в сторону форменную курсантскую фуражку, на ходу скинул шинель и бросился к Виктору.

— Тихо, тихо, Пашка! — на его пути тут же встал Александр. — Что ты, как зверь алчущий кидаешься? Дай Вите в себя прийти. Он только с дороги.

— Ой! Ты ранен? — отшатнулся юноша. Оглядел Виктора с ног до головы.

— Ничего. Иди сюда, Павлушка, обниму тебя. Ох, и вымахал. Выше меня стал.

Виктор отставил в сторону трость. Братья обнялись. Вдруг Виктор оттолкнул младшего Пашку и поморщился от боли.

— Быстро, сюртук помоги снять! — попросил он. — Сначала руку…. Платок развяжи…. Вот так. Опускай её…, — он стиснул зубы и часто задышал. Александр и Павел осторожно стянули со старшего брата сюртук. На белой блузе с левого бока расплылось темно-красное пятно. — Проклятие! Рана открылась, — посетовал Виктор.

— Что делать? — испугался младший Павел.

— Отправь Семена в аптеку. Пусть бинтов купит, — распорядился Александр.

— Сейчас! — Павел кинулся к выходу.

— Поможешь? — обратился Виктор к Александру. — Крови не боишься? Надо унять её. Не дай Бог, матушка увидит. Не говори ей, что я ранен.

— Как же, не говори? — с сомнением покачал головой Александр. — Ты же хромаешь. И рука….

— Да сними ты свой мундир. Перепачкаешься сейчас, моряк.

Блуза вся пропиталась кровью. Александр стянул её осторожно с брата. Под блузой оказались бинты, туго стягивающие грудь и живот.

— Эх, рубашку не отстирать, — покачал он головой. — Кровищи сколько.

— Надо её спрятать, потом сжечь, — решил Виктор.

Александр очень аккуратно размотал повязки.

— Ох, и заштопали тебя криво-косо, — недовольно сказал он, пытаясь унять кровь, прикладывая к ране сухой край бинта. — Чем это тебя так?

— Штыком. Хорошо, аскер вскользь попал. А бил-то со всей дури.

— Но заштопали же, как паршиво! — все возмущался Александр. — Что за фельдшер? Гнать таких надо в шею!

— Да где же ты в армии сейчас других найдёшь? — горько усмехнулся Виктор. — Коновалы — да и только. Видел бы ты, как руки-ноги отпиливают, словно сучья на деревьях. Как смог ходить, так сразу сбежал от них.

— Постой! — Александр замер. — Ты сбежал из госпиталя?

— Сбежал, — кивнул Виктор. — А ты бы хотел, чтобы я совсем околел? Бывал в наших госпиталях? Смрад, грязь, вши…. Если не от гангрены, то от тифа загнёшься. Кормят дрянью. Нас, офицеров, ещё сносно, а солдаты — так те вечно голодные.

— Голодные солдаты в госпиталях? Да быть такого не может! — ужаснулся Александр. — Почему?

— Ты, как ребёнок, ей-богу! — усмехнулся Виктор. — Потому что порядка нет, и снабженцы воруют.

— Да что ты придумываешь! — возмутился Александр, и вновь принялся протирать рану.

— Эх, Сашка, давненько ты дома не был, — вздохнул Виктор. — Здесь тебе не Англия.

— Я тебе скажу: в Англии не лучше, — сухо ответил Александр. — Моряков ещё уважают, а солдат никто за людей не считает.

— Что, и гвардию? — удивился Виктор.

— Нет. Гвардейцы в почёте. А из линейных полков солдаты по статусу чуть выше каторжников.

Влетел Павел. В руках бумажный пакет.

— Сам к аптекарю сбегал. Семён — он что-нибудь не то купит. А я и корпии отличной выбрал. Бинт широкий. Аптекарь ещё порошок какой-то дал. Говорит, предотвращает гниение плоти. Я у него ждановской воды спросил, а он сказал — это лучше.

Александр взял у Павла тёмную склянку, высыпал на ладонь несколько белых кристаллов.

— Сульфат цинка, — с умным видом произнёс он. — Надо его растворить в тёплой воде.

Послышался цокот подков по булыжнику. Павел бросился к окну.

— Родители! — в ужасе воскликнул он.

— Брось, ты, этот порошок, — закричал Виктор на Александра. — Перевяжи скорее рану. Павел, рубаха чистая есть?

— Сейчас! — Павел помчался в другую комнату и вскоре вернулся с чистой блузой.

Не прошло и минуты, как Виктор был перебинтован. На него натянули чистую блузу. В плечах узковата, но другую искать было некогда. Надели сюртук…. С лестницы послышались шаги и голоса. Говорили мужской твёрдый бас. Ему отвечал женский тонкий, но уверенный голос. Наконец все пуговицы застёгнуты. Окровавленную рубаху Павел ногой закинул под диван, туда же засунул трость….

Когда полный, седой генерал в парадном мундире и дородная пожилая дама вошли в гостиную, Виктор уже стоял, вытянувшись в струнку, а с двух сторон его незаметно подпирали младшие братья. Дама ахнула и, не в силах устоять на ногах, села на диван, тут же заплакала.

— Витя? — воскликнул генерал. — Виктор! Спаси и сохрани! — перекрестился он. — Да когда же ты….? Почему я ничего не знал о твоём приезде? Ну, иди же скорее, поцелуй меня и матушку.

Собрав волю в кулак, стараясь не хромать, Виктор твёрдым шагом подошёл к матери. Дама порывисто вскочила, обняла сына.

— Не плачьте, матушка. Я живой, — утешал он её.

— Господи, — оторвалась она от его плеча. — Я молилась, молилась о тебе. День и ночь молилась, о моём Витенке. Как же я рада.

— Анастасия, голубушка, он никуда уже не денется, — мягко сказал ей генерал. — Поди, переоденься, да прикажи накрыть на стол. Виктор с дороги, голодный, небось? Никто не спорит, что материнская любовь согревает, но не накормит. Всё, всё, никуда он уже не исчезнет. Будет здесь тебя дожидаться.

— Хорошо, хорошо, — закивала дама, вытирая кружевным платком слезы, обильно текущие из глаз. — Немедля распоряжусь.

Матушка вышла.

— Рад видеть тебя, сын, — со вздохом сказал генерал. — Уже штабс-капитан. Надо же! Ты как себя чувствуешь? — забеспокоился он, заметив, что Виктор побледнел.

— Прекрасно, отец, — с улыбкой ответил тот, закатывая глаза.

Братья еле успели его подхватить и отнесли в спальню Павла.

***

Как только за окном спустились сумерки, а ужин с вечерним чаем подходил к концу, Анастасия Дмитриевна отправилась в свои покои. После неожиданного приезда старшего сына у неё от волнения резало в груди. Доктор, старый немец в пенсне, с вечно сердитым лицом, примчался тут же. Выписал ей остро пахнущую микстуру и потребовал, чтобы фрау Анастасию Дмитриевну не волновали. Отдохнуть ей надо, иначе сердечко не выдержит.

Павел вынужден был отправляться в казармы. Он без того еле вымолил увольнение, чтобы повидать брата. А завтра ещё экзамен по фортификации — самый важный. Павел оканчивал Императорское инженерное училище.

В гостиной остался отец, старший Виктор и средний брат Александр.

— Матушка уснула, теперь можешь рассказывать, — сказал отец, раскуривая небольшую пеньковую трубку. — Где тебя ранили?

— Возле Четати, — ответил Виктор нехотя.

— Слышал, жаркое было дело, — многозначительно кивнул отец.

— Было, — коротко согласился Виктор.

— Как же все происходило? В газетах писали о невиданном героизме наших солдат.

— О героизме? Да, солдат наш воистину — герой, — мрачно произнёс Виктор.

— Что тебя тревожит? — насторожился генерал.

— Понимаете, отец, — как-то неуверенно начал Виктор. — Я хотел стать офицером, подражая вам, подражая нашему деду. Когда был мальчишкой, с замиранием сердца слушал ваши рассказы о героических битвах с Наполеоном, о покорении Парижа, о разгроме турецких армий, сражениях за Кавказ…. Мне казалось все так романтично. Нет большего счастья, чем воевать за царя и Отечество, за Веру Христову. Погибнуть в бою, зная, что жизнь твоя — героический миг в истории.… Но то, что я увидел в Дунайской компании, совсем не вяжется с вашими рассказами. Война — сплошная грязь, кровь и полное безумие.

— Неужели ты думаешь, что я тебе врал? — обиделся отец. Сердито принялся выбивать трубку в тяжёлую бронзовую пепельницу в виде античного кратера. — Да, на войне всякое бывает: и грязь, и кровь, и боль, и смерть….. А как иначе?

— Нет, я не думаю, что вы скрывали от меня правду. Больше того — уверен: в боях с Наполеонам полки российские покрыли себя славой. Но у меня возникают мысли, будто армия наша безнадёжно застряла в тех временах — в эпохе триумфального освобождения Европы.

— Почему? Растолкуй! Я ничего не понимаю, — недовольно потребовал отец.

— Я вам сейчас объясню. Взять, хотя бы, нынешних солдат Оттоманской империи. У аскеров отличные французские ружья с капсульными замками. Они атакуют по-новому. Их основной приём — огневой бой. Стрелки у них отменные. А мы все по старинке: сплочённым строем, напором, в штыковую….

— Но что в этом плохого? Веками так воевали и побеждали.

— Плохого в том, что мы гордо со штыками наперевес, стройными колоннами, как на параде шагаем в бой. А они нас картечью косят и со штуцеров расстреливают….

— Однако в газетах пишут о победах, — не понимал отец.

— Но какой ценой, — возразил Виктор. — Ещё полгода таких побед, и за Россию воевать некому будет.

— Так что было под Четатью? — помолчав, мрачно спросил отец.

— До Четати ещё был бой под Ольтеницей.

— Ах, Ольтеница, — кивнул отец. — Наслышан.

— Мы в июне вошли в Валахию и до октября стояли на Дунае в полном бездействии: по одному берегу мы, по другому — османы. Перестреливались иногда. В конце октября Омер-паша из Туртукая переправился на наш берег и занял карантин. А мы все бездействовали. Смотрели, как турки строят укрепление, но трогать их не смели. Почему такое происходило, генералы ответить не могли. Командиры кивали на князя Горчакова, Горчаков кивал на фельдмаршала Паскевича, князь Варшавский кивал на Петербург.

— Я слышал, велись сложные переговоры, — вспомнил генерал. — Европа такой громкий вой подняла, такой шум, когда царь приказал ввести армию в Валахию и Молдавию. Политика — дело тонкое, знаешь ли. Тут ничего не поделаешь. Дипломаты спорят, а солдаты умирают. Ну, так, что дальше было?

— Вскоре был дан приказ занять позиции для атаки. Все выдохнули с облегчением: наконец-то намечается настоящее дело. Позиция, надо признаться, отвратительная. Нас от карантина отделяло ровное поле. Нет, чтобы двинуть колонны до рассвета, тихо, в тумане. Подошли бы и выбили турок одним натиском. Так нет же, двинулись в полдень, под бой барабанов. Устроили перед турками парад. А они расстреливали нас, словно на полигоне. Наводчики у турок отличные, французами обучены. Наша артиллерия не поспевала. Поступил приказ взять ретраншемент. Но смысла в этом — никакого. Тут же попали бы под артиллерию с другого берега. И все же мы потеснили турок. Они побежали. Орудия бросили. Вдруг в самый разгар боя, когда победа уже была в наших руках, поступает новый приказ к немедленному отступлению. Почему? Зачем? Ничего не понятно! Зря положили больше тысячи солдат. Откатились на прежние позиции. Турки сами ничего не поняли. Стояли на том берегу и глазели с удивлением. Только к вечеру обратно заняли карантин.

— Странно. Генерала Данненберга за такое дело надо отдать под суд! — возмущённо высказался отец.

— За него вступился командующий, князь Горчаков, — пожал плечами Виктор. — Якобы генерал Данненберг приказал отступать, дабы не увеличить потери. Но если он боялся сильного урона, зачем вообще надо было устраивать наступление посреди дня, под барабаны? Да и в этот раз мы могли бы захватить турецкие пушки и, хотя бы, обстрелять суда, переправлявшие вражеские войска. Но Данненберг подарил туркам незаслуженную победу, а нас опозорил.

— Не хочешь ли ты сказать, что генерал оказался предателем?

— Нет, — отрицательно покачал головой Виктор и горестно добавил: — Он просто — бездарен, как и большинство наших генералов.

— Я с тобой не согласен! — недовольно воскликнул отец. — Большинство генералов из тех, кто маршировал по улицам Парижа, кто спас Европу от корсиканского чудовища. Как же они его смогли победить, если, как ты утверждаешь, были бездарными? Нет, я с тобой никогда не соглашусь!

— Возможно, вы прав, отец. Но где они, герои Бородино и Кульмы? Куда пропали?

— Сам же сказал, что война нынче другая, — пожал плечами отец. — Возможно, ещё не успели подготовить новые кадры. Не научились воевать по-новому…. Не знаю. Мне трудно спорить с тобой. Я в боях толком-то не бывал. Все больше фортификацией занимался. Но ты так и не рассказал, где тебя ранило?

— Князь Горчаков слишком растянул армию. От него поступали странные приказы, вроде: убивать, но не позволять убивать себя, или стрелять в неприятеля, но не подвергаться его огню. Генерал Фишбах занимался нелепыми манёврами, которые не имели никакого смысла. Просто изображал какую-то деятельность. Изматывал батальоны маршами. Постоянно поднимал всех по тревоге. Срочно строили укрепления, где они совершенно не были нужны…. Наконец его убрали. Место занял столь же бездарный генерал Анреп.

— Ох, не говори так, — погрозил пальцем сыну генерал. — Я хорошо знал Иосифа Романовича. Достойнейший человек. Золотым оружием кого попало не награждают. А он его получил из рук самого императора. И получил заслужено.

— Но послушайте, отец, что было дальше. Омер-паша решил преподнести нам подарок на Рождество: напал на отряд генерала Бумгартена. У того всего в распоряжении один батальон при двух орудиях. Я был в Одесском полку под командой генерала Бельгарда. Мы услышали канонаду. Генерал Бельгард поставил полк в ружье. Мы не знали, откуда может прийти угроза, поэтому Бельгард решил быть готовым к схватке. Примчался казак и доложил, что отряд Бумгартена окружён и вскоре будет уничтожен. Генерал Бельгард тут же повёл Одесский полк на выручку, не ожидая ни чьих приказов. Мы ударили в тыл туркам и выбили с позиций. Заняли их окопы. Нас нещадно громила артиллерия. Во время взятия окопов я получил удар штыком в ребра, а после досталось картечью. Одна пуля в плечо, другая в бедро. Хорошо, что турки стреляли картечью ближнего боя. Меня только контузило, а иначе…, — он не договорил.

— Погоди, а генерал Анреп послал вам помощь?

— Послал, — горько усмехнулся Виктор, — когда турки уже отошли в полном порядке. Видите ли, какое дело: генерал решил устроить рождественскую службу. В десяти верстах от него гибнет полк, а этому католику вздумалось справлять православное рождество.

— Ничего не понимаю, — пожал плечами отец. — Иосиф Романович опытный полководец…. Как же он смог так поступить?

— Я не знаю, как мы дальше будем воевать с такими командирами? Да черт с ним, с Горчаковым, с Анрепом. Армию обворовывают.

— Обворовывают? Это — тяжкое обвинение! — предупредил отец.

— Сами посудите: ружья старые, ещё с кремневыми замками; порох негодный. Амуницию не ко времени подвозят…. Хорошо, что осень выдалась тёплая, да урожай в Валахии собрали богатый. Протянули зиму. В инженерной части воровство — невероятных размеров. Занимаем позиции, начинаем строить укрепления. Как только все окончено, поступает приказ отходить. Построены были земляные редуты, а по документам, чуть ли не каменные форты.

— То, что ты говоришь — ужасно! Но разве такое возможно? У меня в голове не умещается. Как же так? — пыхтел гневно отец.

— Вы бы видели, какой кошмар творится в госпиталях. Фельдшеров мало. Больные солдаты умирают от пустяковых ран. Голодают. Баланда из горсти крупы с сухарями — вся еда. Белья чистого не хватает, лекарств толком нет, бинтов, корпии…. За что нам такое наказание?

— Не понимаю, но как же царь? Неужели он не знает о тех безобразиях, что творятся в армии?

— За царя не могу ничего сказать. Но в Дунайскую армию я не вернусь. Буду просить направления на Кавказ, — твёрдо объявил Виктор.

— Кавказ? — ужаснулся отец.

— Уж лучше на Кавказ. Там честная война, а на Дунае свои же

генералы предают.

— Ну, зачем ты так, Виктор! — в отчаянии воскликнул отец. — Я тоже генерал, хоть и в отставке. Вот, брошу преподавать и подамся в армию. К черту эту кафедру, раз ты такое рассказываешь. В инженерном училище без меня обойдутся.

— Но, отец, посмотрите, во что превратилась военная академия. Вы утверждали, что преподают в ней на высоком уровне. Когда я четыре года назад поступал на курсы, помню, перед нами выступил с речью генерал Сухозанет. Меня тогда поразили его слова.

— И что же он такого сказал?

— Речь его сводилась к тому, что наука в военном деле не более чем пуговица на мундире. Мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира. Как же так можно обходиться без науки? А в кабинете у великого князя Михаила Павловича стоял шкаф с книгами, дверцы которого были заколочены гвоздями, дабы всем было понятно, что главное в армии не знания, а слепое подчинение.

— Тут дело не только в научном подходе к войне, — подал голос Александр. Он все время разговора сидел молча и внимательно слушал. — Чтобы нынче выиграть сражение одной смелости и отваги недостаточно. Должно быть, в армии современное техническое оснащение и современное вооружение. За три года моей стажировки во флоте Её Величества, я увидел множество изобретений, способных полностью перевернуть способы ведения войны. В Великобритании нынче эти изобретения стали обыденными, а у нас — в диковинку.

— Ты говоришь о паровых двигателях? — спросил отец.

— Именно. На парусные фрегаты ставят машины с приводом к винту, — и уже совсем другая тактика боя. Марсовых матросов понадобится меньше для управления парусами. Если попал в невыгодное направление ветра, маневрируешь машиной. В итоге: любой мощный фрегат с опытным капитаном и обученной командой, попав в штиль, будет легко потоплен небольшим пароходом под управлением какого-нибудь мичмана.

— Ну, это ты загнул, — не поверил отец.

— Ланкастерские орудия с клиновидным снарядом — слышали о таких? — продолжал разгорячённо Александр. — Снаряд в состоянии проломить корабельный борт любой толщины, да ещё взорваться внутри. Пароходы имеют меньший такелаж. Благодаря этому на палубу ставят большие пушки с поворотным орудийным лафетом. Не нужно ждать сближение с вражеским кораблём. Поворачивай орудие в любую сторону, ставь угол, какой надо, и стреляй. Но самое интересное — бронированные плавучие батареи на паровом ходу — мониторы. Смотрел я испытание такого монитора. Осадка низкая. Попасть в корабль трудно. Над водой торчит только бронированная батарейная башня. Можно подвести монитор вплотную к форту и бомбить его безнаказанно. При этом его броневые листы не смогут повредить ядра казематных орудий. И поджечь корабль невозможно. Стреляй по нему калёными ядрами, а что толку — он железный.

— Англия всегда славилась флотом, — нехотя согласился отец. — Но хорошей сухопутной армии у неё никогда не было. Ватерлоо — единственная громкая победа над больным Наполеоном, да и то — без прусского генерала Блюхера ничего бы англичане не сделали.

— За эти сорок лет Англия прошла множество колониальных войн, — возразил Александр. — Лондон нынче ставит войну на поток. На месте оружейных мастерских возникают механизированные мануфактуры. Я побывал в цехах Вулвича. Паровые молоты, станки с механическими приводами, литейные печи нового типа. С ювелирной точностью изготовляются детали. Тщательно проводятся испытания. Английские карабины надёжны и просты в обращении. Мне приходилось охотиться с новым «эндфилдом». Удивительное ружье: заряжается легко, удобное цевьё, бьёт точно.

— Англия может себе позволить мануфактуры, сталелитейные заводы, паровые двигатели, железные дороги…., — развёл руками отец. — Весь мир кормит Лондон. Россия, и та вынуждена с Англией торговать по тем ценам, которые выгодны английским купцам.

— Пока Англия на нашей стороне, — напомнил Виктор.

— Спорный вопрос, — с сомнением покачал головой отец. — У Шамиля, как раз, вот эти английские «эндфилды» появились. Недавно встретил знакомого офицера, — в отпуск приезжал с Кавказа. Хвастался кинжалом в дорогих ножнах и ружье черкесское показывал, всё чеканным серебром украшенное. Гляжу, ствол с насечкой, да сделан ладно. Вот, думаю, черкесы до чего науку оружейную освоили! Посмотрел замок, а на нем клеймо Королевской фабрики стрелкового оружия.

Большие напольные часы заскрежетали, зашипели и гулко пробили полночь.

— Засиделся я, — недовольно покачал головой отец. — Завтра экзамен принимать. Надо выспаться. — Тяжело поднялся из кресла. — Спокойной ночи! И вы не засиживаетесь.

— И у Павла будешь экзамен принимать? — поинтересовался Александр.

— А, уж, его буду гонять по всей строгости, — сжал кулак отец. — Чтобы потом никто не говорил, что я сыну своему поблажки делаю.

Старик ушёл к себе в спальню, оставив братьев одних. Вошёл слуга Степан. Прошёлся по гостиной шаркающей походкой, убавил фитиль на настольной масляной лампе, убрал стаканы и пустую бутыль со стола, вновь растворился в темноте коридора, словно призрак.

— Когда обратно в Англию поедешь? — спросил Виктор.

— Не знаю, — вздохнул Александр. — Всех русских офицеров попросили покинуть пределы Великобритании.

— В чем причина?

— Ох, назревает что-то нехорошее.

— Выкрутимся, — успокоил его Виктор. — Россия столько раз на краю гибели стояла — и ничего, жива.

— Не в наше время силами мериться с Англией. Слабоваты мы, — усомнился Александр.

— Да я вижу, Сашка, ты о другом печалишься. Вот чую! Не обманешь брата. Ну-ка, рассказывай, кто там у тебя на туманных берегах остался?

— Прямо-таки — чуешь? — На бледном лице Александра вспыхнул румянец.

— Ну, не хочешь — не говори. Дело твоё.

— Эх, что рассказывать? — усмехнулся грустно Александр. — Звать её Луиза.

— И как же это случилось? Да не стесняйся, поведай брату.

— Случилось на Морском балу королевы Виктории. Её Величество по праздникам даёт балы в честь офицеров флота. Я был приглашён. Признаюсь честно: увидел Луизу — и голову потерял.

— И кто же она?

— Прекрасная нимфа из старинного шотландского клана Хоуп.

— Но, постой, если она из старинного клана, какие у тебя виды на нимфу? Эх ты, принц из тридевятьземелья!

— Ну и что ж здесь такого? Луиза хоть и из древнего рода, но весьма бедного. Потом, они — шотландцы, а не британцы. Видел бы ты их замок. Дом нашего управляющего в Гороховицах выглядит богаче. Но не в том суть. У старого лорда пять дочерей. Луиза — самая младшая.

— Пять! С ума сойти! — хохотнул Виктор.

— Да, вот так. И единственный сын, Артур. Служит в гвардейской кавалерии. Очень достойный человек.

— Но, погоди, ты обещал Луизе жениться?

— Да! — шёпотом признался Александр. — Только родителям пока не сказал. Не знают, как они это воспримут?

— Но это же твоя судьба, твоя жизнь, — удивился Виктор. Так же шёпотом спросил: — Она красивая?

— Сейчас покажу.

Александр убежал к себе, вскоре пришёл с небольшой книжицей в теснённом переплёте. С заговорщицким видом сел рядом с братом и раскрыл книгу в середине.

— Фотография? — удивился Виктор. — Один раз только видел фотографию.

— В Лондоне нынче кругом открывают художественные студии, — безразлично ответил брат.

На черно-белом снимке стоял Александр в великолепном английском военно-морском мундире. На боку короткая флотская полусабля. В одной руке он держал шляпу с пышным плюмажем, другой опирался на спинку высокого резного кресла, в котором сидела тоненькая стройная девушка в строгом закрытом платье.

— Боже, как она красива, — удивился Виктор. — Рыженькая?

— Солнечная, — поправил Александр.

— Но она — совсем девочка.

— Да, — смутился Александр. — Ей всего пятнадцать…. Но мы дали обет… Она достигнет совершеннолетия, а я к тому времени сделаю карьеру…. Надеюсь….

— Я рад за тебя, брат. Искренне.

— Не дай Бог война между Россией и Англией. Что мне тогда делать? — с тревогой в голосе спросил Александр.

— Не знаю, брат, — пожал плечами Виктор. — На все воля Господня.

***

В доме Ивана Петровича Новодворцева на набережной Мойки с утра царило оживление. Иван Петрович служил при посольстве России в Мюнхене. Нынче прибыл с докладом к императору. Через три дня вновь должен был отправиться к месту службы. В воскресный день, перед отъездом решил устроить встречу для друзей. Из ресторана «Париж» заказал повара. Нанял музыкантов в «Новом театре», что у Семёновского моста. Конечно же, доставили шампанское из погреба месье де Боатье.

Вечером просторная гостиная с большой хрустальной люстрой и светлыми зелёными обоями готова была принять гостей. Сверкал начищенный паркет. В столовой сервировали роскошный стол. Аромат жареных перепелов под французским соусом проникал даже на улицу. Скрипки тонко пели, им подыгрывал рояль. Полненький, важный хозяин лет пятидесяти, в бархатном темно-вишнёвом фраке приветствовал гостей. Холодно улыбался, широко растягивая мясистые губы. Кланялся важно, неторопливо: высоким чиновникам глубокий поклон, и улыбка по шире, те, кто проще в чине — поклон проще, и улыбка едва заметная. Его супруга когда-то слыла красавицей, теперь располнела и поблекла, но ещё сохраняла остатки свежести на лице. Две милейшие дочери провожали гостей в зал. Старшая Ирина — девица двадцати лет, выпускница Смольного института и младшенькая Юленька — четырнадцатилетний костлявый лягушонок, но очень милый лягушонок. Старшая сестра высокая стройная с тонкими чертами лица и большими темными глазами. Выражение всегда строгое, холодное, даже когда пыталась улыбнуться. Многие её считали красавицей, но она так не думала о себе. Юленька — полная противоположность старшей сестры: белокурая, живая. Казалось из ясных глаз, так и брызжут звёздочки. Редкие веснушки усыпали слегка вздёрнутый носик и бледные щёчки. Ирина всегда носила закрытые платья строгого покроя, Юленька вечно в рюшечках, ленточках, бантах, как весеннее облачко.

— Ирина, не гляди так сурово, — вечно упрекала мать старшую дочь. — Взгляд у тебя, прямо как у отца, когда он гневается — испепеляющий. Всех кавалеров распугаешь. Засидишься в девицах.

— Простите мама, — отвечала девушка гордо, — характер у меня таков. Что же поделать? А кто полюбит, и такую замуж возьмёт. Нет — ну и ладно, горевать не буду.

Юленька, которую ласково родители звали Лили, наоборот, всегда была приветливая и весёлая. Широкая улыбка от уха до уха не сходила с её розовеньких губ. Может, поэтому она напоминала милого лягушонка.

Коляски, кареты подъезжали одна за другой. Важные чиновники в дорогих фраках с супругами под руку входили сквозь распахнутые двери. Седовласые генералы сияли орденами и эполетами, а с ними дородные генеральши в нарядных, но немного старомодных платьях….

Юленька быстрыми, мелкими шажочками подлетела к сестре и взволнованно зашептала:

— Ирочка, Ирочка, смотри, кто подъехал!

— Успокойся! — строго одёрнула её сестра. — Веди себя тихо.

— Ну, почему ты такая бука? — обиделась Юленька. — Не буду ничего тебе говорить. — И отвернулась.

— Лили, солнышко, ты так бежала, чуть не сбила графа Норкина, — чуть смягчилась сестра. — Лили, не дуйся. — Она положила ладони на худенькие плечики сестрёнки, поправила светлый локоны у висков Юленьки. — Ну, что ты хотела сказать, лягушонок.

Юленька вспыхнула, резко повернулась и выпалили:

— Кречены приехали. Виктор…. Представляешь, в форме, орден в петлице…. Ирочка, что с тобой? — испугалась Юленька, когда увидела, как сестра замерла. Глаза расширились. — Ирочка, ты не рада? Это же — Виктор!

— Рада, Юленька, — ответила коротко сестра, едва разжав губы. — Конечно, рада.

— Почему ты побледнела?

— Душно. Ты справишься без меня? Я выйду на балкон подышать.

— Конечно, Ирочка. Справлюсь.

По широкой парадной лестнице поднимался полный генерал Кречен со своей дородной супругой, а за ними трое сыновей. Павел самый высокий и самый тонкий в новеньком мундире прапорщика инженерных войск. В руках букетик фиалок. Александр в морском тёмном сюртуке. Каждая пуговичка сияла, каждый шовчик разглажен. Немного нелепо рядом с ними смотрелся Виктор в простом пехотном мундире, с подвязанной левой рукой, да ещё правой опирался на трость.

— Аркадий Петрович! — радостно встретил генерала Новодворцев. — Анастасия Дмитриевна! — поцеловал он пухлую руку генеральше. Заметив сыновей, ахнул: — Батюшки! Да у вас уже орлы подросли! Вот это — выводок! Господи, сколько же я их не видел. Помню, птенчиками были желторотыми, а теперь — гляди-ка! А с Виктором что? — обеспокоенно спросил он.

— Ах, не спрашивайте! — пустила слезу Анастасия Дмитриевна. Вынула кружевной платочек и утёрла глаза. — Весь изранен. От меня скрыть решил. А я как увидела его, так сердцем материнским всё почувствовала.

— Так, живой же! Живой! — утешал её Новодворцев. — А раны затянутся. Вот, супруг ваш, тоже весь в дырках — и ничего. Каких орлов вырастил!

Павел подбежал к Лили. Та вспыхнула, закрыла личико руками. Он протянул ей букет.

— Вы так прекрасны, как эти весенние цветы, — выдал он комплемент.

— Это мне? — притворно удивилась Юленька, не смея взять букет.

— Вам, и только вам!

— Спасибо! Но не стоило… так… при всех…. Вы меня смутили…. — Она и вправду залилась краской до самого кончика вздёрнутого носика.

— Пусть все знают, как я вас люблю, — смело сказал Павел.

— Тише, тише! — испуганно прошептала Лили и осторожно взяла цветы. — Маменька услышит…. — Глаза её сияли, а щеки стали пунцовыми. — Не стойте. Пройдите к гостям. Я подойду позже. — Она упорхнула, прижимая к груди букет.

***

После весёлого застолья гости разделились на три партии. Дамы создали свой круг, где обсуждали дела бытовые и скучные. Молодёжь танцевала. Мужи перешли в библиотеку и вели беседу о политике. Виктора посадили в центр, расспрашивали о положении на Дунае. Всем интересно было услышать о войне непосредственно от участника событий. Но Виктор говорил скупо, стараясь избегать излишних подробностей.

После его рассказа Иван Петрович Новодворцев печально изрёк:

— Положение России в мире весьма плачевное. Это я вам говорю, как дипломат, как поварёнок на кухне большой политике.

— Не пугайте нас, Иван Петрович, — вздыхал старший Кречен.

— Посудите сами, никто же не предполагал, что извечные враги Франция и Англия вдруг вступят в союз, чтобы защищать едва живую Турцию, — продолжал Новодворцев, сокрушённо качая лысеющей головой. — В ночном кошмаре такого не привидится. Вы же помните, как, буквально, десять лет назад наш император гостил в Лондоне. Его встречали овациями. Дорогу устилали цветами. Сладкой лести столько вылили, хоть сахарный завод открывай. В честь его персоны давали балы и званые обеды…. Что произошло? Вдруг в один миг нас предали.

— Мой сын, Александр, недавно прибыл из Англии, — сказал старший Кречен. — Всех русских офицеров попросили уехать. Им обещали хорошую морскую практику на новейших судах, с новым вооружением и техническим оснащением, но внезапно всех выставили, не дав никаких объяснений.

— Что вы хотите понять в нравах Великобритании? — пожал плечами Новодворцев. — Англия дружит только тогда, когда ей выгодно. Но если лондонским банкирам надо заработать лишний шиллинг — плевать им на всякие договоры и обязательства. В истории много было страшных событий, когда уничтожались целые народы: нашествие гуннов, варваров, монголов.… Но все эти войны — детские забавы, по сравнению с тем, что творят английские солдаты в Индии или Китае. Мало того, до сих пор клиперы под флагом Её Величества возят в Америку из Африки «чёрное дерево» для работорговли. Дружить с Англией, что дружить со змеёй, — не жди от неё благодарности. Но вот, что меня более возмущает, так это — Австрия. Ну, что же это такое, господа? Я помню, как юный Фердинанд молил нашего государя о помощи. В Вене быстро забыли, как восстали венгры и готовы были снести в тартарары империю Габсбургов. Кто из всей Европы в ту страшную годину протянул Фердинанду руку? Россия! А ещё кто? А — никого! — театральным жестом развёл руками оратор. Голос его крепчал от негодования: — Если бы не наша армия, да если бы не Паскевич, Иван Фёдорович — не было бы никакой Австрии. И вот нам урок, господа: не делай добра — не получишь зла. Фердинанд предал нас самым подлым образом. Теперь Вена ополчилась против Петербурга, позабыв, кому она обязана спасением.

— Но, объясните нам, Иван Петрович, — попросил старший Кречен. — Из-за чего весь этот сыр-бор? Неужели все началось с ключей от Храма Господня? Ну, коль надо католикам, пусть владеют ключами. У нас своих святынь полно.

— Да, нет, уважаемый, Аркадий Петрович, — задумчиво покачал головой дипломат. — Палестина тут не при чем. Палестина — это только повод. Сам Папа Римский слегка обескуражен положением дел. Святейшему престолу все равно, в чьих руках ключи от Храма Господня. У Святейшего престола есть Ватикан, есть собор Святого Петра. Тут другое дело: этому пройдохе — Наполеону нужен реванш за позор Франции в тринадцатом, за русское знамя над Парижем. Он хочет вновь быть императором великой державы. Но одному против России ему не выстоять. И против Англии — он слабоват.

— Господа, о какой силе вы говорите? — тяжело вздохнул старик Лебедев, Кастор Никифорович, обер-прокурор Сената. — Скажу вам честно, Россия не так уж сильна, как когда-то. За два года работы моей в Сенате, чего я только не видывал. Какие только, прости Господи, грязные дела через меня не проходили. Как же у нас виртуозно воруют, если б вы знали! В случае серьёзной войны мы не сможем обеспечить и половину армии. Казну грабят, натурально, — я вам говорю. Всем известно, сколько Клейнмихель и его банда своровали на ремонте Эрмитажа после пожара? Сотни тысяч, — скажу я вам! Подрядчики жаловались, что им не доплачивают, поэтому материалы закупались негодные. Потолок в Георгиевском зале едва не обрушился…. И все сошло с рук. А недавно открылось, что директор канцелярии инвалидного фонда Политковский похитил больше миллиона рублей. Закатывал на эти деньги балы. Начальник третьего отделения Леонид Дубельт — и тот не раз присутствовал на празднованиях. И генерал-адъютант Ушаков покровительствовал Политковскому. Царь был в гневе, когда ему доложили. Все члены «Комитета о раненых» были преданы военному суду. Николай Павлович в сердцах воскликнул: «Рылеев и его сообщники такого бы не посмели сделать со мной!» Стыдно сказать: комендант Петропавловской крепости — и тот был замешан в воровстве, арестован и заключён под стражу.

— Но, постойте, — вмешался солидного вида полковник Главного штаба. — Нас уже много лет уверяли, что Николай Павлович имеет надёжных союзников в лице Пруссии, Австрии и прочих государств Рейнского союза. Консерваторы Англии и Франции видят в нашем государе оплот порядка и охранителя от всякого рода революций. Пожалуй, только Франция способна поспорить с Россией, но и та опасается нашего могущества. И заметьте, если Наполеон в своё время достиг покорности Европы, благодаря громким победам, непрерывным войнам, то наш государь добился всего того же дипломатическим путём: обещаниями, иногда угрозами и даже запугиваниями, но армию применял редко. Им движет ненависть ко всему, что мало-мальски связано с революциями. Сказались на его характере переживания того злосчастного декабря двадцать пятого года, когда жизнь его и его семьи висела на волоске, а бунтари готовы были залить Россию кровью. Так с чего же все началось? Почему вдруг мы оказались одни?

— Видите ли, чтобы вам объяснить доходчиво, надо плясать от печки, — рассудительно нахмурил брови Новодворцев. — Всю историю, начиная с Екатерины Великой, русские цари мечтали овладеть черноморскими проливами. Великого князя Константина Павловича матушка Екатерина готовила для престола в Константинополе. К сожалению — не успела. Ещё при императоре Павле Петровиче сея затея была осуществима. Но со времён Наполеона Франция, а следом и Англия так же с вожделением стали поглядывать на владения Османской империи. Вы помните, как Мехмед-Али со своими египетскими мамелюками громил одну турецкую армию за другой. Флот его готов был дойти до Константинополя. Султан Махмуд слёзно молил Париж и Лондон оказать помощь, но те лишь выражали сочувствие и ждали, когда Османской империи придёт конец. Франции бы достался в управление Египет, Англия захватила бы проливы и Грецию заодно. Но, когда, казалось, Блистательной Порте пришёл конец, султан вынужден был обратиться с просьбой к своему злейшему врагу — Николаю Павловичу, и царь тут же, не раздумывая присылает войска. Эскадра адмирала Лазарева подходит к Золотому Рогу. Князь Орлов отправляется в лагерь к Ибрагиму, командующему египетской армией. Быстро и ловко проводит переговоры. Без единого выстрела он отправляет Ибрагима обратно за Тавр, тем самым спасая Турцию от раздора. Англия и Франция взбесились, но поделать уже ничего не могли. Добычу увели у них из-под носа. Да ещё Орлов подписал с султаном хитрый договор, по которому Османская империя закрывает проход через проливы военным судам всех держав, кроме российских. Какая наглость! — взвопила Европа. В то же время всполошилась Австрия. Экономика этой страны во многом зависит от устья Дуная. С Турцией у России мир, а из этого следует, что вскоре Валахия, Молдавия и даже Сербия могли бы попасть под влияние русского царя. Канцлер Австрии Меттерних пытался воздействовать на Николая Павловича, подсовывая ему декларацию, гарантирующую независимость Турции. Но государь отверг сей документ самым решительным образом. Чуть позже царь, гостивший в Мюнхенгреце, намекнул Меттерниху, что не прочь с Австрией разделить погибающую Турцию. На этот раз Меттерних не пошёл на сделку: испугался, что после раздела Османской империи, Вена сама попадёт в зависимость от Петербурга. Нет, так — нет. Тогда Николай Павлович попытался договориться с Англией: раскромсать Турцию.

— Я помню, как-то государь возил посла Великобритании, лорда Дэрма в Кронштадт, показать, как строятся новые корабли, — вспомнил генерал Кречен. — Лорд спрашивает у государя: «Зачем вам такой большой флот, Ваше Величество?» На что царь ему отвечает: «А именно затем, чтобы вы более не осмелились мне задавать подобные вопросы».

Мужское общество дружно рассмеялось.

— Англия и Франция в тридцать третьем послала гневную ноту протеста, — продолжал Новодворцев тоном знатока всех подковёрных политических схваток. — Грозила, что если Россия введёт в Турцию войска, то они: Франция и Англия, будут действовать так, как если бы Ункяр-Искелесийский договор, заключённого князем Орловым, не существует. Захотят и пройдут с боевым флотом через проливы. Царь ответил французскому королю, что если Турция попросит защиты на основании Ункяр-Искелесийского договора, то Россия будет действовать так, как будто французской ноты протеста не существует, и флот будет потоплен в этих проливах. Вот тут король Луи-Филипп и скис. Ему самому нужно было опираться на помощь России. Помните, что творилось во Франции в тридцатых годах? Голова Луи-Филиппа едва держалась на шее. Кто бы его спас в случае новой революции? Да только Россия и способна! Ходят слухи, будто король через секретного посланника, вернее, посланницу — графиню Сент-Альдегонд передал государю нашему план польского восстания. Тогда был схвачен Симон Конарский и расстрелян в Вильно. Вот тут был у нас король! — Новодворцев показал всем кулак, где должна была находиться шея Луи-Филиппа.

— А как мы поссорились с Англией? — спросил кто-то.

— С Англией случился неприятный инцидент в тридцать пятом, — ответил Новодворцев. — Наш бриг «Аякс» патрулировал Кавказское побережье и задержал на досмотр английское судно «Уиксен». По документам англичанин вёз соль на продажу в Черкесию, но на самом деле в трюмах оказался первосортный порох для Шамиля. Судно было отведено в Севастополь и конфисковано. В Лондоне поднялась волна гнева. Пример-министр Пальмерстон вызвал к себе нашего посла в Лондоне Поццо ди Борго и устроил ему бурную сцену, требуя, чтобы Россия не смела лезть в Турцию, в Афганистан, в Среднюю Азию и вообще туда, где Англия считает себя хозяйкой.

— Он так прямо и сказал? — возмутился генерал Кречен.

— Сказал примерно следующее: «Европа слишком долго терпела. Но она готова пробудиться и положить конец захватам, которые царь России желает предпринять, расширяя границы своей империи. В Польше он держит войска, дабы угрожать Пруссии и Австрии. Сеет смуту в Дунайских княжествах, для того, чтобы войти туда освободителем. Строит крепости в Финляндии, дабы держать в страхе Швецию. В Персии российские посланники подстрекают шаха к безумным и дорогостоящим экспедициям, которые разорят его, а потом захватит земли в Прикаспии. Теперь ещё вы хотите поработить Черкесию. Но вы не сможете совладать с этим храбрым и независимым народом». Поццо ди Борго мягко спросил: «Зачем же Англия беспокоится об Австрии и Пруссии, если они находятся с Россией в прекрасных отношениях?» На что Пальмерстон нагло заметил: «Англия должна играть в мире роль защитницы независимых наций, и больше — никто! Но если бараны (он имел в виду Австрию и Пруссию) безмолвствуют — говорить за них должен пастух. К тому же Россия намерено помогает Турции укреплять Дарданеллы, ибо действия эти направлены против Англии: только английский флот способен форсировать проливы, и ничей более».

— Случаем не из-за этой беседы был смещён Поццо ди Борго? — спросил Лебедев.

— История намного сложнее. Царю, чтобы окончательно не рассориться с Англией, пришлось прекратить поддерживать Персидского шаха. Тот вынужден был снять осаду с Герата. Потом, Николай отозвал из Афганистана договор, составленный графом Симоновичем. Мы сдали по всем фронтам, только бы не раздражать Лондон. А послом в Англию был направлен барон Бруннов — умнейший и хитрейший человек. Основная его обязанность — не дать совершиться военному союзу Англии и Франции. Франция, имевшая большие интересы в Турции, не должна была совать туда свой нос. Затем поступило бы предложение от Николая Павловича разделить умирающую Османскую империю между Англией и Россией.

— Что же помешало?

— Так совпало, что к власти в Турции пришёл новый султан Абдул-Меджид. В тридцать девятом. Да, именно в тридцать девятом. А в сорок первом заканчивался срок Ункяр-Искелесийского договора между Россией и Османской империей. Этот договор Англии, как кость в горле. Николай Павлович, надо отдать ему должное, придумал хитрый ход. Он заявил, что отказывается от продления договора, с условием, что Англия и Франция составят соглашение, запрещающее проходить через проливы военным судам всех стран, а так же (вишенка на торте) ограничить власть египетского бунтовщика Мехмета-Али. Франция тут же возмутилась. С помощью Мехмета-Али Париж надеялся усилить свою власть в Египте и в Сирии. Шли долгие горячие переговоры. В конце концов, Россия, Англия, Австрия и Пруссия заключили между собой договор, гарантировавший целостность Турции. Мехмет-Али мог править Египтом, но не имел права по наследию передавать Анконский пашалык. Россия добилась главного — запрета прохода по проливам военных судов. Каков наш царь? Оседлал самого Пальмерстона. Тот и сообразить ничего не успел. Отношение Англии и Франции чуть не дошли до полного разрыва. Не миновать войны. Но все же, Франция в сорок первом, благодаря хитрому Гизо, со скрипом примкнула к договору.

Конечно же, мы все прекрасно помним триумфальный визит государя в Лондон в сорок четвёртом. Как перед ним расшаркивались все эти чопорные лорды. Польская эмиграция хотела выразить протест или что-то в этом роде, но их убедительно попросили заткнуться и не высовываться. К тому же Пальмерстон прибывал в отставке со всем своим кабинетом, а у штурвала английской политике стоял Роберт Пиль, известный своими симпатиями к России. Ох, как ошибался государь, принимая лесть Лондонского кабинета за искреннюю дружбу!

Я вам передам интересный разговор, который произошёл между царём и премьером лондонского кабинета Робертом Пилем. Царь сказал прямо: «Турция должна пасть. Султан Абдул-Меджид не способен держать власть без внешней поддержки. А если с ним что-то случиться? Если в его окружении найдётся предатель? Я сам не желаю развала Турции, — заверил государь Роберта Пиля, — и не пяди земли её, не хочу. Но так же не желаю, дабы другим достался хотя бы осколок империи Османов». На это Роберт Пиль ответил согласием: «Англия в таком же точно положении, как и Россия, относительно Востока. Но все же мы имеем виды на Египет. Мы не можем допустить, чтобы слишком сильное правительство в Египте могло перекрыть Англии торговые пути. Мы этого не допустим». Вы понимаете, господа, Роберт Пиль сам предложил раскроить Турцию. Египет им нужен. А Франция должна была остаться не у дел.

— Но погодите. Я помню возмущённые статьи в Английской прессе, — вспомнил Лебедев. — Какие яркие заголовки: «Франция угрожает Гибралтару» или «Французы хотят стереть Танжер с лица земли», «Франция пытается совать свой нос в дела Сирии и Египта, а вскоре и ногу в солдатском сапоге туда поставит».

— Да, да, вы совершенно правы, — кивнул Новодворцев. — Но ещё я вам хочу напомнить, как Министр внутренних дел Великобритании Пальмерстон любил повторять: «Как трудно жить на свете, когда с Россией никто не воюет». В том-то и дело, в кулуарах Лондонского кабинета стали ходить слухи, что надобно вновь привлечь Россию к очередному разгрому Франции. У Англии есть флот, но с сухопутной армией не всё в порядке. К тому же Францию сотрясала очередная революционная волна. Луи-Филипп, взошедший на престол в тридцатом, благодаря июльской революции, теперь был сметён в сорок восьмом февральским восстанием. Затем последовало июльское побоище, где за четыре дня генерал Евгений Кавеньяк расстрелял, по слухам, около десяти тысяч повстанцев. А далее вспыхнула вся Европа. Вспомните: Меттерних! всемогущий Меттерних вынужден бежать из Вены. Прусского короля Фридриха-Вильгельма восставшая толпа заставляет снимать шляпу перед гробами павших инсургентов в Берлине. В это время во Франкфурте собирается парламент, никем не утверждённый, дабы объединить Германию. Венгрия восстаёт, в конце концов! В Праге бунт. В сорок девятом в Варшаву к фельдмаршалу Паскевичу примчались австрийские генералы. На коленях ползали, моля о спасении. Юный король Франц-Иосиф не в состоянии был подавить венгров. Хваленная австрийская армия терпела одно поражение за другим. Венгры намерены были взять штурмом Вену. Представляете, правлению Габсбургов пришёл бы бесславный конец. Мы спасли Австрию, — и вот достойная награда: Франц-Иосиф предал своего спасителя.

— У меня недавно на обеде был генерал-адъютант граф Ржевусский. Он мне рассказал, что имел беседу с императором Николаем Павловичем, — сказал Лебедев с хитрым прищуром. — Царь был озабочен холодным отношением к нему Венского кабинета. Австрийцы не желали с ним идти ни на какие союзы, а скорее, наоборот, стали враждебно относиться к России. И тогда царь спросил у Ржевудского: «По вашему мнению, кто из польских королей был самым глупым?» «Их было предостаточно, коль не смогли сохранить державу», — ответил поляк. «А я утверждаю, — продолжал царь, — что самым глупым польским королём был Ян Собесский, потому что освободил Вену от турок. Я же, подобно ему, самый глупый из русских государей, коль помог австрийцам подавить венгерское восстание. Вот она — благодарность: нож мне в спину».

— Царь слишком самонадеян. Он считал молодого Франца-Иосифа чуть ли не своим племянником, обязанным ему всем, — посетовал полковник из Главного штаба. — И на тестя своего, короля Пруссии, Фридриха-Вильгельма, надеялся и верил ему. А видите, как вышло — все предали. Подло предали.

— Что ж вы хотите от Европы. В основе европейской политике всегда лежала подлость и двуличие, — сказал на это Новодворцев. — Пальмерстон, хоть и находился в отставке, но словно паук в темной дыре плёл интриги. Он убедил посла Бруннова в том, что Англия боится вторжении французской армии и очень рассчитывает на помощь России. В то же время Луи-Наполеон ненавидит Англию и всячески желает отобрать у неё главенство над миром. Царь, мягко говоря, был введён в заблуждение. А Луи-Наполеон, тем временем, искал любой повод для разрыва отношения с Россией. Чтобы укрепить своё положение императора Франции, ему необходима была короткая победоносная война. Прославить себя. Прославить имя своё! И кого же он мечтал победить? Да конечно, того северного зверя, с которым его великий дядюшка не справился. Кольнуть вилами в зад медведя, тем самым вернуть величие Франции, и стать на голову выше победоносного предка. Переворот второго декабря прошёл блестяще. Но что потом? Луи-Наполеон не был уверен, что завтра его не сместит какой-нибудь более шустрый аферист. Сама фигура нынешнего императора Франции весьма противоречивая. Что только о нем не говорят. Если он видит цель, для него не существует никаких моральных издержек. Не задумываясь, пойдёт на самый бессовестный обман, лишь бы добиться своего. Надо положить несколько тысяч жизней, ради какой-то выгоды? Он даже глазом не моргнёт — отправит людей на смерть. Принципы, совесть, честь — он слышал что-то, но никогда не придавал этому особого значения. Но сравнивать его с великим дядюшкой Бонапартом в плане умственных способностей — смешно. Нынешний Наполеон — просто расчётливый, жестокий хитрец. Не будь он племянником великого Наполеона — стал бы обыкновенным мошенником и окончил свои годы где-нибудь на каторге. Сам бы он ничего не добился. Молодая французская буржуазия избрала этого пройдоху своим знаменем: он — Наполеон! На самом деле его поддерживает не народ Франции, а мешки с деньгами. А посмотрите кто в его окружении. Да такие же подлые интриганы. Граф де Морни — аферист, каких свет не видывал. Деньги ему нужны были, чтобы влезть в политику, а политика, чтобы делать деньги. Герцог де Персиньи — крикун и возмутитель, к тому же — двуличный трус. Ему самое место на базаре старьёвщиком. Тупой солдафон Эспинас, который резал и стрелял парижан без всякой жалости. Мясник — да и только. Любого ковырни из окружения Наполеона — все сплошь подлецы или аферисты. Он искал повод для раздора с Россией и нашёл его.

— Ох уж эти святые места! — недовольно покачал головой Лебедев.

— Да, именно — святые места, — согласился Новодворцев. — Луи-Наполеон предстал в образе покровителя католицизма. В Константинополе разыгралась целая дипломатическая война по поводу, кому владеть ключами от храма Господня в Вифлееме: православному духовенству или католическому. Митрополит Московский и Коломенский Филарет пришёл в полную растерянность, узнав о споре. Папа Римский Пий девятый, никаким боком не хотел влезать в этот конфликт. Ему абсолютно было все равно, в чьих руках ключи (храм-то не запирался), и какую звезду вешать над священной пещерой: православную или католическую. Появились какие-то глупые доводы: посол Франции в Константинополе заявил, что Гробом господним должны владеть католики, так, как это они освобождали Палестину ещё во времена крестовых походов. Представьте, какой бред! Достали из гроба призрак Людовика Девятого и потрясали им как пугалом. На что наш посол Титов придумал свою хитрость: дескать, задолго до пресловутых крестовых походов Иерусалимом владела греческая церковь Византийской империи. А Россия является прямой наследницей византийского православия. И с этого момента поехало, понеслось…

— Но объясните, чего испугалась Англия? У неё под пятой весь Восток, — недоумевал генерал Кречен. — Зачем ей проливы?

— Опять приведу вам слова Пальмерстона: «Суть вопроса не в том, имеет ли Россия право владеть побережьем, а в том, выгодно ли это Англии. Британские интересы превыше законов и справедливости, ибо они и есть — законы и справедливость». Когда Россия обоснуется в проливах, то будет неуязвима. Как же Англии тогда торговать с Кавказом? Она впрямую заинтересована в том, чтобы война на Кавказе продолжалась вечно. Английские оружейники неплохо зарабатывают на продаже черкесам пороха и ружей. Потом, Лондон боится, что император Николай Павлович не остановится на одних проливах, а обязательно предпримет попытку захватить и другие земли Оттоманской империи. А коль рухнет Турция, за ней и Персия перейдёт под Россию. А из Персии прямая дорога в Индию. А Индия для Англии, сами знаете, — священная корова, которую можно нещадно доить, а она все никак не сдохнет. Усилив своё могущество в Азии, Россия возьмёт под покровительство балканские народы: сербов, болгар, молдаван, валахов, черногорцев, греков. На Кавказе прекратится война, так, как черкесов никто не сможет поддерживать. Россия станет главенствовать в мире. Такое положение не устраивает ни Лондонский кабинет, ни Венский, ни Луи-Наполеона. А мало ли, после такого демарша царь российский вздумает направить войска на юг и выдавит Англию из Сирии, из Египта, из Месопотамии, из Палестины. Как и свойственно подлому характеру ведение дел английским правительством, Лондонский кабинет, с одной стороны уверял царя, что всячески готов идти с Россией на сближение, а за спиной в это время вёл тайные переговоры с Парижем, подстрекая Францию к конфликту на востоке. Католическая серебряная звезда, да ещё с французским гербом, была торжественно водружена в Вифлееме над нишей, где, по преданию, Мария родила Христа. В Иерусалиме прошла торжественная церемония по передаче ключей от главных ворот храма Гроба Господня католическим священникам. В Европе газеты затрубили в фанфары о духовной победе благородной Франции над варварской Россией. Царь вынужден был ответить: у него не было другого выхода. В качестве грозного фрегата, в Константинополь был послан морской министр, князь Меншиков. Предлог для претензий нашёлся сразу — притеснение христианской церкви в Османской империи. Хотя, по правде сказать, никакого притеснения не было. Турция нынче — вполне веротерпимое государство. Но нужен был повод разжечь конфликт. Адмиралу Лазареву был послан тайный приказ подготовить план десантной операции на Босфор. Царь до сих пор был уверен, что Англия поддержит его в войне с Турцией, равно, как Австрия и Пруссия.

— Осмелюсь спросить, а правильно ли сделал государь, что назначил в посольство Александра Сергеевича? — осторожно задал вопрос Лебедев. — Я к чему спрашиваю: в последнее время произошли странные назначения. Вот, взять хотя бы Назимова, которого поставили попечителем Московского учебного округа. Он же, извините за прямоту, грамоту знает с трудом. Потом, нынешнее назначение министром финансов Вронченко. Конечно, Фёдор Павлович виртуозно оттачивает гусиные перья. У него прекрасный почерк, и изъясняется он красноречиво, но на министра финансов никак не тянет. Слаб он в арифметике, а уж в экономике — подавно.

— Вы ещё вспомните нынешнего обер-прокурора Священного Синода, Протасова, — добавил полковник из Главного штаба. — Хорош гусар, лихой наездник, на балах танцует — загляденье. Но какой из него обер-прокурор?

— Извините, господа, но Меньшиков человек грамотный и вполне достоин занимать столь ответственную должность, — строго возразил Новодворцев. — В юности он посещал лекции в лучших немецких университетах. Дипломатическую работу знает не понаслышке. С семнадцати лет служил в Коллегии иностранных дел. Работал в Берлине, в Лондоне, в Вене — опыт огромный. Всю войну прошёл блестящим организатором. Аракчеев его сразу приметил. А сами знаете, покойный граф Алексей Андреевич в людях разбирался. Это он отправил Меньшикова командовать Черноморским флотом. Князь работал вместе с Новосильцевым. А вспомните, когда его в Персию послали с миссией. Думали, живым не вернётся. Вернулся, да ещё с успехом. Финляндией после управлял, и неплохо управлял. Чухонцы — народец своенравный: как что не по ним — сразу жалобы царю строчат. Однако правил князь — и никаких жалоб на него не поступало.

— Ну, что вы такое говорите? Какой из него адмирал? — усмехнулся полковник Главного штаба. — Он всю жизнь в штабах воевал. Пусти его командовать фрегатом, так утопит сразу. Финляндией он управлял, говорите. Да никак он ей не управлял. Балы устраивал, на охоту ездил. Согласен с вами: Меньшиков образован, остёр на словцо. Хохмить изволит по поводу и без повода. Но на его хохмы никто старается не обращать внимание. Всем его каламбурчики давно поднадоели. И граф Аракчеев в свои последние годы его терпеть не мог. Уж извините!

— О Меншикове можно слышать что угодно, но я знаю точно одно: он ни рубля не украл из казны, — подметил бывший обер-прокурор сената Лебедев. — Честен князь. Удивительно для нашего времени — но, честен.

— Что ж, Александр Сергеевич не ангел, спорить не буду, — подумав, изрёк Новодворцев. — Но хотел бы подметить другое событие. Извольте знать, пока Меньшиков находился на пути к Константинополю, в Тюильри к Наполеону явилась депутация английских крупных торговцев во главе с лорд-мэром Лондона. Заметьте, не министр какой-нибудь из лондонского кабинета, а денежные мешки — истинные правители мира. Если взглянуть свысока: подумаешь — торгаши устроили манифестацию. Но они представляли партию фабрикантов и негоциантов с крупным капиталом, коих в Англии насчитывается более четырёх тысяч. А денег у каждого из них в руках больше, чем у всех европейских правителей вместе взятых. Наполеону предложили союз, а если перевести с дипломатического языка — его купили, как пистолет, который выстрелит туда, куда его нацелят.

— Но что же Меньшиков? — забеспокоился генерал Кречен.

— А князь Меньшиков привёз султану письмо от императора Николая. Государь настоятельно предлагал Турции принять его военную помощь в войне против Франции, если такой конфликт возникнет. Но султану и его окружению было понятно, что любая война, будь то на стороне Франции или на стороне России приведёт к краху Оттоманской империи. Абдул-Меджид запаниковал. На стороне России может выступить Австрия и Пруссия, вытеснив турецкое влияние с Балкан, из Валахии, Молдавии и даже из Греции.

Князь Меньшиков вёл два месяца переговоры, ожидая, когда русская армия на границах Молдавии и Валахии будет приведена в полное боевое состояние. В это же время прибыл в Константинополь посол от Англии лорд Стретфорд-Редклиф. Своенравный, жёсткий, скрытный, лживый, как и большинство английских дипломатов. Характеризовать его можно одной фразой: он люто ненавидит Россию. Лорд Стретфорд-Редклиф служил не интересам Англии, а интересам английского капитала. А всем известно: любой восточный визирь, будь он мудрейший, преданнейший, бескорыстный, все одно теряет разум при виде золота. Лорд Стретфорд-Редклиф имел в своём распоряжении достаточно звонких монет и быстро закрутил интригу. Вся турецкая внешняя политика уже проходила под его диктовку и на его деньги. Он действовал весьма хитро: поверенного в делах российского посольство, Озерова, уверял, что Англия полностью поддерживает Россию в её стремлении разрешить вопрос со святыми местами и сочувствует христианам Османской империи. Но от султана Абдул-Меджида требовал, чтобы тот не шёл ни на какие компромиссы с Меньшиковым, обещая любую поддержку Великобритании, вплоть до военной силы. Слабовольный султан поддался на увещевания лорда посла. Два месяца князь Меньшиков пытаясь заставить Турцию идти на уступки, но все напрасно. В итоге: Россия разорвала отношения с Османской империей, что неминуемо привело к войне. В июне пятьдесят третьего царь издал манифест об освобождении Дунайских княжеств. И тут же поступил приказ английскому флоту следовать в Безикскую бухту. А вслед за британским, туда направился и французский флот. Дальше сами знаете: Россия ввела войска в Молдавию и Валахию. Франция запугала Франца-Иосифа, грозя поддержать повстанческую борьбу в Пьемонте и Ломбардии. Если Австрия вздумает пойти на союз с Россией, Наполеон начнёт открыто вооружать Сардинское королевство. В Венском кабинете поднялась паника: коль восстанут Пьемонт и Ломбардия, то север Италии для Австрии будет потерян. В итоге: Вена предала нас. Что теперь будет, господа, — одному Богу известно. Омер-паша хотел перебросить войска на Кавказ в поддержку Шамиля. Английский флот обещал помощь в случае столкновения с нашей Черноморской эскадрой. Но Нахимов дерзко разгромил турок в Синопской бухте, чем привёл в ярость французов и англичан. А тут ещё следом князь Бебутов разнёс в пух и прах под Боядуром Абди-пашу. Семь тысяч русских солдат прогнали Анатолийскую армию в сорок тысяч штыков. Ну, не скандал ли, господа?

— Простите. — Виктор тяжело поднялся, опираясь на трость. — Я вас покину, буквально, на пять минут.

— Не исчезайте надолго. Мы ждём от вас рассказа о сражении под Ольтеницей, — напомнил ему хозяин дома.

— Непременно, Иван Петрович, — пообещал Виктор.

***

Виктор нашёл Ирину на балконе. Небольшой, с ажурной кованой решёткой и широкими перилами, балкон выходил во внутренний двор с садиком. Уже вечерело. В сад порывами залетал прохладный балтийский ветерок. Внизу цвела сирень, окутывая все вокруг нежным, весенним ароматом. Музыка из зала сюда прорывалась приглушенными, загадочными звуками.

— Позвольте вас побеспокоить? — дрожащим от волнения голосом, спросил Виктор.

Ирина резко обернулась. Сделала шаг навстречу. Схватила его руку, опиравшуюся на трость. Виктор вздрогнул, почувствовав горячее прикосновение.

— Представляете, каково мне было вас ждать? — спросила девушка тихо, без всякого упрёка. — Когда я узнала, что вы ранены, я чуть с ума не сошла.

— С солдатами иногда такое случается, — с иронией ответил Виктор. — Однако я просил, чтобы не сообщали никому о моем ранении…. Постойте. Но никто не знал. Даже матушка не ведала. А вы откуда?

— Не думайте, что сможете что-то скрыть от меня. — Она посмотрела Виктору прямо в глаза.

— Ваш кузен, лейтенант Паршин, — понял Виктор.

— Не важно. Не вините его. Я все равно бы узнала. От него или от кого другого. — Ирина приблизилась к Виктору так, что он почувствовал на лице её горячее дыхание. — Вы останетесь в Петербурге? Ведь вам положено лечение.

Виктор виновато опустил взгляд.

— Простите, Ирина, но я долго не выдержу спокойной жизни. Вы не беспокойтесь, на мне все заживает быстро, как на кошке. — Он попытался усмехнуться.

— Куда же вы отправитесь? Неужели вам нельзя остаться служить здесь?

— Я с удовольствием останусь, жертвуя славой и быстрой карьерой…, — с волнением выдавил из себя Виктор и запнулся.

— Так в чем же дело?

Он побледнел, а Ирина требовала от него объяснения, смотрела пристально, прямо в глаза. Её взгляд невыносим. У Виктора от волнения пересохло в горле.

— Если вы согласитесь на моё предложение, — осмелев, сказал он.

— Вы о чем? — не сразу поняла девушка. — Господи! — наконец дошло до неё. — Виктор Аркадьевич, но, подождите…. Вы делаете мне предложение?

— Ответьте мне: да или нет, — умолял он.

— Простите, я не ожидала….

Ирина смутилась и отступила на полшага. Виктор ничего не мог понять. Только что она говорила, как сильно переживала за него и вдруг…

— Не могу. — Ирина едва заметно качнула головой.

— Но, почему? Вы не любите меня? — Виктор растерялся.

— Нет, что вы…. Как бы вам объяснить, Виктор Аркадьевич. — Она отпустила его руку, выпрямилась. Лицо приняло привычные строгие черты. — Вы для меня больше, чем друг. Понимаете, я семь лет училась в Смольном институте. Вообще не представляла, что творится за его стенами. Вы же не знаете, как нас воспитывали. Словно в сиротском доме. В благородном сиротском доме. Родителям разрешалось навещать нас два раза в год. А если учесть, что папенька за границей служит, так я вообще видела родителей редко….

— Но я тоже воспитывался в кадетах, — не понимал Виктор. — Причём ту воспитание?

— Я вышла из института, совершенно не понимая жизнь. Не знала, что надо расплачиваться с извозчиком, как нужно делать покупки в лавке, как общаться с прислугой…., — элементарные вещи, казалось бы…. Ах, о чем я? — сбилась она с мысли, но тут же нашлась: — Поймите, я никогда не разговаривала свободно с мужчинами. И тогда, помните, на балу в Аничковом дворце вы первый меня пригасили на вальс.

— Это был самый чудесный вечер, — с придыханием произнёс Виктор.

— Иногда я ловлю себя на мысли, — испуганно произнесла Ирина. — А если бы это были не вы? А если кто-то другой? Стал бы он мне таким же близким другом?

— Так, вы отказываете мне? Скажите прямо, — упавшим голосом потребовал Виктор.

— Виктор Аркадьевич…. Я ещё не разобралась в себе. — Ирина подошла к перилам балкона и встала к Виктору в пол-оборота. — Вы здесь не при чем. Дело во мне. Я думаю, что пока ещё не готова к жизни замужней дамы. Может, это юношеское легкомыслие, но я чувствую, что мне надо совершить что-то нужное, большое, необходимое для общества…. По вашему выражению, я вижу, что говорю какую-то глупость. Вы не воспринимаете мои слова всерьёз. Думаете, что это — вздорные мысли глупенькой девочки, начитавшейся французских вольнодумцев….

— Поверьте, я всегда считал вас разумной, с сильным характером…, — попытался вяло возразить Виктор.

— Тогда, вы должны меня понять, — спокойно и холодно сказала Ирина. — Давайте сделаем так, — она попыталась улыбнуться. Улыбка получилась фальшивой. Вновь подошла и мягко сжала руку Виктора. — Если все хорошо сложится, мы встретимся через год и продолжим нашу беседу. Вы готовы подождать?

— Хоть всю жизнь, — горячо ответил Виктор.

— Вот и отлично! А я постараюсь разобраться в себе. Повзрослею и выкину всякие глупости из головы. Успокоюсь, в конце концов….

— Да, конечно, — кивнул Виктор, но Ирина почувствовала, как он сильно расстроился.

Призывно заиграл вальс. Виктор почувствовал пустоту вокруг себя. Зачем он так спешил в Петербург? Убежал из госпиталя? Чтобы встретить её и получить отказ? Он решил перевести беседу в более умеренное русло, взял себя в руки и как можно спокойнее спросил:

— А почему вы не танцуете?

— Потому что, вы не танцуете, — просто ответила Ирина.

***

Павел кружил Юленьку в вальсе так лихо, что она вскоре попросила минутку передохнуть.

— Как вам идёт офицерская форма, — восхищалась Юленька парадному мундиру Павла. — Вы повзрослели, а ещё недавно выглядели в юнкерском сюртуке, словно мальчишка.

— Спасибо за комплемент, Лили, но я пока что — прапорщик, хоть и сдал экзамены на отлично. И орденов у меня ещё нет — одни пуговицы. Ах, да, вот этот мальтийский знак мне вручили, как выпускнику. — Он указал на белый крест, висевший слева.

— Но почему вы не в гвардии? — наивно спросила девушка.

— В гвардию попасть не так-то просто, Юленька. Надо заслужить. Но у меня все впереди.

— Вы будете служить в Кронштадте?

— Ещё не знаю. — Павел понизил голос до шёпота. — Подал прошение в Дунайскую армию.

— Господи! — Юленька схватилась за щеки. — Но там же — война!

— Так, я — офицер. И присягнул служить царю и Отечеству, — гордо ответил Павел.

— Нет! Вы меня решили покинуть? — обижено надула губки Юленька.

— Сами подумайте, в Кронштадте до штабс-капитана мне лет десять надо служить, а то и больше. А на войне звания быстрее дают и награды получают. Вот, взгляните на моего старшего брата. Ему тридцати нет, а он скоро майором будет.

— Виктор? — Юленька чуть не всплакнула. — Вы хотите появиться как-нибудь передо мной весь израненный?

— Я не это имел в виду, — попытался успокоить её Павел.

— Ах, я в этом не разбираюсь, — пожала худенькими плечиками лягушонок. Из глаз её уже катились слезы. — Простите, мне надо разыскать сестру. — Вскочила с места и упорхнула.

— Прошение подал, говоришь? — Сзади подошёл Александр.

— А ты подслушивал? — возмутился Павел.

— И, конечно же, ни отец, ни мать не знают. Совесть у тебя есть? — пристыдил его Александр.

— Но, послушай, Саша, — вспыхнул Павел, — тебе можно черт знает, куда уезжать по службе, Виктору разрешено в самое пекло, а меня — в Кронштадт? В этих замшелых фортах сидеть.

— Павел, послушай, в семье тебя любят больше всех. Ты младший. Нам разве одного инвалида мало?

— Не называй Виктора инвалидом! — рассердился Павел. — Он, всего лишь, ранен. И я устал уже быть миленьким мальчиком. Чем я хуже вас с Виктором? Почему вы сами выбирали себе путь, а обо мне вечно папенька печётся. Виктор захотел пойти в кадетский корпус — и пошёл. Ты захотел стать морским офицером — пожалуйста, кто тебя держал? А меня — в инженерное училище, к папеньке. А я гусаром, может быть, хотел стать. Дед Аслан меня на коня в шесть лет сажал. Шашкой владеть учил. Джигитом будешь — говорил он. Джигит окопный, — горько усмехнулся Павел.

— Джигит, гусар, — передразнил его Александр. — Тебе ещё Виктор не рассказал, чего он натерпелся?

— Он офицер, и обязан терпеть. И я буду терпеть! — твёрдо пообещал Павел.

— Ох и упрямый ты…. Точно — в деда Аслана пошёл.

— Но подумай сам, Саша, вот, как я приду в гарнизон? Все знают: для меня приберегли тёплое место по протекции отца. Как я буду общаться с офицерами? Меня примут, как папенькиного сыночка? Насмехаться надо мной будут….

Александр подумал, вздохнул:

— Пожалуй, ты прав. Будь я на твоём месте, так же поступил. Ладно, не дуйся. Только родителям все равно надо сказать о своём прошении.

— Обещаю, сегодня же вечером скажу отцу. А ты меня поддержишь?

— Ох, Пашка, вспомни, я всегда за тебя заступался. Даже маленький когда был, нашкодничаешь, кто вину на себя брал? Конечно же — брат Александр.

— Спасибо, Сашка! Люблю тебя! — обнял его Павел.

— Кстати, ты втюрился в Лягушонка? — хитро взглянул на брата Александр.

— Правда же, она прелестна? — краснея прошептал Павел.

— Да, ту угловатую девчонку, что я помнил до отъезда с современной Юленькой не сравнить. Но постой, ещё вчера ты был без ума от Наташеньки Пушкиной.

— Брат, ну о чем ты говоришь? — возмутился Павел. — Наталья Сергеевна старше меня.

— На год всего-то.

— Да дело даже не в том. Она тоже меня считает милым мальчиком и не принимает всерьёз. Как же мне, Сашка, надоело быть милым, маленьким мальчиком! Хочу быть таким же, как Виктор.

— На костылях?

— Ох, и злодей же ты! Вот тебе — точно надо жениться, — вспылил Павел.

— Рано ещё. Кому я с мичманскими погонами приглянусь? Потом, ну что за семьи у моряков? Он вечно в море, жена на берегу…. Моряк, что монах. Монахи служат Богу, а моряк — стихии.

— Я не помню, чтобы ты ухаживал за девушками. Может, действительно собрался в святую обитель?

— О чем спор? — Виктор тяжело опустился рядом с братьями на стул.

— Новость у нас, — сказал Александр. — Пашка в Дунайскую армию собрался.

Виктор недобро взглянул на брата.

— Что отец?

— Пока не знает, — пожал плечами Павел.

— Как это? Ты без его ведома? Ну, Павел! — Виктор хотел было его отругать брата, но передумал и махнул рукой: — Правильно. К майору Тотлебену попадёшь. Он из тебя человека сделает.

— Простите господа, — весело сказал Павел. — Объявили мазурку. Пойду искать своего лягушонка.

— Ты объяснился с Ириной? — осторожно спросил Александр.

— Не могу её понять, — пожал плечами Виктор. — Согласия не дала, но и не отказала.

— Что же вы решили?

— Встретиться через год. Ей не терпится попробовать себя в каком-нибудь благородном деле. В каком — не говорит.

— Год — это много, — задумчиво произнёс Александр.

— Всего лишь год, — возразил Виктор.

— За год столькое может произойти….

***

Новодворцев упоённо разъяснял собравшимся, какой неблагодарный оказался император Австрии Франц-Иосиф, и каким нерешительным был король Пруссии Фридрих-Вильгельм. Вдруг он замер на полуслове, заметив, как в гостиную залу вошёл высокий подтянутый адмирал. Он был уже в летах, даже можно сказать — старик, но не склонный считать себя таковым. Щегольски зауженный темно-зелёный сюртук с двумя рядами блестящих пуговиц. Золотые эполеты на плечах. Широкий аксельбант через грудь. В петлице скромно висел крест святого Владимира. Аккуратно острижен. Взгляд острый, слегка ироничный.

— Князь Меньшиков? — удивлённо произнёс Новодворцев, как бы сам себе, потом воскликнул, будто увидел чудесное знамение: — Александр Сергеевич? Князь, вы ли это?

Он вскочил и, несмотря на свою тучность, лихо бросился к гостю.

— Здравие желаю, Иван Петрович, — сухо поклонился адмирал, пожав руку хозяину. Обратился ко всем присутствующим: — Рад видеть вас, господа.

— Но, как же, ваша светлость? — пыхтел Иван Петрович. — Мне сказали, что вас нет в городе….

— Это действительно так, — слегка улыбнулся князь. — Меня нет, но я здесь. Только сегодня в полдень прибыл, и сразу к государю на доклад. Вот, решил заскочить к старому другу, проведать, так сказать.

Князь сдержано раскланялся со всеми, не пропуская никого. Особенно тепло поздоровался с генералом Креченым.

— Вы задержитесь надолго? — поинтересовался Аркадий Петрович. — Хотел бы вас пригласить к нам на ужин. У меня, как раз, вся семья в сборе. Все три сына — офицеры, представляете?

— Поздравляю, — сказал адмирал. — Искренне рад за вас. Нет более счастья для генерала — видеть эполеты на плечах сыновей. Но — увы, — он с сожалением покачал головой. — Сегодня же ночью — обратно в Севастополь.

— Но как же так? — разочарованно произнёс генерал Кречен.

— Дела, Аркадий Петрович. Сами знаете…., — ответил князь.

— А мы, тут, как раз завели спор о политике, — сообщил князю Новодворцев. — Вы смогли бы рассеять многие наши сомнения.

— О чем вы, Иван Петрович? Какие сомнения? — Адмирал помрачнел. — Всё — пустое. Я прибыл с плохими вестями.

— Так не томите нас! Что случилось?

— Английская эскадра попыталась высадить десант в Одессе, — сообщил он.

— Как же так? — зашумели все. — Расскажите!

— А что рассказывать? Девять кораблей подошли к незащищённому городу и принялись обстреливать со всех орудий. Против них — одна наша береговая батарея: прапорщик Щёголев с четырьмя старыми пушками. Вот — настоящий герой. С четырьмя ржавыми стволами отстоял город. Порт со складами и магазинами сожжён. Половина коммерческих судов потоплено. Но над Одессой до сих пор российский флаг, слава Богу! — Он перекрестился.

Все заволновались.

— Тише, тише, господа, — поморщился князь. — Я же ясно вам сказал: над Одессой российский флаг. Простите, не хотел вам портить вечер, но таково нынешнее положение.

— Это значит, война уже — дело фактическое, — испуганно произнёс Новодворцев.

— Выходит — так, — подтвердил адмирал.

— Но, Александр Сергеевич, Англия же не посмеет напасть на Петербург? — забеспокоился Кречен.

— Не волнуйтесь, Аркадий Петрович, — сказал уверенно адмирал. — Английский флот хоть и силен, но Кронштадт ему не по зубам. За наведением порядка в фортах взялся сам Павел Христофорович Граббе. Уж этот кавказский герой знает, как поднять дисциплину. Тем более, государь до сих пор зол на него за нерадивость в отношении растраты денег Комитета Инвалидов. Политковский воровал, а Граббе за это от государя тумаков получил. Так что, за Петербург будьте спокойны. Граббе — это ещё один форт в Кронштадте.

— Как вы думаете: Швеция не выступит против нас? — осторожно спросил Новодворцев.

— Вы об Оскаре Бернадоте? — усмехнулся Меньшиков. — Считаю его самым деятельным королём после Карла Великого. Но у венценосного Оскара, по сравнению с Карлом, отсутствуют две вещи: смелость и хорошая армия. Пусть попробует сунуться. Он помнит, как Багратион чуть не дошёл до Стокгольма. Английский флот только летом силен, а зимой в нашей Маркизовой луже лёд. Так, кто будет зимой защищать Швецию?