Фарфоровая комната

Санджив Сахота, 2021

Начало XX века, Пенджаб. Пятнадцатилетняя Мехар с назваными сестрами Гурлин и Харбанс выданы замуж на одной церемонии. Теперь они прячутся от посторонних глаз в скромной фарфоровой комнате, расположенной в стороне от дома. Следуя традиции, жены должны оставаться в тени. Забыть про личное пространство, работать, не задавая лишних вопросов, почитать властную свекровь больше матери, а прихоти старших – больше своих желаний. Девушки даже не знают, какой из трех братьев достался каждой из них в мужья. Только родив сына, надеются они однажды обрести голос. Много лет спустя молодой человек, выросший в маленьком английском городе, приезжает в Индию. Как избалованный гость, он с осторожностью осматривает места, где жили его предки. В заброшенной родовой усадьбе все кажется ему странным и чуждым… Кроме запертой на засов фарфоровой комнаты. В ней он откроет сокровенную историю, сложенную из строгих предписаний и прямых запретов, смелой любви и попыток изменить старый мир. Для кого эта книга Для поклонников сильных и эмоциональных романов. Для читателей романов «10 минут 38 секунд в этом странном мире» Элиф Шафак, «Тысячи сияющих солнц» Халеда Хоссейни, «Прислуги» Кэтрин Стокетт и «Неба цвета надежды» Амита Траси. Для тех, кто любит книги с выраженным экзотическим восточным колоритом. Для тех, кто не пропускает грандиозные книги, получаившие престижные литературные премии. Фишки книги Лонг-лист Букеровской премии 2021 года, при этом сюжет и исполнение цепляют значительно больше, чем номинация на Букер. Книга года по версии журналов Time, Daily Telegraph и Guardian. Шорт-лист премии Rathbones Folio Prize 2022. Лонг-лист премии Ondaatje в 2022 году. На русском языке публикуется впервые

2

Это круглый сосуд с медным дном, петлеобразной ручкой и изогнутым носиком, похожим на кобру, которая подобралась перед броском. «Для чая» — вот все, что им сказали, а как именно им пользоваться «для чая», непонятно.

— Его даже ровно не положить, — в замешательстве произносит Харбанс, держа сосуд вытянутыми руками, как будто он может навести на нее порчу. — И крючков нет. Тут воздуха даже пукнуть не хватит.

— Листья кладутся внутрь, — говорит Гурлин, забирая мудреное приспособление у Харбанс, и таким тоном, будто человеку мало-мальски воспитанному все должно быть ясно как день.

— А что, ты уже пользовалась такими? — спрашивает Мехар, и Гурлин строит кокетливую мину, давая предположить, что да, пришлось как-то раз.

— Марля нужна, — говорит Харбанс. Она выдвигает ящик, щуря глаза в дневном сумраке комнаты. — Ой, боже мой. Всё для их троих высочеств, да?

— Потише, — предупреждает Гурлин.

— По куску марли над каждой чашкой? — с сомнением спрашивает Мехар.

Сообща, по-сестрински, они решают, что чай нужно сделать как обычно, в латунной кастрюльке на огне, потом сцедить в медный сосуд и уже оттуда перелить в чашки. Они действуют споро, лавируя в тесном пространстве — если встать посередине и развести руки в стороны, пальцы коснутся стен. Их жилище — фарфоровая комната, которая угнездилась чуть поодаль от дома и названа так в честь набора из шести бело-синих тарелок в китайском стиле, стоящих высоко на каменной полке. Когда-то они приехали вместе с приданым Май. Гораздо ниже полки, на уровне пояса, проложена бетонная плита — женщины готовят на ней еду, — а еще ниже стоит глинобитная печка. К концу комната расширяется, так что можно поставить перпендикулярно друг к другу пару чарпоев: на этих плетеных кроватях всем трем и приходится спать.

— Вот морока, — говорит Харбанс, цедя чай в чайник. — Это мне больше посуды мыть.

— Так пьют чай англичане, — говорит Гурлин. — Май сказала.

Она с улыбкой рассматривает медную вещицу, любуясь своим отражением на ее сияющем боку. Поворачивается в профиль.

— Очень даже красиво.

— Май ведет с тобой такие разговоры? — спрашивает Мехар, и они с Харбанс насмешливо переглядываются.

— Она ко мне очень хорошо относится. Думаю, я похожа на нее саму в молодости.

— Серьезно? — говорит Мехар.

— Мы обе высокие. Стройные… — Гурлин поводит бровью в сторону Харбанс. — Мне кажется, я замужем за старшим.

— Естественно, — отзывается Мехар.

Надо признать, Гурлин такая и есть. Высокая, стройная — и красавица. Правда, ее красоту отличает некая терпкость: плотно сжатые губы, резкая линия скул — все чересчур, считает Мехар. После того как три новобрачные встретились и поговорили впервые, Мехар и Харбанс ушли, поправляя одежду, точно Гурлин взглядом прощупала их на предмет возможного соперничества.

— Тогда давай, мини-Май, неси это, пока старшая Май не прибежала, — вмешивается Харбанс.

Удовольствие на лице Гурлин тает.

— А почему я?

— Ты сказала, что знаешь как, — напоминает Мехар, беря чайник и пытаясь всучить его Гурлин, которая сопротивляется.

— Мехар! — зовет Май. — Нам что, умереть от жажды?

Они леденеют, потом Мехар ахает и нащупывает вуаль.

Сквозь вуаль все видится в красной дымке: на искристом матовом фоне движутся тени-фигуры. Низко наброшенная ткань почти полностью скрывает лицо Мехар, и только уткнув глаза в пол она может видеть хоть что-то. И что же? Собственные запястья в белых и красных браслетах; руки и чайник; раскрашенную краской ступню и серебряные колокольчики вокруг щиколотки, которые звенят, пока она идет через подметенный двор. Руки у нее трясутся от страха опозориться, а значит, опозорить семью. Тогда ее ждет крепкая пощечина. В поле зрения попадает краешек стола, и Мехар останавливается, медлит, прислушивается, хотя сердце колотится так, что ничего не расслышать. Ужасно жарко. Хочется есть. Сколько времени прошло с обеда? Она слизывает пот над губой. При ее приближении разговор за столом смолкает, словно ей вдруг решили выразить почтение.

— Пожалуйста, наливай.

Это точно его голос. Та же хрипотца и та же медная твердость. Кажется, он донесся справа. Она старается, не шевеля головой, подсмотреть через верхнюю часть накидки, где ткань тоньше. Бесполезно.

— Ждешь, когда ангелы помочатся? — сухо спрашивает Май.

Так, они решили, надо наливать через змееносик. Мехар делает шаг вперед — на щиколотке звякают колокольчики. Одной рукой она слегка отодвигает от лица вуаль — и область видимого внезапно расширяется. Квадратный коричневый стол и четыре стеклянных стаканчика, обычные стаканчики, составленные в шеренгу. Нетерпеливо притаптывает Май, точнее ее нога в молочно-зеленой штанине. Рядом — трое ее сыновей, видных только от пояса вниз. Первый сидит, поджав одну ногу под себя. Другой — скрестив ноги. И третий: колени раздвинуты, пальцы барабанят по дубовой раме чарпоя. Она уверена, это его пальцы, они выглядят такими шершавыми. В мозолях. Мозоли! Мехар наклоняется и разливает чай, начиная с Май и дальше, вправо, с облегчением от того, что все идет гладко. Его стакан она наполняет последним, а пока льется чай, смелеет и приподнимает вуаль еще чуть-чуть, и краснеет, увидев его красивые запястья, тунику, ладно облегающую торс, открытый воротник…

— Можешь идти, — говорит Май, зоркая Май, и Мехар тотчас роняет вуаль, которая снова закрывает ее губы, плечи, да так быстро, что запутывается в длинных ресницах; затем поворачивается и уходит.