Счастье Кандида

Саша Кругосветов, 2021

Главный герой книги – некий Кент, он же Юра Раздевалов, гражданин без определённого места жительства и без определённых занятий. Когда-то был владельцем знаменитого ООО «Раздевалов Ltd.», создавал и разрушал состояния, распоряжался миллионами. Казалось, ему доступно всё. Внезапно это «всё» закончилось. Бизнес отобрали, матушка отошла в мир иной, доблестные правоохранители добавили свою лепту… Некоторое время Кент отсиживался в палатке: там и произошла переоценка ценностей. Ему, наконец, захотелось любви – чистой, джульетточной. В поисках любви Кент возвращается мыслями к тёте Зине и кузине из своих эро-юношеских воспоминаний, встречается со старым другом Румбом и его девушкой Линой, с преучёным Шародеем, с королями свалки Шплинтом и Сявой, знакомится с их дамами сердца, представительницами древнейшей профессии, с «писателем пустоты» Наумом Плезневичем, с адвокатом Гезником, со следователем Прихватовым и – после долгих мытарств и опасных приключений – находит, наконец, свою возлюбленную Надю, с которой, как оказалось, давно знаком.

Бойкий перекресток

Над Целокудровой перекинута прекрасная Верхняя Нордборгская трасса. Здесь всегда хорошая погода — на небе ни облачка и полный штиль. Несметное число полос в обе стороны. Лимузины, кабриолеты, спорткары так и шастают взад-вперед. Задумчиво катят дальнобойщики, везут большегрузы в столицу Фриляндии и обратно.

Свободную от леса площадку на перекрестке облюбовали и основательно обжили замечательно раскованные амазонки любви — самые свободные люди на свете. На их смелом примере мы видим зажигательный образец, кусочек настоящей жизни, необъяснимым образом заброшенный нам из светлого будущего. Что может быть лучше? — свободно дарить тепло и любовь всем без исключения желающим, и даже более того — просто первым встречным. Это вам поинтересней будет, чем пресловутые «кафе на ножках» в Сантьяго! Может, в том и состоит главное предназначение людей — любить друг друга без всяких социальных условностей, без стыда и архаичных средневековых предрассудков?

Девушки — не без помощи добровольных помощников, конечно, — перетащили сюда кабинки для переодевания с Переливского пляжа; теперь у кого-то — совсем маленькие кабины, где только стоять можно, а у кого и побольше. Выстроили их в линию и фланируют вдоль самодеятельно образовавшегося проспекта. Если бы здесь была администрация, — а со временем она появится, куда же нам деться без благодатного и каждый раз неизменно судьбоносного бюрократического вмешательства? — непременно кто-то придумал бы назвать его Проспектом нежной любви.

Подвижницы любви — завсегдатаи проспекта — почему-то предпочитают максимально открытую одежду. Откровенно говоря, их одежда вообще почти ничего и не скрывает. С чем это связано — до конца не понятно. То ли жаркая погода располагает максимально оголить свои довольно зрелые формы. А может, просто разумная экономия: любовь к одежде, вещизм совсем не в характере этих продвинутых и, возможно, весьма тонких и тактичных женщин.

В общем, выглядели эти дамы более чем пикантно и привлекательно. Надо полагать, именно по этой причине у площадки постоянно останавливали свои большегрузы вымотанные и расплавленные жарой дальнобойщики, частично уже потерявшие свою человекообразность.

Некоторые подзывали согнутым пальцем кого-то из понравившихся девушек. Приглашали посетить пассажирское место своих грузовиков. Другие, побойчее, сами подходили к выбранной барышне, чтобы уединиться с ней в кабинке и там без помех по-дружески обсудить какие-то очень важные для обоих вопросы — кто знает, о чем они хотели бы поговорить друг с другом? А может, им просто необходимо отвлечься, поболтать о том, о сем, отдохнуть в тени после долгих часов, проведенных на тяжелой, забитой машинами трассе, забыться перед дальней дорогой к столице Фриляндии. Молодые, симпатичные женщины умеют дать труженикам автомобильной баранки особый, ни с чем не сравнимый релакс.

Трое бомжей расположились в тенечке неподалеку от тусовки, образовавшейся вокруг пляжных кабинок жриц любви.

— Смотри, какие классные, — сказал Сява. — И ноль заморочек. Если хочешь в мохнатку, всего-то тыща — получи двадцать минут щастья. У нас со Шплинтом нет таких денег. А появятся — лучше на одежду потратим или жратву хорошую купим. Да нам и не надо ничего такого. Голь на выдумки хитра. Приспособились, перешли на парное самообслуживание. Знаешь, что мы хотели бы сделать, когда разбогатеем? Не знаешь! Перво-наперво — пойти к педимахеру, а потом сделать педикюр и педиляцию — ха-ха, смешно, правда?

— Тоже мне блатные авторитеты. Наговорили с три короба… Какой вы такой черной масти? Петухи обыкновенные, вот и все. Опущенные по собственному желанию. То-то я смотрю, почему у обоих молнии на штанах сзади. Думал, по ошибке. Теперь-то я понял, совсем даже неслучайно.

— Что ты можешь понять? Просто так получилось. И неплохо получилось, зуб даю — эх, ограниченный ты человек! С устаревшими взглядами на мироустройство. А у нас с этим делом нет проблем, вот и все. Жил бы с нами, тоже было б ноль проблем. Не то что сейчас. А мы уж такого, как ты, купидона писаного, с удовольствием взяли бы в кентовку, верно, Шплинтелло?

— Нет уж, спасибо, — ответил им простодушный Кент. — И вообще, избавьте от излишних подробностей. Мне это совсем неинтересно. Девушки меня интересуют. Я и денег отложил на такой случай. Не знал, правда, что так дорого получится. Так что «женитьба на время» мне не по зубам. А с другой стороны, может, и вообще не по зубам. Вы же знаете, менты мне все там поотбивали.

— Да что ты заладил — поотбивали, поотбивали. Раз чиксами интересуешься, значит, все у тебя получится. Иначе не интересовался бы. Колись, сколько у тебя денег? — спросил Сява.

— Стольник точно есть, — неуверенно ответил Кент.

— Вот и хорошо. Стольник — то, что надо. За стольник — в руку, и целых десять минут счастья. Любая согласится, выбирай.

— Прям так и согласится, — засомневался Кент.

— Что, одет не так? — убеждал его Сява. — На роликах, спортсмен. Все в тренде. Чем ты хуже дальнобойщика? Лучше. По всему лучше — молодой, спортсмен, а еще красавчик. Ты же красавчик, Кент. Сладенький херувим. Вон жизнь тебя мяла, трепала, а все равно мальчишка хоть куда. Давай, не тяни, кого ты выбрал?

— Вон ту, глазастенькую худышку, светленькую, с короткой стрижкой.

— Ты что, сбрендил? Ни переда, ни зада. «Минжа» — рыбий глаз. Обычная ковырялка, лярва, бикса коцаная. Тебе надо бы «амору» посочней. Тут «батоны» и получше ходят. Видишь вон ту пышную брюнетку в возрасте? «Басы» так и рвут кофточку, и «духовка» будь здоров. Это как раз для тебя, — рассудительно объяснял Сява.

— Неплохая чикса, — одобрил выбор товарища Шплинт.

— В возрасте она, — ответил Кент.

— Не в возрасте, а в расцвете сил. Эти силы так и прут из нее. А главное, душевный подход имеет.

— Отстали вы от жизни, ребята. Не чикса это, — милфа.

— Кто это, милфа? — удивился Сява.

— Mother I’d like to fack, MILFа получается, — мамочка, с которой я хотел бы заняться сексом.

— Милфа так милфа, один черт, дуй к ней, пока свободна.

— Так вы точно не пойдете со мной? — спросил Кент у Шплинта с Сявой. — Просто рядом пройдите. Поддержите друга — морально, так сказать.

— Если Кент настаивает, — ответил, как всегда за двоих, Сява, — можем пойти и поддержать, хотя, как ты понял, наверное, нам это совсем неинтересно. В противном случае, — и он заговорил почему-то высоким штилем, — если не особо настаиваешь, нам лучше бы уладить кое-какие дела, срочность которых делает их совершенно неотложными.

— Боюсь даже спрашивать, что это за дела такие?

— Ситуация такова, что ваш покорный слуга, — гордо сообщил Сява, — избран президентом профсоюза бомжей и одновременно возглавляет секцию «Свалка», а Шплинт — мой зам по безопасности. Посему нам надлежит постоянно присутствовать на собраниях секции.

— И что же вы сегодня планируете обсуждать?

— Речь пойдет о необходимости переобучения бомжей свалки в связи с переходом страны на раздельную утилизацию и переработку бытовых отходов. Если нам удастся создать институт для продвинутых бомжей свалки и подготовить их в соответствии с новыми требованиями жизни, тогда мы докажем, наконец, всему цивилизованному миру, что правильно сформированный мусор — это не шаг назад и никакой не регресс, это промежуточная стадия между вульгарным материальным миром и бездонным миром абсолютной Пустоты. Ты понимаешь, какие перспективы открываются перед цивилизацией в целом и перед нашей профессией в частности?

— Это как раз та самая ерунда, которая может заинтересовать моего друга Румба, — засмеялся Кент.

— Извините, товарищ, — сухо ответил Сява, а Шплинт поддержал его одобрительным кивком головы. — Но устав нашего профсоюза очень строг. И посторонних — а твой Румб, насколько я понимаю, вовсе не бомж и уж тем более не работник свалки, — на наши мероприятия не допускают. Ты тоже никак не член нашего сообщества. Так что в настоящий момент наши судьбы пока расходятся.

Расходятся так расходятся. Кент попрощался с друзьями и медленно покатил к проспекту любви.

«Почему они решили, что милфа обязательно примет меня за спортсмена? Только что на роликах. И потом я пришел с этими двумя. Всем понятно, что бомжи. Они — бомжи, и я тоже бомж. Уверен, она уже догадалась, что я бомж. Вдруг она мне все-таки даст от ворот поворот?»

Внезапно Кенту безумно захотелось оказаться в ее объятиях.

«Проспект» был грунтовым, и ролики то и дело застревали в ямках и трещинах. Кент ехал совсем медленно. Он загадал: проедет мимо милфы, если та его окликнет — зайдет к ней, а нет — сделает вид, что она ему абсолютно безразлична. Покатит дальше. Ему уже пора, в Мошкарово надо бы добраться засветло.

В воздухе чувствовалась высокая концентрация любви. Площадка у Целокудровой дороги была накрыта горячим розовым облаком. В нем роились мельчайшие кусочки и капельки энзимов, амилазы, феромонов и других пахучих веществ, выделяемых здоровыми телами нимф любви и их посетителей. Голова у Кента кружилась, в висках стучало, он ускорил шаг, ему хотелось мчаться все быстрее и быстрее. Подплечные впадины преисполнились предвкушением предстоящего полета, и многие его органы готовились уже взлетать, а некоторые уже предприняли попытку пробного полета.

Кент выпрямился и покатил, вскинув руки с направленными к небу указательными пальцами. В этот момент он напоминал конькобежца, только что победившего в самом престижном забеге. Воздух действительно был раскален. Указательные пальцы его стали ярко-малиновыми, и между ними с треском пробегали электрические разряды. Нет, это обычные субъективные ощущения, им никак нельзя доверять. Нужны абсолютно объективные показатели.

Он сорвал с шеи платок, взмахнул над головой. Платок мгновенно вспыхнул и сгорел, красные угольки разлетелись в разные стороны и осели на зеленые кабинки девушек, окрасив их верхнюю часть в ярко-алые цвета. Красный и зеленый. Зеленый цвет у мусульман — цвет рая, красный — солнце, огонь, кровь и сильные переживания. Неземное блаженство и эмоции. Но при чем здесь мусульмане? Мусульман вообще-то здесь не видно.

Мимо промчался на роликах какой-то хмырь. Весь облизанный, смуглый, лысый и почти без плеч. Хмырь, точно хмырь! Развернулся и опять промчался мимо — вот обсос! Напоминает известного члена Политбюро, бывшего члена бывшего Политбюро. Только тот был бледный и в шляпе с полями, а этот закопченный какой-то и без головного убора. Шустрый какой — даром, что из прошлого века. «Не нарушай скоростной режим!» — что он не знает? Это же закон Вселенной, это еще Эйнштейн установил, разве это не известно вам, товарищ Хрящеватый?

И не надо пытаться ставить палки в колеса пролетариату умственного труда. У роликов Кента нет спиц. Ваше время ушло, остались одни воспоминания, ничего-то у вас не получится. Думаете, милейший Кукуруз Никитович, что какой-то бывший член какого-то несуществующего уже Политбюро сможет остановить жизнь, упрямо рвущуюся к свету, к любви, а может быть, даже и к продолжению рода? К продолжению рода в какой-нибудь будущий момент — не сейчас, конечно. Пусть вы в прошлом были даже и не обычным членом Политбюро, а самым что ни на есть генеральным членом…

Облизанный тип прервал размышления Кента, он сумел-таки на ходу воткнуть ветку в его конек, ветка стала накручиваться между роликами и бросила хмыря вверх и вперед. На полной скорости его ударило о пластиковую стенку кабинки, он расплющился и поплыл, превращаясь постепенно в бледный, местами закопченый блин. Так и повис на стене, только голубые глазки еще некоторое время тикали по инерции: тик-так, тик-так. Бедный, бедный Хрящеват Никитович! Его теперь раскрасят под леопардовую шкуру, и какая-нибудь высокопоставленная нимфа вакханалий, а может, и вакха нимфоналий, будет перекидывать его через плечо во время самых помпезных и наиболее церетственных отвемоний.

Внимание Кента привлек пластиковый столик, установленный рядом с одной из кабинок. Такой импровизированный стресс-шоп. На столике были разложены кожаные ремни, пояса, какие-то сетки — все с блестящими металлическими нашлепками, различные хлысты и плетки, нижнее белье, которое, похоже, ничего не закрывает — наоборот, открывает. Присыпки, мази, парфюмерия… Какие-то штучки, напоминающие милицейские жезлы с ремешками, чтобы удобней в руке держать. Но не полосатые, как у регулировщиков, а скорее ровного телесного цвета. Непонятно написано — то ли стресс-пон, то ли — страсть-кон. И какого-то дизайна странного. Вначале напоминает то, о чем и говорить-то неудобно. А потом, когда подумаешь, что этот жезл все-таки не для милиции-полиции, вот тогда и понимаешь, что это дизайн такой, такие навороты. Именно девушки любят, чтобы все было с плавными изгибами в стиле Арочного-деко и прибамбасами, напоминающими растительный орнамент. И на ощупь — мягкие и теплые. Интересно, что они с этими штучками делают? Наверное, регулируют движение, когда большой наплыв автомобилей. Чтобы один грузовик не наезжал на другой, чтобы водители точно понимали, чья очередь уже подошла, а кому следует еще подождать. А может, они развлекаются этими штуковинами, снимают стресс. Так что правильней было бы назвать этот магазин не «стресс-шопом», а «антистресс-шопом».

Солнце стояло еще довольно высоко и играло отражениями своих лучей в металлических шипах и заклепках на разложенном товаре. Солнечные зайчики весело роились в воздухе, а за ними гонялись многочисленные роботизированные осы, произведенные каким-то мощным международным концерном — то ли Three-line, то ли Billion-line — и окрашенные в специфическую черно-желтую полоску. Задачей хищниц было нанести этим зайчикам максимальный ущерб, а то и полностью уничтожить. Пораженные ядовитыми укусами ос зайчики превращались в стеклянные осколки и с тихим звоном ложились на землю, покрывая ее хрустящим ковром, сложенным будто бы из лепестков крошечных роз.

Кент обратил внимание на симпатичную продавщицу, которая постоянно крутила в руках те самые штуковины, которые он поначалу принял за милицейские жезлы.

— Ну и как, что-то вам дает эта торговля? — спросил он, чтобы завязать разговор.

— Да нет, сущие гроши, — ответила девушка, не отвлекаясь от своих резиновых игрушек. — Разве это профессия — торговля стресс-товаром? Это для меня не работа, так — хобби. Нечто вроде развлечения. Люблю поиграть с этими забавными штуковинами. Помогают время скоротать и снимают напряжение. Иногда играем вдвоем с подругой.

— Да, рекреация — очень важная социальная функция, согласен с вами, — сказал Кент.

— Важная? — удивилась девица и презрительно посмотрела на Кента. — Вот уж нет, я же сказала — хобби. Слава богу, у меня есть нормальная профессия, — и она показала на свою кабинку. — Работа, на которую всегда есть спрос. Клиентуры хватает.

— Еще бы, — ввернул Кент. — Вы же настоящая pin-up girl. У вас пропорции, наверное, девяносто на сорок пять на девяносто, как у Бетти Бросмер. А вот я совсем не Шварценеггер, на меня никто даже внимания не обратит.

— Не говори глупостей. Дело не в вайтелс и не в осиной талии. Нужно выбирать правильную дорогу в жизни и в каждом деле неуклонно следовать своему предназначению, — ответила продавщица, а потом, после некоторой паузы, продолжила:

— У меня две сестры. Старшая, Лена, в ДУПе работает. Может, ты слышал, Мезозоева, борец за чистоту и нравственность. Чтобы никакого интима. Все законы двигает: пора, мол, навести порядок, вытравить из жизни нашего народа даже упоминание о том, что между мужчиной и женщиной могут быть какие-то отношения, которые не контролирует общество. А детей, блин, надо делать под наблюдением общественной комиссии. И муж у нее — второй, кстати, — Лонов-Милов — тоже тот еще ДУПчик, он считает, что деторождение и воспитание детей надо целиком передать государству. А мужчины и женщины могут встречаться только в общественных местах.

Девушка задумчиво покрутила жезл в руках и вновь заговорила:

— А вторая сестра — тоже Лена, полное имя Алевтина, — вообще заделалась мужниной женой. У нее муж — физик, мало этого — еще и членкор. Корреспондент — это ясно, а в каком смысле член? Ясно, что в каком-то надуманном и совершенно непонятном, а не в самом прямом и абсолютно естественном смысле. В общем, обе мои сестры и их мужья — позор нашей семьи. Я одинственная из всех деловая и нормальная, — продавщица взглянула на Кента и внезапно разозлилась:

— Что стал, охламон? Чего лыбишься? И не трогай ничего руками. Хочешь купить — покупай, а нет — уходи. Стоишь, только место зря занимаешь, всю клиентуру мне распугал. Никто из-за тебя подойти ко мне не может.

«Зачем мне ее товар? Я к ней всей душой, а она гавкает, словно собака какая. Видать, не так уж у нее и хорошо с работой», — подумал Кент и покатил дальше.

Дверь в ближайшую кабинку была приоткрыта. Девушка, видимо, хотела проявить максимум гостеприимства по отношению к своему посетителю — довольно артистично изобразила кушетку, — такой странный эротический фетиш — гость удобно расположился на ней. Возможно, что-то не давало ему покоя, какие-то мысли, заботы — он как-то беспокойно ерзал. Приблизил свое лицо вплотную к лицу девушки — видимо, они говорили о чем-то важном для них обоих. Потому и приблизил лицо, чтобы никто не услышал их разговора. Как им хорошо! Да, сразу ясно, у них любовь! Вокруг плещутся и кругами носятся волны настоящей любви. Почему они все преследуют Кента? Пусть они отстанут от него.

В следующей кабинке у девушки было несколько посетителей. Она тоже довольно правдоподобно приняла позу, напоминающую журнальный столик. А ее гости явно соперничали друг с другом. Каждый хотел доказать, что он любит ее больше других. Нет, это становилось невыносимым!

Недаром мудрец сказал: «Когда наступает отлив, все видят, кто купается голышом». Кент оказался голым королем. Он больше не мог смотреть на этих счастливых и влюбленных людей.

Конькобежец, закрыв глаза, чтобы не видеть всех этих безобразий, медленно катился вдоль проспекта. Там, под веками, продолжали толкаться навязчивые картины: продавщица стресс-шопа, играющая со стресс-поном, манящие пышные формы милфы, амазонка, умело имитирующая кушетку… Что делать? Они везде — и снаружи, и здесь, под его собственными веками.

Он ударился лбом о распахнутую дверь кабинки. Открыл глаза и, продолжая по инерции движение, зарылся лицом в ботоксную грудь милфы.

— Ты куда, мальчик? Жить негде, так ты в мою кабинку рвешься? Я жилплощадь не сдаю — это не мой бизнес.

Милфа покрутилась так, чтобы всем были видны ее оголенные, наколотые макролайном ягодицы. Кент сунул ей стольник.

— Вот это совсем другое дело! Чего ты хочешь? — Милфа втянула его в кабинку, прижала к углу. — Тебе одиноко, хочется любви? Ничего не надо делать, мамочка о тебе сама позаботится. Все в порядке, мой дорогой. Я ждала тебя, мамочка тебя любит. Тебе будет хорошо со мной. Я знаю, тебе уже хорошо.

Почему он никогда никого не любил? Почему так получилось, что его самого тоже никогда и никто не любил? Ни Настена, ни милейшая тетушка Зина. Никто из его многочисленных клиенток. Никто из бойких кобылок, которые одаривали его своим вниманием в Раздевалов Ltd. Это же есть у всех. Казалось бы, так просто — любить и быть любимым. Все вокруг отчаянно и самозабвенно любят друг друга, а он всю жизнь одинок.

Слезы текли по щекам Кента.

— Плачь, плачь, мой мальчик. Слезы всегда приходят, когда встретишь, наконец, ту, которая тебя любит. Я бы тоже хотела, чтобы меня полюбили так, как тебя сейчас любит твоя мамочка.