Прививка против любви

Светлана Александровна Захарова, 2005

Роман С. Захаровой "Пропасть для свободных мужчин" вызвал интерес у читателей. Второй роман под названием "Прививка против любви" является его продолжением. Читатель вновь встречается с Татьяной Поляковой, её родственниками и друзьями, которые любят, страдают, ищут выход из затруднительного положения. А кроме того раскрывают страшную тайну, которой окутана старая дача.

5.Броуновское движение.

Однажды вечером, когда муж в очередной раз пришёл с работы подавленным и первым делом отправился не на кухню ужинать, а в спальню, чтобы измерить своё артериальное давление, Татьяна пошла за ним. На экране автоматического измерителя выступили чёткие цифры: 180, 100, 83.

— Тебя опять довели? — спросила она, наблюдая, как Сергей, не глядя на неё, автоматически переодевается в домашнюю одежду.

— Да, опять я им не угодил. Плохо работаю. Чем больше я делаю, тем больше они не довольны.

Татьяна вспомнила, как ещё в школе, изучая капиталистическую систему производства и сравнивая её с социалистической, она обратила особое внимание на то, что капитализм сравнивали с гигантской потовыжималкой. Для достижения высокой производительности труда из человека выжимали всё, на что он был способен, а выжатого безжалостно выбрасывали на улицу.

— Так уходи оттуда, Серёжа, сколько раз я тебе говорила. Сын уже самостоятельный, сам зарабатывает, а нам с тобой, по-моему, немного нужно.

— Куда уходить-то? Опять возвращаться в Конструкторское бюро? Не возьмут, скажут, отстал от жизни — я уже лет пятнадцать там не работаю. Да и возраст уже… Почитай-ка объявления: везде требуются специалисты в возрасте до тридцати, в крайнем случае — до сорока лет. Вот такие дела…

Он прошел на кухню, выпил лекарство, которое в последнее время дома не переводилось, и, отказавшись есть, прилёг на диван.

— Но чем они недовольны? — спросила жена, сев на стул, стоявший рядом, — у тебя что же — старческий маразм? Что-то я не замечала. Пятьдесят лет — это золотой возраст мужчины.

— Золотым его считают те, кому давно уже шестьдесят или семьдесят. А моим начальникам — сорок с небольшим. Они молоды, поэтому я для них — старик. Бегать с ними наперегонки мне уже тяжело.

— Но обойтись без тебя, тем не менее, они не могут.

— Они не работали на предприятии такого уровня, у них нет связей с нужными для дела людьми. Нет и той культуры общения, которой я научился, работая в КБ всесоюзного значения. Я уже не говорю о технической стороне дела.

Татьяна очень переживала за мужа, потому что знала, что её Сергей — не из тех, кто не работает, но ест. Он не был бездельником, напротив, всегда находил себе работу и на службе, и дома. Он не был пьяницей, не страдал запоями, которые существенно отвлекают от работы, никогда не приходил на службу с похмелья. Так почему же начальство недовольно? После долгих размышлений и сопоставлений фактов Поляковы всё-таки нашли ответ на этот вопрос: для недовольства начальства не обязательно быть плохим, неработоспособным, несостоявшимся, а достаточно быть крайним. Именно с крайнего и спрашивают, почему не выполняется план, не находит сбыта продукция, нарушают дисциплину сотрудники.

Сергей Алексеевич Поляков работал заместителем директора индивидуального частного предприятия “Темп”. Руководил предприятием родственник Татьяны, сын её двоюродного брата Василия Владимир. Всякий раз, собираясь поговорить с племянником, который был моложе её не намного и как тётушку её не воспринимал,-она не решалась на это. Её всегда мучили сомнения: а надо ли? Это может быть неправильно истолковано: приходит, мол, Поляков домой и постоянно жалуется на начальство своей жене. Хорошо ли это будет? Им ведь не объяснишь, что он не жалуется, а просто привык быть с ней откровенным. Да и не скроешь от неё, если тяжело на душе, она сразу это увидит. С другой стороны и Владимира, учитывая его тяжёлую судьбу, она привыкла жалеть, а не воспитывать.

Владимир Васильевич Деревянкин, получив серьёзное ранение во время военных действий в Афганистане и признанный в результате инвалидом, долгое время не работал и, часто находясь в состоянии депрессии, пристрастился к выпивкам. Кроме ранения его угнетала и несостоявшаяся личная жизнь, в которую ещё до армии грубо вмешались родители.

Василий, узнав, что его сын часто посещает женщину с двумя детьми и даже собирается на ней жениться, постарался разлучить влюблённых. Окончив школу, восемнадцатилетний Володя попадал только в осенний призыв в армию, но его отец, военнослужащий, постарался отправить его туда пораньше. И пораньше и подальше от ошибок молодости, потому что через два года, по мнению родителя, сын должен был поумнеть.

Отправленный в армию, подальше от дома, Володя попал слишком уж далеко — в Афганистан. Узнав об этом, Василий раскаялся в содеянном, но поправить уже ничего было нельзя. Вернувшись домой раньше срока, без ноги и списанный из-за ранения со службы, сын был замкнутым и подавленным. Вино, в котором родители, считавшие себя виноватыми, ему не отказывали, было единственной его радостью.

Владимир долгое время не мог определиться, чем же ему теперь заниматься — найти работу в обществе инвалидов или продолжать учиться. Ему не хотелось ни того, ни другого, родители кормили его и хорошо за ним ухаживали, но постоянное пребывание дома не создавало ощущения полноты жизни. А жить в девятнадцать с половиной лет хочется, потому что всё еще впереди.

Родственники настоятельно советовали ему учиться — хотя бы заочно, и Володя, мечтавший когда-то о техническом вузе, должен был выбрать другую профессию. На инженера трудно учиться заочно: слишком много техники надо изучать, лабораторных работ делать, для которых дома нет никаких условий. И он решил овладеть знаниями для работы в должности экономиста. Родители бы, наверное, поднатужились и купили ему компьютер, который мог бы скрасить его жизнь, но в те времена такая техника ещё не вошла в повседневный быт.

Учёба давалась Володе тяжело, много раз он хотел бросить эту затею: тетради и книжки летели в окно, и его матери приходилось выходить на улицу, чтобы собрать их. Она знала, что через недельку сын успокоится и будет жалеть о содеянном.

К радости родителей, он ни разу не вспомнил о своей доармейской любви, ни разу не пожелал видеть ту разведённую двадцатипятилетнюю женщину с двумя детьми, которая научила его азам плотской любви. Сейчас он, казалось, спокойно обходился без женщин и расстраивался только из-за своего увечья.

Шли годы, и Володе изготовили на ампутированную ногу удобный протез. Он уже мог обходиться без костылей, и когда пришло время защищать диплом, — со времени службы в армии прошло уже десять лет — он сделал это как полноценный, хотя и прихрамывающий человек. Это вселило в него уверенность, и вскоре после окончания вуза он начал искать работу. После долгих поисков и неудачных попыток трудоустроиться Владимир Васильевич был принят на должность бухгалтера в частную фирму, ведущую строительство дач и коттеджей.

Руководил фирмой мужчина средних лет, где-то между сорока и пятьюдесятью, волевой, требовательный, не допускающий никакой поблажки к пьяницам и бездельникам. Сам он работал день и ночь, без отпуска и выходных, чего требовал и от подчинённых. Он не брал в рот ни капли спиртного, потому что, спившись в бригадах подряда, где начинал карьеру, он излечился, взял себя в руки, и вот уже почти двадцать лет был абсолютным трезвенником.

Владимир, которому к этому времени едва перевалило за тридцать, сначала терялся под натиском руководителя, который жестко диктовал ему свои условия и, пользуясь его неопытностью, не вынося при этом даже пивного запаха, постоянно “учил жить”. Владимир, может быть, и взбрыкнул бы, и убежал, куда глаза глядят, но бежать ему было некуда. Прежде чем заявлять о своих правах, надо было хотя бы научиться работать и на практике доказать свою состоятельность. Он усмирил свою гордость, положив её на время пылиться на полке, бросил пить и с головой окунулся во все перипетии бизнеса.

Его руководитель был человеком необразованным, университетов не заканчивал. Азы строительной науки, также как и экономики, он усвоил, работая в так называемых “бригадах подряда”, ездивших в советское время по сёлам и строивших так необходимые там коровники и свинарники. Они напоминали популярные в те же годы студенческие строительные отряды, только работали в них, как правило, рабочие строительных специальностей, и платили им за работу гораздо больше, чем студентам.

Дождавшись перестройки и открыв свою фирму, руководитель и тут не стал забивать себе голову научными изысканиями. Экономика его была проста: вкладываешь в своё дело рубль, получаешь в итоге два рубля.

— Экономист хренов, — неоднократно обращался он к Владимиру, не щадя его честь и достоинство, — зачем же ты учился так долго, зачем мучился, если не понимаешь самых простых вещей?

Владимир Васильевич Деревянкин хорошо усвоил уроки своего крутого руководителя, который умел не только зарабатывать большие деньги, но и обходить закон. Со своими врагами, теми же рэкетирами, он тоже быстро находил общий язык. Кому-то он отстёгивал определенный куш, а кому-то и приставлял для профилактики пистолет к виску. Но в мокром деле никогда замешан не был.

Выдержав десять лет и закалив свою волю, Владимир почувствовал себя способным самому стать руководителем. Он, инвалид, калека, мучившийся от боли при перемене погоды, должен был доказать себе и окружающим, что не только не хуже их, здоровых и удачливых, но и в некотором смысле лучше. Пережив все кризисы и дефолты, когда государство преподнесло своим гражданам сюрприз, обесценив их денежные сбережения, он, будучи в то время ещё безденежным, сумел сколотить себе небольшой капитал в более поздние годы. Недостающую сумму Владимир взял в банке в виде кредита, и новое индивидуальное предприятие было зарегистрировано в мэрии по всем правилам.

К этому времени Владимир Васильевич уже пять лет был женат на женщине гораздо моложе себя, милой и обаятельной, потому что, преодолев комплексы калеки, он снова увидел в зеркале своё красивое лицо. Голубые глаза и тёмные волнистые волосы были почти такие же, как у его отца, и только неправильная форма нижней губы и тяжеловатый подбородок напоминали, что, кроме красивого отца, у него была ещё и некрасивая мать. Но эти недостатки Владимир счёл несущественными, потому что постоянно замечал устремлённые на него женские глаза.

Обдумывая сферу своей деятельности, новоиспечённый хозяин сразу отказался от строительной отрасли, потому что считал её грязной и недостойной внимания.

Экономист и бухгалтер Деревянкин решил заняться изготовлением дополнительного оборудования к автомобилям и предложить местным производителям изящество конструкции и современный дизайн. Ему нужны были грамотные специалисты, поэтому он и обратился к Сергею Алексеевичу Полякову, мужу Татьяны, проработавшему двадцать лет в солидном Конструкторском бюро и ушедшему оттуда только в годы перестройки, когда авиационно-космическая отрасль находилась в кризисе. Необходимые материалы были приобретены, чертежи изготовлены, впоследствии взят в аренду небольшой офис с перспективой дальнейшего строительства, — и предприятие заработало.

Владимир предложил свои изделия заводам, и на его фонари, ручки, кнопки, замки, решётки и другие мелочи сразу же посыпались заказы. Вскоре предприятие начало понемногу отдавать долги, а потом появилась и прибыль.

Сергей Алексеевич не сразу решился перейти к Деревянкину на постоянную работу, потому что рисковать не любил. Он выполнял конструкторские работы параллельно основной деятельности и получал за это гонорар. Но потом, убедившись, что детище Деревянкина работает стабильно и собирается осуществить новые проекты, он ушёл с муниципального предприятия, где работал заместителем директора, в фирму “Темп” на такую же должность, но с большим выигрышем в зарплате. Именно он предложил заняться разработкой и изготовлением газового редуктора для автомобилей, чувствуя, что для него наступило время.

Дело в том, что в связи с постоянным удорожанием бензина многие водители легковых автомобилей с удовольствием перешли бы на более дешёвое топливо. Таким топливом был сжиженный газ “пропан”, который по стоимости вдвое уступал традиционному бензину. На газе давно ездили автомобили типа “Газель” и грузовые машины, а вот легковые требовали небольшой доработки. Если газовый баллон можно было купить, то распределитель газового топлива, так называемый редуктор, можно было приобрести только итальянского производства, и стоил он недёшево. Отечественный аналог мог бы обойтись автомобилистам гораздо дешевле.

Вдохновившись этим проектом, и Деревянкин, и Поляков с головой ушли в работу. Взяв за основу итальянскую модель редуктора, они разработали свой вариант распределителя топлива и запустили его в производство. После напряжённой работы всего штата “Темпа” наконец-то были изготовлены первые образцы изделия. Но на поверку они оказались некачественными и требовали доработки. Снова специалисты работали день и ночь, устраняя недостатки в своём детище, но это им давалось с трудом. Новоиспечённому редуктору явно не хватало культуры исполнения, свойственной его иностранному собрату.

Сергей Алексеевич, видя недостатки не столько в конструкции изделия, сколько в отсутствии необходимой технологической базы, убеждал хозяина вложить деньги в эту сферу производства, но понимания не нашёл. Деревянкину, который не имел инженерного образования, зато умел считать деньги, не хотелось тратиться зря. Напрасно убеждал его Поляков, что изделия, требующие точности в работе, никогда не изготавливаются кувалдой и грубыми, малоквалифицированными руками неопытных сборщиков, — Деревянкин в это не верил.

Как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Один из слесарей-сборщиков нарушил сухой закон и был сразу же уволен хозяином. Встал вопрос о замене, и тут Поляков, воспользовавшись ситуацией, привёл своего давнего знакомого, работавшего когда-то в опытном производстве того же КБ. Уровень сборки повысился, и изделие было запущено в массовое производство. Дав рекламу в прессе и участвуя в различных выставках — ярмарках, «темповцы» обрели определенный круг покупателей.

Сергей Алексеевич Поляков, чего не скажешь о Владимире Васильевиче Деревянкине, тут же вмонтировал газовое оборудование в свою “девятку” и начал проверять редуктор, что называется, на себе. Не исключено, что выбрал он себе не худший экземпляр — редуктор в течение довольно длительного времени работал без сбоев. Однако от покупателей начали приходить рекламации, и Поляков по каждому такому сигналу сам выезжал на место, чтобы разобраться в причинах отказа редуктора и заменить его на новый.

Постепенно недостатки устранялись, но редуктор по — прежнему уступал по своим техническим характеристикам своему итальянскому конкуренту. Это жутко раздражало Деревянкина, которого не вдохновляли длительные процессы доработки — он рассчитывал на большую прибыль, чем давал ему редуктор. Раздражение своё он переносил на подчинённых, особенно на Полякова, который ему “подсунул этот подарок, не думая о последствиях”.

Несмотря на то, что редуктор раскупался и использовался в легковых автомобилях, Деревянкин охладел к идее его выпуска и, приказав распродать задел, закрыл производство, на которое было затрачено столько сил, одним росчерком пера. С Поляковым после этого случился гипертонический криз.

Татьяна, знавшая Володю Деревянкина с детства и любившая с ним играть, когда он был маленьким, не поверила своим ушам, узнав, кто именно довёл её мужа до приступа. Воспользовавшись тем, что Сергей несколько дней провёл дома, она направилась к Деревянкину, чтобы поговорить с ним наедине. Всё-таки он был ей человеком не чужим — хотя и двоюродным, но племянником. Она бесцеремонно вошла в его кабинет, поздоровалась и села в кресло, не дожидаясь приглашения.

— Таня? — удивился племянник, никогда не называвший её тётей. — Здравствуй, очень рад.

— И чему же ты рад? — ехидно спросила она.

— Меня не часто посещают такие женщины, — галантно ответил Деревянкин.

— Ты знаешь, что я в твоих комплиментах не нуждаюсь. Лучше скажи, как ты довёл моего мужа до такого состояния. И не вздумай изворачиваться!

— Ну зачем мне его доводить, Танечка? На любом производстве есть свои трудности, их надо преодолевать, а не принимать близко к сердцу. У нас здесь работа, а не богадельня.

— Вот как ты заговорил! Когда с его же помощью ты запустил эту свою лавочку, ты ещё побаивался бога-то? А теперь совсем обнаглел!

Татьяна не стеснялась в выражениях, потому что знала, что Владимир на неё не обидится, мстить не будет и киллера не наймёт. Ей позволялось всё, и она решила воспользоваться этим правом до конца.

— С чего же ты взяла, что я его довёл? Он, между прочим, и сам любого доведёт. Не веришь?

Владимир смотрел на неё преданными и наивными глазами. Татьяна рассердилась ещё больше.

— Может быть, ему лучше уйти от тебя, от греха подальше? Так я с ним поработаю и уговорю.

— Нет, нет, что ты! — Владимир категорически замотал головой, — у нас с ним ещё много дел. И мы вполне срабатываемся. А тебе спасибо за Сергея Алексеевича, ты его явно вдохновляешь на подвиги.

Решив, что разговор закончен, Татьяна встала, чтобы уйти, но на минуту замешкалась. Она думала, чем бы ещё уколоть провинившегося племянника.

— Кстати, о женщинах, — сказала она наконец, — почему в твоей бухгалтерии они такие убогие? Бизнесмен такого ранга мог бы позволить себе и супермоделей. Вот Мисс мира Юля Курочкина, говорят, в финансовой академии училась, могла бы быть тебе полезной.

Она решительно направилась к двери. Деревянкин тут же встал и направился провожать гостью. На прощание он сказал: “Приходите в субботу к нам на шашлыки.”

Татьяна вышла на улицу, глотнула свежего воздуха и потерла ладонями свои виски в надежде снять головную боль. Всё-таки не умела она возмущаться, как не умела и бороться за свои права. Вот поговорила несколько минут на серьёзную тему, и уже вышла из кабинета полуживая. А ведь ей надо возвращаться на работу, откуда она сбежала, сославшись на важные дела. Но она всё-таки надеялась, что Владимир учтёт её критические замечания и пожалеет её мужа, как жалела его она сама.

Когда мужу было плохо, она особенно сознавала, как любит его, потому что возникающее в таких случаях чувство жалости не убавляло, а только усиливало её любовь. Она испытывала к нему такую нежность, как будто была юной невестой, а не зрелой женщиной со стажем семейной жизни, приближающимся к тридцати годам. Она была уверена, что их с Сергеем чувство не разбилось о быт, не утонуло в детских слезах и пелёнках, не поддалось искушению новой любви. И они могли гордиться этим.

Владимир Васильевич её критические замечания принял к сведению. Он больше не повышал на Сергея Алексеевича голос, не позволял себе нелестных замечаний вроде: “у тебя, старого, что, склероз”? и не показывал своего раздражения. Зато у него появился ещё один заместитель, некто Степан Иванович Козлов. Это был мужчина лет сорока, на вид неказист, прыщав. Всё в его облике было серым: и глаза, и волосы, и тонкие губы, и одежда. Этот серый во всех отношениях человек, неизвестно откуда и зачем взявшийся, был наделён Деревянкиным немалыми полномочиями. Это он теперь систематически критиковал своего коллегу Полякова, хотя на служебной лестнице они стояли на одной ступени.

Учитывая это обстоятельство, Поляков не торопился подчиняться Козлову и довольно решительно отвергал его притязания. Козлов возмущался — для плюгавого мужчины власть над другими не просто жизненная необходимость, но и смысл жизни. Где ещё он может почувствовать себя стоящим на пьедестале?

Поляков по характеру был добрее Козлова, и именно он старался сгладить отношения. Поляков не был злопамятным и не копил в своём сердце и в душе обиды на коллегу, стремясь всеми силами наладить контакт, отчего производственные отношения только выиграли бы. Козлов же с неизменным выражением лица всякий раз давал понять, что он — более важная персона.

Тем не менее, фирма работала, прибыли её росли, шло освоение новых изделий, и тут именно Полякову, а не Козлову принадлежала главная роль. Фактически только Поляков мог решить, казалось, не решаемые вопросы и наладить нужные производственные контакты. Козлов же больше занимался вопросами отгрузки готовой продукции, доставки её к месту назначения и изучением покупательского спроса. Зато у Козлова крутились деньги, те самые деньги, ради которых работала фирма. У Полякова эти деньги были в перспективе. Казалось, Степан Иванович пожинал плоды сделанного другими, и пожинал их довольно успешно. Кому вершки, кому корешки, и изменить тут было ничего нельзя, потому что ничего не хотел менять хозяин Деревянкин.

Сергей Алексеевич знал, что он данной фирме нужен, что работает он неплохо, но не мог понять, зачем его воспитывают. Он пытался объясниться с самим Владимиром Васильевичем, задав ему простой, казалось, вопрос: “Чего же ты от меня хочешь? Скажи конкретно — и я всё сделаю”. Деревянкину этот вопрос не понравился, конкретно отвечать он не захотел и ждал, когда Поляков сам поймёт, что эпоха социализма давно ушла в небытиё, что результат должен быть здесь и сейчас, а не когда-то потом, в туманной перспективе.

— Он хочет, чтобы я всё делал быстро, остро и из ничего, — рассказывал Сергей Татьяне, — но так серьёзные дела не делаются. Так можно только нож в спину воткнуть.

— Но Владимир — грамотный человек, экономист. Зачем же он ставит нереальные задачи? — недоумевала Татьяна.

— Он хочет, чтобы случилось чудо, и они стали реальными. Знаешь, что он мне сказал вчера? “Мне твоё броуновское движение не нужно. Мне нужны деньги”.

— Броуновское движение? А что это такое?

— Ну, ты меня удивляешь, Таня! Ты же технический вуз закончила, а вопрос задаёшь из школьной программы.

— Ты меня тоже удивляешь. Я знаю, что это хаотичное движение каких-то мелких частиц. Я у тебя спрашиваю точную формулировку.

— Ах, точную, — Сергей почесал затылок, посмотрел в потолок, но ничего вспомнить не мог. — вот точная формулировка как раз не имеет значения.

— Я так и знала, что ты двоечник. Если Деревянкин этот термин употребил, значит надо знать точную формулировку. Вдруг она наведёт на какую-нибудь глубокую мысль? — предположила Татьяна и пошла за энциклопедическим словарём. Вскоре она нашла нужную страницу и прочитала вслух: ” Броуновское движение — беспорядочное движение мельчайших частиц, взвешенных в жидкости или газе, под воздействием ударов молекул окружающей среды”.

— Ну что, усвоил? — спросила она мужа, закрывая и откладывая в сторону книгу.

— Я давно усвоил, что мои движения не сразу дают прибыль.

— Так. Но оно не должно быть беспорядочным. Может быть, ты излишне суетишься? Говоришь много лишних слов? Не надо быть мелким, надо расти.

— Ишь ты, как расшифровала это броуновское движение. Я думаю, сам Деревянкин этого не знает. Он, по сути, мужик простой, ему сложности не нужны.

— Может быть, он срывается, потому что не очень счастлив в жизни? Это его увечье, да и бог детей не дал. Жена мила, но простовата, а на других женщин сил нет… — задумчиво произнесла Татьяна.

— Это почему же сил нет? — искренне удивился Сергей.

— Потому что у него наверняка есть синдром бизнесмена — слышал про такой термин?

— Ну что ты ещё выдумала?

— Это не я выдумала. Я бы до такого точно не додумалась.

— И что же это такое?

— Ну, это когда… — Татьяна на секунду задумалась, потом лукаво улыбнулась и наконец-то удовлетворила любопытство мужа, — в общем, когда в коммерческом банке всё в порядке, всё лежит, а в личной жизни… ничего не стоит.

Сергей закрыл глаза и замахал руками, а потом искренне расхохотался.

— Типун тебе на язык, — сказал он, наконец, — хорошо, что он тебя не слышит.

— А если бы слышал, так что? Убил бы?

— Нет, пожалел бы. Он тебя очень уважает, гораздо больше, чем меня. Просто ему было бы обидно такое слышать.

Татьяна решила, что пора кончать эту пустую дискуссию и идти ужинать. Но, уже сев за стол и держа в руке вилку, она сказала:” Ничего не понимаю я в этой сегодняшней жизни. Деньги, деньги… Нас не так воспитывали, не деньги были для нас главными. У нас был какой-то духовный мир, идеалы, мечты о прекрасном. Мы умели радоваться скромным подаркам. А сейчас дети что говорят родителям? “Не купишь новый сотовый телефон — не пойду в школу”. Как жить в таком мире? Когда же “мир спасёт красота”?”

— Никогда, — серьёзно ответил муж. — Его спасут только деньги.