Евангелие от режиссёра

Себастьян Оз, 2020

Для меня, как историка, оказались весьма интересными многие выводы автора. Хотя автор и не впервые за последние два века рассмотрел Евангелие от Иоанна как принципиальный спор с остальными евангелистами, однако здесь мы встретим оригинальный подход, позволяющий реконструировать процесс его создания, опираясь лишь на известные церковные предания и евангельские тексты без ссылок на исторические исследования. Художественная форма произведения дает шанс и возможность читателям, не имеющим подготовки погрузиться в тему формирования Нового Завета, увидеть, как противостояние его авторов породило борьбу различных течений начального христианства, победа в которой осталась на стороне Четвертого Евангелия, являющегося до сих пор главным богословским текстом исторических церквей. Следуя за героями, вы окажетесь свидетелями евангельских событий, перипетий начальной церковной истории, и одновременно будете присутствовать при попытках непредставимого в древности научного и технологического прогресса человечества нынешней эпохи найти новую идею Бога. Иннокентий Павлов, церковный историк, член правления РБО, автор многочисленных монографий по раннему христианству, февраль 2020 года.

I

Решка

Компиляция из дневниковых записей и воспоминаний С. А.

«Всё, что я расскажу, началась несколько лет назад после звонка друга, моего однокурсника. Не обращайте внимания на стиль — у нас привычка, ещё с учёбы в МГУ, говорить иногда в рифму. Это помогало от похмелья лучше, чем огуречный рассол. Ну и веселее как-то. Так и прицепилась привычка в нашем круге, но теперь уже выветрилась. И это хорошо.

— Привет, Сергей. Ты мне очень нужен.

— Ни свет ни заря — поднимайте якоря. Я готов.

— Будь другом, встретимся у меня, завтра в 10. Помнишь адрес?»

Выйдя на балкон весенним утром следующего дня и вдохнув не успевший согреться холодный ночной воздух, Сергей Афанасьевич посмотрел вдаль и начал рефлекторно перебирать рифму:

Укрылось утро за кромкой леса,

Бельё тумана

С плеч великана

Мороз развесил

На стрелах крана.

Бельё…

— Марочка, моя рубашка ещё мокрая?!

Сергей Афанасьевич вспомнил, что договорился с Петром о встрече.

— Да успеешь ты, успеешь… Да, пожалуй, мокровата. Ну, одень свитер, как обычно. Велика важность. Ты же к Петюне собрался? Поцелуй его за меня… — Маргарита весело подмигнула.

— Петюне? Петюне?!.. Ах ты… Ах ты… ведьма… Заигрываешь с моими друзьями?

— Ревнуешь? Накажи! Зайчик ты мой пушистый, — Маргарита схватила мужа за плечи недалеко от шеи и затрясла, как обычно играют с кошками. Она любила котов, но после смерти Барсика котёнка не взяли из-за аллергии мужа.

— Наказать? Ты хочешь увидеть моё мужское звериное начало? Нет уж. Жди от меня… эпиграммы, что ли. Они ведь прилипают и не забываются. Сама себе будешь потом напевать. Помнишь, Настю из агитбригады ведьмой прозвали? И ведь прилипло к ней: Настя-ведьмочка. Она блудливая была, эта Настенька, и любила в основном студентиков-арабов, негритят. Наших не баловала. Так вот, эта песенка о ней была — я её тогда сочинил. Сейчас, сейчас, как же там…

Сергей Афанасьевич помурлыкал, помурлыкал и пропел:

Возвращаясь поутру

В маленькую конуру,

Ведьма часто приносила

Сувениры из могилы:

Череп, кости, башмаки,

Иногда часы, браслеты,

Дорогие сигареты,

А однажды притащила

Иностранца из Манилы.

Ночью, бедный, так кряхтел,

что сбежали все соседи,

Даже чёрт не утерпел.

И теперь она одна

Сидит томно у окна.

— Это не про меня. Я другая.

— Все вы похожи. Ладно, отложу свою месть — но ты трепещи. Нет ничего больнее слова.

Сергей Афанасьевич полностью доверял Маргарите, а показной ревностью поддерживал её своеобразную игру. Она же постоянно проверяла на нём свою женскую привлекательность.

— А может, ну его? Не идти никуда… А, Марочка?

— Иногда великие дела начинаются с похода в уборную. Брось монетку. Пусть выпадет решка.

Выйдя из метро, Сергей Афанасьевич направился к огромному серому зданию, напоминающему скалу и запомнившемуся ему ещё с детства своей мрачной сосредоточенностью. Дверь едва поддалась.

— Мне на второй. То есть в 205-й.

— Ваша фамилия? Так, Ваш паспорт. Вот пропуск — не забудьте поставить время выхода.

Специфический министерский запах въелся в стены.

— К Петру Афанасьевичу можно?

— Присядьте. Одну минуту, я узнаю… Да, проходите.

— О-о, сколько лет? Да ты прям атлет!

— Это всё лыжи. Да зимы уже нет.

— Ну, давай к делу. Меня, так сказать, не по профилю привлекли: разговор зашёл… там, — показывает пальцем на потолок. — В общем, вспомнили, что я по молодёжи был когда-то. Нужен креативный, очень талантливый и модный в их среде — вроде тебя. Хотя… мы не молоды уже. Время летит, да… Короче, лови момент.

— Да я готов. О чём снимать?

— Про бога.

— Вообще? Или про какого-то конкретно?

— Ну ясно — про Христа. Завтра в Переделкино на подворье в 11.30. Не забудь «Отче наш» прочитать на ночь. Его Святейшество благословит на важное дело и даст все цэ-у.

— Постой, постой, э-та, по-стой… Я же… некрещёный, я агностик, ё-маё, — Сергей Афанасьевич от неожиданности смутился и залепетал, как уличный мальчишка.

— Сергей, не ёрзай на стуле, если уже сел. Всё решено и назад хода нет. Святейшему ангелы уже нашептали в уши. Все подписались, тебе мелочь осталась — всё снять, продумать там… ну, ты знаешь. Это твоё.

— Погоди, Афанасич. Ты что, не знаешь? Я же…эта. Как сказать? Из жидов мы. Еврей то есть я.

— Да ладно, не кривляйся. Ты же наш. Сергей Арт… Как ты? Артемьевич или Артамонович?

— Афанасьевич. Батя у меня — Афанасий Борисович, как у тебя. А дед — Борис Моисеевич. В те времена… Сам знаешь…

— Ну даёшь! Я думал, ты наш. Ишь, как спрятался! Ну, не важно. Теперь будешь крещёным — после благословения Его Святейшества, так сказать. От преизбытка этой, то есть — благодати. Стяжаешь, так сказать. Короче, друг мой. Я тебя жду там, перед въездом. Не опаздывай — чревато. Мне пора. Всё, пока, пока.