Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы

Светлана Гребенникова

Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.

Глава 2. Поворот судьбы

Как-то утром он присел на стул рядом с моей кроватью. Я еще нежилась в постели и пока не собиралась вставать. Гриша взял мою маленькую ручку в свои большие ладони, похлопал по ней и виновато улыбнулся:

— Ну вот и пришло время, Наташа, пора собираться. Теперь ты будешь жить в другом месте. Дом там хороший, светлый, большой, — увидев, как широко я раскрыла глаза, он улыбнулся: — Да ты не робей, там тебя никто не обидит.

— Да не робею я нисколечко, с чего ты взял? И почему это я должна кого-то бояться? Сам знаешь, я очень даже смелая! — я не понимала, почему он не видит столь очевидных вещей. — А ты что, тоже поедешь со мной в другой дом? Разве тебе этот больше не нравится? — я огляделась вокруг и пожала плечиками. — По-моему, очень даже ничего… Зачем уезжать, если и тут вовсе не плохо?

Гриша вновь виновато улыбнулся.

— Так я, Наташа, всегда недалече от тебя буду, и навещать часто стану. Рад бы я поехать с тобою, так, сама понимаешь, служба… Но видеться мы с тобой обязательно будем. И помни: я тебя никогда не оставлю. Всё сделаю, что ни попросишь!

Я поразмыслила, не зная, что ответить.

— Готова, милая? Если да, то вставай и шагом марш умываться, тебя ожидают.

Гриша хлопнул себя по коленкам и уже собирался подняться, чтобы выйти из комнаты, но я схватила его за руку и, заглядывая в глаза, прогундосила:

— Гришенька, пожалуйста, не отправляй меня никуда! Я не хочу уезжать, позволь мне остаться!

Он молча покачал головой. Я была маленькая и ничего не понимала, хваталась за него, трясла за рукав и горько-горько плакала:

— Не хочу я от тебя никуда ехать!

Была еще одна важная причина, почему я не могла покинуть этот дом: я ждала свою маму! Служанки говорили, что она была очень хорошая, я и сама помнила ее, правда, очень смутно… Не лицо даже, а те тепло и доброту, которые от нее исходили. И верила, что она уехала, но обязательно вернется за мной. Конечно, я боялась, что она не сможет меня найти, если я буду жить где-то в другом месте.

Я поведала Григорию о своих страхах, но он только вздохнул, вытащил меня из постели, крепко обнял и усадил на колени.

— Будет тебе, Наташка, убиваться… Не вернется она, не жди.

Я зарыдала.

— А будущее я тебе заготовил — лучше не придумаешь… Сама матушка-императрица мне особняк с землями, к нему прилегающими, подарила. Туда я тебя и отправлю, там жить будешь… Ну-у-у, не робей, Наташка, ты же у меня смелая! Тебе обязательно понравится: озеро там большое, и парк не чета нашему. Ты лучше поди скорее, личико свое прекрасное умой и в гостиную спускайся. Давно уже тебя люди хорошие ожидают, с самого раннего утра ждут, пока ты проснешься. Я к ним пойду, а ты не задерживайся, приводи себя в порядок да спускайся.

Услышав про большой дом, про озеро и парк, я как-то сразу перестала плакать, смирившись со своей долей. Ничего мне не оставалось, кроме как сползти с Гришиных колен, и я нехотя побрела умываться. Кое-как пригладив руками волосы, я посмотрела в зеркало и зачем-то показала язык своему отражению. Мне хотелось выглядеть грязной, неумытой замарашкой и ничем не отличаться от дворовых ребятишек, с которыми я проводила очень много времени. Делала я это намеренно: «Авось я им не понравлюсь, и не захотят они брать меня к себе».

Я изо всех сил тянула время и делала всё очень медленно, отгоняя от себя горничную девушку, которая пыталась помочь. Но тут раздался громкий окрик Гриши:

— Ната-аша-а-а! Ну сколько можно? Мочи нету ждать тебя! Скорее иди, скорее!

Я начала спускаться по лестнице, медленно перебирая маленькими ножками по ступенькам. Сойдя вниз, тихонечко подошла к Грише и спряталась за его стройными длинными ногами.

Но тут я услышала свое имя. Кто-то ласково позвал меня:

— Наташенька, ну что же ты прячешься? Ведь не съедим мы тебя… Да и не страшный я вовсе, ну же! — подбадривал меня чей-то незнакомый голос.

Тут Григорий наклонился и сказал:

— Чего оробела? Посмотри, кого я к тебе привел! Это Дмитрий Валерьянович и его жена Мария.

Я тихонько выглянула из-за ног Гриши и увидела очень приятного мужчину в мундире с орденами и в начищенных сапогах; волосы его уже начали серебриться, а густые бакенбарды и вовсе были седые. А подле сидела маленькая тихая женщина… уж больно худой она мне показалась. Бледное лицо выглядело болезненным, я бы даже сказала — безжизненным. Она протянула в мою сторону руку и позвала:

— Подойди, деточка. Плохо вижу издалека, хочу личико твое прекрасное получше разглядеть.

Григорий тихонько подтолкнул меня в спину. Но я застыла на месте, словно приросла к нему, и не решалась сделать хотя бы шаг к этим людям. Кем они были для меня, почему ждали и звали — я не понимала. Неизвестность пугала, и я не хотела шагать ей навстречу.

Женщина поднялась со стула, опираясь на тонкую тросточку, и прихрамывая пошла в мою сторону. Я ужаснулась… Странно было видеть сравнительно молодую еще даму, ковыляющую как старуха. Мария медленно дошла до меня, и это далось ей с огромным трудом. Она опустилась на колени и провела сухой маленькой рукой по моим волосам.

— Ну что же ты такая лохматая, Наташа?.. — дыхание ее было прерывистым, словно она быстро бежала. — Али никто тебя не причесывает? Трудно, наверное, без мамы? Трудно… Солнышко ты мое златокудрое… А я ведь тебя совсем крошечкой на руках держала. Ты не бойся меня, Наташа, я тебе хорошей матерью буду, на сколько хватит меня. Я всему-всему тебя научу! Истинно верю, будешь ты послушная ученица и любящая дочь для меня, ведь правда? — она улыбнулась. — Ты похожа на маленькое солнышко, на ангелочка. А глаза у тебя какие красивые, зеленые, точно малахит…

Она обернулась к господину, сидевшему напротив:

— Посмотри, Дмитрий, какая красавица нам досталась, — она подняла голову. — Что же ты раньше не отдал нам это сокровище, Григорий? Давно умоляли тебя об том. Дождался ведь, чёрт, когда мне уже и времени-то почти не осталось. Ведь только теперь осчастливил… Сколько бы я могла девочке передать! Эх, Гришка, как не было мозгов в твоей голове, так и нету!

Григорий опустил голову и, ничего ей не ответив, поспешил выйти из комнаты. Я осталась наедине с гостями. Мария оперлась на мою руку, тяжело встала и подвела меня к седовласому господину, а сама опустилась в кресло, шумно выдохнув. Что-то страшное происходило с этой женщиной: от нее веяло могильным холодом, и руки ее казались ледяными… Но она смотрела так ласково, что мне захотелось обнять ее. Как будто не она пришла, чтобы заботиться обо мне, а я должна была ее пожалеть. Я прижалась к ней и молча уткнулась носом в ее плечо, Мария тихонько заплакала, и я тоже отчего-то заревела… Приятный господин кашлянул в кулак:

— Будет вам, будет! Чего воду льете? Радоваться надо!

— Прости, Дмитрий, не буду…

Женщина поспешно вытерла платком мои слёзы и приложила его к своим глазам. Дмитрий ласково взял меня под руки и усадил рядом с собой.

— А чего худая такая? — улыбнулся он. — Али Гришка тебя голодом морит? — он тихонько засмеялся: — Ты не думай плохого! Не по злобе он, Наташа, а по забывчивости, по безалаберности по своей!

Он ласково потрепал меня, но не жалеючи, а словно ободряя, и спросил:

— Собраться тебе нужно, дочка… А может, ты уже собралась?

Он нравился мне даже сильнее, чем утирающая слёзы Мария. С самого детства я не любила, когда меня жалели, и слабых тоже не любила…

Я покачала головой и, вздохнув, развела руками. Но вдруг нашла, как мне показалось, самое правильное решение:

— А давайте вы здесь останетесь?! Уж если вы так хотите видеть меня дочкой, то и живите со мной, в этом доме. Ох, как не хочу я его покидать!

— А почему? — ласково спросила меня Мария. — Почему ты не стремишься за его порог? На твоем месте я бы бежала отсюда без оглядки.

Я удивленно посмотрела на нее, не понимая смысла сказанных слов.

— Я маму жду… Она обязательно вернется за мной. Мне все об этом говорили, да я и сама знаю. Она во сне ко мне приходила. Я жду ее, понимаете? Если я уйду, то она меня не найдет, и я не узнаю, что она приходила. Как вы не понимаете?! Мне без мамы никак нельзя! А вы… коли я вам приглянулась, оставайтесь. Ты добрый, — я погладила по руке приятного господина, и он смущенно улыбнулся. — И ты, — я указала на женщину, — вроде добрая, хоть и худая. Если вы будете жить в этом доме… — я поспешила их успокоить: — вы не сомневайтесь, тут места всем хватит. Я вам покажу моего любимого пони, мне Гриша подарил. У меня и лошадки есть, только я до них еще не подросла, и кошечки, — похвасталась я. — Гриша мне много подарков привозит, только не играет со мной никогда… Палаша не велит к нему приставать. Он теперь стал ва-а-ажный господин, во как! Зато тут ребятишек много дворовых, я с ними дружу… Вы оставайтесь, пожалуйста, вместе маму мою будем дожидаться. Вот она вернется, я ей расскажу, какие вы хорошие… и вы ей обязательно понравитесь! Мама у меня добрая, красивая, и все говорят, что я очень сильно на нее похожа. Я бы пошла с вами, только я не могу, никак не могу отсюда уйти, не заставляйте меня, пожалуйста.

Они переглянулись и тяжело вздохнули. Женщина вроде как опять заплакала, но больше не хотела показывать слёз, поэтому отвернулась, тихонечко встала и, прихрамывая, отошла к окну. Мужчина взял меня на руки и крепко обнял.

— Эх, Наташа, — погладил он меня по голове, — не можем, никак не можем мы тебя здесь оставить. А мама? Мы письмо ей напишем и объясним, где нас искать нужно. И, если хочешь, хоть каждый день будем в этот дом записки посылать и справляться о ней. Как только она появится, нам сразу же ответят. А пока… Наташенька, я тебя очень прошу, служанку позови, чтобы подсобила, и собери свои вещи. И поедем, дочка. Ты не представляешь, какой красивый дом тебя ждет!

— А правду Гриша сказал, что там парк и озеро большое?

— Правду, Наташенька, правду, дочка. Ты разрешишь себя так называть?

— Зови, коли хочешь, ты хороший…

Мужчина приложил к глазам платок.

— Ты чего тоже плачешь? Почему? Я ведь тебя не обижала…

— Нет, Наташенька, я не плачу, мне что-то в глаз попало, соринку смахнул.

— А-а-а…

— Знаешь, а ведь у тебя теперь братья есть.

— Да ну-у-у?.. — не поверила я.

— Да, Наташа, и любят они тебя, как и все мы! Ты слышишь, мы будем очень сильно любить тебя и никогда-никогда не обидим! Слово офицера даю, а оно дорогого стоит! Можешь мне поверить!

— А офицер — это кто?

— Ну-у, офицер… это солдат такой, который воевал, Наташа.

— Так раз я теперь ваша… Если ты солдат, то я кто буду — солдатка?

Они переглянулись между собой и весело засмеялись.

— Ну, Наташка, ну, солдатка! Солдатка и есть, — хохотал он, — уж больно бедовая!

Мне понравилось, что я так быстро их развеселила, и я как-то сразу доверилась ему и согласилась с каждым его словом. И родительское участие почувствовала — любовь отца, которого у меня никогда по-настоящему не было.

Поэтому я сразу, лишь кивнув, поспешила выйти из комнаты. Я затворила двери, но бежать к себе не торопилась. Они начали обсуждать нашу встречу, и мне захотелось подслушать… Многое я по малолетству не поняла. Слышала только, как женщина плачет и повторяет:

— Как же так можно с ребенком поступать и обещать ей, что никогда, Митя, никогда не сбудется?.. Разве можно маленькую обманывать? Нельзя. Девушка молодая вырастет… Как дальше в жизнь пойдет с ложными-то надеждами? Матери жизнь сломал и ребенку переломает… Эх…

— Тише-тише, прошу тебя, Машенька! Не нужно так убиваться, и плакать не стоит, ведь мы ее заберем отсюда, теперь всё хорошо будет, душа моя.