Иняз. Книга вторая

Светлана Серова

Книга является продолжением романа «Поворот», однако ее можно прочесть как совершенно независимое произведение. С шокирующей откровенностью героиня переосмысливает свою жизнь, мысленно погружаясь из настоящего времени в 90-е, а потом и в 80-е, правдиво рисуя студенческую жизнь элитной молодежи Москвы.

Глава 7

Самолёт сел в Шарль-де-Голле¹⁴. Это была запланированная посадка ввиду отсутствия прямого авиасообщения между Москвой и Корсикой, и мне предстояло пересесть на другой борт. На моё счастье, Георгий Амиранович, очевидно, не летел дальше, поскольку я увидела его энергичную фигуру, быстро направляющуюся к выходу. Он даже не махнул мне рукой на прощание, что, в принципе, было в его стиле поведения: налетел, как вихрь, и также умчался. Меня это не удивило и нисколько не покоробило. Во-первых, он, безусловно, спешил на какую-то важную встречу; и, будучи мужчиной, «первым делом, первым делом самолёты…», ставил свои дела превыше всего. Во-вторых, во время полёта я не удосужилась с ним пообщаться, сославшись на мнимую головную боль. Этот факт его эго не могло вместить ни при каких обстоятельствах. Правда, глядя ему вслед, я всё-таки инстинктивно потянулась за зеркальцем, чтобы убедиться, не нанёс ли перелёт серьёзного ущерба моей причёске, но поленилась сделать это. В сущности, я осталась глубоко безразличной к его появлению. Кое-какие факты о его нынешней жизни чисто случайно я узнавала из прессы, а остальное мне было, в принципе, уже и не интересно. Более того, я искренне обрадовалась, что смогу в одиночку насладиться мыслью, что я опять в Париже.

В этом городе я бывала столько раз, что уже, наверное, и не счесть; но каждый раз, прилетая в Париж, я испытываю благоговейный трепет, волнение и полудетский восторг. Возможно, это лишь особенность моего восприятия в силу огромного числа личных и личностных причин; но как бы то ни было, никто не в силах разубедить меня в магии этого грандиозного города. Я словно мгновенно облекаюсь в невидимую ауру французского изящества и шика; у меня возникает ощущение, что меняется даже моя походка, и я начинаю не идти, а парить над его мостовыми. И пусть говорят, что Париж уже совсем не тот в силу многих причин; я же смею утверждать, что Париж жив и будет жить той самой уникальностью, которая сделала его самым романтичным и загадочным городом на Земле; и я никогда не забуду свой первый визит в Иль-де-Франс¹⁵.

А произошло это так. На рубеже 80-х и 90-х моему мужу представился счастливый случай съездить в Париж в командировку. Время было сложное, и вырваться в деловую поездку за счёт организации, да ещё и за границу, как я уже рассказывала, считалось поистине небывалым везением. Более того, он умудрился выбить командировочные и для своей жены, то есть для меня. Это уже можно квалифицировать как нечто из ряда вон выходящее, но мы были недавно женаты; страсть била ключом, так сказать, или даже фонтанировала; к тому же я так умоляла его предпринять что-то, чтобы моя поездка осуществилась, что, наверное, никто бы не устоял перед таким натиском. В завершение всего, я ждала ребёнка и, будучи на шестом месяце беременности, как любая женщина, воспользовалась этим мощным аргументом: «O, не оставляй меня одну в таком состоянии», — и так далее и тому подобное. Словом, благодаря неправдоподобно благосклонному расположению судьбы мы оказались в Париже. Остановились мы не в гостинице, а на частной квартире, которую его организация в целях экономии средств сняла для небольшой группы командированных из четырёх человек и меня, соответственно. У нас с ним, разумеется, была отдельная комната в этой квартире. Сейчас подобные условия кому-то покажутся неудобными, а возможно, даже унизительными; но мы были непритязательны и искренне радовались предоставленной возможности, а в запасе у нас имелось целых пять дней! Однако по приезде все мужчины тут же разъехались по делам, и я в одиночестве отправилась на свою первую в жизни прогулку по весеннему Парижу.

Я вдохнула его воздух! День был облачный и несколько прохладный, но это нисколько не омрачало мою радость, практически ликование! Демисезонное тёмно-зелёное свободное пальтишко полностью скрывало моё интересное положение, которое в силу особенностей моей фигуры и некоторых ухищрений ещё не стало достоянием общественности. Изумрудного цвета с розоватыми бликами шарфик кружился от ветра над моей рыжей копной, в то время подстриженной под короткое каре, и, думается мне, я выглядела весьма органично на парижских улицах.

Энергия молодости стремительно вознесла меня на Монмартр¹⁶. При совершении восхождения у меня начала кружиться голова, но не от высоты или недомогания в силу моего щекотливого положения, а от полноты чувств, так сказать. Непередаваемое очарование старой Франции, за которой стекаются потоки туристов со всего мира, вскружило мне голову. Извилистые крошечные старинные улочки, изящные кафешки, очаровательные магазинчики с оригинальными вывесками — всё казалось таким милым и кукольным, как бы вовлекающим меня в какой-то вымышленный мир; и я начала утрачивать ощущение реальности настоящего.

В таком гипнотическом полуобморочном состоянии я набрела на Мулен де ла Галетт¹⁷. Белая арка, обильно обвитая сочным зелёным плющом; cлева от входа — стройная высоченная яблоня в нежно-розовых цветках и красующаяся справа на некотором возвышении мельница, которую словно выкрали из сказок Шарля Перро и водрузили на это место: вот такая фантастическо-реалистическая картина предстала перед моим затуманенным взором. В своём наряде, выдержанном в тех же тонах, что и увиденное мною зрелище, я невольно почувствовала себя актрисой, принимающей участие в театрализованном действе или кино, которое судьба-режиссёр поставила на фоне парижских декораций, да ещё и шепнула мне утром на ушко, какой костюм надеть, чтобы соответствовать. Перед входом в ресторан находилась небольшая терраса с несколькими столиками и перевёрнутыми стульями на них; клиенты здесь временно не обслуживались по причине неустойчивой весенней погоды. Кошелёк мой был тощ, и я совсем не представляла себе парижских цен, впрочем, догадывалась об их масштабе, и догадки эти тревожили меня. Решив, что на чашку кофе мне всё-таки должно хватить, я робко открыла дверь и шагнула внутрь. Ко мне тут же подскочил любезный мэтр, высокий худощавый мужчина с длинным тонким носом и резковатыми движениями рук, походивший на какую-то диковинную птицу. Почти при каждом слове он всплёскивал руками, точно взмахивал крыльями. Я попросила меню, и к приятному удивлению обнаружила, что смогу попробовать легендарный луковый суп (о чём давно мечтала!) и уже потом выпить чашечку кофе.

Мэтр проводил меня в зал. Мне посчастливилось занять свободный столик у самого окна, чтобы любоваться загадочным изгибом улицы, устремляющейся вверх, и нескончаемым потоком людей, с любопытством глазеющих по сторонам и делающих фото. Супчик мне пришёлся по душе, может, потому что я и мысли не допускала, что мне не понравится знаменитый французский луковый суп, ещё и приготовленный в самом Париже (!), а может, и по более прозаической причине: моя малышка нетерпеливо толкалась в животе, справедливо напоминая о том, что после длительной пешей прогулки пришло время обеда.

Я попросила кофе. Его подали на элегантном подносике под серебро в очаровательной чашечке с розочкой возле ручки. В розетке лежал комплимент от шефа — небольшой кусочек шоколадного тортика с земляничной прослойкой, который я проглотила в одно мгновение. Я посидела ещё некоторое время, наслаждаясь музыкой Шарля Азнавура, приглушённо звучащей в зале, и с любопытством наблюдая за несколькими парами за соседними столиками. Я разглядывала причёски женщин, их наряды, но самое главное, я вслушивалась во французскую речь, пытаясь понять всё до единого слова.

Расплатившись, я покинула заведение и пошла вверх по улице, устремляясь к площади Тертр, месту сосредоточения парижских художников, которые выставляют на продажу свои работы, главным образом, туристам. Я с интересом начала беседовать с художниками, испытывая огромное удовольствие от нашего взаимопонимания, ибо другое — в виде покупки картины — я себе позволить не могла по причине полного отсутствия денежных средств (я поглотила скромный обед, а он, в свою очередь, поглотил весь мой скромный капитал). Крохотная уютная площадь с редкими деревцами посередине, мольбертами, уже законченными картинами и снующими туда-сюда любопытными была окружена милыми ресторанчиками, посетители которых мне тут же напомнили оживших персонажей с полотен Ренуара. Всё словно свидетельствовало о постановочном характере происходящего. В это самое мгновение расщедрившаяся судьба преподнесла мне «вишенку на тортике». То ли она заскучала и начала позёвывать, слушая мои пространные дискурсы об искусстве, то ли ещё с утра запланировала этот режиссёрский ход, желая посмотреть, чем закончится мой первый день в Париже, не предвещавший никаких крутых поворотов. Из толпы вдруг выделился молодой художник в заляпанном краской пиджаке и быстро подошёл ко мне. Дело в том, что некоторые художники Монмартра используют такой ловкий маркетинговый приём с целью завлечения туристов, мол, вот он я — только что от мольберта! Но тогда я об этом даже не подозревала, и его вид восхитил меня.

— Не желаете ли взглянуть и на мои работы? — обратился он ко мне, видимо, уже заметив, как я бойко общаюсь то с одним, то с другим из его собратьев по цеху.

— С удовольствием! — тут же ответила я. — С большим удовольствием!

— Прошу вас, — он указал мне путь к своим картинам, размещённым внутри подрамников, прикреплённых к небольшому решетчатому стенду, стоящему в нескольких метрах от места нашей встречи.

Картины маслом в технике импрессионизма среднего и малого размеров изображали Париж в любое время года и суток. Так сказать, на любой вкус. Рассчитаны они, конечно, были на среднестатистического туриста, а не знатока искусства, но представляли собой весьма милые миниатюры, выполненные вполне добросовестно.

— Не желаете ли приобрести какую-либо из них?

— Конечно, желаю, но у меня украли кошелёк, — неожиданно для себя солгала я.

— Где? Здесь, на площади? — спросил художник с таким искренним изумлением, как будто в Париже не водятся карманные воришки.

— Если бы здесь, на площади, то я бы так громко звала на помощь, что об этом уже знала бы вся округа, а кто-то из художников набросал бы жанровую сценку «Переполох на Монмартре», — пошутила я, и мой новый знакомый тихо рассмеялся.

— Тогда я вам подарю ту, что вам понравится, — вдруг предложил он и добавил: — но при одном условии.

— Осуществимом? — заинтересовалась я.

— Вполне, — ответил художник. — Мы с вами погуляем по Парижу.

— А как же ваши картины? Здесь останутся? — недоумевала я не столько от внезапности предложения, сколько от его небрежного отношения к своим творениям.

— Я скажу товарищу, он приглядит, а если повезёт, то и продаст что-то. Он знает мои цены. Итак, вы согласны? Если да, выбирайте, — улыбнулся он.

За всё время нашего разговора художник даже не представился и не спросил меня, кто я такая, откуда и чем занимаюсь. Он не сделал этого и после, когда, из скромности выбрав самую крошечную миниатюру, прижимая её к груди, я побрела с ним по холмам Монмартра. Мы посетили знаменитейшую базилику Сакре-Кёр, величественный католический собор в римско-византийском стиле с поразившими меня витражами и масштабным мозаичным панно на синем фоне потолка купола, изображающем лучезарного Христа, который распростёр свои руки, как бы пытаясь обнять весь род людской. Мы постояли на высочайшей точке Парижа, любуясь панорамными видами города. Мы ещё долго гуляли. О чём мы говорили, даже не представившись друг другу? Об искусстве, о красоте Парижа, о его бессмертии, о весне, о французском кино и о любви, которая парила в воздухе этого волшебного города. Время пролетело незаметно, стали сгущаться сумерки, и мы оказались возле дома, где находилась наша служебная квартира. У подъезда мой спутник вдруг попросил меня пригласить его на чашечку кофе. Я искренне удивилась просьбе, потому что на протяжении прогулки ничто не предвещало такой поворот событий; по чистосердечию и неискушённости мне и в голову не приходило, что сама прогулка в его представлении являлась прелюдией к тому, что ожидал от меня мой незваный кавалер. Разумеется, я ответила отказом. Заметив оскорблённое и даже гневное выражение лица, мгновенно сменившее его ласковую улыбчивость, я в нескольких фразах выпалила ему всю правду о себе, в качестве доказательства распахнув полы своего пальто и продемонстрировав наличие пусть маленького, но уже обозначившегося животика. Он отреагировал резко и непредсказуемо. Хлёстко, со всей силы он дал мне пощёчину и начал быстро удаляться. Машинальным движением руки я хотела вернуть картину, что-то крикнула ему вслед, но он как-то передёрнул плечами, он практически убегал от меня, что-то выкрикивая на ходу.

Судьба-режиссёр, разогнав тоску и позабавившись на славу, удовлетворённо хлопнула в ладоши, одобрив мизансцену и выразительную игру актёров, и удалилась писать новые сценарии.

К счастью, никто из моего окружения не узнал о случившемся. Щека, правда, раскраснелась и горела, но я сказала мужу, что это аллергия на шоколадный торт. Картинку я припрятала в своих вещах, надеясь, что найду какое-то разумное объяснение её появлению в нашем доме.

На следующий день я отправилась в Лувр. Накрапывал дождик, но этот факт нисколько не отпугнул истинных ценителей искусства и просто любопытных, желающих поставить галочку в списке своих достижений, толпящихся у стеклянной пирамиды входа в музей. Я стойко простояла около трёх часов, с сочувствием наблюдая за американской семейной парой, стоявшей в очереди передо мной, и которую донимала своим поведением резвая тройка ребятишек. Все трое крепышей-мальчишек очень походили на маму, по всей вероятности, уроженку Латинской Америки: пышноволосые и кудрявые, с огромными маслинами-глазами и пухлыми губами. Старший, лет пяти, вёл себя более-менее сносно, но пара от силы трёхлетних двойняшек буквально сводила всю очередь с ума. Ожидающие посетители, как водится, медленно двигались змейкой между специальных ограждений; мальчишки стремились то пролезть, то проползти между ними. Родители увещевали их, как могли, те же в ответ то ревели, то ныли, то толкали друг друга. Я сомневалась в целесообразности визита в музей таких маленьких детей и сочувствовала в одинаковой мере и родителям, и малышам. Наконец, казавшаяся нескончаемой очередь как-то рассосалась, и я купила заветный билетик.

В Лувре я пробыла пять часов. И этого мало! Я покривлю душой, если скажу, что «Мона Лиза»¹⁸ произвела на меня неизгладимое впечатление, но Рафаэлевские¹⁹ Мадонны, безусловно, да! Я любовалась картинами и размышляла о предстоящих родах; о новом статусе матери, который ждал меня; о том, какая судьба выпадет моей дочери и ещё о многом-многом, что и радует, и одновременно тревожит беременную женщину.

Ничуть не менее восхитили меня и французские живописцы уже совсем других жанров, в особенности «Большая одалиска» Энгра²⁰ и «Либертэ» Делакруа²¹. Этот список можно продолжать до бесконечности, ибо сокровищница — она и есть Сокровищница, а сокровищ в Лувре не счесть.

На следующий день я отправилась в музей Орсе²² полюбоваться на своих любимых импрессионистов²³. Полюбовалась Ренуаром²⁴, который на свой манер представил образ материнства в лице своей супруги с сыном — сбитеньким младенцем без штанишек. Присела на кушетку перед «Голубыми лилиями» Моне²⁵. Не прошло и нескольких минут, как сон начал овладевать мной. Картина являла собой подобие иллюзионистского трюка с гипнотическим эффектом: казалось, что ты медленно погружаешься в воды этого пруда и начинаешь скользить по его поверхности вместе с другими лилиями и, наконец, перевоплощаешься и становишься одной из них, такой же зыбкой и нереальной, как и сама картина.

«Руанский собор»²⁶ его же кисти, вернее, соборы, просто потрясли меня. Вот он — шоколадный беж; а на полотне рядом — перламутровый белый, а следующий — уже изысканный нежный сиреневатый оттенок цвета перванш. Не в силах оторвать глаз от всего этого великолепия, я всё-таки заставила себя спуститься на нижний этаж, где меня ждали шедевры Ван Гога²⁷

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

14

Аэропорт Парижа Шарль-де-Голль, названный в честь французского президента (прим. автора).

15

Иль-де-Франс — Парижский регион, историческая область Франции (прим. автора).

16

Монмартр — название холма в северной части Парижа. Один из самых известных районов города. Привлекает туристов своими очаровательными романтичными улицами, знаменитыми кабаре и атмосферой непринуждённости и раскрепощённости. Место столичной богемы (прим. автора).

17

Мулен де ла Галетт — ресторан, названный в честь знаменитой мельницы Парижа, изображённой многими художниками. У ресторана имеется своя мельница, имеющая другое название (прим. автора).

18

«Мона Лиза» или «Джоконда» — одна из самых известных работ Леонардо да Винчи (прим. автора).

19

Рафаэль Санти — итальянский живописец эпохи Возрождения. В Лувре представлено несколько его шедевров с изображением Божьей матери с младенцем, среди которых настоящая жемчужина Лувра «Прекрасная садовница» (прим. автора).

20

«Большая одалиска» — известная картина французского художника Жана Огюста Доминика Энгра, идеализирующая красоту женского тела (прим. автора).

21

«Либертэ» — картина французского живописца Эжена Делакруа. Название картины перводится как «Свобода, ведущая народ». Полотно написано по горячим следам французской революции (прим. автора).

22

Музей Орсе — музей изобразительных искусств в Париже. Основу коллекции составляют полотна импрессионистов и постимпрессионистов (прим. автора).

23

Импрессионисты — художники — представители импрессионизма, течения в живописи, зародившегося во Франции на рубеже XIX—XX веков. Импрессионизм ставил художественную задачу запечатлеть какой-либо момент жизни во всей его подвижности и изменчивости (прим. автора).

24

Огюст Ренуар, французский художник, график и скульптор, представитель течения импрессионистов (прим. автора).

25

Клод Моне — знаменитый французский художник, один из основателей импрессионизма (прим. автора).

26

«Руанский собор» — знаменитая серия из тридцати картин Клода Моне, изображающая собор Богоматери в городе Руан в разное время года, дня и при разном освещении (прим. автора).

27

Винсент Ван Гог — нидерландский художник постимпрессионизма, оказавший огромное влияние на живопись XX века (прим. автора).