Остров быка

Сергей А. Танцура

Исторический роман. Экипаж египетского корабля находит детей, спасшихся из захваченной эллинами Трои, и доставляет их на о. Крит, где они становятся очевидцами гибели древней минойской цивилизации.

Глава 3

Плеск волн, рассекаемых мощным носовым тараном триаконтеры, навевал покой и умиротворение. Свежий ветер упруго надувал желтый прямоугольный парус над головой, протянувшийся через весь корабль от ростра до кормы, и красное Око Ра в его центре взирало на раскинувшееся перед ним Миртойское море решительно и надменно, как и полагалось великому божеству. Весла за ненадобностью были втянуты внутрь, давая гребцам долгожданный отдых, и сюринкс келевста не нарушал разлитой в горячем, пропитанном солью и йодом воздухе дремотной тишины.

Перегнувшись через низкий борт, Хорив с ленивым интересом следил за дельфинами, резвившимися в такой близости от корабля, что поднятые ими брызги сияющими россыпями окатывали мальчика, заставляя его жмуриться от удовольствия. В нескольких шагах от него Вингнир и Фарика изводили своими бесконечными вопросами главного кормчего Немти — угрюмого кряжистого роме, чьи широкие ладони были покрыты жесткими мозолями от постоянного трения о кормило. Немти отвечал нехотя и односложно, а чаще и вовсе не открывал рта, предпочитая пережидать этот словесный водопад молча, но Хорив давно уже заметил, что внимание детей доставляет старику искреннее удовольствие, хотя он и не спешил демонстрировать это. Дети тоже чуяли это — и буквально льнули к этому хмурому и вечно чем-то недовольному человеку, которого чурались и откровенно побаивались все остальные члены экипажа, включая даже Камеса.

Вспомнив о навархе, Хорив оставил свои наблюдения за дельфинами и перевел взгляд на нос триаконтеры, где Камес что-то напряженно высчитывал, стремительно перебрасывая разноцветные бусины абака по натянутым на его раме проволочкам и поминутно заглядывая в разложенный перед ним перипл. Временами Камес морщился, явно недовольный полученным результатом, и, встряхнув абак, возвращал его бусины в исходное положение и принимался считать все заново. В такие моменты его рука непроизвольно ныряла под парик — почесать бритую макушку, отчего тот окончательно сбился ему на затылок, держась там только чудом, а губы наварха раздраженно кривились, беззвучно проговаривая самые страшные проклятья, известные ему.

…Камес что-то высчитывал, заглядывая в перипл…

Хорив вздохнул. Он не признавался в этом самому себе, но личность Камеса интересовала его все больше и больше, и прежде всего из-за той таинственности, которая его окружала. Наварх словно бы не замечал своих пленников, безразличный ко всему, что не касалось проблем навигации. Хорив не раз уже пытался заговорить с ним, чтобы выяснить его планы насчет их будущего, но Камес всегда проходил мимо, словно мальчика попросту не существовало. И все попытки Хорива изменить такое положение вещей разбивались о непрошибаемый апломб наварха, словно волны прибоя о неприступный каменный утес.

Зато с остальными моряками у Хорива и его подопечных сложились вполне теплые, даже дружеские отношения. Этому немало помогло их увлечение кеметийским языком, что было совсем не капризом, а насущной необходимостью: большинство роме совершенно не понимало койна, и любой вопрос или просьба оборачивались настоящей пыткой для обеих сторон. Однако и здесь Хорива ожидало разочарование. Близнецы воспринимали новый для них язык куда быстрее и легче него, и особенно продвинулся в этом Вингнир, чему способствовало его близкое знакомство с Немти. Фарика, не забывавшая встречи с лапифами, все еще не доверяла морякам и старалась держаться от них подальше, но и она уже вполне бегло могла выражать свои мысли на щелкающем языке Кемета, хотя и вызывала еще улыбки у слушателей своим смешным, немного картавым произношением. Хориву же все еще приходилось делать усилие, чтобы вынудить свои связки воспроизвести грубые гортанные звуки этого варварского для его слуха наречия. Но время сглаживало любые шероховатости, и с каждым днем, проведенным мальчиком на триаконтере, таких усилий от него требовалось все меньше и меньше.

Время… Еще семь дней назад Хорив и представить себе не мог, что станет общаться и шутить с этими людьми, столь внезапно вошедшими в его жизнь, и это будет ему нравиться. Впрочем, тогда он не надеялся даже на то, что его вообще оставят в живых, а не бросят в придорожной канаве с перерезанным, как у Лихия, горлом. И в тот момент у него были все основания думать именно так, а не иначе…

… — За что? — спросил Хорив у высившегося над ним Гереха, похожего на выточенную из эбенового дерева неприступную башню. И Герех, сверкнув белозубой улыбкой, ответил:

— Ты должен был узнать, что я сильнее тебя и в любой момент могу сделать с тобой все, что пожелаю. И теперь ты это знаешь.

Хорив промолчал, лишь тронул языком шатающийся зуб, незаметно поморщившись. Теперь он действительно знал это.

Продолжая улыбаться, Герех одним движением своего кинжала разрезал веревки, связывавшие Хорива, и встал, широко расставив ноги и подбоченясь. Мальчик попытался последовать его примеру, но затекшие от долгой неподвижности мышцы отозвались такой резкой болью, что Хорив только охнул и счел за благо остаться на палубе. Тем не менее он задрал вверх голову и, жмурясь от бьющего прямо в глаза солнца, вызывающе спросил:

— А если я убегу?

— Беги, — просто ответил роме и сделал широкий жест, охвативший окружающее их до самого горизонта море. И как бы между прочим добавил: — А я погляжу, как ты справишься с этим с двумя детьми на руках.

Хорив оглянулся на удаляющийся берег родной Троады, потом перевел взгляд на прильнувших друг к другу Вингнира и Фарику, сидевших чуть позади него и внимательно прислушивавшихся к их разговору, и вздохнул. Возможно, в одиночку он и попробовал бы сделать это, но с детьми подобная затея действительно была обыкновенным самоубийством. И кеметийская триаконтера, красная, как кровь, без всяких происшествий продолжала набирать ход, все дальше уходя от мыса Лект, успевшего уже подернуться голубовато-призрачной дымкой.

…Это был последний корабль, оставшийся от считавшейся непобедимой флотилии, посланной из Кемета на помощь к осажденным троянцам. Вел эту армаду Мемносе, полемарх корпуса Ра, младший приемный сын пер-оа — Великого Дома, Владыки Двух Царств, Государя-Бога Мернептаха Мериамона. И пяти лет не прошло, как Мемносе разгромил осмелившихся посягнуть на Черную Землю турша — этрусков, карийцев, ахеян, ликийцев, тирренцев и шардана, отправив восемь с половиной тысяч из них в Сехет Иалу собирать небесный камыш, а девять тысяч взяв в плен, превратив их в «живых убитых». Поэтому никто из роме, шедших под его рукой, не сомневался в победе. Они шли в бой, как на праздник, веселые и хмельные от ощущения собственной неуязвимости, словно они всем скопом искупались в жгучих водах черного Стикса, уподобившись Ахиллу. Однако боги — а вернее ахейцы, сумевшие обратить в бегство даже богов — решили по-своему. И решение это было не в пользу сынов Та-Кемета.

Потрясенный до самой глубины своего Ба, Камес остановившимся взглядом следил за тем, как на его глазах гибнет цвет и гордость кеметийского войска. Под внезапным, бешеным натиском ахейских стратиотов, только что, казалось, повергнутых в прах и растоптанных тяжелыми эмбатами, смешались и опрокинулись стройные шеренги горделивых роме, потеряв всякий порядок и думая лишь об одном: оторваться, убежать прочь от этих одержимых безумцев, которых не сумела остановить даже смерть. Бросая щиты и оружие, топча лики своих богов, «неуязвимые» кеметийские воины — неферу устремились обратно к кораблям, даже не помышляя о сопротивлении. А ахейцы, вознесясь на плечах своих бегущих врагов, словно демоны Дуата обрушились на флот Кемета, и за их спинами ехидно скалил клыки Хентиментиу, песоголовый бог мертвых, в предвкушении обильной жертвы.

Сам Камес успел отчалить в последний момент. Уходя прочь от берега, наварх ни разу не оглянулся, глядя прямо перед собой лихорадочно блестевшими глазами, в которых плескалась затопившая их смертная тоска. Однако это не могло заглушить проклятий, посылаемых ему вдогонку брошенными неферу. Они бежали за уходящей триаконтерой, пока вода не достигла их подбородков. Но и тогда некоторые из них еще пытались плыть следом в отчаянной надежде, что моряки сжалятся над ними и подымут их на борт. Один лишь Мемносе не участвовал в этой гонке. Остановившись на берегу, за два шага до линии прибоя, он молча следил за отдаляющимся кораблем, и в его взгляде читалась одна лишь безграничная, всеподавляющая усталость. И когда за его спиной раздались яростные крики наступающих ахейцев, полемарх только вздохнул — и повернулся к ним лицом, с гордостью обреченного шагнув им навстречу…

… — Опять спишь на работе?! — заставив Хорива вздрогнуть, рыкнул незаметно подошедший Герех. Едва не сверзившись за борт, Хорив поспешно оглянулся.

— Никак нет! — вытянувшись перед гигантом-нумидийцем в струнку, отчеканил он и, окатив гневным взором дружно прыснувших близнецов, быстро закончил: — Ваше задание — вычерпать из трюма воду — мною уже выполнено. Желаете проверить?

Даже не оборачиваясь, Хорив почувствовал десятки заинтересованных взглядов, направленных в их сторону. Почувствовал их и Герех, однако геквет триаконтеры наварха не подал и вида, что что-нибудь заметил, сосредоточив все свое внимание на мальчике, сиявшем, как золотой талант, и прилагавшем огромные усилия, чтобы не расплыться в радостной ухмылке.

За неделю, проведенную Хоривом на борту триаконтеры, это стало их обычной игрой: нумидиец выдумывал для него различные поручения, а Хорив — способы от них отвертеться. Вся команда была уже в курсе этого поединка и азартно делала ставки, разделившись примерно поровну. Однако Хорив медленно, но верно побеждал, и моряков, сочувствовавших своему геквету, с каждым днем становилось все меньше. Поначалу это заставляло Хорива заметно нервничать: ему вовсе не хотелось настраивать против себя этого чернокожего гиганта. Но, узнав Гереха поближе, мальчик успокоился. Несмотря на свою необузданную первобытную силу и соответствующую ей пугающую внешность, внушающую невольный трепет, нумидиец обладал жизнерадостной и абсолютно незлобивой натурой, и все победы Хорива над ним воспринимал с удовольствием, искренне гордясь успехами своего воспитанника.

Вот и теперь Герех грозно нахмурился, но в его глазах уже вовсю полыхал огонек веселья. Но это видел один лишь Хорив, остальная же команда просто замерла, со страхом ожидая, что же сейчас будет. Все давно уже знали о ненависти, питаемой Герехом к крысам и граничащей с откровенным ужасом, что было весьма странным для человека, способного в одиночку выйти против небольшой армии — и, вполне возможно, победить. Однако Герех — уроженец Ахаггарского нагорья и истинный сын народа, ведущего свою родословную от легендарного Атланта, — сумел пресечь все насмешки на этот счет, и сделал он это столь эффективно, что самые отчаянные смельчаки прикусили свои не в меру длинные языки. И команда теперь молча ждала его реакции на слова Хорива, прекрасно понимая, что Герех ни за какие сокровища в мире не полезет в темный и сырой трюм, где кишели единственные существа, способные его испугать по эту сторону врат Дуата. Это был очевидный выигрыш Хорива, но, памятуя о судьбе тех, кто раньше посмел смеяться над страхом нумидийца, моряки не спешили выражать восхищение сообразительностью мальчика.

Герех тоже прекрасно отдавал себе отчет в этом, и теперь лихорадочно искал достойный выход из сложившегося положения. Внезапно его взгляд упал на мокрое кожаное ведро, которым Хорив должен был вычерпывать воду из трюма, и лицо геквета просветлело.

— А это что? — взревел он, тыча в ведро толстым корявым пальцем, похожим на корень сикоморы. — Кто позволил устраивать бардак на палубе? Немедленно убрать! И чтоб через полчаса палуба блестела! Вся, ясно?

— Ничья, — долетел до них чей-то голос, и напряжение, ощущавшееся до этого момента почти физически, мгновенно спало. Довольно усмехнувшись, Герех уселся на бухту каната, уложенную возле мачты, и демонстративно сложил руки на груди, давая понять, что до тех пор, пока не будет выполнено его распоряжение, он никуда уходить не собирается.

Лицо Хорива разом погрустнело и вытянулось. Тяжело вздохнув, он нехотя подобрал злополучное ведро и потащился на поиски ветоши, на все лады кляня свою судьбу. Однако он успел заметить мимолетную улыбку на губах Камеса, соизволившего обратить внимание на их перепалку, и на душе мальчика немного потеплело. Как ни был неприступен наварх, но и к нему имелись кое-какие подходы, и Хорив с уверенностью подумал, что сумеет со временем найти их все.

— Парус на горизонте! — завопил впередсмотрящий так, что едва не свалился со своего насеста на ростре триаконтеры. Вокруг возбужденно загомонили, и даже рабы, навечно прикованные к веслам, приподнялись со своих мест, вытягивая худые жилистые шеи в тщетной попытке хоть что-нибудь рассмотреть. Но Герех не дал им такой возможности. Вскочив с каната, он громко крикнул, привлекая к себе внимание, и дал знак келевсту. Тот лишь кивнул — и поднес к губам свой сюринкс, выдув из него резкий переливчатый свист, вспоровший плавящийся от жары воздух и вонзившийся прямо в мозг, как настигшая свою цель, дрожащая стрела. Гребцы, издав тихий протяжный стон, вновь расселись по лавкам и, протолкнув весла в бортовые отверстия, привычно напрягли свои спины. Триаконтера, словно пришпоренный аргамак, резко набрала ход и помчалась вперед, оставляя за кормой струю взвихренной пенной воды.

Выронив ведро из внезапно ослабевших пальцев и даже не заметив этого, Хорив бросился к борту и, навалившись на него животом, до рези в глазах вгляделся в простиравшуюся перед ним туманную даль. Во рту у него внезапно пересохло, а его сердце колотилось как бешенное, словно птица, во что бы то ни стало вознамерившаяся разбить запершую ее клетку — или разбиться сама. Умом он понимал, что это безнадежно, что никогда уже не будут бороздить просторы морей синие, как грудь зимородка, корабли Трои, которые уже десять лет назад, в самом начале войны, были либо потоплены ахейцами, либо захвачены ими и перекрашены в цвет воронова крыла. Однако душа его требовала чуда — и ждала его несмотря ни на что.

Наконец он увидел то, что так напряженно искал в течение нескольких бесконечных мгновений, и его сердце разочарованно упало. Парус, горделиво вздымавшийся над винными волнами Миртойского моря, был явно черный, как и гептера, несшая его. Кеметийцы тоже рассмотрели это, и их лица мгновенно посуровели, а руки сами собой потянулись к поясам за оружием. Они не забыли, что учинили над ними ахейцы под стенами обреченной Трои, и в их сердцах вспыхнул всепожирающий огонь близкого, хотя и запоздалого отмщения. Моряки с надеждой повернулись к Камесу, ожидая приказа, и наварх не разочаровал их.

— В атаку! — хрипло крикнул он, и грозный рев пяти десятков луженых глоток был ему ответом. Свистки сюринкса стали чаще и резче, набирая темп, и воздух огласился громким натужным дыханием гребцов, рвущих свои жилы в этой гонке.

На гептере их тоже заметили, однако отнеслись к этому удивительно равнодушно. Во всяком случае, там не было видно обычной в таких случаях суеты, все семь рядов весел остались втянутыми внутрь корпуса. Судно не попыталось даже изменить свой курс, чтобы избежать гибельного для себя столкновения. Казалось, команде гептеры было просто наплевать на них, как занятому своими делами марабу наплевать на выходки не в меру нахального воробья. Озадаченный таким странным поведением, Хорив напряг зрение до предела, благо разделявшее корабли расстояние быстро сокращалось, и с великим трудом разглядел на парусе гептеры эмблему, похожую на лаброс Фокия. А через секунду это же разглядел и впередсмотрящий, заоравший что было мочи:

— Менесы! Это менесы!

Герех, ожидавший начала схватки как поцелуя возлюбленной, в сердцах плюнул и махнул рукой келевсту, разрешая тому сбавить задаваемый им темп. Гребцы, с которых за эти несколько минут успело сойти семь потов, облегченно вздохнули, с удовольствием принимая куда более медленный ритм работы. Герех, яростно сверкнув на них выкаченным глазом, что-то зло пробурчал сквозь стиснутые зубы и подошел к стоявшему с забытым периплом в руках Камесу.

— Что будем делать, наварх? — спросил нумидиец, не сводя тяжелого взгляда с приближающегося корабля.

— Говорить, — холодно улыбнулся Камес. — Менесы всегда в курсе последних событий, а это именно то, что нам сейчас нужно, чтобы по незнанию не сунуть голову прямо в петлю.

Гептера с лабросом — знаком царей-миносов острова Крит — на парусе подходила все ближе. И с каждым пройденным ею плетром Хорив все отчетливее осознавал, насколько грандиозен был встреченный ими корабль. Триаконтера кеметийцев по сравнению с ним казалась рыбой-прилипалой под плавником тигровой акулы, способной одним движением челюстей откусить человеку ногу, или тем самым воробьем, скачущим у ног слона, даже не подозревающего о его существовании.

— И вы хотели воевать с ЭТИМ? — ни к кому конкретно не обращаясь, прошептал себе под нос мальчик. Однако его услышали. Находившийся поблизости моряк обернулся к нему и, сверкнув белозубой улыбкой — результат ежедневного полоскания рта натроном, применявшимся всеми роме без исключения, — сказал:

— Это торговый корабль. На нем нет воинов, только небольшой отряд гетайров — телохранителей, а с ними мы справились бы в два счета.

— Тогда почему вы передумали? — посмотрел на разговорчивого моряка Хорив. Тот пожал плечами.

— Менесы — жители острова Кефтиу, или Крита, как его называют ахиявва. Они безраздельно правят в этом уголке Ойкумены уже без малого две тысячи лет, с тех самых пор, как их первый царь — минос Дзеус — объединил под своей властью племена корибантов и куретов. При их поддержке он восстал против своего отца Кроноса, которому подчинялись тогда все страны от полуночного Аркта до златообильного Пунта, и сверг его. Сын Дзеуса Техути, прозванный в последствии Менесом Триждывеличайшим, после победы отца получил в наследство землю Ливии, где заложил основы Кемета. От Техути и ведут свой род все пер-оа, какие только правили Кеметом от самого Зеп Тепи — Первого Времени, и которые будут править им до скончания веков. С тех пор мы стали независимы от миносов Кефтиу, но их власть от этого не уменьшилась, и она по-прежнему подобна ветру, солнцу и морю. А кто же станет воевать с ветром, или с солнцем, или с морем?

— Только безумец, — тихо ответил Хорив, начиная понимать.

— Вот именно, — рассмеялся моряк. Затем, быстро оглядевшись, заговорщески понизил голос и сказал: — А наш наварх кто угодно, только не сумасшедший. Те же, кто считал иначе, стали теперь хозяевами своего Ка, но это вряд ли доставило им хоть какое-то удовольствие. Запомни это, парень, и никогда не совершай их ошибки.

— П… постараюсь, — нервно сглотнул Хорив и бросил быстрый взгляд на Камеса, о чем-то тихо разговаривавшего с Герехом. Внезапно глаза мальчика распахнулись во всю их ширь, и он снова повернулся к моряку, наблюдавшему за нам с веселой усмешкой.

— Подожди… — не в силах выразить только что пришедшую ему в голову мысль, Хорив потер лоб ладонью, пытаясь сосредоточиться. — Когда ты говорил о миносе Дзеусе, ты ведь не имел в виду… Зевса?!

Моряк кивнул, не переставая ухмыляться. Хорив растерянно развел руками.

— Но… он же бог!

— Вы — я говорю не столько о тебе, сколько о всем твоем народе, — сущие дети, поскольку не помните собственного прошлого, предпочитая заменять его на вами же самими придуманные мифы. А бог… Что ж, любой человек может стать богом, если он будет этого достоин. Главное — стремиться к этому всей душой и никогда не отступать, добиваясь своего во что бы то ни стало. И если тебе это удастся, память человеческая доделает уже все остальное, вознеся тебя на любой Феникунт, какой ты только пожелаешь.

— Неужели все так просто? — недоверчиво нахмурился Хорив.

— Просто? — переспросил моряк и неожиданно посерьезнел. — А ты попробуй удержать в руке молнию, тогда и узнаешь, легко ли быть богом.

Хорив смущенно потупился, готовый провалиться сквозь палубу, только чтобы не видеть неодобрительного, сверлящего взгляда этого странного человека. Однако моряк вдруг снова улыбнулся и от души хлопнул мальчика по плечу, едва не свалив его с ног.

— Не переживай, парень! В конце концов, я тоже не сразу понял это, так что мы с тобой бараны из одного крааля.

И, что-то насвистывая себе под нос, он неспешно двинулся куда-то по своим делам, оставив совершенно сбитого с толка Хорива изумленно хлопать глазами.

— Сушить весла по правому борту! — вырывая мальчика из этого транса, зычно гаркнул келевст, опуская свой сюринкс. Вздрогнув, Хорив поднял голову — и ахнул, увидев всего в десяти-пятнадцати оргиях от себя вздымавшийся на недосягаемую высоту фигурный ростр гептеры в виде Посейдона с занесенным для удара тринаксом. Гневно вытаращенные глаза божества смотрели, казалось, прямо на мальчика, проникая в самую потаенную часть его души и заставляя его чувствовать себя букашкой, ползающей под стопой гиганта. Ощутив в своей руке чью-то ладонь, Хорив с трудом оторвал взгляд от этой внушающей безотчетный ужас своими размерами и мощью фигуры и, оглянувшись, встретился с бездонными, как небо, и такими же голубыми глазами Фарики, смотревшими на него с доверием, от которого щемило сердце.

— Нас убьют? — тихо спросила она, дрожа всем телом.

— Нет, — ответил Хорив, через силу улыбнувшись, и покрепче сжал ее руку. Но, помолчав, в полголоса, чтобы девочка не услышала, добавил: — По крайней мере, не сейчас.

И его глаза вновь устремились навстречу деревянному Посейдону, надвигавшемуся на них с неотвратимостью Рока.