Стеклон

Саша Шиков

5 день – я выздоровел. Стычка с Мартином.14 дней – театр.30 дней – нас не ищут, кладут асфальт. Пропал Лев Форпейский.37 день – пропал Лексис.42 день – нашелся детектив.44 день – потерялись все мои друзья. Я нашел выход из-под стекла.46 день – снова под стеклом, с Каролиной.53 дня – неделя под стеклом.60 дней – Торсон играл на пианино, Каролина беременна.90 дней – Через полгода родились дети, Петр сын Коли, и дочь Майка – Скарлет. Рождение моего сына на подходе.

Глава 2. «Стеклина»

После любования собой, я решил отдать дань своим друзьям. У меня на столе стоял черный ноутбук с запылившимися клавишами. Я сел за стол, включил ноутбук, и отыскал чат с друзьями. Стал активно перебирать пальцами по клавишам. Солнце пробивалось сквозь стекло окна, и невооруженным глазом стало заметно, как пыль подлетала от стука пальцами по клавиатуре, медленно опускалась на стол и монитор.

Я писал своим друзьям, делился своими идеями и планами на вечер. Сегодня на десерт у нас был центральный городской торговый центр, который возвышался над Гаузской. Это здание было похоже на гигантский многоуровневый торт, этажи которого как коржи были нанизаны на огромные металлические штыри. А огромные ветровые окна были похожи на разноцветные кусочки засушенных фруктов.

Каждый уровень торта состоял из пятидесяти этажей, кроме самого широкого нижнего этажа — там было их всего десять. На этом нижнем этаже располагались торговые точки с высокими потолками и светлыми стенами. Все магазины в здании были сосредоточены все ближе к окнам, то ли ради экономии электроэнергии, то ли для маркетинга, ибо с улицы было все очень хорошо видно, что происходило внутри.

Каждый ярус данного ТЦ занимался своим определенным товаром — техникой, мебелью, продуктами, одеждой и т. д. Средний уровень торта предназначался под офисы, где сидели толстые, порой очень потные клерки и менеджеры, ежеминутно поднимающие трубки своими пухлыми ручками. Они занимались непосредственно заявками на закупку и продажу товаров по всей стране.

Самый верхний этаж — то место супер—неприкосновенное. Там были квартиры успешных предпринимателей и богачей нашего города. Вот именно этот ярус стал нашей целью. Но доступ туда обычным гражданам был закрыт, если конечно ты не гость местных жителей, или не их близкий родственник.

Мы — лидеры движения «Стеклоп». И для нас не было недостижимых целей. Нужно быть лучшими во всем — гласил наш независимый мир. И мы хотели бить стекла на этом верхнем этаже центра. Но окна квартир нам были не нужны, мы не убийцы, ведь там могли находиться дети или старики. Нам достаточно было окно главного холла этажа. Оно было большое, менее прочное, и отсутствовал риск попадания случайных жертв. Три метра в высоту и два в ширину, оно было еще и не усиленное, в отличие от квартирных окон, которые еще вдобавок были все меньше раза в три. Чтобы разбить такое стекло и сделать из этого грандиозное шоу, надо было заранее подготовиться. Добыть нужные инструменты, и проследить заранее за тем, чтобы людей не оказалось никого рядом.

— Давайте прикинемся грузчиками? — сказал Энджи.

— Окей, но что мы потащим? На крупную технику или мебель у нас нет лишних средств, — возразил Лексис.

— Может доставка еды? Сейчас многие этим успешно пользуются, и я сам часто видел, как проскакивают эти ребятки с громадными сумками. — Предложил я.

— И что мы все вчетвером потащим одну сумку? — Скептически произнес Энджи.

— А вдруг вечеринка? И нам нужно привезти много еды? — Предложил Диэль.

— Ну не, о таких вещах охрану ставят в известность, и без предупреждения они не пустят. — Добавил Энджи.

— Отлично, а мы и не понесем все в одной сумке, мы разделимся! — Сказал я. После продолжил. — Каждый зайдет в свое время, со своей сумкой, чтобы не было особых подозрений. Я пойду последним, вдруг охрана что—то заподозрит, а я придумаю, как быть.

Все согласились, отправили смайлик, руку с пальцем вверх, а Энджи прислал рисунок пятой точки гориллы, имея в виду, что мне придется совсем нелегко. Я отослал в ответ кролика с хитрой улыбкой и руками, потирающими ладошки. Еще один вызов, еще одна победа, подумал я. Далее все посмеялись, обменявшись парой скобок, в нашем мире это означало улыбки радости, и приступили к обсуждению времени и роли остальных.

Диэль среди нас всех был самый младший. Он пойдет первый, как бы на урок культуры к знатной тетушке, которая его заждалась. У нее уже давно проблемы со слухом, и он не может до нее теперь дозвониться. Поэтому, собственно ему пришлось бросить свои все дела, и отправиться к ней, проведать ее.

Вторым пойдет Лексис. Он, если не кривить душой, немного труслив и полноват. Мы ему всегда даем скидку при выполнении каких—либо поручений. Характер у него был очень добрый и мягкий, собственно, поэтому частенько ему доставалось от нас всех…

— А может Лексис как воздушный шарик, сам поднимется до нужного этажа, — сказал я, и все засмеялись, поставив улыбку. Лексис сам при этом не обиделся даже, он как непробиваемая стена, не проронил ни буквы, будто так надо.

Задача досталась ему простая, он курьер, который развозит лечебные препараты, и так как хозяин квартиры болен, его нельзя беспокоить, и нужно срочно передать лекарство. Тут тоже возражений особо у охраны быть не должно.

Третий друг — Энджи, он наглый, дерзкий, даже иногда чересчур.

— У меня есть знакомые даже с этого этажа, — сказал он. — И я не испугаюсь при охране позвонить и сказать, чтобы меня впустили.

— Убедительно, пойдет. — Ответил я. — Интервал между каждым нашим прохождением должен составлять около двадцати минут. После прохода, отписываемся каждый о финише в нашу группу «Brain—zapa», и поднимаемся на самый верхний этаж, чтобы дождаться всех остальных.

Все задачи получили. У меня на сборы и подготовку было больше всех времени. Не торопясь я начал собираться, и планировать, как пройду охрану. Обсуждать с ребятами я это не стал, да и они особо не возражали. Мне нужно было изменить свой внешний вид. В курьера переодеваться я был не намерен. В мой лук вошли такие вещи, как светлая рубашка в горошек серебряного цвета, черные штаны, других просто не было. Поверх рубашки я накинул жилетку, тоже черную, но что—то все равно не хватало для завершения образа. Я отправился в комнату отца и открыл его комод. Я обнаружил давно забытый узкий галстук сочно красного цвета, из ткани, напоминающей бархат. Поверх ткани были еле заметно выбитые узоры золотой нитью. По моему мнению, именно этот галстук должен был сбить внимание охранников, и ввести их в заблуждение.

Я подошел к зеркалу, у отца в комнате оно было размером с дверь. Полюбовавшись собой спереди, я повернулся спиной и обнаружил неприятный факт — жилетка все же была очень сильно мятой сзади. И не то чтобы этот факт меня сильно расстроил, но я стал более напряженным по этому поводу. «Да ладно, выпрямится, пока дойду». Кеды я одел свои любимые черные с желтыми шнурками, и про черные перчатки не забыл.

Обувая кеды в коридоре, я тут вдруг вспомнил, что мы не проговорили самое главное — какой инструмент нужно было взять для издевательств над стеклом. Настроение у меня было воодушевленное, хулиганское, глаза горели, и я в два прыжка вернулся в свою комнату, нырнул под кровать и взял то что мне нужно было — железный кейс с инструментами. Он был размером с ноутбук, с кодовым замком, чтобы вездесущая мачеха не смогла открыть его.

В лифте я снова посмотрел на спину, жилетка по—прежнему торчала во все стороны не глажеными складками, и с расстроенным выдохом прислонился к стеклу в лифте, надеясь, что вот сейчас складки выпрямятся. Следующей резкой мыслью, как молния, я стал думать, как же я пройду мимо охраны с таким подозрительным кейсом.

Выйдя из подъезда, я обнаружил, стоявший около мусорки, большой бумажный подарочный пакет черного цвета. То, что надо, — подумал я. Кейс вошел в этот пакет как влитой. «Интересно, что же лежало ранее в этом пакете?». Остается лишь догадываться,… Может быть, белье соседей. Или носки нестиранные. Но я утешил себя мыслью, что там все же лежали духи в красивой богатой упаковке и коробка конфет. Все—таки пакет выглядел более празднично.

Посмотрев в телефон, я увидел, что Диэль и Лексис уже отписались, и они ждут нас. Осталось дело за Энджи и мной, Килем Меганом, самым умным и находчивым среди всех людей на Земле. Ну… Надо же было как—то себя подбадривать. Подходя все ближе к торговому центру, я ощутил волнение. У меня так и не было четкого плана действий. Я стал смотреть по сторонам, ведь какой—то предмет или человек, а может просто чей—то взгляд натолкнет меня на гениальную мысль. Но все было тщетно. Я уже стою возле торгового центра и на входе вижу лавку с цветами. Цвет и еле доносимый запах свежих цветов так и манил зайти внутрь магазина, чтобы насладиться насыщенностью запаха и цветения. Все—таки знают все эти продавцы, как действовать на людей, на их рецепторы. И вдруг меня озарило, появился план. Я решил купить букетик цветов, ведь с ними пройти через охрану станет в разы проще. Хорошо одетый, красивый молодой человек с букетом цветов — разве такой персонаж может вызывать подозрение и намеки на нерадивые делишки?

Покупая цветы, я увидел сообщение Энжи, что он уже внутри. Им осталось дождаться меня. Без инструментов ведь у них ничего не получится, да и я сам ни за что не пропущу такое действо, нужно поспешить.

Вздохнув поглубже, уже с цветами, я прошел через центральный вход, и направился к лифту, который вел на верхний этаж. Вдруг, я почувствовал, что меня кто—то тронул за плечо. То была рука охранника, она была в белоснежной перчатке. Охранник приятным голосом, почти лебезя, спросил:

— Молодой человек, вы к кому?

Голос у охранников такой нежный, почти тихий и достаточно уверенный. Такое впечатление, что их специально даже обучают интонации, специально для этих господ, которые проживают здесь. Им же нельзя бубнить, грубить или пищать, с ними нужно разговаривать очень обходительно, уверенно и почти незаметно. В том числе и с их гостями, коим я и являюсь в данную минуту.

— К девушке, — ответил я дрожащим голосом. Даже не ожидал, что я могу истончать так…

— К какой?

И тут я вообще впадаю в ступор, я же не знаю вообще к какой девушке я собрался, и стал на ходу придумывать что—то несвязное и робкое.

— Ну…. Она здесь живет… Ее зовут… эээ…

— Как вспомнишь, как зовут твою девушку, так и приходи, — уже более громким и даже немного грубым голосом ответил охранник, подхватил меня под локоть и повел к выходу.

— Нет, подождите… Я просто ужасно нервничаю, первое свидание… Понимаете? Я вообще все напрочь забыл. Даже номер ее квартиры… Я лишь помню, как она выглядит!…

И я стал описывать внешность такой девушки, которая мне бы сто процентов понравилась.

— У нее длинные темные волосы до поясницы, большие карие глаза, темные брови и белоснежный цвет кожи. Когда она смеется, мое сердце замирает и взлетает. Ее походка словно вальс. И еще на ее лице очаровательные веснушки, их мало, и они малозаметны, но они есть. Рост пониже меня, даже на высоком каблуке… — быстро проговорил я, и глубоко вздохнул. После добавил: — Она безумно красива и одинока, как луна.

— Да, здесь живет такая, на последнем 150 этаже. И совсем недавно она как раз пришла, и поднялась к себе домой. Квартира 713, — и добавил, — Каролина тебя ждет точно? Звони в домофон прямо сейчас при мне.

Я был очень удивлен, что мое описание вообще могло иметь жизнь. В нашем городе кстати, все женские имена оканчиваются на «…лина». Мачеху мою зовут Элина, соседку Ангелина, учителя по химии Анжелина, подругу Энджи — Алина, даже мою маму звали — Катейлина.

Я что, возможно, прямо сейчас смогу увидеть свой идеал? Как вообще такое может быть?! Но когда эта эйфория радости и приятного удивления прошла, на меня напал жуткий страх, что я ей сейчас буду говорить? Лучший способ — импровизация, что спросит, то и буду говорить.

Я взял трубку домофона со стеклянного столика в холле, возле лифта. Знаете, такие еще старинного образца, из слоновой кости ручка, позолоченные мембраны и вставки по кругу, черные кнопки, набрал номер, жду. Нужно, наверное, для начала поздороваться и спросить, как дела. Именно такие фразы при знакомстве с девушками на улице очень круто срабатывали, и всегда девушки мне мило отвечали, желая продолжать со мной разговор. Мое обаяние всегда брало верх, и внешними данными не обделен, и голос нежный и низкий, все как необходимо. Только сейчас я излишне взволнован, на остроту ума полагаться не стоит. Главное уверенно говорить, голос сделает свое дело, я надеюсь.

Пошли гудки, с обратной стороны трубки я вдруг услышал самый приятный и нежный голос, какой я только слышал в жизни:

— Да? Кто это?

Я молчу, ибо совсем потерял дар речи. Как же такое могло произойти, я же ведь такой уверенный и смелый, и тут такая ситуация. Даже простое «здрасти» произнести не могу.

— Кто это? Говорите, — повторил этот прекрасный голос.

Я обернулся посмотреть на охранника. Он все это смотрел на меня не спуская глаз. Его большие заросшие брови, нависшие над глубоко посаженными глазами, будто уже буравили меня насквозь. Толстые губы были сурово сжаты, а очень широкий нос всасывал и выпускал воздух так громко, будто кондиционер в переполненном автобусе. Нос и рот разделяли жесткие усы с сединой. Розовые щеки по бокам, которые очень сочетались с цветом одежды, а точнее, темно—малиновый фрак, скорее всего, отбрасывал такие оттенки на щеки. Даже ворот белоснежной сорочки с рюшами уже не была такой белоснежной, скорее нежно розовой. Воспринимать охранника как злодея в этот момент было трудно, это всего лишь уставший солдат, который прямо выполняет свои обязанности по безопасности жителей.

— Привет, Каролина! Я к тебе на свидание, — наконец—то выпустил я. Далее последовала тишина уже с ее стороны. Чтобы разбавить как—то это тугое молчание, я начал рассказывать про себя, что я тут стою с цветами, с подарком в сумке, и что она будет очень рада увидеть меня. И тут вдруг слышу заветный звук — она нажала на кнопку впустить, и над лифтом загорелся зеленый цвет лампочки. Охранник отошел в сторону, поклонился, спрятав левую руку за спину и выставив вперед правую ногу, правой рукой показал в сторону лифта резко, так что пуговицам на его фраке издали звуки натяжения.

Я зашел в лифт, подумав, что у них так, видимо, принято проявлять уважение к гостям богачей, живущих здесь. Нажал на этаж Каролины, и как только двери лифта закрылись, стал сразу размышлять. Почему это она вдруг решила впустить его. Может быть случайно. А может быть ей стало любопытно, и ее поразил мой голос, и она действительно захотела увидеть меня? Лично я очень хотел ее повидать вживую, в голове моей так и вертелся этот образ, который я описывал. Я задумался, но мне все равно пришлось нажать на ее этаж. Я дал себе установку, выйду и пойду к ее квартире. Если откроет она, то заговорит, если не откроет, сяду в лифт и спущусь к своим друзьям на этаж ниже. Они же ждут меня.

Выйдя на ее этаже, я сделал шаг вперед, надеясь на то, что она вышла сама и мне больше не придется никуда нажимать. Но никого не было вокруг. Немного разочаровался, конечно. Кто я вообще такой? Я человек не ее класса и уровня. Мой максимализм, скажу честно, подспустился, как потрепанный мяч. Несправедливо мое существование. Если бы мои друзья именно сейчас спросили меня, буду ли я последним, кто проникнет в этот дом, я бы уже не был столь дерзок, и, скорее всего, отказался сразу. Но дверь открылась, видимо она услышала, как открылись двери лифта. Вышла на встречу она. В красных шортах с закругленными белыми швами по краям. Прямо в цвет моего галстука. Шорты были настолько коротки, что оголяли почти все ее ножки в тапочках с изображением кошек, будто она еще совсем ребенок. На босую ногу. И в белой футболке с лейблом дорогого известного бренда. Видно сразу было по ее одежде, что однозначно черный цвет ей не мил, она совсем другая — светлая, и смеется даже лучше, чем я представлял. Я сделал шаг навстречу, подумал, раз уж купил цветы, значит их подарю. Она осматривала меня и резко проговорила:

— Стой, где стоишь! Зачем пришел?

— К тебе, — еле слышно прошептал я.

— Я тебя не знаю, не вор ли ты случаем?

— Нет, конечно. — Ответил я.

— Зачем ты пришел? Если не скажешь правду, я закрою дверь и больше не выйду.

Я попытался что-нибудь выдумать, но в голову ничего не лезло, и рассказал все, как есть. Что я лидер банды и бью стекла, выкладываю все эти действия в интернет. Что и сегодня у него стояла такая же задача, но привело сюда.

Она, выслушав меня до конца, молча подошла ко мне и приняла мой букет цветов, и ответила:

— Не тем ты занимаешься, твое такое занятие не несет пользы людям. Ты простой хулиган и вредитель. Лучше бы ты больше книжек читал, чем выкручиваться вот таким способом и быть чьи—то стекла, а может быть чье—то сердце…

Я слушал ее, но мои друзья не давали мне покоя в голове, я думал лишь о том теперь, что они же ждут меня. Еще отец мой стал постоянно названивать, и я сбрасывал его звонки. Заметив, что я постоянно смотрю в телефон, она сказала:

— Ладно, не буду больше задерживать тебя, раз уж ты назвал это своим искусством. — И закрыла дверь.

Я тут же быстрее поспешил к друзьям, и переключил свое внимание на звонок. Хотел я, конечно, взять у нее номер телефона, но пора заняться делом дальше. Я прокручивал в голове ее образ, машинально отвечал на вопросы отца в трубке, и ждал лифт обратно на нижний этаж. Судьба снова плетет свои интриги, все так быстро произошло. Я спустился к друзьям, которые уже заждались меня.

— Ну, ты где пропадал? — стал орать Энжи. — Время же идет, мы должны быстрее теперь все закончить и бежать отсюда.

— Да—да, я знаю. — Злобно ответил я, и уже без прежнего энтузиазма стал открывать кейс с инструментами.

— Стой, ты чего, пошли на самый верхний этаж, как мы хотели! — Проговорил снова Энджи, удивленно.

— Нет, там мы это делать не станем. — Сказал я, продолжая намечать фигуры на стеле стеклорезом.

— С чего это вдруг? Боишься?

— Нет, я думаю, нет там, среди жителей главы нашего города, — начал выдумывать я. Не стану же про девушку рассказывать им всем.

— Не знал, что ты трус. Все же, ответь, зачем это делать здесь, мы договорились же идти на верхний этаж.

Я не знал, что ему ответить и как выкрутиться из ситуации. Именно в этот момент мог полностью обрушиться мой авторитет. Все что я смог сделать, это грозно посмотреть на Энджи и высказать:

— Я сейчас тебе врежу!

— Хорош, вы еще подеритесь тут! — Вмешался Лексис. — Закончим начатое, продолжите потом уже выяснять отношения.

Я стал дальше размечать стекло. Ветер на улице усиливался. Пока я резал стекло, уже было понятно, что из—за него, стекла неминуемо попадут внутрь холла, и нужно что—то придумать, чтобы никто из нас не пострадал в этот момент. Я сделал сверлом дополнительную дыру размером с кусок арматуры, которую достал из кейса, привязал к ней трос, продел арматуру в дыру, и все мы отошли на безопасное расстояние. Стали тянуть трос этот что есть силы. Края арматуры с обратной стороны упирались в стекло, а сквозь дыру выходил трос с петлей, за нее мы и тянули. С первого раза не вышло, только лишь появилась небольшая трещина. Дернув что есть силы во второй раз, стекло, наконец, вылетело звонко и шумно. И пока люди отреагируют на этот шум, мы уже должны успеть убежать отсюда. Лексис вызвал лифт, пока я фотографировал произведение искусства, выпавшее на полы холла и на среднюю часть здания, крышу офисных помещений. Эта гора стекляшек искусно переливалась в лучах закатного солнца. Картинка была неописуемо великолепна, нашему восхищению и радости не было предела. Но долго любоваться нельзя было, нас бы обязательно задержали.

Наконец, лифт приехал, мы все сели в него, дверь закрылась и наступила тишина, которая усиливала внутренне волнение, а затем и панику. И чтобы отвлечься, я стал смотреть по сторонам, искать возможности переключить свое внимание, чтобы паника не овладевала мной. Только сейчас я заметил, как искусно был отделан лифт. Пол был сделан из цельного куска гранита, ранее я такого не видел никогда. Стекло и зеркало было собрано в рамку из сусального золота. Все было настолько вычурно, что слепило ненароком глаза. Чистое стекло давало возможность представить себя на самом краешке отвесной скалы.

Лексис, самый мнительный из нас, услышал, как кто—то начал кричать и возиться там наверху.

— Надеюсь, мы успеем уйти от охраны.

— Ты можешь хоть сейчас не ныть, Лексис! Не порти настроение и заткнись!

Но Лексис все равно продолжил причитать, только уже тихо, чтобы никто не слышал. Все-таки Энджи правда перегибает палку, общаясь так с друзьями. Хотя в данной ситуации, я все же солидарен, причитание делу не поможет, нужно просто максимально спокойно вести сейчас себя.

Когда мы спустились из лифта мы вышли так, как ни в чем не бывало, и стали расходиться по сторонам, чтобы запутать охрану. Уходя я точно понял, что больше сюда меня никто не впустит, обязательно, какая-нибудь камера нас зафиксировала, и наши портреты будут у службы безопасности. И что, возможно, Каролина права, не тем делом я занимаюсь. Я очень хотел ее увидеть снова, но своими хулиганскими действиями лишь усложнил себе задачу. Любовь и хобби, какой мой будет выбор теперь. Как всегда, жизнь подкидывает нам возможности выбора, и какую сторону принять в этот раз? Да, о чем думать, можно спокойно совмещать приятное с полезным! Почему бы и нет? Мой юношеский максимализм никогда не был столь ясен и чист как сейчас. Моя мечта близка. Она не мешает никому жить, а мне дает возможность творить. Будь отец со мной рядом сейчас, он бы рассмеялся. Я улыбнулся и замедлил шаг.

Мы спокойно прошли мимо охраны, каждый в своей стороне, и разошлись по своим домам, каждый под своим впечатлением.

Пока я шел домой, я размышлял. В данную минуту я был в замешательстве. Того адреналина от битья стекол, как было раньше, я не получил в этот раз. Нет тех эмоций восхищения, страха преследования. Что же такое? Неужели встреча с этой девушкой сделала так, что я переключаю ненароком внимание? Ведь при встрече и общении, я помимо адреналина испытал какие-то новые эмоции. «Конечно, это же не любовь с первого взгляда», — успокаивал я себя. А как же все совмещать? По ходу, масштаб небольшой хулиганства, коль я не почувствовал в этот раз удовлетворения от проделанного, нужно брать еще больше и еще выше. В следующий раз разобьем стекла на всем этаже целиком. И хочу, чтобы за мной бежала толпа разъяренных охранников, угрожающих тюрьмой. Энджи меня точно поддержит, Лексис отговаривал бы, но все равно пошел со мной, а вот Диэль, что бы сделал наш самый младший безбашенный друг. Сегодня он был особенно молчалив. Я даже не помню, где он стоял, и что делал все это время, слишком уж голова была забита разными мыслями. Да не, с нами он был точно, куда бы он делся.

Я шел все это время с опущенной головой, в прямом смысле слова. Я уже не смотрел высокомерно поверх небоскребов, чтобы выбрать следующую жертву. Мне не хочется больше ставить ту цель, хочу чего—то другого. Неужели я взрослею, неужели все люди так меняются, и раньше мой отец был тоже шпаной, во дворе гонял собак или еще что-нибудь вытворял, пока не встретил мою мать. Ведь возможно благодаря ей, и потом благодаря мне он стал взрослым. А мать так и осталась в том возрасте, в котором еще нет взрослого правильного сознания. Я же не буду всю жизнь бить окна, бегать от охраны. Я тоже вырасту, причем вырасту в моральном плане, а не в физическом. В физическом плане у меня уже все нормально, высокий рост, хорошее тело, но мой детский максимализм и непосредственность мешают мне быть взрослым. И странно, что именно сейчас, я стал понимать и думать об этом, вот он новый я? Только масштабы хулиганства по ходу делают нас сильнее. По крайней мере эта мысль делала меня спокойнее. Занятие это свое бросать я точно не хотел, ибо много людей наблюдают за мной, я лидер движения Стеклоп. А Каролина? Как с ней быть? Она и гложет, и гладит мою душу. Мне хочется за ней наблюдать, караулить сутками напролет. Путаница в голове. Конечно же, я сделаю выбор в сторону взросления. Мне нравится все новое, мне нравится экспериментировать, люблю создавать в себе новые эмоции. Постараюсь я все же это все совместить.

Резкий сигнал авто прервал мои мысли. Я в этот момент остановился посреди дороги, на перекрестке, и даже не помню, как тут очутился. Такое ощущение, что хожу на автомате. Благо недалеко от дома ушел, еще квартал пройду и буду на месте. Надо сосредоточиться на дороге все же, и быть внимательнее. А то так ненароком и сбить могут, отберут возможность бить стекла и любить, а может просто слышать, видеть, а может быть собьют так, родственники даже не узнают… Буду валяться такой весь кривой, косой в гробу, как посмешище. Дети увидев будут только смеяться. Они же не понимают, что такое смерть… Я же раньше тоже не понимал, и смеялся над уродством других.

Я осмотрелся по сторонам, вокруг городские рекламные плакаты, и некоторые магазины уже зажгли свои вечерние витрины, а некоторые наоборот уже закрываются, чтобы продолжить свой рабочий день завтра ранним утром. Солнце уже почти зашло за горизонт, лишь желтый свет его немного рассеивался на синем чистом небе. Дул пронзительный и холодный ветер, и в его перерывах, даже это солнце, уже заходившее за горизонт, пыталось согреть меня своими лучами. Еще днем оно мне мешало жить, освещало мои складки на жилетке, ослепляло глаза, в общем, мешало жить, а сейчас мельком согревало. Вернуть бы его назад, но это уже невозможно… Блин, опять отвлекаюсь! Опять погружаюсь в мысли ненужные… Смотри на знаки! Смотри на машины, смотри по сторонам! Свежий ветер компенсировал напряжение. Он дул как раз со стороны океана, и доносил те легкие освежающие ароматы, призывая приятные чувства, похожие на первые минуты после разбитого стекла в том холле… Холодный поток тогда остужал горячую от волнения кровь в венах. Я опять ускорил шаг, все—таки прохлада мне больше по душе, даже думать проще стало, и я сконцентрировался, думал одновременно и о дороге домой, и о своих внутренних переживаниях.

Я прошел мимо окон соседского здания. На первых этажах его люди не жили. Там были прачечные, ремонтные мастерские и т. д. В центральных районах города они работали круглосуточно, так как люди могли приходить за услугами только после работы, оставляли свои вещи на ремонт и для чистки. А на выходных люди чаще всего уезжали из города в горы. Кстати, с другой стороны нашего городка были прекрасные горы, которые будто отделяли нас от внешнего мира, но дарили нам покой, уют и защиту.

Горы эти еще во времена, когда не было самолетов, вертолетов, и других технологий, позволяющих рыть глубокие, длинные тоннели, защищали наш город от грабежей, воровства и завоеваний так говорил историк в школе. Поэтому наш город Марш—Меллоу получил отличное развитие во многих областях, именно поэтому он стал таким большим инновационным центром страны, красивым и по своей сути, и по своей внешности. Богатым, что немаловажно, а так говорил мой отец, когда читал газеты. Пиратство, конечно, и здесь имело свой рост, благодаря ему возможно богатство не обошло стороной, как говорил историк, не пираты, а судовладельцы. Именно они в нашем городе обменивались товарами. Но об этом никто старается здесь не говорить, лишь увидишь порой старые рассказы и небольшие отголоски сплетен от стариков. Нехорошо это товаром людей называть, поэтому все умалчивали.

Однажды я нашел несколько книг в библиотеке, что на проспекте какого—то там дядьки бородатого, где было как раз несколько слов об этом. В город из—за этой темы стали стекаться большие потоки иммигрантов богачей, желавших здесь по дешевке людей прикупить и разбогатеть, и в итоге их семьи здесь оставались учиться и жить. Но то время прошло, как и другие времена. А теперь в больших и густо населенных городах одиночество стало основной ценностью для каждого жителя. Наш город не стал исключением из правил, хоть и много людей вокруг, ты все равно один.

Ну, вот я наконец добрел до парадной нашего дома. Большой козырек выступал из здания. Он держался на стальных трубах, скрепленных между собой крест—накрест, и покрашенных в серебристый цвет. Двери были стеклянные, и уже с улицы я видел, кто там стоит в холле, на каком этаже лифты, и сколько лампочек горит внутри. В нашей парадной не горела всего одна. Я уверен, что большинство жителей на этот факт даже не обратят своего внимания, так как с утра они из последних сил собираются на работу, и им не до лампочки уж точно, а вечером они скорее торопятся домой принять ванную, быстро поесть, и завалиться в теплую постель. Даже люди, которые не сильно обременены обязанностями и работой, выходят и тоже не заметят сгоревшей лампы, днем освещение же не нужно, и его выключают во всем доме.

Подойдя к лифту, я нажал кнопку вызова. Достал телефон, где сразу высветилось много уведомлений — новости, звонки, сообщения. На первой полосе новость, что «кнопок вызова лифта скоро не станет», его будут вызывать голосом, так же как в самом лифте произносим, на какой лифт подняться хотим. Я подумал, вот о чем завтра в школе будут разговаривать, как же так, кнопку уберут… Это же действительно важно… Я ухмыльнулся про себя с иронией, и еще раз про себя подумал, да это очень—очень важно, будто метеорит скоро упадет на Землю, но не знаем, когда именно. Может завтра, а может через пару—другую тысяч лет. Надо им этим создателям новостей подкинуть идею, что люди сами могут делать метеориты, и в небо запускать, вот уж они ее точно красиво преподнесут.

Лифт подъехал, я шагнул в него. Назвал свой этаж. На улице уже стало совсем темно, и город погрузился в разноцветные неоновые краски фонарей, и лэдовских холодных ламп от наружной рекламы. Уже нет той дневной суеты, скорее больше спокойствия, умиротворения. Мне сейчас хотелось ехать в лифте подольше, еще тройку часиков. Сегодняшний день стал для меня, наверное, очень значимым, столько всего удалось сделать и переосмыслить. Я продолжал думать о Каролине, и даже не вспомнил о фотографиях стекол, что сделал в ее доме. Зайдя в свою квартиру, я услышал запахи еды, которую готовила моя мачеха. Отец сидел в гостиной, листал каналы на телевизоре. Он устает на своей работе, я раньше находился там, в коридоре его работы, и точно помню, каково это все. Он часами разговаривал по телефону, и каждый звонок проводился на максимально эмоциональной волне. Когда мы шли домой, я часто боялся даже заговорить с ним, наслушавшись его выражений и орущей интонации. Думал, и мне сейчас прилетит от него на автомате, обзовёт или рявкнет.

Мачеха позвала меня за стол, я отказался. Хотя есть мне хотелось, если честно. Но я часто так делал. Противоречивый и гордый чересчур. За словом в карман не полезу, что сказал, то сделаю. Причем, я недолюбливал эту женщину, хотя по своей сути ничего плохого она мне никогда не делала, и не делает. Старается даже понравиться, сделать так, чтобы мне было вкусно, тепло и комфортно. Но она все равно не родная. Не моя она. Не могу вот так просто с ней общаться, и она вечно мне напоминает отсутствие моей родной матери. И этот «материзаменительный» протез всеми силами претендует на это место. Пойду есть, когда они уйдут спать.

Я пошел к себе в комнату, и сразу не переодеваясь, включил ноутбук. Проверил чат. Друзья все уже давно дома. Живут они кстати недалеко совсем, и подобные дела, как сегодняшнее, их часто заставляет сразу разбежаться и запереться по домам. Им наша работа такая очень нравится, и я знаю, что они с нетерпением жду, когда же я выложу фотографии. Сколько ажиотажа будет, сколько комментариев и восторженных смайлов о том, какие они крутые. Для нас это весомое достижение. Туда еще никто не добирался. Это здание будоражило воображение многих последователей нашего движения. Я тут же перекинул фото на ноут и загрузил в сеть, ссылочку отправил друзьям.

— Ну что, дождались, подружки?

— Подружки? Это я от труса что ли слышу?

Попытался снова меня задеть Энджи. На что я вновь ему отправил того самого кролика с потирающими ручонками. Все весело перекинулись смайлами скобками и помирились. Вот так и живем. Наша добыча, наши фото по сети разлетелись как вкусные куски пиццы на большой вечеринке. Сравнение с едой произошло не спроста сейчас, я сильнее проголодался, и решил все—таки пойти на кухню поесть. Я зашел в столовую, моя тарелка осталась одна на столе, полная и не тронутая. Видимо родители меня ждали, но не дождались и ушли отдыхать. Отец всегда поступает мудро, не трогает меня лишний раз. Я его очень люблю и уважаю.

Я накинулся на еду, даже не помыв руки. После того как я поел я быстро принял душ и лег спать. Но на этот раз я уснул не сразу. Виной всему стала та девушка, та звездочка, которая теперь греет мою душу и днем, и ночью. Я взял телефон и стал искать ее в соц—сетях. Найти не удалось, видимо богатым дочкам не разрешают вести свои аккаунты. Отложил телефон и стал представлять ее перед собой, только такие мысли позволили мне немного расслабиться и в конце концов уснуть. Я вспомнил, как она смотрела на меня, какой был у нее голос, когда она мне говорила про мое хобби. Ее милый образ мне был очень близок, будто бы я ее такую всю жизнь знал. А еще вспомнил, как она сказала про разбитые сердца. Наверное, это намек.

Уснул я поздно, и перед сном четко решил, что буду наблюдать за ней изредка около ее дома. Буду дежурить, и искать поводы для еще одной встречи.

Не успел я заснуть, как прозвенел мой будильник. Голос отца из—за двери не сумел меня убедить в том, что пора вставать и идти в школу. Совсем не хотелось. В голове еще шумел какой—то короткий сон, и от внезапного звука будильника стучало сердце. Я совершенно не выспался, в голове творился какой—то кошмар. Я как в тумане, и сквозь эту мглу вдруг светом пробилась мысль — после школы я иду искать встречи с Каролиной! Волнение пробежало по моей коже холодными мурашками. Как мне одеться? Как я буду выглядеть в этот раз? Я никогда не чувствовал себя таким неловким и неуклюжим. Самоуверенный самец стал похож на жидкую манную кашку, теплую такую, обволакивающую пищевод, какую варила мне мачеха, давая мне понять, что я еще якобы ребенок.

Времени оставалось мало, надо вставать и действовать. Я как заводная механическая детская игрушка неловкими движениями стал перекладывать вещи с места на место. Что—то одевал, что—то снимал. Желание быть необычным, особенным для нее меня не отпускало ни на секунду. Минуты беспощадно утекали одна за другой. Я умылся, даже почистил зубы, старался уложить непослушные волосы, выглаживая копну в правую сторону.

На завтрак кашей совсем не оставалось времени. Я схватил какие—то бутерброды мачехи со стола, и кинул их в сумку с учебниками. Сунул руки в карман, и понял, что совсем не осталось денег. Я не смогу ей купить подарок—сюрприз!

Мысли бегали в моей голове, бегали как сумасшедшие тараканы после травли. Я стал лазить по другим карманам штанов, с надеждой отыскать хоть пару монет. Все мои попытки сводились к тому, что я пойду на встречу с Каролиной сегодня с пустыми руками…

На полках в комнате, на столе, я не нашел ничего подходящего. И тут мой взгляд бросился на статуэтку. Она стояла рядом со входом в комнату, на тумбочке, иногда я на нее вешал ключи. Она мне очень нравилась.

Я в данный момент так торопился, что совершенно не понимал, что я делаю. Но отчетливо понимал, что, если опоздать на первый урок математики, который ведет директор, он обязательно свяжется с моим отцом. Он меня конечно не накажет, он в принципе того не делал никогда, но будет ко мне предвзято относиться пару недель, так точно. Его косые взгляды мне не дают спокойно спать, я сразу чувствую вину. Я проходил свои подобные косяки раньше, и искупления своей вины мне приходилось добывать очень тяжелым путем. А сейчас наши отношения более—менее наладились, он мне доверяет и на некоторые шалости может закрыть глаза. Но школа, работа, дом, семья — это святое. Я не осуждаю его, по большому счету он ничего не видит кроме этой жизни, и не хотелось его лишний раз расстраивать.

Выбежав из квартиры, я очутился в лифте вместе с соседкой, живущей в квартире напротив. Ровесница моей мачехи, живет одна, всегда красивая, наряженная, вкусно пахнет, будто у нее каждый день свидания. Почему будто? Потому что я с ней рядом ни разу не видел мужчин, только постоянный ее взгляд, пожирающий меня, подростка. Правда, уже достаточно взрослого подростка, красивого, стильно одетого, и тоже вкусно пахнущего, с дерзкой ухмылкой. Да пусть смотрит, что мне жалко, что ли. Любезная культурная женщина для меня не представляет никакой опасности. А что у нее в голове, мне до лампочки. До той самой, что сейчас не будет гореть в холле парадной на первом этаже.

В лифте я вместе с ней любовался собой, только она смотрела на меня, а я в зеркало. Сегодня я действительно неотразим. Черный костюм, белый воротничок, выглядывающий из—под пиджака, как нимб, только не над головой, а под головой. Форма моего лица особенно сейчас выделялась, волосы, уложенные в правую сторону, особенно подчеркивали дерзкие черты. Я достал новые туфли, черные. Они блестели так, что я видел в них свое отражение. Лежали они у меня в коробке около года, ждали подходящего момента. В наших местах, было в моде то, что несло отражение. Стекло, зеркало, хром, и т. д. Все это визуально увеличивает пространство маленького, тесного города. А я должен был отдать дань этой моде, может, все—таки я публичное лицо, глава целого движения.

Выйдя из лифта, я побежал как обычный школьник к автобусу, так как до его отправления оставались считанные секунды. В процессе бега, мой богатый внутренний и внешний миры стали немного потрепанными. Я вскочил в автобус и двери тут же закрылись за моей спиной. Я не смотрел на окружающих, держался за поручень, и дышал как собака, еще чуть—чуть и высунул бы язык. В этом же автобусе ехали и мои одноклассники. Я слышал сквозь свое громкое дыхание их глупые насмешки. Но мне было все равно. Я все же успел.

Немного освоившись, я решил оглянуться, и обнаружил свободные места рядом с нашими, так скажем, не совсем адекватными учениками. С ними мне было сидеть не по статусу. Да и сами они не горели желанием сидеть со мной. Они помнят, как приходилось периодически страдать от моих издевок по поводу их количества ума и внешнего вида.

Я стал продвигаться дальше по салону, в поисках свободных мест. Мне хотелось ехать одному, привести себя в порядок. Обычно последний ряд был полностью пустым. В этот раз вышло так же.

Пройдя пару рядов, я слегка споткнулся, от чего дико засмеялся сидящий неподалеку такой же, как я, подросток. Мне даже его имя произносить неприятно. Богатый, избалованный мальчик, привыкший свои проблемы решать деньгами и авторитетом родителей. Я не понимаю, зачем он ходит вообще в школу. Видимо, родители его хотят, чтобы он приучился хоть к какой—то дисциплине, но при этом постоянно вмешиваются во все школьные процессы, и просят ставить ему хорошие оценки. Потом, небось, хвалятся перед своим окружением, что их драгоценное чадо — самый умный, самый лучший. Хотя какое там чадо, это просто какое—то самовлюбленное чудо, которое просто напрашивалось на горячий подзатыльник с моей стороны. Что я собственно и сделал.

— Эй! Тебе придется ответить за это! — Крикнул он мне в спину.

— Ты шпендик, на голову ниже меня, точно ничего не сделаешь…, — ухмыльнулся я.

Дойдя до последнего ряда, я сел. Попросил расческу у девочки из параллельного класса, которая сидела передо. Она так обрадовалась моей просьбе, будто я ее позвал на свидание.

Я причесался, поправил воротник, отдал ей расческу, поблагодарил, машинально улыбнулся. В моей голове без передышки бегали мысли о Каролине. Встречу ли я ее сегодня. А если встречу, то, что скажу? Вот я тот самый хулиган, который разбил стекло в вашем доме, благодаря тому, что ты меня впустила… Так что ли?

Не прошло и минуты наедине с самим собой, как кто—то меня резко дергает за рукав.

— Эй, слушай. Я с тобой разговариваю. Что ты сегодня делаешь после школы? Не хочешь проводить меня до дома?

От неожиданности я встрепенулся, так же резко одернул руку и грубо ответил «Нет!», и отодвинулся подальше.

Почему вот в нашей жизни все так сложно… Вот впереди меня сидит девушка, симпатичная, сама к тебе тянется, но к ней не лежит твоя душа. В твоих мыслях есть другая девушка, практически не досягаемая.

Учебный день пролетел быстро. К урокам я не готовился. Учителя поощряли мое спокойствие и бездействие, и почти ничего лишнего не спрашивали. На перемене я вел себя не как обычно, я просто сидел за своим столом, и задумчиво черкал ручкой на самой последней странице тетрадки. Все вопросы сверстников я благополучно игнорировал, и через какое—то время перестал быть им интересен. О своих друзьях я тоже не думал, видимо, им не было дела до меня. Каждый из нас был занят собой и своими делами.

За все убитое время я так и не придумал нового повода подойти к Каролине. От этой мысли мне становилось волнительно. Волнительно так, что я еще больше погружался в себя, и машинально рисовал глаза, пытаясь повторить ее взгляд. Аккуратно прорисовывал каждую ресничку, то легко, то глубоко надавливая на ручку. Пытался сделать мягкий изгиб. Честно сказать, попытки были совсем неудачные. У меня никак не получалось повторить ее глаза, и с дрожью в руке я импульсивно перечеркивал рисунки, один за другим.

А ведь если бы получилось натурально и красиво, я мог бы подарить ей этот рисунок. Но я не был в том состоянии, чтобы творить. Мои мысли сами по себе слились в какой—то слог, и я несколько раз проговорил про себя…

— А ведь если бы вышло красиво, я бы смог ей его подарить, Но состояние не то, чтобы что—то творить…

Может быть какой—то небольшой стишок повеселит ее роток?

Фу, нет! Какая—то бредятина получается, и создание стихов, видимо, тоже мне сегодня не по силам. «Стишок повеселит ее роток», звучит как—то пошло, и двояко, хотя я явно имел в виду улыбку…

Но вдохновенье есть, возможно, я не прав.

И расскажу я ей о том, что ее нрав мне мил, Что образ в моей голове ее остался навсегда.

Так что жизнь моя бессмысленна, если она Со мной в парк не пойдет, за ручку не подержит…

Точнее наоборот, я приглашу ее с собой, и проведу ее по улицам мира своего, держа за руку, обнимая в переулке, шепча слова, от которых кружится голова….

Но в общем, все в итоге свелось к тому, что я опять черкаю очередную ерунду, и слог из головы летит куда—то прочь. Короче, надо в руки себя взять и просто возле дома ее немного постоять. Как в первый раз какой—то бред наговорить по ходу, а вдруг ей не нужны мои слова, а вдруг я ей запомнился вчера.

Ну все, хватит рифмой говорить, пора из школы уходить… А все бы хорошо, если бы не одно «но»… Выйдя за школьные ворота, какой—то звон почувствовал я в голове, упал на грязный пол. Потом пришел в себя, и первая мысль, которая в моей голове мелькнула, я грязный как свинья, что скажет теперь Каролина, когда меня увидит…

Вторая мысль, что это произошло? Поднял я голову и увидел того самого богатенького и нехорошего человека. Он был в окружении охраны. С ухмылкой сказал он:

— Ну что, я тебе отомстил?

Потом резко повернулся и сел в удлиненный седан бизнес—класса на заднее сидение. Мне на самом деле было все равно, что сейчас произошло. Меня больше всего беспокоил мой внешний вид, что теперь делать. Попытался отряхнуться, но к черной одежде пыль словно приклеилась, и я решил вернуться в школу в уборную, чтобы там как—то с помощью воды как—нибудь отчиститься.

И вдруг я увидел в отражении зеркала под глазом синяк. Как такое может быть? Я даже не чувствую боли, неужели волнение настолько сильное, что перебивает боль. Теперь я неопрятный, да еще и с фингалом, должен стоять возле дома девушки, и ей пытаться понравиться. Она меня точно пошлет куда подальше. Но если я не приду совсем, она меня забудет. Как говорит наш учитель по физике — «Куй железо, пока горячо». Да будь, что будет, если я сейчас отступлюсь и дам слабину, то и потом всю жизнь будут слабым, и не добьюсь, чего хочу.

Это предложение я прочитал в какой—то книге про спортсмена, который стал мировым чемпионом, но не дожил до старости, парадокс. Собрал свою волю в кулак, умылся, как мог, отряхнулся. Из—за того, что я намочил штанину, пыль стала менее заметна. Подойдя к ее дому, я стал ждать и ежесекундно смотреть по сторонам, стараясь сделать так, чтобы охрана этого дома меня не заметила. Вдруг они вспомнят вчерашний поступок, и отведут меня к моему отцу, для меня это было страшнее всего.

Я отошел подальше, наклонил голову, прищурил левый глаз, правый, и так щурился из—за небольшого отека. Грелся на солнце, штанина начала высыхать, и развод от грязи стал белеть, так как будто соль, будто я напрудил в штаны. Шансы мои завоевать сердце Каролины были минимальны, и приходилось надеяться, что она меня все—таки запомнила. Я не трус же какой-нибудь…

И вот через некоторое время из—за переулка выехало авто черного цвета с хромированной решеткой и ручками. Новая модель, которую сейчас показывают в рекламе. Комфортная, мягкая в езде, безопасная — все же реклама остается на подкорке и въедается в твое сознание.

Машина останавливается, выходит водитель, обходит авто и открывает пассажирскую дверь. Выходит, она — на солнце ее волосы как будто переливаются бликами водопада, платье ее одновременно легкое и подчеркивает фигурку, на ножках миниатюрные белые туфельки. Никого не замечая, слегка приподняв нос кверху, она направилась ко входу в дом, где уже приоткрыл для нее дверь администратор здания. Я быстрым шагом направился к ней, и каким—то хриплым голосом, видимо, от того что долго молчал, провопил:

— Каролина, постойте!

Она обернулась и стала меня разглядывать. Видя, что я по тротуару двигаюсь в ее сторону, она развернулась и пошла ко мне навстречу. Когда она уже подошла почти ко мне, я не мог проронить ни слова, откуда—то появилась пресловутая одышка, то ли от быстрого шага, то ли от волнения.

— А, это ты, кто приходил ко мне вчера на свидание? — Сказала наконец Каролина.

— Да. — Робко ответил я.

— Сейчас-то тебе что надо, ты уже получил, что хотел.

Я наконец отдышался, и стал говорить уже более спокойным и уверенным голосом.

— Просто пришел к тебе.

— Хм, в таком виде? — Сказала она, осмотрев меня с ног до головы. — Опять на свидание?

— Я дрался за твое сердце и победил… — Ответил я.

— Опять врешь… — разочарованно вздохнула она, и стала разворачиваться, чтобы уйти.

Я стал быстро копаться в сумке. Она остановилась и молча наблюдала за этим действом вполоборота, наверное, из—за любопытства. Я достал статуэтку и протянул ей ее со словами:

— На, вот, это мой приз за победу. Поставишь этот кубок у себя в комнате, я первый, кто завоюет твое сердце.

Она улыбнулась.

— Выдумщик, продолжай. С кем же ты дрался за мое сердце?

Я приподнял голову, которую держал немного вниз, чтобы хоть как—то скрыть свой синяк и начал рассказывать о том, что я дрался сам с собой. Что ранее я был мальчишка, но во мне появился мужчина, который прогнал этого трусливого мальчишку, и теперь мне интересны новые ощущения.

Водитель Каролины стал подходить ближе и громко сказал, чтоб и я услышал:

— Я не могу уехать, пока ты не зайдешь в дом.

— Жди, я недолго.

— Раз времени у меня мало, — продолжил я, — то я не буду выдумывать какие—то истории.

Я приподнял голову, которую специально держал немного вниз, чтобы хоть как—то можно было скрыть синяк, и начал рассказывать:

— Этот синяк и мой внешний вид — расплата за то, что утром в автобусе я ударил богатенького Мартина по голове.

Каролина улыбку в лице сменила задумчивостью.

— А у Мартина этого фамилия случайно не Реверс?

— Да именно.

— Мы вместе с моей семьей были приглашены на день рождение к его отцу. Там на празднике Мартин вел себя очень некрасиво, как малолетний вредный ребенок. Если ему что—то не нравится, бил посуду, называл грязными кличками официантов, смеялся и жевал одновременно так, что из его рта вылетали крошки на гостей. Мне тоже досталось. Фееричным завершением данного мероприятия было то, что он подошел ко мне и выплеснул мне на одежду какой—то сладкий сироп, а потом предложил переодеться в его спальне, не ясно, на что он рассчитывал. Так что правильно ты поступил, что его ударил. Мне пора уходить, нужно успеть собраться в школу этикета.

Надо же, школа этикета, куда мне до вас… Подумал я. Но вдруг решил все таки собрать всю волю в кулак и сказал:

— Может, мы сходим как-нибудь прогуляться, хотя бы в парк возле твоего дома. Я хоть как—то реабилитируюсь, приведу себя в порядок.

— Хорошо. Завтра в это же время у меня будет свободна пара часов, которые с удовольствием готова провести с тобой. Но одно условие — на расстоянии десяти метров за нами будет наблюдать вон тот молодой человек, с ростом в два метра, с переломанными ушами и квадратным лицом. Договорились?

Я посмотрел на этого молодого человека. Его лицо действительно было квадратным, и будто оно поглотило скромный маленький, перекошенный в левую сторону нос. Человек не из приятных, но что поделаешь. Я не мог отказаться от такого предложения, вот никак.

— Согласен, договорились! — Промолвил я и кивнул. — Я обязательно буду здесь в это же время завтра!

— До свидания, Киль. Я теперь вынуждена покинуть ваше общество, — добавила Каролина, подарив мне на прощание красивую и загадочную улыбку.

Как же я нелепо выглядел на ее фоне… Мысли об этом поглотили меня так, что я не смог больше сказать ни слова, только лишь проводил ее взглядом до подъезда. И побрел домой. Довольный, счастливый, с улыбкой и синяком на лице.

По пути домой я встретил своих друзей. Они были уже в курсе об утреннем инциденте, были на подъеме, радостные, и хотели устроить новый дебош. Подначивали меня отомстить Мартину.

— Ребят, вот сегодня мне некогда. Я не хочу, как утром бегать до школьного автобуса, хочу спокойно сегодня все обдумать и собраться. Завтра у меня свидание.

— Фууу… Променял юбку на друзей… — вредно проворчал Энжи, развернулся и пошел дальше. За ним следом пошли Лексис и Диэль. Они догнали Энжи, обступили его с двух сторон и стали, жестикулируя что—то шумно обсуждать. Пройдя так метров двадцать, они растворились в лучах дневного палящего солнца, как мираж.

Я снял с себя пиджак, взял его под руку и направился домой. Поднявшись к себе, я приступил к уборке своей комнаты. Собрал всю грязную одежду и поместил ее в стирку. Я был не похож сам на себя. И вечером даже поел за одним столом с родителями, чему отец был несказанно рад, и что—то очень бурно рассказывал про работу и много шутил. Лег я раньше, сильно устал от пройденного дня и событий, заснул практически сразу. Утром проснулся раньше будильника, минут на пятнадцать от шепота родителей, которые собираясь, обсуждали совместный отпуск, который, по их словам, уже был не за горами. К автобусу подошел раньше, и еще на свежем воздухе простоял какое—то время, пока не подул утренний свежий воздух с моря. Предал какой—то бодрости и сил. И учебный день пролетел на одном дыхании, в ожидании новой встречи. У дома Каролины я уже стоял как штык, ухоженный, аккуратный, но слегка прикрывающий свой синяк букетом цветов. Увидев меня, она сказала:

— Да не прячься ты. Мужчин украшают синяки и шрамы. Я не люблю инфантильных и самолюбивых хулиганов, которые трясутся над своей внешностью как нарциссы.

— Эм, ну… Ну я точно не такой ведь! — Быстро протараторил я. Даже собрал всю гордость за себя в кулак, и больше не прятал свой синяк, пусть все видят.

Гуляя с Каролиной, много общаясь, я понимал — я хочу остановить время. Она очень умная, разбирается и в музыке, и в технике, и когда она только все успевает, удивляла ее разносторонность и уверенность. Она — полная моя противоположность, но при этом, мне очень хотелось быть достойным ее, соответствовать. Ощущение легкости и грядущих глобальных перемен в моем сознании не покидали меня. Я ей рассказал про свое движение, она сказала, что поражена. Ей нравится бунтарство, но всему есть предел. В данную минуту я не мог не согласиться с ней, почему—то мне тогда тоже так думалось, хотя вот взять меня к примеру, с мыслями месячной даже давности, меня нельзя было просто так остановить, движений было очень много, и даже на несколько дней останавливаться не хотелось. Но сейчас я понимаю, что она действительно права, есть какие—то границы, реальные, адекватные.

Наша с ней прогулка пролетела очень быстро, и неумолимо подходила к концу. И все же у меня осталась некоторая несказанность, хотелось общаться еще и еще. Я чтобы попробовать сократить дистанцию между нами посмелел и аккуратно взял ее за руку. Краем глаза заметил, как в этот момент охранник резко прибавил шаг и направился в нашу сторону. Каролина это тоже заметила, и подняла руку с открытой ладонью. Охранник от этого жеста встал как вкопанный.

— Не бойся, у него работа такая, меня оберегать.

— Да я и не боюсь, я просто как бы вдарил ему щас… — ответил я скомкано.

Каролина мило улыбнулась в ответ и сказала:

— Ага, и ходил бы потом не с одним фингалом, а с двумя, под обоими глазами… А мне такой ухажер—светофор не нужен.

Тут уже я не смог сдержать улыбки.

— Да шучу я, — сказал я и посмотрел в ее глаза.

Она ответила тем же, посмотрела в мои. Я сдавил ее руку покрепче. Тихо ощущаю, как ее ладошка становится теплее. У меня быстро забилось сердце. И резко начал нести какой—то бред, о том, например, как в лифте часто думаю о чем-нибудь, что могу погрузиться в себя, да так, что ничего не замечаю вокруг, как будто теряю связь с реальностью. Она ответила, что тоже такое бывает и с ней. И тут же добавила, перебивая мой следующий рассказ:

— Давай ты расскажешь мне про себя остальное завтра? Я просто немного тороплюсь уже, и переживаю, что не успею в салон, я туда за неделю очередь заняла.

— А нельзя ли ради меня сегодня пропустить? Ты Каролина, ты итак красивая.

— Нельзя. Я же ведь тебе понравилась такой как сейчас, а не такой, какой я стану, если пропущу поход в салон.

Я попробовал следом как—то оправдаться.

— Прошу тебя, будь сдержаннее иногда. У нас еще много времени впереди.

— А завтра мы встретимся?

Каролина кивнула и направилась в сторону машины. Я все правильно понял теперь.

Как же благороден и прекрасен этот мир! Спасибо тебе, что ты не бросаешь меня, и даришь мне столь чудное создание. Проговорил про себя эти мысли, провожая ее своим взглядом. Прощаться совершенно не хотелось, хотелось побежать вслед за ней, и сопровождать ее бесконечно везде, куда бы она не направилась. Но не сегодня, не сейчас. Пока она уходит, оставив за собой запах счастья и подаренных мной цветов.