Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы

Светлана Гребенникова

Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.

Глава 14. Папина дочка…

Таким был мирок, в котором я жила, и мне было в нём хорошо.

Наша с отцом жизнь текла размеренно. Он ходил на службу, я ездила в пансион — в Институт благородных девиц, созданный самой императрицей. Отец уделял моему развитию особое внимание: он считал, что я должна вырасти высокообразованной барышней.

Я много ездила верхом, правда, после того как я заблудилась в лесу, отец не выпускал меня за ворота одну. Когда он был не на службе, то часто сам сопровождал меня на конных прогулках.

Моим воспитанием занималась старая дева, мадам Эльза. Как же я ее не любила! Чопорная, нудная и вредная немка всю жизнь прожила во Франции. Воли она мне не давала. При каждом удобном случае старалась назначить наказание.

А волю я любила, с детства слыла непокорной. И наказать меня было не так-то легко. Я часто убегала от нее на конюшню и пряталась там. Веселилась, сидя в укромном уголке и слушая, как противная воспитательница ищет меня. Она часто проходила рядом с местом, где я пряталась. Спотыкаясь о лошадиную упряжь, мадам по-французски, чтобы никто не понял, кляла меня на чём свет стоит.

— Какая скверная девчонка, какая дрянная, — бубнила она, изредка переходя на русский. — Не будет из нее никакого толку! Только время зря потрачено.

Я прыскала в кулачок, сидя в своем укрытии. Отец мой знал это место, но никому о нём не рассказывал, хотя служанки и фрау порой сбивались с ног, когда искали меня. Но однажды, когда я очередной непотребной выходкой довела до белого каления и отца, он отослал всех в дом, а сам пришел на конюшню и за шиворот вытащил меня на свет Божий.

— Марш домой, поганка, опять довела мадам до истерики! Скоро все учителя от тебя сбегут, дурой останешься. Такую никто замуж не возьмет!

Я хихикнула:

— Не больно охота мне замуж… Мне и с вами, папенька, хорошо.

Отец обнял меня, и глаза его увлажнились.

— Мне тоже хорошо с тобой, дочка, но ведь годы-то мои преклонные. Матушка покинула нас, и я тоже не вечный… С кем тебя, дитятко, оставлю?

Я даже подумать не могла, что отец меня когда-нибудь покинет.

— Папа, ты никогда не умрешь! — запальчиво сказала я.

Отец усмехнулся.

— Наташенька, я уже не молод: мне 42 годка. Сдавать стал твой папка. А за тобой пригляд нужен. Шалишь вон, как маленькая — хоть на вид и невеста. На конюшне прячешься, куда это годится?.. Пойдем в дом, мадам тебя обыскалась.

Я нехотя брела за отцом.

В нашем доме были две кухарки, очень хорошо обученные своему делу, готовили они в основном русские и французские кушанья. Отец строго следил, чтобы завтрак, обед и полдник подавали по расписанию. На ночь мне прямо в комнату приносили молоко и печенье. А вот ужин — это был целый ритуал. Ужинали мы обязательно вместе с отцом. На парадный стол стелили кипенно-белую крахмальную скатерть и по всем правилам, согласно этикету, расставляли посуду и приборы — за этим следила мадам. Прислуга, одетая как при гостях, подавала нам кушанья.

Спать я ложилась около девяти, потому что вставать утром нужно было ранехонько. Девки помогали мне одеться, я завтракала, и кучер отвозил меня в пансион. Но стоило только нам выехать за ворота, я выпрыгивала из коляски и приказывала отдать мне вожжи. Кузьма, так звали кучера, был уже не молодым и очень добрым. Он любил меня, как старики любят поздних детей и внуков. Поначалу он сопротивлялся, потому как папенька, хорошо зная свою проказницу, запрещал мне самой править коляской. Однако старый кучер не мог долго противиться любимой барышне и покорно садился сзади, а я гнала коней до самого пансиона. Это была моя тайна… но, я думаю, папенька обо всем догадывался.