Осенний жираф

Семен Ханин

Присмотритесь к падающим каплям: разве вы не видите в них мою любовь – мою гордую птицу, которая танцует в обнимку с дождем?Разве ваше сердце не вторит моему, требуя дальше и дальше продолжать этот танец небес?

Глупая шутка

Пошутил неудачно себе на беду,

Вмиг утратив порядочный имидж.

Вот сижу и скучаю, и даже не жду,

Что в прихожей пальтишко ты снимешь…

Сергей Марусенко

Как я чуть было не испортил себе жизнь? Это было нетрудно. Я сглупил. Захотелось какого-то разнообразия. Не знаю, кто первый начал говорить об успехе в нашей компании друзей (мы семьями собираемся уже лет пятнадцать), а я возьми и скажи: «Друзья, не поверите, но мне повезло! Послал я, стало быть, свою анкету в головной офис нашей компании в США еще полгода назад, и вот вчера пришел ответ. Меня и всю мою семью приглашают на работу в Штаты. Дом сразу в Майами дают, машину приличную, ну, и зарплата — 50 тысяч зеленых в месяц, в целом средняя по их меркам. За полгода я должен свернуть все дела и перебраться. Так что, друзья мои, вас всех мне будет скоро сильно не хватать». И настолько серьезным, спокойным, деловым тоном я это произнес, что никто даже не усомнился. Мастерски получилось.

Налетели друзья гурьбой, поздравляют, тост за тостом за меня пьют. «Какое там „повезло“? — говорят. — Молодец ты просто! Специалист классный, вот и оценили по достоинству».

Ну, через некоторое время мы по интересам разбрелись: мужики, значит, в одной стороне, а девки — в другой. О чем там девки шептались, не знаю, а мы с мужиками серьезный разговор (после выпитого) ведем. Какую машину стоит от фирмы в США требовать, и что еще фирма мне должна, раз такой классный специалист к ним почти задаром идет. Больше всех злился Петрович, исходил слюной не на шутку. Он грамотно объяснил свою позицию: что такого специалиста, как я, в Америке днем с огнем не сыщешь, и меньше, чем за 100 тысяч в месяц, соглашаться, как минимум, глупо. Да и потом, дескать, позорим себя, свой народ, цены себе не знаем. Вот уезжает девушка туда, королева красоты. Могла бы добиться всего — Голливуд, миллиардеры, бриллианты, а становится дешевой шлюхой и заканчивает на помойке!

Чего не скажешь в запале разговора! Я вроде бы собирался сказать, что пошутил, что, мол, шутка это все, и письма я никуда не писал, но после такого меня как что-то толкнуло изнутри. «Ты что ж, Петрович, — говорю, — меня со шлюхой сравниваешь? Да и штаб-квартире в США тоже какая-то выгода должна быть, если меня и мою семью к себе перетаскивать, гражданства мне добиваться. И ведь это только старт, начальные условия. Дальше, лет через десять, я о-го-го как вырасти могу!» Петрович молча выслушал и, махнув еще рюмку, сказал что-то о Родине и о тех, кто ею торгует. Затем забрал свою супругу Лиду и молча вышел в коридор, не попрощавшись. Хлопнула дверь.

Я расстроился, а мужики стали меня утешать насчет Петровича: дескать, не бери близко к сердцу — выпил человек, и на патриотизм его пробило. Но вечер Петрович нам подпортил, и разговор затих сам собой. Я забрал свою благоверную и, попрощавшись, вышел к машине.

Любимая сидела в машине, надувшись, всем видом демонстрируя свой гнев. Я, не выпуская руль, попробовал аккуратно поцеловать ее, но получил решительный отпор и мудрый совет о поведении водителя за рулем. А еще слезы и рассказ о том, как чувствует себя жена, узнавшая грандиозную новость не первой, а как-то случайно, на пьянке у друзей. И я тут, конечно, неправ во всем: и что не сказал и не посоветовался, когда писал письмо, не сказал, когда пришел ответ, и что если она надоела, то не хочет быть якорем на шее, а я, дескать, в Майами могу ехать сам, без меня как-то проживут.

Я сначала порывался сказать правду: что все шутка, розыгрыш, что не нужен я никому в США, никто никакого дома нам там не дает, но услышав о себе много нелестного, надулся в ответ. Вместо романтической ночи мы разлеглись по разным углам кровати и уснули в грустях. Моя шутка переставала нравиться мне самому.

С утра я ехал на работу без всякого настроения и с грустными думами. Мысли перескакивали то на Петровича, то на жену, я спорил с обоими и обижался на них все больше и больше. В офис я зашел вообще в гробовой тишине. Наверное, если бы все узнали, что именно я продал Землю марсианам, реакция была бы менее враждебной. Меня избегали, демонстративно не здоровались. Мой шеф превзошел даже мою жену, вызвав меня к себе в кабинет на диалог. С порога он сообщил мне:

1) приличные люди согласовывают с руководством любое общение с головным офисом, 2) о своем желании поменять место работы нужно сообщать заранее (а полгода до моего якобы отъезда — это не заранее?!), 3) лучше меня в фирме работает миллион специалистов, но они все скромнее и порядочнее (у нас всего работает пятнадцать человек, а по моей специальности — я и мой шеф:)), 4) незаменимых людей нет, есть вовремя не замененные.

Сообщать ему после столь «горячего» приема о розыгрыше мне расхотелось, и я молча написал заявление по собственному. Выходил из офиса в гробовом молчании. Молчал даже наш пожилой сторож Василий, коего я не раз подбадривал вкусным сэндвичем и денежкой до получки (то есть навечно). Выйдя на улицу, я ожидал увидеть бурю, гром и молнии, но солнце светило вовсю — мой апокалипсис обошел мир стороной. «Ну и славненько!» — подумал я и поехал домой, предварительно зарулив на рынок.

Я купил шампанское и ананас и был решительно настроен на исправление отношений с супругой. Душа рвалась к романтике, а тело — к любовным утехам. Но сказки не случилось и в этом вопросе тоже. По фильмам и рассказам друзей, жены прощают пропитую получку, измены и детей на стороне, предварительно закатив, конечно, грандиозный скандал. Но каково же было мое удивление, когда с порога я увидел распахнутые двери шкафов и записку на трюмо. Как я потом выяснил, все женины подруги начали ей звонить с самого утра, все больше убеждая ее, что у меня кто-то есть, и я нарочно публично оскорбил ее, сказав об отъезде не ей первой, а при всех. Более того, они догадываются, с кем я изменяю, но расскажут ей только при встрече. Ее жалели, жалость была нестерпима, поэтому квартиру я застал пустой.

Я набрал было пару друзей, с кем вчера осуждал Петровича, но кто-то не брал трубку, а кто-то был очень занят и обещал перезвонить. Шампанское выпил сам, добротно закусив его ананасом. Попробовал уснуть, но сон не шел, и решительно хотелось найти веревку и мыло. «Сам дурак, и шутки дурацкие!» — думал я с горечью. Провел вечер и ночь в квартире один, ни звонка.

Утром, как побитая собака, я поплелся на работу. Недоумение на лицах сотрудников было таким, что проступало, казалось, буквами. Шеф принял. Похоже, также чисто из любопытства, чтобы потом не мучиться вопросом, с чем я приходил.

«Я мудак», — начал я с порога. Начало, видимо, его заинтересовало. Дальше я, не останавливаясь, рассказал о своем глупом розыгрыше и горько поплакался за свой неуместный юмор. Шеф ржал от души, заливаясь и хохоча так, будто тысяча чертей щекотала ему пятки. Особенно он смеялся над Петровичем, принявшим мой успех так близко к сердцу и переживавшим за судьбы наших красавиц в Штатах. Затем он достал бутылку виски, и мы напились с ним до поросячьего визга.

Пьяного вдрызг меня из офиса забирала уже благоверная, уж не знаю как прослышавшая о моем рассказе и простившая меня, как Папа Иоанн Павел II простил Мехмета Али Агджи (своего несостоявшегося убийцу). Наутро меня ждали ананас и шампанское, а также утро любви, какой не было у нас со времен медового месяца. Шеф сам позвонил мне и, вдоволь насмеявшись над Петровичем и его непринятием моего мнимого успеха, милостиво подарил мне неделю отпуска для налаживания супружеских отношений. Мое заявление по собственному он порвал еще вчера, после первой распитой бутылки виски.

Вскоре позвонили друзья и, коротко извинившись за вчерашнюю занятость, объяснявшуюся, естественно, очень важными делами, тоже смеялись над Петровичем. Мне наговорили столько комплиментов, будто у меня день рождения, причем столетний юбилей. Меня хвалили наперебой, говорили, что стоило таки написать письмо в США, что такого специалиста, как я, оторвут с руками и ногами, что я прекрасный друг и человек.

Вечером, даже как-то без приглашения, пришли все друзья и Петрович. Он двинул речь за меня — за человека, выбравшего Родину вместо иллюзорных огней Запада. Все кричали «Ура!» и были счастливы.

Как я живу теперь? Прекрасно, скажу я вам. Живу в целом так же, как и до шутки, только ценю все гораздо больше. И друзей, и жену, и даже шефа-зануду, приклеившего мне после этих событий прозвище «Джек Восьмеркин — американец» (фильм Евгения Татарского по одноименной повести Николая Смирнова). Конечно, иногда меня тянет налево. В смысле, я так и не могу понять причину, вызвавшую такую обстоятельную обструкцию.

Рассуждая сам с собой, я не могу сложить все кубики в единый пазл. Почему мы спокойно, как само собой разумеющееся, принимаем новость о незнакомом олигархе, ставшем богаче на миллиард? Не то что мы за него рады, но в целом он не вызывает у нас раздражения. По крайне мере, такого сильного и устойчивого. А что мои мифические 50 тысяч в месяц по сравнению с его миллиардом? Ответ в голову не лезет, как ни крути ею во все стороны. Однако в итоге я рад повторившемуся медовому месяцу, свежим отношениям с любимой и друзьями. Шеф повысил мне немножко зарплату, и я, естественно, искренне поблагодарив его, благоразумно промолчал об этом. Зачем сердить коллег и друзей? Мне ведь так тяжело без них, в квартире с пустыми шкафами и наглухо молчащим телефоном, одному с шампанским и ананасом!

Да, чуть не забыл главное. Я таки написал письмо в нашу штаб-квартиру в США и предложил свои услуги. Если придет отказ, молча сожгу его и продолжу жить своей счастливой жизнью. А если фирма заберет — уеду ко всем чертям. Заполняя анкету для фирмы, в графе «Семейное положение» я поставил single (холост). Подумав, в скобочках дописал по-русски фразу из анекдота: «В баню больше не хожу, и друзей у меня нет».