Любовь к деньгам и не только

Светлана Борисовна Устелимова, 2019

Рассказы о наших современниках, разных людях, которые оказываются в драматических ситуациях. Этим людям приходится проверить на прочность человеческие отношения: любовь и дружбу. Честность и порядочность время от времени пересекаются с подлостью, искренность с предательством, самоотдача с эгоизмом. Во всех рассказах сила духа помогает справиться с любыми обстоятельствами. О героях рассказывается тепло и с любовью.

Осень Прохора Потугина

Прохору Степановичу Потугина редкая удача подвалила. Сидел на вокзале. Всю ночь продремал. Утро уже началось. Люди, пассажиры транзитные, в буфет завтракать подались. Прохор вокруг гладких столиков потёрся. Случается, пирожок не доедят, оставят, или даже котлету — сем не завтрак? Но ничего не нашёл. Прохор Степанович снова сел в кресло. «Через полчаса ещё поищу», — подумал он с надеждой на удачу и закрыл глаза. А тут его по плечу хлоп-хлоп — женщина лет пятидесяти. Аккуратная такая, румяная.

— Дед, не впервой здесь ночуешь?

— А тебе что?

— Не груби. Заработать хочешь?

Денег у старика давно не было. Летом ещё можно жить, деловые люди шабашников набирают — по деревням коровники строить. Ничего, что деду шестьдесят девять лет, зато он мастер на все руки.

— Что делать-то?

— Да пустяки! Айда-ка со мной! Тут неподалёку.

Женщина привела Потугина к себе, но в дом не пустила.

— Твоя задача — перенести нужник. Новую яму выкопать, а старую засыпать. Приходилось?

Как не приходилось? Сам раньше в деревне жил. И дом свой был, и жена, и двое сыновей. Дети выросли, уехали. Жена померла, а потом Нинка-почтальонка окрутила, женила его на себе, дурня старого. Она баба в самом соку, въехала к нему в дом и сразу же хахаля завела. Вместе они Прохора и выгнали. Ненависть уже давно схлынула, осталась только тихая беспомощная обида.

Потугин хлюпнул носом.

— Эй, ты что? Не справишься?

— Справлюсь.

Провозился до вечера. На обед хозяйка его борщом домашним накормила. Давно не едал такого. Горячий, аж дымится, а поверх — кусочки сала плавают — объедение!

Потугин поглощал борщ так, как будто на всю жизнь наесться хотел. Напоследок хозяйка дала ему четвертак, «спасибо» в придачу сказала, и пошёл Потугин обратно на свой вокзал.

Когда привыкаешь, толпа уже не мешает, и шума не замечаешь, и света электрического. Спи себе, никому до тебя дела нет. Вот если бы ещё и менты не беспокоили! Но сержант Ширяев разбудил.

— Эй, Потугин! Давно тебя не видно было.

— Соскучился, что ли?

— Ага, — сержант был совсем молодым и очень нравился сам себе.

— В Питер к сыну ездил.

— А что ж вернулся?

— Сноха выгнала. Сказала: одного алкаша в доме хватает.

— Пьёт, что ли, сын?

— Не то, чтобы сильно…

— Значит, пьёт. Теперь тебя, Потугин, можно на вокзале прописать.

Сержант, довольный своим остроумием, прошёл дальше. Потугин размечтался о том, как его пропишут на вокзале и выдадут талоны. Вот тогда он купит бутылку водки по госцене, и так хорошо ему от этих мыслей стало, что он уснул сном праведника и не просыпался до самого утра.

Сытый ещё от вчерашнего борща, он мучительно хотел курить. Рядом вкусно дымил сигаретой пожилой мужик. Потугин с трудом отвёл глаза и сглотнул слюну — попросить закурить он не мог, гордость не позволяла. Подождал, пока гражданин докурит, выбросит окурок и уйдёт, а потом залез в урну и достал чинарик. Разменивать заработанные деньги было жаль, но пришлось — ноги разболелись, суставы к перемене погоды скрутило. «Кончается бабье лето, скоро холода начнутся», — подумал с тоской.

Аптекарша Сара ему мазь дала вонючую, хорошо помогает. Сказала, что эта мазь сейчас дефицит, но ему, старому знакомому, четыре тюбика найдёт.

Потугин посидел в аптеке, снял свои разбитые сапоги, брючины задрал, мазью больные места натёр.

— Что ж ты к своему младшему жить не пойдёшь? — спросила Сара участливо.

— Пьёт он. — Потугину не хотелось быть откровенным, но пришлось — в благодарность. — Оба пьют.

— От тебя, стало быть, научились.

— Не учил я их этому. Я, может, хотел, чтобы они институты позаканчивали, в шишки выбились.

— А от чего твоя жена умерла?

— Рак у неё был.

Сара вздохнула, а Потугин вспомнил, как Маша, узнав о своей болезни, сказала: «Это ты виноват! Это от твоих побоев у меня рак!» Он заплакал, как и тогда, десять лет назад. Маша доброй была. Она его простила. Не захотела с собой в могилу обиду уносить.

Душевные в этой аптеке люди. Старик даже хотел благодарность в книгу отзывов написать, только он неграмотный, попросил, чтобы Сара сама написала под диктовку, а он бы подписал. Но Сара засмеялась, махнула рукой:

— Ладно, как-нибудь без твоих похвал проживём!

Когда Потугин уже собрался уходить, Сара его остановила.

— Чуть не забыла тебе сказать!

— Чего?

— У нас в городе дом престарелых открылся.

— Очередь туда, — солидно добавила молодая аптекарша. — У меня знакомая хотела свою бабку туда сплавить, сказали, мест нет, велели через полгода обратиться.

Прохор пожал плечами: уж если нормальным людям трудно туда попасть, то ему и подавно. Он давным-давно привык считать себя не полноценным человеком, а так, пережитком.

На следующий день Потугин собирался навестить свою хорошую знакомую. Она работала в центре города в пельменной. Прохор иногда её мелкие поручения выполнял. Так вот и подкармливался. Подошёл с чёрного хода. Попросил грудастую посудомойку:

— Позови Варвару Тихоновну.

— Нет её.

— А где ж она?

— В больнице. Инфаркт у неё.

«Довёл-таки сыночек», — подумал Потугин. Этот взрослый амбал нигде не работал, на материнской шее сидел, бил мать. Варя часто жаловалась Потугину на сына. Теперь вот в больнице.

Несколько лет назад Потугин тоже зимовал в больнице. Воспаление лёгких было. Райская жизнь — постель чистая, пища сытная, общество приличное. А вот как эту зиму пережить?

Потугин вспомнил, что сержант Ширяев говорил ему про прописку, и направился на вокзал, прямиком в отделение милиции. Выложил просьбу. Дежурный хохотал от души. У него даже слёзы на глаза от смеха навернулись.

— Ну ты, Потугин, даёшь! На вокзале прописать? Талоны нужны? Кстати, а паспорт у тебя есть?

— Потерял, — соврал Потугин: не будет же он объяснять, что когда-то выменял паспорт на две бутылки водки (обещали три — обманули).

— Так вот, дед! Слушай. Пока поживёшь у нас, до выяснения личности. А потом мы тебя в дом престарелых определим.

«Слава Богу, — подумал Потугин, не заглядывая далеко вперёд. — Может, зиму протяну, а весной и умереть можно. Весной даже хорошо умереть».