История в зеленых листьях

Светлана Нина, 2019

Главная героиня вторгается в загородный дом благополучной пары, спасшей ее от смерти. С каждым днем душного лета трое все больше погрязают в нарывающих девиациях и вытаскивают наружу тайники собственного сознания.

7

Мира помнила мучительность того путешествия. После него дом уже не был прежним. А навязчивое ощущение хода времени и его безвозвратности только обострилось вдали от привычной среды обитания.

Западная цивилизация так мечтает сбежать в тропики и негу от давящего севера, забыться вдали от суеты. Но в жизни нет рая. Земля — чистилище, совмещающее ужас и красоту на одной улице. И в хижине у моря свои беды. Побег — не искупление, а рубеж, несущий новые муки и новые вспышки благоденствия. Жизнь — борьба и работа, и Мира всё отчётливее осознавала необходимость сталкиваться с ней лбом и натыкаться на мнения узколобых. Чтобы неудовлетворённостью настоящим растормошить сок грёз.

Люди расходятся не потому, что что-то выгорело или иссякло. А потому, что понимают: нарушен какой-то непреложный баланс их удобства, в чём бы оно ни заключалось.

— Ты любишь нарушать правила, — сказал он ей у трапа самолёта, выкидывающего их обратно в монолитный массив сожалений и словно мстящего за что-то ветра. Мире хотелось лишь молчать, чтобы в неосознанном прерываемом сне добраться до собственного дивана и расплескаться по нему. — Тебя заводит мысль, что ты плохая девочка, что ты исключительная, раз можешь переступать через что-то. Но ты не плохая. Тебе просто скучно. Ты ищешь впечатлений, тянешь из людей их чувства и жизнь. И они это ощущают.

Мира не верила своим ушам. Ей никогда не было скучно с пятидневной рабочей неделей и кучей увлечений. Напротив, всё больше истово хотелось просто задёрнуть шторы и не вылезать наружу. Скука — признание, что в жизни нет ничего взамен. А её жизнь фонтанировала, хоть и не всегда приятным. Фонтанировала настолько, что своим переизбытком будто забивала её личность и мечты, не давая им пробиться.

— Ты сам всегда говорил про правила и смехотворность тех, кто их соблюдает.

— Значит, я ошибся. Не всё так однозначно. Ты сама любишь повторять это.

— Ты струсил, — догадалась она, не желая раскрывать глаза сама себе.

— Есть вещи важнее юношеской потребности идти наперекор всему.

— А если это не юношеская потребность, а стиль жизни? Свобода духа.

Мира почувствовала, как тяжело стало дышать. Она была убеждена, что он её друг, что они двое против всех, Сид и Нэнси, Исида и Осирис… Она ведь тоже способна оплакать, а затем воскресить силой своей самоотверженности. Отозваться на любовь — уже быть влюблённым. А он же тогда отозвался! Эта завораживающая рок-н-ролльная связь должна была родить нечто долгосрочное, непримиримое против остальных… То, о чём Мира столько мечтала, создавая себе воображаемых друзей в противовес тем, которым всегда чего-то недоставало, и со временем они растворялись где-то в пучине двадцать первого века. Тим так привлекал своей особостью, непохожестью на неё, дополняя её суждения оголтелым юмором и пропуская в закрытые для неё прежде миры. Но… должно быть, она зря возложила на него столько призрачных надежд.

«Меня заводит не мысль, что я плохая, а ты…» — жалобно думала Мира после тирады, пока он мрачно сидел у иллюминатора, под которым проплывали вырезанные лоскуты улиц и полей. Всклокоченный, статный. Постыло склонив голову, которая так часто запрокидывалась назад в приступе хохота. Он никогда не стеснялся. Над ним не властвовали законы общества. Он был свободен. Так казалось… Он что есть мочи кричал, обращался к случайным прохожим, танцевал на улицах, высмеивал религии… Мирослава обожала его за это.

То, что на миг показалось достижимым миражом, накрыло своей безвозвратностью. Осень запятнала деревья, вгрызлась в поникшие листья. Неизменное начало конца природы придавало дням эту острую прелесть.

Только она прикоснулась к Тиму — и он снова уплывал… Мира с пугающей отчётливостью помнила, что он говорил ещё, как предлагал ей раф, забирал сумки, сажал в метро… Она устала, бесконечно устала. Ей было всё равно, как и когда она доберётся до дома, проложенного через Неву. И доберётся ли вообще. Кристальный колющий свет сочащегося восхода тоскливо подчёркивал талую красоту города и неразличимые очертания пара вдали, где-то на границе фаз. А осколки нарождающегося солнца прятались в распластанного дракона, покрывающего Неву.

После ослепительного солнца юга, от которого болели глаза и плечи, босых прогулок по пляжу и тихих поцелуев под завораживающий шум невидимых, но опасных волн внизу, сурово шепчущих людям свою околдовывающую песню. После растворённого в воздухе счастья под застенчивое мерцание маяков, в ряд выстроившихся вдоль прибрежного городка. После задёрнутых штор в их номере и совместного обряда смывания пляжного песка. Под защитой дымки распластанных гор и бледно-зелёного купола сумерек в момент, когда море становится таким же серебряным, как нагретое небо с рассеивающимся по вершинам гор мягким закатом. Тотальная свобода и отсутствие дум о том, что будет, когда придётся возвращаться домой. Тим так же старательно обходил эту тему, как и сама Мира.