Остров быка

Сергей А. Танцура

Исторический роман. Экипаж египетского корабля находит детей, спасшихся из захваченной эллинами Трои, и доставляет их на о. Крит, где они становятся очевидцами гибели древней минойской цивилизации.

Глава 4

Корабли соприкоснулись с громким стуком и скрежетом и остановились, покачиваясь, друг подле друга. С гептеры, возвышавшейся над триаконтерой словно крепостная стена, прямо на палубу кеметийского судна сбросили толстый канат с завязанными на нем узлами, приглашая на переговоры. Герех с тревогой оглянулся на Камеса и решительно заявил:

— Я иду с тобой.

— Нет, — покачал головой наварх, не удостоив его даже взглядом. — Ты останешься, геквет, чтобы было кому привести корабль и людей домой, в Кемет. Со мной пойдет Ипувер; он даст вам знать, если мы попадем в ловушку.

Герех нахмурился, несогласный с таким решением. Но промолчал, глядя на неподвижный профиль Камеса, словно отлитый из бронзы. А тот лишь коротко кивнул на прощание и направился к лениво покачивающемуся на ветру канату, по пути приказав келевсту следовать за собой.

Их путь — всего несколько шагов — проходил в таком тягостном и напряженном молчании, что показался Камесу бесконечным. Это было похоже на шествие осужденных на казнь, и наварх ощутил нервный озноб, словно ему за шиворот насыпали колотого льда. Раздраженно тряхнув головой, он остановился так резко, что Ипувер, топавший за ним следом, сжимая в побелевших от едва сдерживаемого волнения пальцах свой неразлучный сюринкс, чуть не врезался ему в спину.

— А ведь мы упустили из вида самое главное, — словно только что вспомнив об этом, сказал наварх.

— Что именно? — непонимающе уставился на него Ипувер. Камес усмехнулся.

— То, что мальчишке и на этот раз удалось отвертеться от задания Гереха, а значит, он снова выиграл.

— Клянусь яйцом Гоготуна, а ведь так оно и есть! — воскликнул пораженный этой мыслью келевст. Секунду они молча смотрели друг на друга, а потом взорвались дружным хохотом, глуша им бьющуюся в их сердцах тревогу. И полезли наверх, оставив все мрачные раздумья на палубе своего корабля.

Борт гептеры, плотно сшитый деревянными гвоздями и дорогими бронзовыми скобами, отвесно уходил прямо в небо, зияя многочисленными, в семь рядов, отверстиями для весел. Сквозь них в густом полумраке было видно шевеление множества бледных, отвыкших от солнечного света и вольного воздуха обнаженных тел: пожизненно прикованных к скамьям рабов, покрытых толстой коркой грязи и нечистот. Окутывавшее их густое, стойкое зловоние вырывалось через эти отверстия и наотмашь било в нос Камесу всякий раз, как он к ним приближался. Брезгливо поморщившись, наварх добрался, наконец, до планшира и, спрыгнув на палубу, стремительно обернулся, словно ожидал удара в спину. За ним, отстав лишь на секунду, встал Ипувер, держа наготове сюринкс и хмуро озираясь по сторонам. Однако нападать на них пока никто не собирался. На палубе в ожидании гостей стояли двое, и наварху не нужно было объяснять, кто из них кто. Один — могучего телосложения неулыбчивый мужчина, заросший буйной черной, как смоль, бородой по самые глаза, горевшие голодным волчьим блеском, — явно был гетериархом, отвечающим за безопасность пассажиров и грузов на этом корабле. Второй же… Камес посмотрел на него повнимательней и понял, что не ошибся. Надменное выражение на его мясистом, гладко выбритом по кеметийской моде лице и горделивая осанка, на которую ничуть не влияли маленький рост этого человека и его весьма объемистый живот, выпиравший сквозь многочисленные складки дорогого хитона, сразу выдавали в нем евпатрида, с рождения привыкшего повелевать. А его взгляд, в котором читались острый ум прирожденного стратега и хитрость, достойная Автолика, заставил Камеса подумать, что это, возможно, самый опасный противник из всех, встреченных им когда-либо.

— Добро пожаловать на мой корабль, — низко, но с достоинством поклонившись, на чистейшем кеми, которому позавидовали бы образованнейшие жрецы из Хет-Бенбена в Инну, сказал коротышка, подтверждая выводы наварха. — Я Мидактрис Алоад, проксен мудрейшего и милостивийшего миноса Бромия Бротолойгоса, да правит он миллион лет.

Камес поклонился в ответ, скрестив руки перед грудью. Однако Ипувер и гетериарх гептеры не шелохнулись, сверля друг друга пристальными взглядами: пока не был ясен статус гостей, ни тот, ни другой расслабляться не собирались. Не обращая на них внимания, Мидактрис сделал приглашающий жест и учтиво произнес:

— Прошу вас разделить со мной скромную трапезу, ниспосланную мне богами, дабы могли мы в покое и уюте обсудить дела, нас интересующие.

И, величаво развернувшись, в развалку двинулся впереди них, показывая дорогу.

Он привел их к большому дому, воздвигнутого из досок прямо на палубе гептеры возле ее мачты. Откинув тяжелый фессалийский ковер, заменявший двери, Мидактрис посторонился, пропуская гостей вперед. Ипувер, все еще не избавившийся от своих подозрений, с сомнением воззрился в открывшийся проем, словно ожидал, что в любую секунду на него оттуда бросится леопард. Камес, сам чувствовавший себя не в своей тарелке, сделал келевсту знак остаться на страже, и только заметив ответный кивок, прошел внутрь. Мидактрис, все прекрасно понявший, не подал, однако, и вида, с бесстрастным выражением на своем лоснящемся холеном лице последовав за навархом. Гетериарха, как заметил Камес, внутрь тоже не пригласили, то ли сочтя его недостойным столь высокого общества, то ли не доверяя пришельцам в не меньшей степени, чем они — им. И это обстоятельство странным образом успокоило наварха, придав ему уверенности. Ведь если ему не доверяли, значит, боялись и, значит, не были так убеждены в собственных силах, как хотели показать. С удобством расположившись на лежаке, стоявшем у невысокого столика красного дерева, инкрустированного слоновой костью и золотом, Камес уже без всякого напряжения улыбнулся хозяину, начиная получать даже некоторое удовольствие от происходящего. Улыбнувшись в ответ, проксен хлопнул в ладоши, давая знак рабам подавать обед, и, опустившись на лежак напротив, с нескрываемым интересом посмотрел на роме.

— Так чем же моя скромная персона может быть полезна достойным сынам могучего Кемета?

Камес вздохнул. Еще на палубе, бросив на Мидактриса первый взгляд, он понял, что вытянуть из подобного человека нужные сведения, ничего не предложив взамен, он сможет только калеными щипцами палача, да и это не дало бы полной уверенности. Так что у него оставался единственный способ — рассказать всю правду, ничего не утаивая. И наварх, решившись, начал рассказывать, стараясь не думать о том, чем ему грозила такая откровенность, если он все-таки ошибся.

Проксен оказался идеальным слушателем. Он ни разу не перебил Камеса, лишь бросал необходимые реплики в нужных местах, чтобы подбодрить оратора и побудить его не останавливаться. И Камес замолчал, лишь выложив все, что имел в своем запасе, чувствуя себя, как вычерпанный до дна пифос.

— Что ж, наварх, — задумчиво произнес Мидактрис и не глядя протянул свой опустевший ритон рабу, безмолвно стоявшему за его спиной с канфаром наготове. Отхлебнув густого и терпкого прамнейского вина, проксен не спеша покатал его на языке, жмурясь от удовольствия, как сытый храмовый кот. Камес не торопил его, догадываясь, что тот сейчас тщательно обдумывает полученную информацию, и с бесстрастным, почти равнодушным выражением лица потянулся за своей чашей. Прамнейское красное действительно оказалось весьма отменным и стоило того, чтобы уделить ему максимум внимания. Чем наварх и занялся, не показывая, насколько гнетет его возникшая пауза.

— Что ж, — повторил, наконец, проксен, со стуком опуская ритон на стол. — Ты был со мной откровенен, Камес, сын Нармера, и я отвечу тебе тем же. Хотя должен признать, в последние годы, особенно после разгрома «народов моря», отношения между нашими царствами оставляют желать лучшего. Слишком уж независимым почувствовал себя твой Кемет, забыв о своих корнях, слишком большие претензии стал он предъявлять на Море Средь Земель, что являлось безраздельной вотчиной Крита испокон веков. А посему многие у нас могут решить, что гибель твоего флота стала закономерной карой богов Кемету за гордыню и спесь, и немало горячих голов захотят закрепить достигнутое не ими.

— Мы готовы к этому, — играя желваками, мрачно процедил Камес.

— Я знаю, — спокойно кивнул Мидактрис, вновь подымая ритон. — Как, впрочем, знаю и то, что Крит, увы, перестал уже быть той силой, перед которой трепетали все народы от долины Бетиса на западе до Благодатного Полумесяца на востоке, от Понта Эвксинского на севере до царства Куш на юге. Наступает новая эпоха, и нам в ней, боюсь, может и не найтись места.

Проксен сделал большой глоток, словно в кубке у него была обычная вода, и Камес с удивлением заметил, что пальцы у Мидактриса немного дрожат.

— Вот так нынче обстоят дела, наварх, — вздохнул тот, и на мгновение его маска искушенного политика и дипломата дала трещину, открыв взору Камеса обыкновенного немолодого человека, уставшего от груза бесконечных забот и непомерной ответственности. Однако Мидактрис тут же взял себя в руки, и привычная вежливая улыбка вновь вернулась на его лицо, смывая следы предательской слабости.

Камес, почуявший, что за этой внезапной сменой настроения скрывается нечто очень важное, насторожился, как гончая, взявшая след добычи.

— Я вижу, неприятности переступили порог не только моего дома, — проникновенно сказал он, чуть подавшись вперед. Мидактрис бросил на него быстрый взгляд, в котором наварху почудился странный и не вполне уместный веселый блеск, и вяло махнул рукой.

— Таково уж их свойство: являться сразу во множестве мест одновременно, и не имеет значения, хижина ли это бедняка-геомора или дворец сиятельного миноса. Даже боги, как говорят, не в силах избежать встречи с этими посланцами Ананке — неотвратимости.

— Ариадна? — пронзенный внезапной догадкой, спросил Камес, широко распахнув глаза. Проксен печально кивнул, и на этот раз в нем не было и намека на игру.

— Мрачная тень Левкады затмила ей дневной свет, и манящий аромат асфодела уже коснулся ее ноздрей. Три дня назад, когда наступило некоторое облегчение, она приказала привезти к ней ее сестру Федру — проститься. Хотя я сомневаюсь, что архонт-эпоним Афин Тезей, муж Федры, примет это приглашение после того, как бросил Ариадну на Наксосе спящей, предпочтя ей ее младшую сестру.

— А как на это смотрит ваш минос?

— Бромий? — уточнил Мидактрис и почесал себе бровь в явном затруднении. — Видишь ли, по нашим законам только мужчина может быть миносом, а Ариадна, как ты понимаешь, этому требованию немного не соответствует. Однако после предательства Тезея она так и не вышла замуж, и трон Крита остался свободен. Чтобы избежать кривотолков, жрецы и придумали эту хитрость, тем более, что Ариадна в каком-то смысле все же обручилась с Дионисом, находя утешение в вине. К сожалению, этот «брак» не дал царице главного — наследников, и страшно представить, что начнется на Крите после ее смерти. А я, подчиняясь высочайшему повелению, вынужден покинуть родину в столь тяжелый и важный для нее час!

— Да, это трудно, — сочувственно вздохнул Камес. Мидактрис раздраженно дернул щекой.

— Не в этом дело. Грядет смена власти, а в такой момент только ленивый не попытается урвать себе кусок пожирнее. Да и подсидеть неугодного тоже. А чем дальше от трона ты окажешься в это время, тем больше вероятность, что там ты и останешься. Если, конечно, не случится чего-нибудь похуже опалы.

Камес, сам царедворец, прекрасно осознавал значение интриг и таящуюся в них угрозу. Однако он счел нужным заметить:

— У меня сложилось впечатление, что у такого дальновидного и осторожного человека, как ты, врагов быть просто не должно. Неужели я ошибся?

— Невозможно прожить жизнь, не наступив на чью-нибудь мозоль, особенно если ты находишься наверху. К сожалению, есть много людей, которых весьма порадовало бы мое падение, и еще больше таких, кто заботливо подтолкнул бы меня для этого в спину. Теперь, когда меня нет в Фесте, они получили полную свободу действий, и что меня ждет по возвращении, ведают только боги.

— Возможно, ты успеешь вернуться прежде, чем случится непоправимое, — попытался утешить его наварх.

— На это я не поставил бы и лепты, — вздохнул Мидактрис.

— Неужели Ариадна так плоха?

— Главный жрец не покидает ее покоев, днюя и ночуя у ее одра, а в приделе для слуг пятьдесят теоров в голубых гиматиях ожидают того часа, когда душа Ариадны отправится в дальний путь без возврата по ледяным водам Ахерона, чтобы оповестить всех этеокритян о кончине их повелительницы. И я не уверен, что этого еще не произошло.

— Кто же представляет сейчас власть на Кефтиу?

— За порядком следит хилиарх Иапиг, хотя удается ему это с большим трудом. Слишком уж много претендентов на трон Быка съехалось сейчас в Фест, и все они грызутся между собой, как свора голодных псов, почуявших запах крови. Едва ли не каждый второй из гипархов и каждый третий из родовых евпатридов уже успел объявить себя диадохом, похваляясь своим кровным родством с отцом Ариадны миносом Ахелоем, павшим в неравной схватке с войском царя сикулов на Тринакрии, где укрылся нечестивец Дедал. А один — представь себе! — во всеуслышанье заявил, что он — сын самого Минотавра, а значит, прямой внук Ахелоя. Парень, как видно, полный идиот, иначе бы знал, что Ахелой не имел ни малейшего отношения к рождению этого букефала. И словно всего этого не достаточно, на Крит со всех концов, как стая стервятников на падаль, слетелись эпископы: и из Стронгеле, давно пытающегося подмять под себя всю минойскую державу, и из Карии, точащей зубы на наши морские владения, и из Кемета, кстати, тоже.

Сердце Камеса ёкнуло.

— Из Кемета? — переспросил он внезапно охрипшим голосом. — А кто?

— Ты его наверняка знаешь, — небрежно махнул рукой Мидактрис. — Он из хабирру, хотя и занимает пост первого полемарха в войске вашего пер-оа. Его имя…

— Месу, — выдохнул наварх, чувствуя, как губы его сами собой растягиваются в счастливой улыбке. О такой удаче он не смел даже мечтать, после всего с ним случившегося разуверившись в благосклонности к нему богов. Месу, полемарх корпуса Птаха кеметийской армии и первый помощник — джати — самого пер-оа Мернептаха, был как никто другой осведомлен обо всем происходящем в Та-Кемете, и заручиться его поддержкой означало для Камеса отсрочку неминуемого смертного приговора, а при благоприятном стечении обстоятельств и полную его отмену. И то, что этот человек, своим умом и храбростью заслуживший безграничное доверие пер-оа и сумевший из простого раба стать вторым лицом в государстве, оказался в нужное время в нужном месте, было знаком Камесу, что Небо к нему все-таки не равнодушно. И наварх, не переставая улыбаться, низко поклонился наблюдавшему за ним Мидактрису, благодаря за добрые вести. И снова в устремленных на него глазах проксена кеметийцу померещились искорки веселья, словно тот, ведя разговор, заранее знал о его результате и теперь получал искреннее удовольствие от того, что не ошибся в своих расчетах.

— Да благословят тебя боги за щедрое угощение и приятную беседу, — еще раз поклонился Камес, вставая.

— Пустое. Я рад, что смог хоть чем-то быть тебе полезен, несмотря на мои весьма скудные силы и разум, — кивнул в ответ Мидактрис и тоже встал, взмахом руки отвергнув помощь бросившегося к нему раба. Откинув ковер, они вышли на палубу, где их ждали гетериарх гептеры и келевст. Эти двое явно тоже не теряли времени даром: наметанный глаз наварха сразу заметил не слишком тщательно укрытый за мачтой канфар, а в поднятых руках Ипувера его сюринкс, из которого келевст мог извлекать не только пронзительный свист, не дававший гребцам сбиться с ритма в любую бурю, но и нежные, трогающие за душу и сердце мелодии. Отзвуки одной из них, как показалось Камесу, все еще плавали в воздухе, постепенно тая в туманной дали. Однако сейчас, когда на них смотрели их начальники, гетериарх с келевстом мгновенно восстановили разделявшую их дистанцию, меряя друг друга пристальными, полными подозрений взглядами.

— Нам пора, — сказал Ипуверу Камес и, повернувшись к Мидактрису, с чистым сердцем протянул ему раскрытую ладонь. — Удачи тебе, и пусть боги хранят тебя и твой корабль на вашем пути.

— И тебе удачи, наварх, — ответил проксен, без тени сомнений приняв предложенную руку. — Она тебе сейчас просто необходима. Как воздух.

И Камес был с ним в этом полностью согласен.

… — Как все прошло? — нетерпеливо спросил у него Герех, едва ноги наварха коснулись палубы триаконтеры.

— Замечательно, — сказал, почти не покривив душой, Камес, следя за тем, как гептера, подобрав канат, с тяжеловесной грацией отчалила от борта их корабля и устремилась в открытое море, постепенно набирая скорость.

— Ты узнал, что хотел? — не отставал геквет, истомившийся от долгого ожидания, и теперь буквально сгоравший от любопытства. Не выдержав, наварх легко, от души рассмеялся и что было сил хлопнул удивленно моргнувшего нумидийца по плечу.

Конец ознакомительного фрагмента.