Затерянный исток

Светлана Нина, 2021

В начале времен в мифическом городе Умме власть удерживает прогрессивная царская чета, намереваясь передать трон своему сыну через женитьбу на декоративной наследнице династии. Но амбициозный военачальник Арвиум считает, что куда лучше подходит на роль выбираемого правителя. А могущественная жрица Лахама боится за тайные знания своего храма, которые могут исчезнуть в зарождающейся борьбе за власть.

9

Амина вошла в едва освещенный зал. Начиненность нотами и запахами опьянила ее молниеносно. С нарастающим зноем приходила изможденность, оттенение, желание скрыться в подземном мире вслед за доблестным царем — защитником.

По периметру святилища на коленях стояли незнакомые женщины, некоторые явно в ожидании материнства. Амина удивилась, потому что Лахама запрещала плотские утехи своим жрицам и с прохладцей относилась к замужним женщинам, а в немногочисленном сословии рожениц вовсе видела обслугу.

Лахама блистала в красной накидке из перьев и короне, обрамляющей ее волосы золотыми листьями.

— Боги даровали мне свою благодать… В день священного ритуала возрождения.

Собравшиеся женщины издали одобрительный гул. Лахама, недобро улыбаясь, пресекла их. Наркотический транс с вывернутыми внутрь тел глазами постепенно опутывал сборище.

— Мне было видение о крушении Уммы в огне. Это же предрекал наш возлюбленный провидец Хаверан.

Женщины безотрадно зашептались. Хаверан, эксцентричный старик в невообразимых свертках пестрой ткани, пользовался особенным почетом в Умме, хотя на памяти целого поколения ни одно из его громогласных пророчеств не оправдалось. Тем не менее при жизни провидца посетителей в его доме не убавлялось. Они несли ему подношения в надежде вылечиться, а он говорил им, хвори приключились с ними из-за одержимости злыми духами.

— В знак особого уважения к милости богов, одаривших меня, зачатый в день возрождения будет принесен в жертву ради процветания Уммы.

Женщины озарились расслабленными улыбками. Амина ненароком подумала, что подобное святотатство производится в этих стенах не в первый раз. Она догадывалась, что проводимые здесь культы не просто так сокрыты от всего прочего мира, и дело здесь далеко не в вине, сушеных фруктах и болтовне. Мужчин категорически не допускали на эти мистерии ни под каким предлогом. Если бы это все же произошло, всем беременным было предписано под страхом кары богов вызвать выкидыш, потому что дети по убеждениям собравшихся в тот же момент оказывались прокляты Араттой еще до рождения. Опасения эти брали свое начало в глубокой древности, когда проникший так на служение богини плодородия раб принес с собой неведомый ранее в этих краях недуг. Женщины, носящие в тот момент детей, занемогли красными пятнами по всему телу, а в положенный срок разродились уродцами.

В зал внесли котел, наполненный испаряющейся водой. Следом шла повитуха с пучком неведомых трав на подносе. Быть может, привезенных с Острова благоденствия, с которым только зарождались торговые пути. Или собранных высоко в горах, где раскидисты кипарисы над обрывами, а в скошенных скалах над пустотой низин запрятаны редкие домики отшельников.

Раскачиваясь на коленях и затянув старинную песню о женской доле, повитуха начала заваривать траву. Лахама, читая молитву Аратте и заклиная ее даровать благословение за эту жертву, залезла в сосуд с горячей водой. Испив настоя, поданного повитухой со сморщенными ладонями, она велела всем собравшимся по кругу читать песнопения. Повитуха вытащила из складок серой туники слепленную то ли из переработанной травы, то ли из экскрементов крокодилов горошину и велела Лахаме ввести ее в себя. Амина с беспокойством наблюдала за главной жрицей, а та, бледнея наперекор огневой воде, встретила ее взгляд и одобряюще рассмеялась, потряхивая черными локонами.

Амина припомнила древнее поверье, что будущая мать должна съесть плод любого дерева, чтобы скрытая в нем душа возродилась в ребенке. Должно ли это означать, что одним правом рождения дитя не имеет души?

Мучительные часы ожидания и слипшегося с душным воздухом беспокойства завершились стонами Лахамы и ее кровью, крестоцветами распластанной в непроглядной воде.

Амина пытливо всматривалась в результат причудливого сговора женщин, надеясь рассмотреть в сгустках, марающих плиты пола, человечка. Никто не учил ее, как выглядит ребенок в утробе. Но то была лишь обильная кровь, ничем не отличающаяся от крови фаз луны.

— Отведи меня в мои покои, — пролепетала Лахама, скрючившись от завершающей судороги.

Беззащитная, молчаливая Лахама… Не задернутая условностями и осведомленностью по любому поводу. Затихла ее непререкаемая энергия, заставляющая даже самых неспешных прислужниц работать на пользу храма, и Амина испытывала противное чувство беспомощной растерянности. Проходящая мимо молоденькая жрица бросила на Лахаму взгляд упрека и сжала губы.

— Что ты чувствуешь? — спросила Амина, опасаясь переступить дозволенное.

— Все-то тебе интересно…

— Нам дано испытать не все. Вот и питаешь себя драгоценностями чужого опыта.

— Чтобы не совершить того же?

— Чтобы узнать. Чтобы жизнь испить. Чтобы понять, — лицо Амины вырезалось из полутьмы блеском глаз.

— Ты думаешь, я чувствую сожаление о своей женской судьбе? О плодородной чаще, которой должна быть, но не буду из-за ноши власти?

Амина отвела глаза. Они вышли под звезды. Выбившиеся из пучка на ее голове волосы сочились свечением на стыке лунного серебра извне и каштана ее родного цвета.

Лахама помрачнела.

— Не суди предписанным. Я чувствую лишь освобождение. И измученность. Не понимаю, как находятся женщины, делающие своим призванием ежегодные боли в сотни раз сильнее.

— Мне всегда казалось, что им особенно не приходится выбирать.

— Прежде это наделяло статусом… А в писцы шли кривые и хромые, не надеющиеся заполучить мужа. Сейчас же прежнего почета роженицы больше не видят. Угасают древние культы проматери. Да и зубы себе нужнее.