Чушь собачья

Светлана Алешина, 2001

«…Мой вопрос почему-то развеселил следователя. Он опять улыбнулся и небрежно заметил: – Пока вас никто ни в чем не обвиняет. Просто предварительная беседа. Мне не хотелось вызывать вас на допрос, тем более что делом этим займется, скорее всего, прокуратура. Но, поскольку все произошло на нашем участке… Как уже говорилось, я рассчитывала на резонанс. Но чтобы собачьим вопросом занялась прокуратура – этого я никак не ожидала. Здесь было что-то не то. – Объясните толком, что вас интересует! – сердито сказала я. – Что это значит – пока не обвиняет? И при чем здесь прокуратура? Опять последовал изучающий взгляд сквозь пижонские очки, и Полянский не очень охотно, но веско произнес: – Девятого июля, в промежутке между часом ночи и шестью утра, известный вам Гаврилов Дмитрий Анатольевич был убит. Невольно я открыла рот и с ужасом уставилась на невозмутимого Полянского…»

Глава 1

Она появилась у нас в редакции в первый день июля, в два часа пополудни — это я помню точно. Длинная стрелка на кварцевых настенных часах как раз в коротком рывке завершала очередной круг, а короткая замерла на стилизованной цифре «два» — и в этот момент открылась входная дверь.

Самое интересное, что, увидев на пороге эту женщину, я ничего такого особенного не ощутила — никаких тревожных предчувствий, хотя обычно интуиция меня не подводит. Но в этот день она промолчала, и я довольно спокойно ответила на приветствие посетительницы, не подозревая, какая бурная череда событий открывается этим визитом.

Пока же мы втроем — я, наш аналитик Кряжимский и фотограф Виктор — обсуждали возможные изменения в логотипе нашей газеты, и ничего более бурного на ближайшее время не предвиделось. Мнений по поводу обсуждаемого вопроса мы почему-то придерживались совершенно противоположных, дискуссия зашла в тупик, и появлению нового человека все даже обрадовались.

Женщине было около сорока, она была скорее некрасива, но ее большие серые глаза, очень живые и выразительные, горели оптимизмом и невольно вызывали расположение. Чувствовалось, что ни возраст, ни внешность не имеют для этой женщины решающего значения, и радость жизни она черпает в чем-то неизмеримо высшем, имеющем непреходящее значение. Одета она была в черное платье несколько экстравагантного покроя, украшенное недорогой, но оригинальной брошью, несомненно ручной работы. Темные волосы с вкраплениями седины были коротко острижены.

— Это редакция газеты «Свидетель»? — спросила женщина приятным, хорошо поставленным голосом.

Мы ответили утвердительно, и тогда она сказала:

— Моя фамилия Токмакова. Токмакова Любовь Георгиевна. Я — искусствовед. И мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь… гм… по одному деликатному делу.

Мы были рады на время прекратить наши споры, и я представилась посетительнице:

— Ольга Юрьевна Бойкова, главный редактор этой газеты. С удовольствием побеседую с вами, если это вас устроит.

Любовь Георгиевна слегка смутилась и произнесла с неловким смешком:

— Право, не знаю, стоит ли беспокоить сразу главного редактора?..

— Ничего, — ответила я, — у меня нет мании величия, если вы об этом, у нас и редакция-то пять человек. Троих вы видите. Секретарша сегодня отпросилась, курьер в отпуске. Так что можете беспокоить любого из нас. Но если дело, как вы говорите, деликатное, то, наверное, вы предпочли бы разговор с глазу на глаз?

На лице женщины промелькнуло что-то вроде удивления.

— Вы меня не совсем правильно поняли, — поспешно сказала она. — Мне совершенно нечего скрывать. Просто я имела в виду, что во всем следует тщательно разобраться. Как говорится, пусть будет выслушана другая сторона. А вообще мне именно хотелось добиться резонанса. Ведь, надеюсь, для вашей газеты справедливость и нормы человеческого общежития — не пустой звук? — При этих словах она посмотрела на меня с тревогой, словно ожидала услышать прямо противоположный ответ.

— Ну, что вы, как можно? — успокоила я ее. — Конечно, мы не обольщаем себя надеждой, что сможем сделать мир лучше, но, во всяком случае, мы пытаемся этому помочь — в меру своих сил. Иногда нам действительно удается восстановить справедливость, хотя бы в отношении одного человека.

— Это уже немало, — горячо поддержала меня посетительница, и тревога исчезла из ее взгляда. — Вот я и подумала…

— Пройдемте в мой кабинет, — предложила я. — Пожалуй, там все-таки будет удобнее разговаривать.

Усаживаясь в кресло, Любовь Георгиевна с любопытством оглядела мой не слишком большой кабинет, и на лице ее появилось выражение некоторой озабоченности.

— Не совсем уверена, что моя история может претендовать на сенсационность, — извиняющимся тоном сказала она. — Она, скорее, банальна. Возможно, из-за этого она представляется многим слишком незначительной…

— Не переживайте, — мягко перебила я. — Расскажите все по порядку. Мы, конечно, охотимся за сенсациями, но газета состоит не из одних сенсаций. Мы придерживаемся того мнения, что пресса должна не только развлекать и информировать, но и помогать людям… Скажу без ложной скромности, к нам часто обращаются те, кто попал в сложную ситуацию, кто отчаялся найти помощь в другом месте, — в том числе и в правоохранительных органах. Иногда нам удавалось распутывать очень сложные дела. — И я добавила с улыбкой: — Наверное, нам уже можно вешать на дверях табличку «Частное детективное агентство».

— В моем деле нет никакой загадки, — вздохнула Токмакова. — Оно абсолютно ясное. Просто с некоторых пор нас с мужем терроризирует наш сосед по даче… — И она тут же поспешно добавила: — Кстати, не нас одних! Но только мы решились противостоять ему. Остальные не хотят связываться.

— Вот как? — озадаченно спросила я. — И в чем же выражается террор? — Как ни была мне симпатична эта женщина, быть арбитром в соседских дрязгах мне вовсе не улыбалась.

— В собаке! — округляя глаза, ответила Токмакова. — В совершенно жутком, неуправляемом псе, который не дает никому прохода!

— Не совсем представляю, — осторожно заметила я. — Что же, хозяин пса натравливает его на окружающих? Запускает его на вашу территорию? Кстати, что за порода у этой собаки?

— К сожалению, я не разбираюсь в породах собак, — сказала Токмакова. — Но пес чудовищный! С такой, знаете, тупой злобной мордой… Муж называл мне породу, но у меня это слово постоянно вылетает из головы.

— Ну, хорошо, — сказала я. — Бог с ней, с породой! Нельзя ли как-то поконкретней? Чем провинился этот страшный пес?

— Пожалуй, я расскажу все по порядку, — ответила Токмакова. — С самого начала. А то у меня в голове все путается, и вы можете меня неправильно понять. — Она подняла глаза к потолку, словно пытаясь вспомнить что-то совсем далекое, а потом очень доверительно сказала: — Вы знаете, дачу мы купили совсем недавно. Скопили кое-какие деньги и купили. Это была наша с мужем давняя мечта — иметь свою хижину за городом, вдали от постоянных стрессов, утопающую в цветах, на живописном речном берегу. Вначале все так и было. Дача расположена в очень удобном месте — в десяти минутах ходьбы от Затона, почти у самой дороги. Правда, дачи там лепятся одна к другой. Пожалуй, хотелось бы большей уединенности, потому что, знаете, муж постоянно на людях, работа заставляет полностью выкладываться — а это так нелегко, когда практически ежедневно приходится, фигурально выражаясь, обнажать перед зрителями свою израненную душу…

Заметив на моем лице недоумение, Любовь Георгиевна с едва заметным упреком пояснила:

— Токмаков Валерий! Вы разве никогда не бывали в нашем драмтеатре?

Ну, конечно! А я-то ломала голову, откуда мне знакома ее фамилия! Как же я сразу не сообразила — Валерий Токмаков, один из ведущих драматических актеров, довольно известный в Тарасове человек, играющий осанистых красавцев с героическим характером!

— Простите, — сказала я. — Не сообразила сразу! Значит, это ваш муж?

— Да, мы женаты уже двадцать лет, — со скрытой гордостью ответила Любовь Георгиевна. — И были счастливы все это время! Хотя у Валерия далеко не простой характер. И вообще, люди искусства…

— Представляю, — заметила я. — Поклонницы, слава…

— Ну, какая уж слава! — скромно сказала Токмакова. — Наверное, Валерий заслуживает большего. Иногда я начинаю себя винить — возможно, это я не позволила ему по-настоящему раскрыться.

— Мне кажется, это вы напрасно, — возразила я. — Судя по всему, вы-то как раз и обеспечили мужу, как говорится, крепкий тыл. Просто судьба артиста зачастую складывается так прихотливо…

Ходили слухи, что красавец Токмаков имеет вспыльчивый характер и вдобавок подвержен пороку, который испортил жизнь не одному актеру, — речь, разумеется, шла о горячительных напитках. Любовь Георгиевна поняла намек, который содержался в моих словах, и постаралась тут же сменить неприятную для нее тему.

— Наверное, вы правы, — сказала она. — Но я отклонилась… В общем, мы купили эту дачу и обустроили ее по-своему. Правда, это не очень-то понравилось соседям…

— Не совсем вас понимаю, — перебила я. — Были какие-то конфликты?

— Нет, ничего серьезного! — отмахнулась Любовь Георгиевна. — Просто мы нарушили стереотип, а люди этого не прощают. Мы стали объектом молчаливого неодобрения. Хотя мы с мужем достаточно общительные люди, но вот в этом кругу отношения у нас, прямо скажу, не сложились.

— И все-таки, чем вы так досадили соседям? — поинтересовалась я.

Любовь Георгиевна мечтательно улыбнулась.

— Понимаете, мы отбросили идею выращивать на своем клочке земли овощные культуры, — сказала она. — Вместо этого мы рассадили кругом чудесные цветы: астры, георгины, розы. Правда, мы не тронули фруктовых деревьев — это было бы варварством, тем более что они так прекрасно цветут весной. Однако и здесь мы отошли от общих правил — по мнению соседей, мы неверно ухаживаем за деревьями: не делаем обрезку, не прививаем. Вообще ничего не делаем! Но, поверьте, для нас не это главное!

Я посмотрела в ее широко открытые искренние глаза и деликатно напомнила:

— Мы с вами, кажется, опять отклонились от темы. Речь шла о собаке. Надеюсь, сосед не стал вас травить собакой из-за того, что вы не прививали фруктовые деревья?

— Нет, никакой связи! — решительно произнесла Любовь Георгиевна. — Этому соседу нет никакого дела до наших деревьев. Ему, кстати, нет дела и до своих собственных. Вы бы видели, какое запустение на его участке!

— Интересно! — удивилась я. — Вы меня окончательно запутали.

— Понимаете, — озабоченно пояснила Токмакова, — эта дача на самом деле принадлежит какому-то инженеру. Раньше он работал на военном заводе, имел связи, неплохо зарабатывал… А потом, говорят, уехал на заработки за границу. Кто-то из его знакомых присматривал за дачей, а этой весной там поселился нынешний сосед. Между нами говоря, очень неприятный субъект — грубый, наглый, почти постоянно пьяный! А потом еще появилась эта псина!

— Значит, псина появилась не сразу? — уточнила я.

— Не сразу, — согласилась Токмакова. — Пожалуй, я даже затрудняюсь сказать, когда именно она появилась. В силу многих причин мы с мужем бываем на даче крайне нерегулярно, и появление собаки было для нас полной неожиданностью. Помню, мы только подошли к калитке, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочила эта жуткая зверюга и сразу вцепилась мне в руку!

— Она вас укусила?!

— Именно! — Любовь Георгиевна, стесняясь, завернула длинный и широкий рукав платья и показала мне довольно свежий розовый шрам на предплечье. — Я была в шоке! Слава богу, мужу удалось отогнать в тот раз пса. Но это стоило ему брюк. Хорошо, что это были старые брюки.

— А к врачу вы потом обращались? — перебила я бурный поток ее словоизлияний.

— Нет.

— Как же так? Ведь вас укусила неизвестная собака. А вдруг бешеная? Нормальный человек в таком случае делает профилактические уколы.

— Нормальный человек, может быть, их и делает, но я прежде всего — нормальная женщина и уколов боюсь больше всего на свете!

На лице Токмаковой отразилось неподдельное волнение, точно этот неприятный эпизод был пережит ею пять минут назад.

— И что же было дальше? — спросила я.

— Откровенно говоря, мы не поняли, откуда взялась эта собака, — продолжала Любовь Георгиевна. — Но тут появился сосед, как всегда, пьяный, и, представьте себе, покрыл нас матом за то, что мы, видишь ли, трогаем его Рекса! Муж возмутился, естественно, и мне стоило большого труда погасить конфликт — собственно, я попросила Валерия оказать мне помощь — потому что про меня он, конечно, забыл. А мне было очень больно, и рука вся была в крови. Когда он это заметил, он плюнул на соседа с собакой и увел меня в дом. Там мы обработали и перебинтовали рану.

— А что сосед? — поинтересовалась я.

— А что ему? — горько усмехнулась Любовь Георгиевна. — Пошел себе в Затон — время от времени он туда наведывался, покупал в магазине продукты и, без сомнения, водку. Он тоже был возмущен — еще бы, мы посмели тронуть его драгоценную собаку!

— Вы обращались по этому поводу к участковому? — деловито спросила я.

— Представьте себе, обращались, — сказала Токмакова. — Трижды. Наконец он тоже соизволил нас навестить. Однако заявление принять отказался, сославшись на срок давности. Его равнодушие было подозрительным! Я бы взяла на себя смелость заявить, что в душе он даже был на стороне этого хама!

— Неужели? — удивилась я. — Но ведь факт, что собака напала на вас?

— Для представителя власти это был вовсе не факт, — сказала Любовь Георгиевна, и в ее голосе прозвучали саркастические нотки. — Он даже не потрудился найти свидетеля, хотя я уверена, что кое-кто из соседей наблюдал за нашим сражением… Он целиком положился на заявление владельца собаки — якобы мы ее дразнили. Но это же абсурд!

— Да, сложный случай! — покачала я головой. — Понимаю, что вам тогда было не до этого, но стоило все-таки запастись парочкой свидетелей.

Токмакова махнула рукой и сказала удрученно:

— Я совсем не уверена, что нам это бы удалось. Я же говорила, что у нас с соседями не было взаимопонимания. И потом, вряд ли кто-то сейчас захочет связываться с милицией, судами. Эта собака бросалась не только на нас, я уверена. Она бегает без намордника, пролазит через забор… Просто страшно стало там жить, понимаете?

— А вообще, вы не пытались поговорить с этим… соседом? — спросила я. — Кстати, как его зовут?

— С ним невозможно разговаривать! — с негодованием воскликнула Токмакова. — Он абсолютно некоммуникабелен! Иначе как матом он вообще не изъясняется! Должна признаться, что муж уже несколько раз с ним ругался. Он очень вспыльчивый человек, и если бы не мое вмешательство, не знаю, чем бы все кончилось. А буквально десять дней назад этот Рекс покусал и Валерия! Это было утром, а вечером ему играть в спектакле, представляете? Но тут уж мы действовали решительно — сразу обратились в больницу и взяли справку о причиненных увечьях. У мужа прокушена нога, и он до сих пор хромает. Он так и на сцену вышел — хромая. Вы же понимаете, настоящий артист умирает на сцене! — с пафосом закончила она.

— А, кроме справки, вы приняли какие-то меры? — поинтересовалась я.

— Разумеется! — с жаром сказала Токмакова. — В тот же день я подала заявление в суд. И, вы не поверите, кончилось тем, что оно попросту затерялось! Но тут уж у меня окончательно лопнуло терпение, и я пришла к вам. Если никто не хочет слушать нас, то, может быть, к голосу вашей газеты прислушаются? Ведь это настоящий произвол! Почему один какой-то негодяй может терроризировать всю округу? И делает это совершенно безнаказанно? Или вы считаете, что эта тема неактуальна?

Любовь Георгиевна настолько разволновалась, что лицо ее пошло красными пятнами и сделалось особенно некрасивым. А в глазах ее застыла такая жгучая обида на весь свет, что я вряд ли бы посмела ей сейчас возразить, даже если бы этого очень хотела. Но в принципе я была с ней согласна. Меня раздражали владельцы собак, не чувствующие ответственности за своих питомцев. И эта тема как раз казалась мне очень актуальной. Пожалуй, основываясь на этом случае, можно было организовать в газете целую дискуссию, привлечь к вопросу внимание законодателей. Но сначала для порядка следовало бы выслушать, как выражалась сама Любовь Георгиевна, и другую сторону.

— Ради бога, не волнуйтесь! — сказала я. — Мы постараемся вам помочь. Но, согласитесь, объективности ради мы должны встретиться с вашим обидчиком. Кстати, вы так и не сказали, как его зовут…

— Он нам не представлялся, — ответила Токмакова. — Если я не ошибаюсь, милиционер называл его Дмитрием Анатольевичем. А фамилия, кажется, Гаврилов. Именно так я зафиксировала его в своем заявлении. А что оставалось делать? Он же не идет на контакт!

— Этот Гаврилов постоянно живет на даче?

— Поручиться не могу, — задумчиво сказала Токмакова. — Но у меня складывается именно такое впечатление. Кстати, он, по-моему, вообще не из нашего города. Когда участковый проверял у него документы, в разговоре всплыло название… Вот совершенно выветрилось из памяти! — она озабоченно наморщила лоб. — Новосибирск? Хабаровск? Честное слово, не помню!

— Видимо, он нездешний, — заключила я. — Это как-то удивило участкового?

— Да, он еще спросил, что этот тип здесь делает. И тот, знаете, нагло так ответил, что проводит отпуск на даче своего друга, и законом это, мол, не запрещено… Отпуск! Это более трех месяцев. Вы слышали что-либо подобное?

— Ну, у некоторых категорий работников и раньше были продолжительные отпуска, — заметила я. — А уж в наше нестабильное время… Только меня смущает такой момент — вы говорите, более трех месяцев. Не с апреля же он живет на даче?

— А что? — недоуменно посмотрела на меня Токмакова. — Домик там вполне пригоден для жилья, оснащен АГВ… Да, соседи говорили, он появился там уже в апреле, это точно! Но, в конце концов, это неважно. Важно, что потом они с участковым уединились на пять минут в комнате и о чем-то там шушукались, после чего милиционер явно принял его сторону. Вам это не кажется странным?

— Вот как раз странным мне это не кажется, — сочувственно сказала я. — Но, поскольку свидетелей их уединения у нас нет, не будем об этом. Лучше расскажите, как найти дачу этого Гаврилова. Я завтра же съезжу туда и попробую с ним побеседовать.

— Ради бога, будьте осторожны! — с беспокойством взглядывая на меня, сказала Любовь Георгиевна. — Мне не хотелось бы, чтобы от этой собаки Баскервилей пострадала такая очаровательная женщина, как вы! Может быть, вам стоило бы предварительно договориться с участковым?

— Не волнуйтесь, — успокоила я ее. — Мы поедем вместе с фотографом. Виктор — человек военный, служил в разведке. С одной собакой он уж как-нибудь справится.

— Ну, хорошо, — с сомнением произнесла Токмакова. — К сожалению, мы с мужем оба завтра заняты. Но, может быть, так вам даже будет удобнее. В общем, слушайте! Вы доедете автобусом до конечной остановки в Затоне…

— Мы поедем на машине, — поправила ее я.

— Ага! — Любовь Георгиевна на секунду задумалась, а потом попросила листок бумаги и карандаш. — Тогда я лучше начерчу вам план. Так вам будет легче разобраться. И потом, наверняка там кто-то будет из дачников — они подскажут.

Она набросала на бумаге довольно подробную схему участков и протянула ее мне. Однако на лице Любови Георгиевны явственно читалось сомнение.

— Знаете, вот сейчас мне начинает казаться, что я зря отнимаю у вас время, — сказала она. — В самом деле, почему вы должны заниматься нашими проблемами? Наверное, мой рассказ показался вам до некоторой степени анекдотичным?

— Анекдоты, на мой взгляд, должны быть смешными, — ответила я. — А то, что вы рассказали, — совсем не смешно. И это далеко не только ваша проблема, и мы будем о ней говорить.

— Правда? — Любовь Георгиевна посмотрела на меня с благодарностью. — Я очень рада, что вы так думаете. С вашей поддержкой мы будем чувствовать себя значительно увереннее.

Мы очень тепло распрощались и договорились созвониться, когда эта история получит продолжение. Проводив посетительницу, я посвятила своих мужчин в суть дела.

— Завтра мы выезжаем на место проживания этой собаки Баскервилей, — предупредила я Виктора. — Захвати с собой аппаратуру — неплохо будет, если мы снимем хозяина этого зверя и хищный собачий оскал — это очень оживит газетный материал.

— Какая порода? — меланхолично поинтересовался Виктор.

— Ты имеешь в виду собаку? — спросила я. — К сожалению, Любовь Георгиевна не разбирается в породах собак, но, по ее словам, это что-то ужасное. Кстати, ты умеешь защищаться от нападения собак?

Виктор молча показал мне газовый баллончик.

Мы были настроены весьма решительно, но о мерах безопасности рассуждали скорее в шутку. Мы считали, что нам опасаться нечего.