Любовь 24 часа

Салават Вахитов

Книга включает в себя пять историй о современных людях, по воле судьбы оказавшихся в нестандартных ситуациях. Для того, чтобы выжить в яростном мире, героям предстоит принять непростые решения. И тогда всё определяет любовь.

Любовь 24 часа

Ольга сказала: «Там тебе будет хорошо, там тебе понравится, там круто!»

Я собирался лететь в Питер, чтобы провести неожиданно выдавшийся отпуск в поисках вдохновения, покоя и умиротворения. Меня ничуть не интересовали музеи, выставки и театры культурной столицы — обычные туристические маршруты редко когда трогают душу и не могут взволновать сердце, — я желал других впечатлений и имел маленькую блажь — насладиться неспешными прогулками по аллеям Летнего сада, поразмышлять-пофилософствовать о странностях жизни, посидеть в тени лип и кленов и упорядочить мысли в тетрадке, которую заранее приготовил. А если будет так, что умных мыслей не случится, — то просто почитать книжку любимого автора, которому всецело доверяешь. Или наснимать на Nikon питерских видов, дабы было что показать потом друзьям и знакомым. О чем еще мечтать терапевту ялтинской клиники, не имеющему покоя ни днем, ни ночью, вертящемуся на дежурствах двадцать четыре часа в сутки? Ну, или около того: если я и привираю иногда, то совсем немного.

Ольга сказала: «Антон, тебе уже сорок, и плешь начинает просвечивать, а ты не в состоянии сам собраться. Все я за тебя должна решать. Я тебе не мамка, не жена, смотри сюда!»

Мы сидим за компом, и я улыбаюсь, рассматривая электронную карту Санкт-Петербурга. Люблю, когда Ольга ругается. Безобидная «собачья» ворчливость ее почему-то импонирует мне, и я чувствую, как по сосудам растекается горячая нежность, постепенно заполняя сердце, отчего оно начинает волноваться и биться все сильнее и сильнее. Она искренне заботится обо мне и порой умеет внушить прописные истины настолько убедительно, что они представляются божественным откровением. Да, именно так: искренность и истина — они всегда рядом, они не могут быть врозь. Это положение кажется бесспорной аксиомой, которая, как известно, не требует доказательств. Когда сердце вконец переполняется нежностью, ловлю себя на мысли, что начинаю влюбляться. Увы, и доктора не могут обходиться без глупостей. «Глупости, глупости…» — холодный разум спешит загасить неосторожные чувства.

Ольга мне откровенно завидует: она сама бредит Питером и мечтает там жить. Всегда. То есть постоянно.

— Я забронировала тебе модный хостел на Лиговском проспекте, — говорит она. — Это самый центр, где останавливается творческая молодежь со всего мира — музыканты, художники, писатели…

— Ничего, что я немножко не молодежь?

Она бросает на меня резкий взгляд и насмешливо прищуривается: не любит, когда ее перебивают.

— Не дрейфь, Антониони! Если что, подтянешь животик и сбреешь дурацкую рыжую бородку.

— Угу, — киваю, — подтянусь и побреюсь.

— Запомни, там никому до тебя нет дела, поэтому не комплексуй и веди себя естественно. Я сама останавливалась пару раз в этом хостеле. Помню, иду утром умываться в одной ночнушке, а навстречу из душа китаец полуголый, в шортах. Он мне «монинг», и я ему «монинг», — и дальше себе шлепаем, будто так и надо…

С Ольгой мы снимаем квартиру на двоих. Все плюсы и минусы такого сожительства я давно оценил и решил, что плюсов больше, да и привык к собаке — так я ее называю в хорошем расположении духа. Она работает медсестрой в нашем «гадюшнике», как именуют клинику «благодарные» выздоравливающие. Когда я познакомился с Ольгой, ей было двадцать восемь. Она пахла счастливым детством и маминым яблочным вареньем. Сначала мы перекусывали вместе на работе между делом, как принято, — бутерброды, чай, кофе, — а потом всерьез увлеклись общепитом: она вдруг стала готовить в расчете на меня и порой притаскивала на обед такие умопомрачительные яства, что я был не прочь немедленно на ней жениться. Я, однако, тоже не лыком шит и чтоб в грязь лицом — да никогда! Мне всегда нравилось готовить что-нибудь вкусненькое, если было для кого. Для себя обычно сваришь супчик или поджаришь котлетку по-быстрому, то есть как бог на душу положит, — а вот если представить, что твое блюдо будет тестировать симпатичный тебе человечек или даже, к примеру, собака, то вдохновение приходит моментально и подключаются неизвестно откуда берущиеся кулинарные таланты. В общем, так продолжалось довольно длительное время, пока однажды мы не решили, что наши зарплаты настолько скромны, что снимать две квартиры, когда можно обойтись одной, не только неразумно, но и непростительное расточительство. И втайне от коллег съехались в однокомнатной хрущевке на…

— Антоний, ты меня слушаешь?

— Да, моя собака, весь внимание…

— Ты прилетаешь 13-го сентября утром, а вечером в «Молодежке» спектакль Спивака. Это сейчас самый модный театр. Запомни: ни в какой другой — только в «Молодежку»!..

Известно, что женщины без мужчин блекнут, а мужчины без женщин глупеют. Вот и я в результате совместного ведения хозяйства не только не поглупел, но и стал собраннее, организованнее, что ли, и если не умнее, то рассудительнее. Ольга этого упорно не замечает, она настоящая женщина, и ей нравится возиться со мной как с ребенком. Я даже влюбился было в нее, но она заявила, что никогда не выйдет замуж за нищего врача, и предложила остаться другом. Печалька! Я любил многих женщин, любили и меня, но счастья взаимной любви испытать так и не довелось, поэтому перестал сопротивляться судьбе и весь отдался врачебной практике. Медицина — моя законная жена, и никаких любовниц!

Я бы мог и соврать. И сказать, что жили мы с Ольгой как брат и сестра. Но я врать не буду: да, мы действительно жили как брат и сестра, только временами оказывались в одной постели. Ничего не поделаешь, животная природа и молодость все равно берут свое. Нет, я, конечно, встречал мужчин, равнодушных к женскому полу, но они были больными. С патологическими отклонениями. Как доктор вам говорю.

— Побывать в Питере и не пойти в театр — это преступление. Билет я тебе забронировала, не забудь выкупить… — Ольга недовольно взглянула на мою задумчивую рожу: — Ку-ку! Ты здесь, Антонио, или уже летишь?

***

Я лечу, хотя летать самолетами глупо: они падают, их взрывают террористы и сбивают военные. Но еще глупее смотреть телевизор, откуда я и черпаю жуткую информацию — сплошной негатив. Телевизор у нас дома вместо фона и почти никогда не выключается. Накануне весь вечер гундела передачка «Давай поженимся», и Василиса на весь экран, мило так улыбаясь: «Близнецы, завтра, 13 сентября, держитесь подальше от технических средств, если у вас назначена поездка, лучше отложите ее». Я прям чуть не описался. Как это — отложите? У меня билет невозвратный. Где я потом денег возьму на другой? Разве можно говорить такое человеку перед полетом, — тому, кто летает максимум раз в полтора года?! Астролог хренов!

А по дороге в аэропорт смотрю — авария: три иномарки догнали друг друга, одна вообще перевернулась, и люди валяются возле столба. «Неплохо так день начинается», — думаю мрачно. Когда на регистрации выдавали посадочные талоны, взял без всякой надежды. Не удивился бы, если б место оказалось тринадцатым, но выпала «девятка». Порой мы играем в странные игры.

Вопреки прогнозам, полет оказался чудесным. Я сидел у окна и при виде фантастических красок залитого солнцем горизонта и причудливых гористых пейзажей, образуемых пронзительно белыми облаками, тревожное настроение быстро сменилось беспечной мечтательностью. Когда пошли на посадку, на какое-то время самолет очутился в своеобразном коридоре среди облаков: внизу они были тяжелые, густые, а верхние, менее плотные, казались их зеркальным отражением. И какое-то время полет длился в бесконечном, ярком и чистом пространстве между реальностью и ее легкомысленной копией.

***

«Прилетишь и первым делом — в хостел. Заселение обычно в час, но мне пообещали, что если комната будет свободна, то тебя заселят раньше», — сказала Ольга. Я был склонен верить ей.

Хостел находился во дворах на Лиговском, и вряд ли бы я его нашел, если б не схема, начерченная заботливой рукой. Снаружи здание выглядело ужасно, словно оставалось без ремонта с самой блокады. В советское время, похоже, в нем размещалось какое-то производство, а сейчас его приспособили под спальные места для непривередливых путешественников. С трудом отыскав вход, я оказался в просторном полуподвальном помещении.

В этот момент мне захотелось, чтоб заиграла тихая музыка. Инди-поп был бы совершенно в тему. К примеру, «An Easy Life» Broken Bells. Там есть одна строчка — «when I can’t get settled down». Яндекс переводит ее как «когда я не могу получить поселились», гугл — «когда я не могу устроиться вниз», а рамблер — «когда я не могу разобраться вниз». Короче, пока в голове играла музыка, я пребывал в некоторой растерянности и никак не мог «разобраться вниз». То, что я увидел, политики называют «управляемый хаос»: в огромной комнате в произвольном порядке были разбросаны новенькие кожаные диваны и видавшие виды потертые театральные кресла, рядом с ними огромные деревянные катушки для кабелей, чуть подкрашенные, с вылезшими гвоздями, изображали импровизированные столы, по углам торчали уродливые манекены, посреди комнаты находилось нечто, напоминающее барную стойку, с кофейным аппаратом и чайником. Описание можно было бы продолжить, но и так понятно, что креативщики здесь поработали на славу. Люди в помещении тоже были. Одни, за баром, готовили себе завтрак, другие, за столиками, о чем-то не торопясь беседовали, третьи просто валялись на диванах. Никому до меня не было дела.

— Где здесь рецепшен? — спросил я парня в потертых кроссовках, мечтательно задравшего ноги на спинку дивана.

Тот вскочил, спешно протирая глаза, и, состроив серьезное лицо, невозмутимо ответил:

— Здесь. Рецепшен — это я.

Я решил ничему не удивляться. Так и так, говорю, мне забронировали у вас номер, хотелось бы заселиться. Парень задумчиво почесал в затылке:

— А вы могли бы подождать с часик. Придет Настя и разберется, я здесь новенький и ничего не знаю.

— Хорошо, — говорю, — я никуда не тороплюсь. Можно у вас хотя бы чаю попить?

— Да, конечно. Заварка, сахар, кипяток — все в вашем распоряжении.

Заварив пакетик «Липтона», я устроился в потертом кресле рядом с огромным зеркалом, прислоненным к бетонной колонне. В него можно было ненавязчиво наблюдать за обитателями полуподвала — парнями и девушками, явно творческого склада. «Скорее всего — музыканты и художники», — подумал я, вглядываясь в их нелепые прически, манеру одеваться и приставленные к стенам гитары. Лица — симпатичные и приветливые. Разговоры — о выставках и выступлениях. Несмотря на то, что молодежь располагалась небольшими островками в разных углах, создалось впечатление, что все они знакомы друг с другом.

«Художники — самые беззащитные особи в животном мире, — подумалось мне, — они не носят камуфляжа. Чтобы выжить в диком мире, нужно приспособиться под него, слиться с его фоном, с рельефом, а они ярки, беззащитны и, пока юны, не ведают страха». По сравнению с ними я одет неприметно и ничем особо не выделяюсь из уличной толпы, я в своеобразном камуфляже и чувствую себя защищенным. Но здесь, в подвале, все по-другому: обыденная серость и неприметность не свойственна среде ярких индивидуальностей, и мне становится не совсем уютно. На меня оглядываются, на меня обращают внимание. Это все равно что белому зайти в бар для черных.

Все же нахожу в себе мужество, чтоб не сбежать, спешно глотнув кипятку, и продолжаю изучать жизнь утреннего хостела, как доктор наблюдает за пациентами. Любопытство не порок, а способ скрасить одиночество.

— Здрасьте!

Вздрагиваю от неожиданности: напротив меня подсаживается плотненький парнишка в очках и тут же ставит на стол-катушку ноутбук нехилых, прямо скажем, размеров. Не лень таскать такое?

— Здравствуйте!

Глупо пялюсь на лохматые, выкрашенные рыжим волосы моего визави. Рыжие у рыжих вызывают симпатию — киваю ему дружелюбно. Где-то я его уже видел. Ну да, конечно, это же Элтон Джон! А вот если он сейчас вытаращит глаза и улыбнется во все свои 24 зуба — то вылитый Тим Минчин. Хотя больше похож на откормленного кота. Я когда-то мечтал завести себе толстого рыжего кота и назвать его Тим. Или даже по-китайски или по-корейски — Тим Мин Чин.

Я радуюсь возможности пообщаться, но вдруг понимаю, что беседы не будет, поскольку ноутбук моментально распахивается, огромные металлического цвета наушники взлетают на голову и, захлопнувшись на ушах, отрезают барабанные перепонки рыжего от внешнего мира. Быстрые пальчики начинают наигрывать на клавиатуре тихую мелодию, взгляд упирается в экран и становится неподвижным — все, человека больше нет, какое-то время рядом со мной будет находиться растение, фикус или кактус, его можно полить, неосторожно пораниться об его колючки, можно даже поговорить с ним, как говорят, например, с котом или собакой, вовсе не рассчитывая на ответ, — просто так, для самого себя, чтобы не испытывать одиночества.

Но к черту рыжего, поскольку, пока он отвлекал мое внимание, в вероятностном пространстве хостела появилась некая величина X. Я давно заметил, что есть люди, при появлении которых наивное математическое ожидание не срабатывает и происходит чудо. Так и сейчас: вошла женщина двадцати — двадцати двух лет, и видавшие виды театральные люстры вспыхнули ярким светом, древние механические часы на стене удивленно вздохнули, стрелки задергались — и время, кажется, пошло быстрее, завертелось-закружилось на поблекшем было циферблате, а манекены, включая рыжего за компьютером, повернули головы в ее сторону и сказали: «Ах!». Ах как она была прекрасна в черном коктейльном платьице, совсем не уместном в утреннем подвале питерского гадюшника, — белокура, женственна и сексуальна — как Кэмерон Диаз периода «Маски»!

Дыша духами и туманами, девушка пролетела мимо нас с Тимом и очаровала окончательно и бесповоротно — свежесть и обаятельная улыбка не могут не смутить зачерствелую провинциальную душу. И, разумеется, запах женщины. Для меня он исключительно важен. Часто бывает, гуляешь по улице и видишь, идет тебе навстречу красивая девушка, а подходишь ближе — и вдруг от нее пахнет, скажем, сливами, и думаешь: «Фу, что за уродина?», а она тоже тебе в спину презрительно: «Каз-зел!» А бывает, что и неидеальная вовсе девушка, а тебе нравится. Потому что запах твой, и тебе кажется, что ты ее абсолютно понимаешь.

Увы, улыбка Кэмерон предназначалась не мне и не рыжему, она улыбалась высокому черноволосому арабу, безмятежно развалившемуся за соседним столиком. Скинув туфли и взобравшись с ногами на диван, она весело заговорила с ним, и он отвечал ей по-русски — на хорошем русском, и это удивительно, поскольку иностранцы русский, как правило, не учат, привыкнув к тому, что наша молодежь довольно уверенно щебечет по-английски. Вот рыжий, например…

«Только рыжий может называть рыжего рыжим…» — запело в телефоне, и я поспешно поднес мобильник к уху.

— Привет, Антоша! Ты как? Устроился? — это была Ольга.

— Привет, собака. Все прекрасно, — ласково соврал я.

— Чем занимаешься?

— Пью чай в холле.

— Умница! Только прекрати пялиться на бабу!

— С чего ты взяла? Собачке захотелось потявкать?

Я поразился Ольгиной прозорливости. Уж не следит ли она за мной? И даже пошарил глазами под потолком в поисках видеокамеры.

— Антуан, я тебя умоляю, смотри, не заведи новую соседку.

— А-а-а, я все понял. Мы играем в ревность?

— Нет, мы играем в истину и искренность. Не забудь про театр, — Ольга отключилась.

Странные существа — эти женщины. Чем больше живу, тем меньше их понимаю: и сама не гам и другому не дам. Собака, одним словом, — собака на сене. Вон же Кэмерон флиртует в открытую с арабом, и ничего, чувствует себя превосходно. А тот отвечает ей что-то самодовольно, и улыбается широко, и делает знаки друзьям за угловыми столиками — вроде, они тоже арабы, расселись почему-то равнобедренным треугольником, хорошо, что мы с рыжим находимся вне его, в стороне от сферы влияния чужеземной триады.

Арабы, по моим представлениям, должны быть похожи на Фредди Меркури, но тот, что с девушкой, напоминает скорее Барака Обаму — такой же высокий, самоуверенный, с кривой обезьяньей улыбкой. А двое других — вылитые таджики, только одеты побогаче. Один худой, длинноносый, как Буратино, и безобразно лохматый, а второй — лысый толстяк, с круглым, в картошку, носом и вытаращенными глазами — настоящий Карабас Барабас.

Неожиданные сравнения развеселили, и незаметно для себя разулыбался, пока не почувствовал цепкие настороженные взгляды из треугольника, направленные в мою сторону. Они не то чтобы были недовольны, нет, парни, видимо, были удивлены бесцеремонностью утреннего гостя. Чтобы разрядить ситуацию, я приподнял чашку и, пожелав здоровья компании, отпил чаю, а затем направился к рецепшену, где уже суетилась невысокая смуглая девушка.

— Здравствуйте! Вы Настя? — спросил я.

Ответ был омерзительно холоден:

— Что вам нужно?

— Мне бы заселиться, номер был забронирован…

— Заселение в час.

— Но когда мы звонили вам, мне сказали…

— Заселение в час, в час и приходите, — отрезала она и не пожелала ничего слушать.

Растерянно потоптавшись на месте, я пожал плечами и хотел было уйти, когда мимо меня дружной толпой прошли арабы с девушками. «Как же легко наши девчонки отдаются богатым иностранцам», — возникла противная мысль, но я постарался ее отогнать. Мало ли что. Может, приехали студенты по обмену, и девчонки обязаны их курировать. Тут мой взгляд упал на покинутый столик, и я заметил на нем оставленный по невнимательности кожаный бумажник-портмоне — толстый такой, в нем, наверняка, деньги и даже документы. Недолго думая, хватаю бумажник и на улице нагоняю Фредди с Кэмерон:

— Вы забыли, — говорю, протягивая чужую вещь.

Фредди какое-то время стоит в недоумении, а потом до него доходит смысл происходящего. Он благодарит с восточным жаром, и Кэмерон улыбается мне.

— Анвар, — говорит араб, протягивая руку в знак знакомства.

— А я Камила, — улыбается девушка.

И я улыбаюсь, а настроение где-то на седьмом небе, и плевать, что заселиться так и не удалось. Куда мне торопиться? Раскланявшись с новыми знакомыми, неспешно бреду по Лиговке к Невскому проспекту. На душе спокойствие, блаженство и любовь ко всему живому.

«Любовь 24 часа», — читаю на столбе объявление, пахнущее свежим клеем. «Как же это здорово, если твоя жизнь с утра и до утра наполнена любовью!» — думаю я. А когда я о чем-либо глубоко задумываюсь, то мое любимое занятие — бродить по городу, рассматривая асфальт у себя под ногами. Но сегодня тротуар выглядит необычно, он совсем не такой, как у нас в Ялте. На нем много-много белых трафаретиков с именами девушек и телефонами. И пока иду до Невского, а с Невского по набережной Фонтанки до Летнего сада, я читаю женские имена и фотографирую трафареты как незатейлевую символику современного города вечной любви. Неважно, что думают при этом многочисленные прохожие, в толпе я свой и практически незаметен. К тому же у меня прямо-таки крошечный Nikon — как-то знакомый фотограф объяснил мне по-дружески, что если не собираешься снимать профессионально в надежде заработать состояние щелканьем затвора, то дорогой аппарат абсолютно не нужен, достаточно «Никона» за 3000 рублей. Я привык доверять профессионалам и часто следую их советам.

Возле Чижика-Пыжика осознаю, что коллекция получается любопытной и внушительной, достойной выставок мирового класса, хотя и понимаю, что она будет далеко не полной, поскольку у меня нет цели обойти все питерские улочки. Тем не менее, вот каким долгим оказался мой путь до Летнего сада:

Аврора [phone] — Агата [phone] — Агния [phone] — Аделия [phone] — Адель [phone] — Александра [phone] — Аленка [phone] — Алеся [phone] — Алина [phone] — Алиса [phone] — Алла [phone] — Алсу [phone] — Альбина [phone] — Амина [phone] — Анастасия [phone] — Ангелина [phone] — Анечка [phone] — Анжела [phone] — Анжелика [phone] — Анита [phone] — Анна [phone] — Антонина [phone] — Анфиса [phone] — Анюта [phone] — Аня [phone] — Арина [phone] — Арина [phone] — Арина [phone] — Ася [phone] — Белла [phone] — Бьянка [phone] — Валентина [phone] — Валерия [phone] — Валя [phone] — Варенька [phone] — Василиса [phone] — Вера [phone] — Вероника [phone] — Верунчик [phone] — Викуся [phone] — Виолетта [phone] — Влада [phone] — Галина [phone] — Дайна [phone] — Дана [phone] — Дарина [phone] — Дарина [phone] — Дарья [phone] — Даша [phone] — Девственница [phone] — Джесика [phone] — Диана [phone] — Дина [phone] — Динара [phone] — Ева [phone] — Евгения [phone] — Екатерина [phone] — Елена [phone] — Жанна [phone] — Жанна [phone] — Женечка [phone] — Женя [phone] — Зина [phone] — Злата [phone] — Изабелла [phone] — Изольда [phone] — Илона [phone] — Инара [phone] — Инга [phone] — Инга [phone] — Инна [phone] — Ира [phone] — Ирина [phone] — Иришка [phone] — Ирма [phone] — Ирочка [phone] — Канг Сул Хи [phone] — Карина [phone] — Карина [phone] — Кармен [phone] — Каролина [phone] — Катя [phone] — Кизлар [phone] — Кира [phone] — Кисули [phone] — Конфетки [phone] — Кристина [phone] — Ксюша [phone] — Куколка [phone] — Лада [phone] — Лана [phone] — Лара [phone] — Лариса [phone] — Лейла [phone] — Леонида [phone] — Ли Кин Тэ [phone] — Лиана [phone] — Лидушка [phone] — Лиза [phone] — Лизавета [phone] — Лика [phone] — Лиля [phone] — Линда [phone] — Лия [phone] — Лола [phone] — Лолита [phone] — Лора [phone] — Люба [phone] — Любаня [phone] — Люда [phone] — Люси [phone] — Люся [phone] — Ляля [phone] — Магда [phone] — Мадина [phone] — Мадлен [phone] — Маргарита [phone] — Марго [phone] — Марина [phone] — Маришка [phone] — Мария [phone] — Мария [phone] — Марта [phone] — Марьяна [phone] — Маша [phone] — Машенька [phone] — Мая [phone] — Мила [phone] — Милена [phone] — Мира [phone] — Мия [phone] — Мльвина [phone] — Моника [phone] — Надя [phone] — Настенька [phone] — Настя [phone] — Натали [phone] — Наталия [phone] — Наташа [phone] — Неля [phone] — Нет опыта [phone] — Ника [phone] — Нина [phone] — Нонна [phone] — Озорницы [phone] — Оксана [phone] — Олеся [phone] — Оливия [phone] — Ольга [phone] — Ольчик [phone] — Олюшка [phone] — Оля [phone] — Полина [phone] — Поля [phone] — Рада [phone] — Рада [phone] — Римма [phone] — Ритуля [phone] — Рияна [phone] — Роза [phone] — Розовый ангел [phone] — Руслана [phone] — Сабрина [phone] — Сагдияна [phone] — Саманта [phone] — Самира [phone] — Сандра [phone] — Саша [phone] — Сашка [phone] — Света [phone] — Светочка [phone] — Селена [phone] — Слава [phone] — Снежанна [phone] — Сонечка [phone] — Соня [phone] — Софи [phone] — София [phone] — Стася [phone] — Стелла [phone] — Сусанна [phone] — Тамара [phone] — Тамила [phone] — Танюша [phone] — Таня [phone] — Тина [phone] — Тома [phone] — Тоня [phone] — Тусик [phone] — Ульяна [phone] — Услада [phone] — Фаина [phone] — Феи Волшебницы [phone] — Шалуньи [phone] — Шурочка [phone] — Эвелина [phone] — Элис [phone] — Элла [phone] — Эллада [phone] — Эля [phone] — Эмма [phone] — Юлия [phone] — Юля [phone] — Юный ангел [phone] — Яна [phone].

Конечно, я не запомнил, в каком порядке шли имена, поэтому расположил их по алфавиту, но путь от пункта «А» до пункта «Я» оказался примерно таким. А у входа в сад меня ждал сюрприз. Когда совсем осточертело фотографировать трафаретики, я поднял голову и, оторвавшись от «Никона», увидел на воротах наклеенный оранжевый листочек. «Камила», — было напечатано на нем крупными черными буквами, чуть ниже, справа, находилось изображение сердечка, в центре сердечка — надпись «24 часа», слева — силуэт лежащей на животе женщины, ноги были согнуты в коленях так, что туфли на длинных шпильках смотрели вверх, а у самых туфель, на разведенных подобно лезвиям ножниц ногах, болтались трусики. Я бы не стал вообще обращать ваше внимание на такую пикантную деталь, если б она не потребовалась для дальнейшего повествования. Она всплывет потом в нужном месте и в нужное время. Но тогда-то я еще об этом не знал. Сорвав листочек и вклеив его в тетрадку для коллекции, я вошел, наконец, в Летний сад.

Конечно, мне было неприятно, что имя милой девушки из хостела красовалось среди телефонных «мамзелей», но дурные мысли быстро улетучились, как только я дошел до статуй. Я вспомнил, как в детстве приезжал в Ленинград и мы с мамой часами гуляли здесь в тени величественных аллей, где в душистой тиши между царственных лип мне мачт корабельных мерещился скрип; мы слушали поэтов, забредавших почитать непонятные для моего юного ума строчки, однако искренность и неподкупная истина окрыляли, и образ летнесадовской поэзии навсегда впечатался в сердце. «А сегодня? Что я чувствую сегодня?» — спрашиваю себя. И сегодня ощущаю в душе покой и гармонию. И все, казалось бы, прекрасно, только поэты уже ушли, и статуи меня не узнали. Печалька, как говорит моя Ольга.

Я достаю дешевенький Nicon и начинаю новую серию снимков: Амур и Психея — Нимфа Летнего сада — Герцог Бранденбургский — Нерон — Похищение сабинянки — Юность… Всего 148 кадров. И, конечно, фонтаны! Утомившись, присаживаюсь на скамейке у одного из них — рядом с аллегориями искренности и истины. К фонтану то и дело подходят туристы, парами и небольшими группами, и бесконечно фотографируются. Я наблюдаю за ними из своего уголочка.

Конец ознакомительного фрагмента.