Божьи дела

Семен Злотников, 2012

Библейское предание о жертвоприношении Исаака – одно из самых драматичных в мировой истории. Равное по трагизму мифам об изгнания людей из Райского Сада или убийства Каином брата Авеля. Сюжет, занимавший умы великих философов, музыкантов и живописцев. Действие романа «Божьи дела» происходит в наши дни, на территории Москвы. Вот только проблема выбора у главного героя – все та же, что у Авраама…

5

Поутру, едва пробудившись, я обнаружил возле себя Машеньку — на разворошенной постели.

«Вот так фокус, а где же она?» — удивился я и едва удержался, чтобы не побежать искать по комнатам.

Возможно, мелькнуло в мозгу, она где-то тут притаилась…

Затем я покосился на Машеньку и живо представил, как она застукала нас спящими и что с соперницей сотворила (о, я страшился предположить, что бы могла из ревности вытворить моя суженая!).

Целых тридцать два года мы были счастливы в браке и бесконечно доверяли друг другу.

Правда, бывало, она иногда (без причины как будто) мрачнела и делалась молчаливой; или вдруг начинала рыдать и сумбурно жаловалась на страх потерять меня и сына…

Я ее успокаивал, как мог, и даже клялся, что в нашей семье такое невозможно, и она тоже жалась ко мне, и тоже меня заверяла в вечной любви (но при этом еще и грозила кому-то всеми муками ада!).

Как будто что-то предчувствовала…

Признаюсь, я содрогнулся при мысли, что Машенька стала свидетелем моего предательства.

Что я отвечу, подумалось мне, когда она проснется и поинтересуется?..

И как я буду смотреть ей в глаза?..

В самом деле, действительно, я решительно не понимал, как со мною такое произошло!..

Машенька между тем безмятежно и сладко посапывала на моем плече.

Но однако подумал, что попросту зря бью тревогу и ни о чем таком она не догадывается…

Возможно, подумал с надеждой, такого, чего-то такого — и не произошло…

А если все-таки допустить, что произошло, то мне всего лишь приснилось?..

«Не было, не было, не было! — возликовал я, боясь пошелохнуться, дабы не потревожить покой дорогого мне существа. — Ничего-то, оказывается, не было!» — радовался я, как школьник, обманувший учительницу.

Я не мог сдержать слез и только благодарил судьбу.

«Господи, — повторял я про себя с великим облегчением, — уж пугай, если хочется, только не наказывай!»

Митя, кстати, не обнаружив нас в спальне, прибежал в кабинет и с ходу полез к нам под одеяло.

Наш малыш категорически отказывался взрослеть: в свои восемь лет он еще плохо говорил, нещадно коверкал слова, писался в кроватку, по ночам прибегал к нам в постель и жался продрогшим воробышком то к Машеньке, то ко мне.

Никакие увещевания, вроде: «Митя, ты уже большой мальчик!», или даже запреты: «Митя, нельзя!» — не работали, он только крепче обнимал нас и бормотал в полусне, как он нас крепко любит.

Он был очень привязан к нам с Машенькой!

Фактически, он больше ни с кем, кроме нас, не мог находиться; при встрече с детьми или со взрослыми он смертельно бледнел, запрокидывал голову и начинал задыхаться.

В три года врачи обнаружили у него редчайшую форму эпилепсии с пугающим названием «ego sum» (с языка древних латинян, буквально, «бесконечно одинокий»!).

Как мне объяснили, при этом заболевании для индивида видеть себе подобных, тем более находиться с ними поблизости — пытка, по силе сравнимая с истязанием каленым железом.

Можно представить, как я испугался и пал духом!

Однако я взял себя в руки, полез в дореволюционную медицинскую энциклопедию и обнаружил, что этой болезнью страдали божественный пророк Моисей, великий философ Сократ, непревзойденный воин Александр Македонский и многие другие, менее известные в истории личности.

Соседство в ряду великих и знаменитых утешало только слегка…

По понятным причинам наш сын школу не посещал, учителя приходили к нам на дом, друзей и подруг у него не было — разве мы с Машенькой…

— Митя, сынок, ты мне грудь отдавил! — засмеялась счастливым смехом Машенька.

— Я испугался! — объявил Митя (в отличие от меня, сколько я себя помню маленьким, он своих страхов совсем не стеснялся).

— Да кто же тебя напугал? — воскликнула Машенька, тормоша его и пощипывая.

— Папа, приснилось, нас бросил! — залившись слезами, пожаловался Митя.

— Что? — удивился я.

— Что-что? — почти в тон со мной переспросила Машенька.

Я обнял моего малыша и крепко прижал к груди.

— Никогда тебя не брошу… — пробормотал я, напуганный его странным сном. — Никогда, никогда…

— Да папа нас любит, сыночек, да папа не бросит… — тоже, лаская его и целуя, уговаривала Машенька.

— Очень… правда… люблю… — шептал я моему малышу, не зная, чего тут добавить.

Я только представил тот ужас, что вытерпел Митя во сне, — и слезы сами собой хлынули из глаз.

Я готов был поклясться ему, что скорее сгорю, нежели его оставлю.

Ах, мне бы ему рассказать, как сильно я его люблю — но слов не было, и я только бормотал: «Митенька… Митя… Митя…»