Любовь к деньгам и не только

Светлана Борисовна Устелимова, 2019

Рассказы о наших современниках, разных людях, которые оказываются в драматических ситуациях. Этим людям приходится проверить на прочность человеческие отношения: любовь и дружбу. Честность и порядочность время от времени пересекаются с подлостью, искренность с предательством, самоотдача с эгоизмом. Во всех рассказах сила духа помогает справиться с любыми обстоятельствами. О героях рассказывается тепло и с любовью.

Бабаня

Юлька бегала по квартире, поднимая ветер, и кричала:

— Как у тебя здорово! А это что? А ванна где? А где зеркало? А это балкон или лоджия? Здорово!

Она побывала везде. В единственной комнате она попрыгала на диване. В просторной кухне заглянула зачем-то в духовку. В туалете хлопнула крышкой от унитаза — красивой, малахитово-зеленой, в тон плитке. В ванной включила и выключила душ. С балкона оглядела пейзаж — квадратный маленький дворик, пока без зелени, с которого еще не везде убрали строительный мусор.

Юлька немножко разлохматилась и стала от этого ужасно хорошенькой. Вадим ходил за нею по пятам и улыбался. Он очень гордился своей новой квартирой и тем, что уже третий месяц живет один, без мамы и отчима. Ему даже казалось, что он чувствует себя взрослым — независимым и самостоятельным.

После осмотра они вошли в зал. Вадим включил громадный телевизор. Кроме телевизора, там стоял ещё диван и журнальный столик, а на столике довольно небрежно брошен ноутбук. Везде валялись разные предметы одежды. Вадим ногой затолкал под диван грязные носки, надеясь, что девчонка на это не обратит внимания, и предложил:

— Располагайся!

Но Юлька, конечно же, увидела его движение и рассмеялась, как умела смеяться только она — будто тысячи звонких колокольчиков рассыпались. Она вообще почти с самого порога начала смеяться: смешно ей было, как Вадим изображает из себя солидного мужчину, девятнадцатилетний мальчишка, большой и глупый, похожий на молодого лобастого бычка.

На диван она не села, продолжая скакать по комнате, как стрекоза. Вадим подошел к ней и обнял. Юлька с радостью подставила розовые губы, сладкие-сладкие. Она была в простенького покроя платье, коротком, с маленьким вырезом на шее и пуговичкой на спине под волосами. Вадькина рука не пролезала под него ни с какой стороны. Девчонка была замурована в это платье, как в скафандр. Оставалось только снять его совсем. Юлька, видя его попытки, снова начала смеяться, дразня Вадима и подталкивая к более решительным действиям.

В этот самый интересный момент зазвенел телефон, вернее, не зазвенел, а гнусавым голосом сказал: «Сыночек, это я, твоя мама, звоню!» Вадька не мог оторвать своих губ от Юлькиных, чтобы ответить, но девушка оторвалась сама.

— Вадик, тебе мама звонит.

— Потом перезвоню, — Вадим махнул рукой.

— Вадик, возьми, это же мама!

Юлька сама взяла телефон со столика и сунула ему в руки.

— Да, мама, — с неохотой сказал Вадим. — Я в туалете был… Все нормально… Зачёт через неделю… Готовлюсь… Но сегодня-то можно отдохнуть?.. Ещё не ужинал… Сварю, конечно… Ну ладно, мамочка, целую. Пока-пока!

— Мама говорит, что она пельменей купила, в морозилке лежат, — сообщил он Юльке.

— Ой, как я люблю пельмени, — захлопала в ладони девчонка. — Накорми даму!

— Легко сказать «вари», а как их варить? Нет, я в принципе знаю. Мама сказала, что их нужно в кипящую воду бросать. А размораживать нужно или не нужно?

Юлька хихикнула: «Горе-кашевар!» и пошла вместе с ним на кухню.

Вадиму страшно нравилась собственная квартира, в ней всегда было светло и почему-то радостно. Даже еще в то время, когда шел ремонт и не было гардин, ему казалось, что свет падает из окна большими красными яблоками, такой он был плотный и яркий. Все дни Вадькиной жизни были заполнены до предела и вообще проходили радостно.

Юлька залетала к нему время от времени, как белая голубка.

— Оставайся у меня ночевать, — говорил он ей.

— Нельзя! — отвечала Юля. — Ты же знаешь моего папу! Он такой строгий! Папа меня потом совсем домой не пустит.

Вадим брал ее на руки и кружил по комнате.

— Оставайся у меня насовсем!

— Глупый, а на что мы жить будем?

— Посмотрите на неё: какая умненькая и рассудительная девочка!

И Вадька, балуясь, кусал ей мочку уха или целовал нежную шейку.

Юля пришла к нему с букетиком сирени, и комната сразу наполнилась сладким пьянящим запахом. Вадим приподнял ладонями милое свежее личико девушки, чтобы поцеловать, и ему показалось, что это она сама так пахнет — волнующе и сладко.

— Этот букет, — сказала она, — мы поставим вот здесь, на столике. Давай вазу.

— Вазу? — удивился Вадим и даже улыбнулся. — У меня нету, до сих пор как-то не требовалась…

— Вот и потребовалась. Хоть банку дай.

Он пошел искать банку, но не нашел ни одной подходящей.

— Нет банки, только бутылки! — крикнул он из кухни.

— Ты же мужчина, ищи выход из положения! Представь, что у тебя семья, и вот, проблема. Реши! — потребовала Юлька, а глаза её смеялись.

— Сейчас я посмотрю, сколько у меня денег, пойду и куплю какую-нибудь, подешевле.

— Вадим, ну это же так просто! Давай возьмем пластиковую бутылку, горлышко обрежем, и будет нам ваза.

— Мне досталась удивительная жена: умная и красивая!

— Дурачок! — ответила Юля и замахнулась на парня букетом.

Она начала возиться с бутылкой из-под лимонада: вырезала как-то оригинально, фигурно края, заполнила водой и живописно расставила в ней сиреневые ветки. Одновременно она рассказывала Вадиму свои школьные новости.

— Мне поручили сделать сообщение о ветеране войны, а у меня ни одного знакомого ветерана нет. Моя бабушка живет далеко, в Челябинске. Ей всего два года было, когда война началась, она почти ничего и не помнит. Мне вообще кажется, что участников войны уже не осталось.

— Можно найти! И даже далеко искать не надо. Моя бабаня воевала, я тебя с ней познакомлю, — отозвался Вадим.

— У тебя есть бабушка? — удивилась Юля. — Ты не рассказывал.

— Есть, конечно. Бабаня, потому что она баба Аня. Я её, как только научился говорить, так зову. Эта квартиру ей дали как ветерану, а она мне подарила.

— А где же она сама живет?

— Раньше с нами жила, пока папа не умер. После этого еще три года с нами, а потом мама замуж за Петровича вышла. Тогда бабаня к дочке ушла. Они живут здесь недалеко — десять минут на троллейбусе. Слушай, давай сразу сейчас к ней и съездим, я уже давно у неё не был. Может, она мне деньжат подкинет, у неё пенсия большая.

— Нет, я не готова! — возразила Юля. — Мне же надо вопросы продумать. О чем я её буду спрашивать?

— Она сама тебе все расскажет, поехали.

Вадим потащил подругу к выходу.

Подъезд был самый обычный, но дверь, в которую они позвонили, напоминала бастион. Это была очень массивная дорогая металлическая дверь. Её открыла женщина в спортивных штанах и грязной футболке. Не говоря ни слова и едва взглянув на гостей, она направилась к другим рабочим. В квартире шёл большой ремонт. Везде было грязно, пыльно, шумно. Юля сказала «Здравствуйте» присутствующим, но ей никто не ответил.

— Не волнуйся, мы с тёткой давно не разговариваем, — шепнул Вадим и громко крикнул: — Бабаня, это я, Вадим!

Им навстречу по-молодому быстро вышла чистенькая худенькая старушка с лёгкими седыми волосами и острыми, Юле даже показалось — чёрными, глазами. Чем-то — тонкостью черт лица и темнотой кожи, что ли? — старушка была похожа на почерневшую серебряную монету.

— Вадим! — Анна Андреевна обняла внука, такая маленькая рядом с ним. Он нагнулся, и бабушка расцеловала его в свежие румяные щеки. — Как я соскучилась!

— Я тоже, бабань. Это Юля, моя подружка. Она хочет, чтобы ты ей о войне рассказала. Познакомься, Юлечка, это Анна Андреевна.

— Очень приятно, — смущённо произнесла девушка.

Руки у пожилой женщины слегка дрожали, но взгляд был ясный и внимательный. Впрочем, она недолго присматривалась к молодой гостье.

— Проходите в мою комнату.

Когда все зашли в боковую комнату, Анна Андреевна плотно прикрыла дверь, постояла около неё, замерев на несколько секунд, как будто хотела убедиться, что никто не подслушивает. Это движение не ускользнуло от Юлиного внимания, которая умела замечать всё.

Небольшая комната была хорошо, богато отделана: обои, окна, двери были наилучшего качества, и это чувствовалось. Мебель, между тем, стояла самая простая и далеко не новая: узкая кровать с ковриками на стене и на полу, шкаф, сервантик с какими-то вещичками и письменный стол с двумя стульями. На стене напротив кровати был прикреплён плоский телевизор.

— Видишь, деточка, как у меня чистенько? — обратилась старушка к Юле. — Я сама всё делаю: и стираю, и полы мою, хотя мне уже восемьдесят четыре года. Вадим, как у тебя дела? Что нового? Ты так давно меня не навещал и не звонишь почти.

— Некогда, бабуля, учусь. Нормально всё. И у матери всё хорошо. Бабуля, мы с друзьями собрались на турбазу, а у меня денег нет. Очень хочется съездить… Всю зиму в городе… Скоро лето.

— Сколько надо?

— Три тысячи, ну две.

Бабка вытащила из серванта старинный, отделанный бисером кошелек и дала внуку деньги.

Вадим не задержался надолго. Получив желаемое, он поговорил с бабушкой от силы минут десять и стал собираться:

— Ну всё, бабань, не буду вам мешать. Беседуйте, а я пошёл.

Юля, теребящая блокнотик, осталась с женщиной наедине.

— Я всем помогаю деньгами, — начала Анна Андреевна. — Вадима вот поддерживаю. Бедные родственники у меня есть во Владимире, им высылаю. Соседке снизу тоже денег подкидываю, у нее муж пьяница, иногда им дома есть нечего.

— Вадим мне сказал, что вы были участницей войны, — девушка приступила к делу. — Расскажите, пожалуйста.

— Да была, деточка, была… Я к этой соседке хожу спасаться, когда дома совсем уж нестерпимо становится. У меня с дочкой тяжёлые отношения. У нас с ней деньги отдельно. Тоня с семьей сама по себе, я сама по себе. У нас и продукты разные.

Юле хотелось быстрее закончить разговор, она попыталась вернуть старушку к нужной теме:

— А где вы служили?

— Под Москвой, Юля. Юлей же тебя зовут? — Девушка кивнула. — Зенитчицей была. Снаряды к зенитному орудию подносила. Мы старались вражеские самолеты в Москву не пропустить.

Анна Андреевна вздохнула и продолжила:

— Да, с дочкой мы питаемся раздельно. Она себе готовит, а я себе. Она хорошо готовит, но никогда меня не угостит. Вот Пасха была недавно, она куличей наделала, таких вкусных. А я не стряпаю уже, мне тяжело. Она даже куличиком не угостила.

Юля не знала, что еще спросить про военную службу.

— Расскажите что-нибудь о войне, — попросила она.

— Полковник у нас был, хозяйственный такой. Мы, солдаты, свежих фруктов-овощей не ели, авитаминоз начался сильный, цинга даже. Так он придумал капусту засолить. Рядом было капустное поле. Как он с колхозом договорился, я не знаю, только солдаты всю эту капусту поснимали, выкопали огромную яму, стенки и дно укрепили цементом и прямо в яме посолили капусту. Целым взводом рубили, да. А потом всю зиму ели. Из других полков к нам приезжали за капустой… А дочка даже куличиком не угостила. Она со мной не разговаривает. И муж её не разговаривает, он у неё большой милицейский начальник. Они только орут на меня.

Личико старушки сморщилось, Юля с сочувствием погладила её руку, лежащую на столе.

— Деточка, если бы ты знала, как они орут! Мат-перемат! Такими словами, что ужас… Толкают, вещи мои швыряют. Я однажды сунула руку в холодильник, а зять дверцей как хлопнет и смеётся. У меня потом огромный синяк на руке был. Я боюсь лишний раз из комнаты выйти.

У Юльки защипало в носу.

— Они меня просто ненавидят. Прямо говорят: «Скорее бы ты сдохла», а я всё никак не подыхаю. Когда сильно обидят, ухожу к соседке, Раечке. Она меня жалеет. Сижу у неё весь день, а домой только ночевать прихожу. Они потом орут, что я по людям хожу и про них сплетни распускаю. А я ни к кому и не хожу, только к Раечке.

Старушка промокнула глаза ситцевой тряпочкой.

Видя, что никакой нужной информации получить больше не удастся, Юля собралась домой. Она встала и вспомнила, что учительница просила в сообщении по возможности представить фотографии ветерана.

— Анна Андреевна, у вас не сохранилось фотографий времен войны? — спросила она напоследок. — Я отсканирую и верну.

— Тоня раз разозлилась и все мои фотографии порвала в клочья. У меня одна только осталась, я ее спрятала.

Старушка открыла сервант, долго перебирала какие-то пожелтевшие бумаги и наконец достала потёртую фотографию. На снимке большая группа солдат в живописных позах расположилась на траве у низенького заборчика: кто сидел, кто лежал.

— Вот я, — сказала Анна Андреевна, указывая на молоденькую девушку, — в белой гимнастёрке, когда все были в обычных, зелёных. Я белую гимнастёрку попросила у командира, специально чтобы сфотографироваться.

— Я верну, — пообещала Юля. — Спасибо большое за рассказ.

Она торопливо положила фотографию и блокнотик в сумочку и чуть ли не бегом направилась к выходу. Анна Андреевна проводила её до прихожей. Хозяйка продолжала заниматься ремонтом, не реагируя на посетительницу.

Юлька вышла из подъезда слегка ошеломленная. Она не представляла, что так можно так ненавидеть собственную маму. В Юлиной семье родители и две сестренки всегда любили друг друга, жалели, помогали. Если случались какие-то неприятности там — во внешнем мире, то у себя дома они всегда могли рассчитывать на сочувствие и поддержку.

Неожиданно к ней подошел Вадим, который, как оказалось, дожидался её в тенечке на лавке у соседнего подъезда.

— Я решил тебя подождать. Ну как? — спросил он. — Рассказала тебе бабанька о войне?

— Ага, как солдаты в войну капусту солили, — ответила Юля, непривычно тихая и задумчивая. Помолчав, спросила: — Почему её так обижают родные?

— Не знаю, — ответил Вадим, не удивившись вопросу. — Бабушка очень любила своего сына, моего папу, а дочку, наверное, не любила. Но это так, версия. Просто я помню, что с папой у бабушки были очень хорошие отношения.

— Вадим, забери её к себе, — умоляющим голосом обратилась к другу Юля. — Ей там плохо!

— Мы предлагали, она не хочет. Квартира однокомнатная, вдвоём нам будет тесно. Она всё время повторяет: «Ты скоро женишься». А здесь у неё всё-таки своя комната.

— Невыносимо так жить!

— Ты не думай, что бабка с дочкой из-за квартиры разругалась, из-за того, что бабка мне эту квартиру отписала. Когда дочка к себе бабаню забирала, ни о какой квартире ещё и речи не было, а они уже постоянно ссорились, — оправдывался Вадим. — И потом, когда бабушка уже сказала нам, что хочет квартиру мне оставить, мама спрашивала: может, тете Тоне, у них двое детей. Бабушка сказала: они богатые, сами купят.

Некоторое время Вадим и Юля шли молча.

— Ты знаешь, сколько ей лет? Думай, что хочешь, а я боюсь с ней один жить. Вдруг проснусь утром, а она мёртвая. — Неожиданно Вадим привел новый аргумент и, поймав презрительный взгляд подруги, покраснел.

— Надо с кем-то посоветоваться, — решительно сказала Юля. — Я просто не могу так всё оставить. Как-то ей, наверное, можно помочь!

Они медленно двигались по улице. Вадим украдкой посматривал на девушку — такой серьёзной и такой грустной он её еще не видел. Ему даже показалось, что она стала старше.

— Давай зайдем в церковь, — неожиданно предложила Юля. — Может, нам священник что-нибудь посоветует.

Церковь стояла в стороне, в тени окружавших её деревьев, маленькая и изящная, как шкатулка из белого камня.

Юля и Вадим поднялись по ступенькам, открыли высокую дверь, вошли внутрь и оказались после яркого солнечного света в полумраке и тишине, здесь стоял особый запах — свечей, ладана и человеческого дыханья. Служба давно кончилась, и сейчас в церкви никого не было, только средних лет женщина в белом платочке вышла с ведром и шваброй из какой-то двери.

— Извините, мы бы хотели поговорить со священником… — обратилась к ней Юля.

— Здравствуйте. Батюшка занят, сейчас к вам не выйдет. Приходите на службу, в пять часов, после службы пообщаетесь.

Наверное, лицо у Юли стало ещё более грустным, потому что женщина, хоть и без большого интереса, спросила:

— А что вы хотели?

Девушка, зачем-то взяв Вадима за руку, коротко рассказала всё. Женщина выслушала её очень сдержанно, только вздохнула:

— Наказание какое, Господи. Молиться надо. Вот что я посоветую: купите икону Божьей матери «Умягчение злых сердец» и подарите вашей бабушке. Может, все образуется.

Вадим и Юля собрали деньги, которые нашлись у них в карманах, и купили нужную икону в церковной лавке. Светлое нежное лицо Богородицы выражало страдание, и терпение, и прощение. Тонкими красивыми руками она держала семь стрел. Было похоже, что все семь точат из ее груди, из самого сердца.

Юля поцеловала икону и неожиданно расплакалась.

— Мы что-нибудь придумаем, — сказал Вадим, не зная как её утешить. — Юлечка, ну не плачь!

Но выглядел он растерянным и несчастным. Помолчав, добавил:

— Мне кажется, что тётя Тоня не такая уж плохая. Она же взяла бабушку к себе, не отправила в дом престарелых.

Слезы у девочки высохли.

— Да-да, хорошая мысль! — вдруг воскликнула она с энтузиазмом.

Вадима даже слегка покоробило: он подумал, что Юля обрадовалась идее насчёт дома престарелых, но он сразу же устыдился своих мыслей, потому что Юля продолжила:

— Нужно их помирить! Я ещё пока не знаю, как, но мы попробуем. Правда, Вадим? Попробуем?

Через неделю они входили в этот дом второй раз. Юля была настроена серьёзно и решительно, Вадим был гораздо более скептичен.

— Они уже очень пожилые, Юля. Тётка сама уже год или два на пенсии. Что ты можешь, мой маленький дипломат?

— Ты уже сдался? Ещё не начали, а ты уже сдался?

— Я просто знаю их хорошо. Не представляю, как ты к тёте Тоне можешь подойти. Она скажет что-нибудь, как кипятком ошпарит. Она очень злая, правда.

— Ладно, Вадим, мы посмотрим.

Дверь им открыла сама Анна Андреевна. Хозяйка в это время возилась на кухне, она показалась на минуту посмотреть, кто пришёл, и тут же, не говоря ни слова, скрылась.

— Спасибо большое за фотографию, — сказала Юля, протягивая фото, когда все уже расселись в бабушкиной комнате.

Анна Андреевна поднесла снимок к глазам, вглядываясь в дорогие лица из прошлого.

— Молоденькая я была, почти такая, как ты сейчас, — вздохнув, обратилась она к девушке.

Юля кивнула с улыбкой, удивляясь: бабаня была такой же, как она! Интересно, какими были люди тогда, целую жизнь назад? Что ели, что одевали? Что любили, к чему стремились? Так получилось, что в Юлиной семье не было стариков: папины родители прожили недолго, а мамины были далеко. И Юля тянулась к бабушке Вадима с любопытством, которого мог бы быть удостоен выходец с чужой планеты или, по меньшей мере, иностранец.

Пожилая женщина не могла оторвать взгляд от фото.

— А вот Зоя, не помню Белова или Беляева, — произнесла она, указывая на одну из девушек. Личики на фото были мелкие, размером с конфетти, поэтому казались Юле все похожими друг на друга. Бабаня продолжала. — Подружка была моя лучшая. Мы с ней долго переписывались. Она забеременела от командира роты и её демобилизовали. А он был женатый. Впрочем, это неважно, потому что он всё равно погиб в сорок третьем. А этот, видишь, рядом со мной, — Феденька, не отходил от меня ни на шаг, очень меня любил, а я его только как друга. Снаряд неподалёку разорвался, Федю контузило, он оглох совсем. Списали его тоже, больше мы не встречались.

Анна Андреевна называла людей, запечатленных на фотографии, по именам — всех помнила и о каждом могла что-то рассказать. Юля слушала внимательно, и все эти короткие рассказы откладывались яркими мазками в её памяти. Постепенно — Юля даже сама не осознавала этого — в её голове сложится не книжно-киношная, а собственная, личная картина мира, картина не такой уж давней, оказывается, истории России, истории народа, истории родной семьи, ведь Вадька, он же ей не чужой нисколечко, а значит и бабаня — тоже родная.

Юля слушала внимательно, а Вадим вскоре начал ёрзать.

— Я пить хочу, — заявил он.

— Я бы вас чаем угостила, но Тоня сейчас там, на кухне. Я зайду, она орать будет.

Пожилая женщина расстроено примолкла. Сегодня она не жаловалась на дочь и не плакала, но Юле уже всё было понятно без слов. Неожиданно для себя девушка почувствовала, что очень хочет чаю. «Это прекрасный повод познакомиться с хозяйкой дома», — решила она, поэтому объявила:

— И правда, так хочется чаю!

Бабушка поглядела на неё испуганно, как будто Юля предложила ей выпрыгнуть в окно с девятого этажа. Вадим тоже покосился на подругу неодобрительно, однако сказал:

— Бабаня, я сам!

— Можно, я с тобой? — попросила Юля, и вдвоём они вышли из комнаты.

На кухне вкусно пахло жареным мясом. Тетя Тоня стояла у плиты с ложкой в руках и пробовала подливку. Она посмотрела на молодых такими же чёрными глазами, как у матери. И взгляд был похож на удар дверью, захлопнувшейся перед самым носом. Однако Юля не струсила и начала диалог, как воспитанная девочка:

— Здравствуйте!

Женщина проигнорировала её вежливость и её саму тоже.

— Тетя Тоня, можно чайник поставить? — обратился к хозяйке Вадим.

— Вы что, не видите, я готовлю обед, — процедила тётка. — Через полчаса закончу, тогда приходите и ставьте, а сейчас у меня под ногами не путайтесь!

— Ну, тогда воды дайте попить, — миролюбиво попросил Вадим

Тётка пожала плечами и махнула рукой в сторону одного из висящих на стене шкафчиков.

— Бабкина посуда там.

Пока Вадим пил воду, Юля наблюдала за женщиной и думала, что та сейчас должна чувствовать себя слабее бабани, потому что она одна, а с бабушкой близкие, которые её защитят. Однако эта мимолётная мысль оказалась ошибочной. Тётя Тоня по-прежнему доминировала, ни на секунду, не уступая лидерство, и Юля в этом скоро убедилась.

— А когда же чай? — напомнила девушка, обращаясь к Вадиму.

— Дома попьём, — суховато отрезал он.

— Дома попьёте? — вдруг с неожиданной язвительностью вмешалась тётка. Она сжала ложку сильно, как казак шашку, даже пальцы побелели. — Ты не успел заселиться в новую квартиру, а уже шлюх к себе таскаешь? Молодец, далеко пойдёшь! А знаешь, сколько сейчас за совращение малолеток дают?

— Спасибо, — Вадим со стуком поставил пустой стакан на стол, схватил Юлю под локоть. — Пошли!

Анна Андреевна встречала их стоя, даже ни на секунду не присев от волнения.

— Что она сказала? — спросила шёпотом, не называя дочку по имени. — Она не орала, а что сказала, я не расслышала.

Вадим ничего не ответил. Криком его не возьмёшь, не в первый раз от тётки слышит, а вот слова его испугали: он вспомнил, кто у тётки муж, отправить родственничка за решётку ему раз плюнуть. Не надо было приводить Юлю в этот дом. Парень был слишком расстроен и не особо вглядывался в то, что происходит с оскорблённой девушкой.

Её хорошенькое личико скуксилось, маленький нос стал похож на красную ягодку. Она шмыгала этой ягодкой и одновременно рылась в сумке, наощупь отыскивая пакетик с бумажными носовыми платками. Рука её наткнулась на что-то довольно объёмное для дамской сумочки, и девушка вдруг вспомнила:

— Анна Андреевна, мы же приготовили для вас подарок!

Она вынула на свет икону и неуверенным тоном добавила:

— Правда, мы не знаем, верующая вы или нет.

— Перед смертью, миленькая, все верующими становятся, — ответила бабушка, осторожно принимая подарок. — Вот посмотри!

Она открыла дверцу серванта. На верхней полочке были красиво расставлены несколько икон.

— Я от дочки их прячу. Не надо, чтобы она их видела.

Юля сказала:

— Нам сказали, нужно молиться этой иконе, чтоб ваша дочка добрее стала. Мы так хотели, чтобы у вас отношения наладились!

У Юльки снова потекли слёзы, а бабушка обняла её и тоже заплакала.

Вадим думал о тёткиных словах. Если отбросить тон и формулировки, то в них, несомненно, было что-то правильное. Было такое, о чём он не думал раньше, просто радуясь жизни, радуясь своей молодости, радуясь своей любви. Он вдруг понял, что только он сам отвечает за свою жизнь, за своё будущее. И не только за своё. Потому что и Юлино будущее тоже зависит от него. И он просто обязан относиться к ней по-взрослому. Раз так надо, значит так и будет, наконец решил для себя Вадим. Он стряхнул с себя неприятные мысли, как собака отряхивается от воды, и вдруг увидел, что обе — и бабушка, и Юля — заливаются слезами.

— Ну вот, в туалет сходить забыли! — весело сказал он. — Удивляюсь я вам, женщинам. Для вас самое милое дело — поплакать. По любому поводу. Бабаня, кончай сырость разводить, не то мы больше не придём!

Слезы у старухи высохли моментально.

— Вадим, не бросай меня. Ты только один и приходишь.

Вадим как-то сразу — озарением — осознал, что и бабаня тоже входит в круг его ответственности, о чём уже неделю трещала Юлька, добровольно разделяя, впрочем, с ним эту ответственность. Анна Андреевна о его мыслях ничего не знала, продолжала развивать свою, жалуясь на дочку:

— Она всё делает, чтобы ко мне никто не приходил, чтобы со мной никто не знался. Юлечку вот обидела, теперь, наверное, тоже никогда не придёт.

Конец ознакомительного фрагмента.