Русский акцент

С. Н. Ходоров, 2017

Роман охватывает четвертьвековой (1990-2015) формат бытия репатрианта из России на святой обетованной земле и прослеживает тернистый путь его интеграции в израильское общество.

Глава 12. Институт геодезии

Кровинки эти проявились в письме от лучшего друга Саши Архангельского, который сообщал, что в Москве творится нечто невообразимое, которое иначе как вселенский бардак не назовёшь. Зарплату не платят, вновь избранный президент обещает реформы, но они то ли пробуксовывают, то ли вообще не состоятся. Народ плетётся в плену химерных иллюзий своего правительства, продолжая верить в своего царя Бориса. Нет, нет ни Годунова, а Бориса Ельцина. Верят, разумеется, чисто традиционно и иллюзорно. На самом деле уже никто ни во что и ни в кого не верит. Советские люди, ещё недавно выкрикивая лозунг «Долой господ», теперь называют друг друга не товарищ, а не иначе как господин, но суть совковой ментальности от этого, конечно же, не меняется и вряд ли изменится в ближайшее десятилетие. Далее Саша, словно почувствовав тоску Бориса по есенинским берёзкам, с прискорбием сообщал, что народ мечется и дёргается из сторону в сторону, выискивая мельчайшие зацепки для выезда за кордон. Русские немцы стремятся в Германию, украинцы страстно желают присоединиться к своей диаспоре в Канаде, а азербайджанцы усиленно ищут родственников в Турции. Истинные, тайком крещёные в детстве, россияне, ищут в запутанном своём генеалогическом древе еврейских бабушку или дедушку со светлой целью покинуть беспредельную одну шестую часть суши. Славянские индивидуумы, которые отчаялись найти иудейские корни в своей пресловутой древесине, ищут еврейских невест или жениха как некий подвенечный пропуск для выезда в Израиль. Тем же, кому этот трюк не удаётся, норовят любыми способами получить заграничную визу в любую страну Европы с тем, чтобы работать там «беби-ситтер» по уходу за детьми, по присмотру за стариками и инвалидами, подметальщиками в отелях и рабочими на стройках. Коллеги по кафедре, писал Саша, не без чувства белой зависти, передают ему, Борису пламенный научно-преподавательский привет, со стопроцентной уверенностью, что он работает профессором в университете, получая при этом высокую зарплату.

Скупые слезинки наворачивались у Бориса при прочтении этого письма от друга. По Сашиным словам выходило, что чуть ли не вся столица рвётся за рубеж, а он тут, понимаешь, места себе не находит, страдает и терзается тоскливыми мыслями по покинутому отечеству. Надо было немедленно брать себя в руки и ринуться в дорогу, которую, говорят, осиливает только идущий. В это знойное утро эта дорога привела Бориса на арабский базар, где он за бесценок купил себе кроссовки, являющимися хорошей подделкой модной спортивной фирмы «Адидас». Здесь на базаре кто-то окликнул его со словами:

— Шалом, Борис! Рад тебя видеть, как дела?

Знакомый голос принадлежал Иосифу, бывшему начальнику Бориса, который, пожав ему руку, с лёгкой иронией продолжил:

— Что господин профессор ищет на столь дешёвом рынке? Почему он не находится в своём офисе, в котором открыл частный бизнес по геодезии?

Борис от удивления об осведомлённости Иосифа в его делах едва промямлил:

— Откуда тебе, Иосиф, известно, что я пытался открыть своё дело?

— Ты, Борис, вижу, ещё в недостаточной степени абсорбировался в стране, — усмехнулся Иосиф, — Израиль — государство маленькое и здесь при желании каждый знает о другом гораздо больше, чем о себе. Впрочем, приглашаю тебя на чашку кофе, там всё и расскажу.

В прибазарном кафе Иосиф заказал себе рюмку водки, а Борису маленькую чашечку арабского кофе. После традиционного возгласа «Лехаим» Иосиф поведал, что советник по открытию малого бизнеса, консультирующий Бориса, направил ему для проверки бизнес-план, составленный неудавшимся олигархом.

— Кстати, должен отметить, Борис, — пробасил Иосиф, выпивая вторую рюмку огненной воды, — что план составлен безукоризненно, чувствуется профессорская хватка.

— Но при всём этом, — пригорюнился Борис, — мне отказали в ссуде.

— И правильно сделали, — обрадовался Иосиф, подзывая официанта для заказа очередной порции водки, — видимо, всё таки кто-то хранит тебя на небесах.

Опустошив третью рюмку живительной для него влаги, заметно повеселевший Иосиф поведал Борису, что произошло, если бы банк выдал бы ему кредит. Оказалось, что для производства геодезических работ в Израиле, независимо от наличия первой, второй или даже третьей академической степени, необходимо было иметь лицензию для проведения топографо-геодезических изысканий. Понятно, что такого документа у Бориса в наличии не было. Для его получения Борису, по словам Иосифа, необходимо было сдать три экзамена. После некоторого раздумья растерянный Борис едва нашёл в себе силы спросить:

— Где же и кто, Иосиф, принимает эти экзамены?

Раскрасневшийся от переваренного алкоголя Иосиф, вытащил из кармана блокнот, что-то быстро записал на оторванном из него листке, и приятельски обняв Бориса за плечи, торжественно выкрикнул:

— Благодари всевышнего, Борис, что я у тебя есть. Вот тебе телефон, позвони. Там тебе всё расскажут более подробно.

— Где это там? — на всякий случай поинтересовался Борис.

— Там, это национальный институт геодезии, картографии, расположенный в славном городе Тель-Авиве, — ответил Иосиф, — кстати, там же можешь поинтересоваться и по поводу своего трудоустройства.

Борису, несмотря на трезвое состояние, хотелось тут же расцеловать Иосифа. Ведь, благодаря ему, он получил архиважную информацию. Во-первых, она открывала ему дорогу к экзаменам для получения лицензии, которую он, чего бы это ему не стоило, обязан заполучить. Во-вторых, и это самое главное, появлялся дополнительный шанс для обретения работы по специальности в государственной структуре. Такие перспективы, обретённые, вероятно, по воле небес, приведших его на арабский базар, упускать было никак нельзя.

Борису повезло, номер, который написал ему Иосиф, оказался прямым телефоном генерального директора института Рона Адлера. Только потом он узнает, что единственным путём дозвониться ему являлся телефон его неприступной и вальяжной секретарши Орит, которая, как правило, переводила своему босу один из десяти звонков по своему высочайшему усмотрению. Со стопроцентной вероятностью можно было предположить, что звонок Бориса она бы сочла малозначительным и оставила бы без внимания. Где Иосиф отыскал прямой телефон высокопоставленного государственного служащего, история умалчивает. Но в это очередное солнечное утро Борису посчастливилось, минуя секретаршу, услышать в телефонной трубке солидный голос генерального директора:

— Доктор Рон Адлер слушает.

Борис с трепетом в голосе пролепетал первое предложение домашней заготовки:

— Доброе утро, вас беспокоит доктор геодезии Борис Буткевич.

— И что же желает доктор Буткевич, — приветливо пробасил господин Адлер.

Стараясь, во избежание лишних ошибок, объясняться, по выражению классика, чтоб мыслям было широко, а словам тесно, Борис кратко изрёк:

— Я, доктор Адлер, ищу работу по специальности.

— Знаете, господин Буткевич, — весело промолвил директор, — далеко не каждый день мне звонят доктора наук, которые ищут работу в институте, которым я руковожу. Если не возражаете, то жду вас завтра в десять утра у себя в кабинете.

На следующий день уже в восемь утра Борис выходил из автобуса на центральной автобусной станции в Тель-Авиве. До неприличия жаркое октябрьское солнце бесцеремонно освещало один из самых грязных и беспокойных районов южного Тель-Авива. Небольшие улочки и переулки, окружающие автобусную станцию «города без перерыва» (такое нарицательное имя Тель-Авив получил за беспрерывно неугомонную и кипящую в течение 24 часов жизнь в своём нутре), являли самую бедную и совсем небезопасную часть города. До здания института, который размещался в центральной части мегаполиса, было чуть более двух километров. Борис заранее вооружился картой, чтобы не потеряться в хаотичной городской топологии и безошибочно, никого не спрашивая, отыскать нужное место. Он не спеша проходил, захламленные притонами и публичными домами, грязные кварталы, которые иначе как еврейским Гарлемом назвать было трудно. Места дешёвого сексуального удовлетворения даже близко не напоминали «роскошную, залитую разноцветным неоном, улицу «красных фонарей» в Амстердаме, в котором Борис побывает через несколько лет. Эти места ютились под замызганными многолетней грязью вывесками «массажный кабинет». Не успел Борис вообразить, какого же вида массаж предоставляют в этих заведениях, как из одного из них буквально выпорхнула неопрятного вида молодая женщина, одетая в черную, едва прикрывающие нижнее бельё, клеёнчатую юбку. На языке Толстого и Достоевского она надрывно выкрикнула в сторону Бориса:

— А вот и мой первый клиент. Заходи, мальчик, заходи, сделаю тебе хорошо.

Борис вздрогнул и не нашёл ничего лучшего, как перейти на другую сторону улицы, облепленной обветшалыми домами, первые этажи которых были приспособлены под выносные лотки, торгующими пёстрым ширпотребом низкосортного качества. Их сменяли различного рода закусочные, предлагающие фалафель, шаурму, хумус и прочий ближневосточный разносол. Примерно через полкилометра нищета задворок южного Тель-Авива стала сменяться солидными зданиями, витринами роскошных бутиков, красочными рекламными стендами, большими окнами различных банков и раскрытыми дверями многочисленных баров, кафе и ресторанов. Ещё через четверть часа Борис, сверяясь с картой, ступил на улицу Линкольн, на которой и размещался Национальный институт геодезии и картографии. Похоже, что эта улица совсем не случайно была названа в честь шестнадцатого президента США, поскольку последний в юности работал землемером, что сегодня отождествляется с геодезией. К тому же в здании, в котором сегодня располагается институт, уже в 1930 году, задолго до создания государства Израиль, во времена Британского мандата дислоцировался картографический департамент. На проходной Борису выдали временный пропуск, и через несколько минут он попал в приёмную генерального директора в, далёко не распростёртые, объятия секретарши Орит. По правде говоря, это были совсем не объятия, скорее совсем наоборот: огненно-рыжая секретарша сомкнула руки, всем видом показывая, что ему следует немедленно покинуть помещение, порог которого он переступил. Вспотевшему от жары и от волнения Борису пришлось до предела напрячься, чтобы суметь вытащить из своего совсем небогатого ивритского лексикона слова, объясняющие, что ему назначено в десять утра быть здесь. Орит, спросив фамилию Бориса, неистово накрутила телефонный диск и, проговорив что-то в трубку, выдавила на своих ярко раскрашенных губах некое подобие улыбки и пригласила его пройти в кабинет.

Когда Борис переступил порог кабинета, навстречу ему поднялся невысокий явно европейской наружности уже немолодой человек. Впоследствии выяснилось, что Рон Адлер, действительно, родился в Англии, там получил образование и защитил докторскую диссертацию по геодезии. Он протянул Борису руку и, указывая на старинное кресло у продолговатого журнального столика, пригласил присесть. Тут же, поменявшая свой надменный облик на обворожительное выражение лица, рыжеволосая Орит поставила перед ними две чашечки ароматного кофе с маленькими печеньями.

— Не скрою, доктор Буткевич, — начал разговор Рон Адлер, — что мне очень приятно принимать у себя учёного-геодезиста из Советского Союза. Перед тем, как я просмотрю ваши документы, пожалуйста, расскажите о себе. Какой университет вы окончили, где работали, какая тема вашей докторской диссертации, какова область научных исследований и в каких журналах вы публиковали свои работы.

Воодушевлённый тёплым приёмом, Борис обстоятельно рассказывал о своей производственной и научно-педагогической деятельности в области геодезии. Доктор Адлер внимательно слушал его, делая скидку на ошибки в его ивритском речитативе. Когда Борис закончил, он, отстраняя свою руку от кофейной чашки, весело всплеснул ею и радостно воскликнул:

— Доктор Буткевич, где же вы были раньше, вы даже не представляете, какая вы находка для нашей организации. Несмотря на то, что у нас уже работают несколько докторов из СССР, нам такие люди как вы не то, что нужны, а просто необходимы. Я предлагаю вам пока должность ведущего специалиста в фотограмметрическом отделе. Будете заниматься обработкой аэрофотоснимков и изготовлением на их основе картографического материала. Через полтора года начальник отдела уходит на пенсию и у вас будут все шансы занять его место.

Борис вспомнил, как по окончанию полевого сезона в Заполярье в зимний период всех инженеров перевели в фотограмметрический отдел, как он сидел за окуляром стереографа, монотонно вычерчивая на фотоснимках рельеф отснятой местности. Это была поистине рутинная работа, и он, обратившись к главному инженеру, сказал тогда:

— Я понимаю, что я не вправе отказываться от консервативной и шаблонной работы, но режьте меня на куски, её я выполнять просто не в состоянии.

Тогда технический руководитель экспедиции проявил понимание и определил Бориса в проектно-вычислительный отдел, где он занимался творческой работой по проектированию геодезических сетей и математической обработкой данных измерений. И вот сейчас, поистине, история развивается по спирали: ему предлагают работу такого же плана, можно сказать, производственную казёнщину. Пока Борис предавался давним воспоминаниям, генеральный директор, заметив, что радужные оттенки лица его собеседника приобрели бледноватые блики, осторожно промолвил:

— Простите, доктор Буткевич, я что-то не так сказал.

— Да всё так, — встрепенулся Борис и неожиданно для себя выпалил, — только аэрофотогеодезия это не моя стихия, хотелось бы, если можно, заниматься проектированием и математической обработкой данных.

— Я что-то не понял, господин Буткевич, — удивился генеральный директор, — вы, что отказываетесь от перспективы в ближайшее время стать начальником одного из ведущих отделов института.

— Видите ли, доктор Адлер, — вспыхнул Борис, — я, наверное, не из той страны приехал, да и, похоже, ментальность у меня другая. Но, с вашего позволения, я предпочитаю, с одной стороны, заниматься тем, что мне интересно, а с другой, работать в той области, где смогу принести наибольшую пользу, если это, разумеется, возможно.

— Ментальность у вас, конечно не израильская, — согласился доктор Адлер, — у нас люди думают, прежде всего, о карьерном росте. Но ваши аргументы заслуживают внимания. Думаю, что изыщем возможность определить вас в проектно-вычислительный отдел. Надеюсь, что сумеете навести там должный порядок. Ну а карьера, возможно, догонит вас по пути вашей успешной деятельности в нашем институте.

В то время, когда лицо Бориса засветилось неприкрытым ликованием, генеральный директор по громкоговорящей связи приказал секретарше вызвать своего заместителя по кадрам. Через несколько минут в кабинет вошёл худощавый мужчина со следами былой воинской выправки. Оказалось, что он отставной подполковник Армии Обороны Израиля, а сейчас возглавлял службу общих вопросов института. Рон Адлер, указав ему на Бориса, приказным, не требующим отлагательства, тоном тут же распорядился:

— Значит так, господин Дойчер, знакомься, доктор Борис Буткевич. Немедленно оформляй его на работу в проектно-вычислительный отдел нашего института.

Шимон Дойчер внимательно взглянул на своего шефа и скороговоркой выпалил:

— О каком оформлении может идти речь, господин Адлер, когда у нас в штатном расписании ни одного вакантного места.

Радостное выражение лица Бориса мгновенно сменилось тоской и унынием. В прежней жизни ему не приходилось в поисках работы обивать пороги столь значительного количества кабинетов управляющего персонала, как здесь. Однако, известный Борису из математической статистики, закон больших чисел в его случае почему-то не срабатывал и не приводил к положительному результату. Вот и сейчас в атмосфере представительного офиса повеяло дежурным фиаско. Пока Борис готовился взять себя в руки, чтобы пережить очередное поражение, генеральный директор, прервав затянувшуюся паузу, резко выкрикнул в сторону своего заместителя:

— Послушай меня внимательно, Шимон, получается, что в твоём штатном расписании имеются места только для бездельников, слоняющихся по институту в поисках места, где можно отлынивать от работы, а для достойного человека даже щёлочки не находится в этом твоём пресловутом табеле рабочих мест.

— Выходит, что не имеется даже маленькой дырочки, — сокрушённо подтвердил Дойчер.

— Я тебе покажу дырочки, — неожиданно взорвался Адлер, — знать ничего не знаю, тебе государство платит совсем не маленькую зарплату за то, чтобы ты обеспечивал наш институт кадрами, а не праздношатающимися лентяями.

— А куда мне прикажете девать этих праздношатающихся? — перебил Адлера его зам, — вы же сами понимаете, что нет никакой возможности освободить их от занимаемых должностей.

Борис ещё не знал, что в государственной службе Израиля существовало печально известное понятие «квиют», что в переводе с иврита означало «постоянство» на работе. Похоже, что такой термин не присутствует ни в одной стране нашей голубой планеты. Бытует он в Израиле только в предприятиях государственного и общественного сектора. Смысл его сводится к тому, чтобы гарантировать невозможность увольнения работника. Уволить могут только разве что в каких-то экстраординарных случаях, граничащих с преступлением. Но даже и здесь, при увольнении такого «квиютчика», государство обязано выплатить ему огромную компенсационную сумму для дальнейшего безбедного существования. По сути дела, с получением «квиюта» государственный служащий становится в большинстве случаев полностью безнаказанным и может превратиться в пассивного, безынициативного и созерцательного работника. При определённых обстоятельствах «квиют» это некая индульгенция на пожизненное безделье. Разумеется, это относится не ко всем работникам, получившим это пагубный, прежде всего для государства, статус. Однако, даже «квиютчики», которые по складу характера желают проявить элементарную ответственность или активность в своей рабочей деятельности, на фоне всепоглощающего пофигизма и недобросовестности по отношению к своим служебным обязанностям, вынуждены смириться с атмосферой должностного беспредела. «Квиют» является злостной напастью не только для государства, а по большей части для его главной составляющей: для народа. Зачастую в государственных учреждениях процветает вседозволенность чиновников, их бесцеремонное, порой граничащее с неприкрытым хамством, по отношению к посетителям, поведение. При этом как народ, так и сами чиновники прекрасно понимают, что никого и никогда за все эти глумящиеся провинности не уволят, благодаря всё тому же «квиюту». Вместе с тем далеко не все представители всё того же народа догадываются, что всё это «квиютное» чиновничество, на самом деле, функционирует за их счёт. Ведь, в конечном итоге, оно, в подавляющем большинстве случаев, ничего не производит и, поэтому, не получает никакой прибыли, часть которой могла бы стать их зарплатой.

Фактически зарплата государственных служащих формируется за счёт налогоплательщика, т. е. за счёт того самого народа, над которым они сплошь и рядом измываются. Больше того, за счёт народа, когда они выходят на не вполне заслуженный отдых, они получают совсем не маленькие, так называемые, бюджетные пенсии. Но и это ещё не всё, государственные служащие имеют ещё целый каскад льготных прерогатив, которые даже не снятся работникам частных фирм и компаний. На их языке это называется социальными льготами. К ним, в первую очередь, относится фонд повышения квалификации работника. Для работника, имеющего «квиют», организация за свой счёт каждый месяц отчисляет десять процентов от его зарплаты в этот фонд. В реальности никто этот фонд по целевому назначению, т. е. для повышения своей квалификации, не использует, а по прошествии шести лет спокойно можно без налога получить на руки, накопленные за счёт государства, деньги. При зарплате близкой к средней, эта сумма может достигать 50-60 тысяч шекелей. И так каждые шесть лет. Совсем неплохо получать такой подарок за полубезделье. Кроме этого совсем неплохого в денежном отношении подарка, работники государственного сектора ежегодно получают фиксированные суммы, которые могут превышать пять тысяч шекелей, на оздоровление и приобретение одежды. Причём никого не интересует, куда будут расходоваться эти деньги: на покупку лекарств, на одежный шопинг или поездку заграницу. Ещё одна составляющая социальной льготы — это, так называемый, «канонут». В русском звучании это слово означает «готовность». Спрашивается: готовность к чему? Вопрос, действительно, правомерный. На него существует мотивированный ответ: готовность к непредвиденным или экстренным событиям, которые могут произойти. В более простом изложении — это прибытие служащего на работу во внеурочные часы, если это непредвиденное всё-таки произойдёт. Для подавляющего большинства работников за десятки лет производственной деятельности ничего непредсказуемого в организации не происходило, что в никоей степени не мешало получать им каждый месяц прибавку к зарплате, порой превышающую тысячу шекелей, только за вероятность их появления на место не существующих событий. Кроме перечисленного им оплачивают расходы за пользование личным автотранспортом, что включает в себя оплату страхового полиса, техобслуживания и затрат на бензин. Вдобавок государственное предприятие финансирует своим работникам пользование личным телефоном. К преимуществам государственной службы следовало отнести ещё и такие, в общем-то, значительные мелочи, как не очень дешёвые обязательные подарки на весенний праздник «Пейсах» (Пасха) и осенний — «(Рош Ашана») еврейский Новый год. Нельзя не упомянуть и специальный банк «Яхав» для государственных служащих, который, по сравнению с другими банками, оказывал своим клиентам существенные скидки при проведении различных операций. В особой степени это касалось в предоставлении льготных, по сути дела, практически беспроцентных ссуд, что являлось существенным подспорьем для приобретения автомобиля, ремонта квартиры, поездки за границу и т. д. Таким образом, получалось, что при всех обстоятельствах, практически любая должность на госпредприятии являлась, чуть ли не элитной по сравнению с частным сектором.

Но Борис ещё не знал об этом. В текущий момент до его слуха донеслась только высокая тональность голоса Рона Адлера, направленная в сторону своего заместителя по кадрам:

— Итак, Шимон, знать ничего не хочу, через две недели доктор Буткевич должен начать работать в нашем институте.

— Но, позвольте, господин директор, — заканючил Шимон.

— Не позволю, — оборвал его Адлер, — я вдруг вспомнил, что мне ещё месяц назад звонил из Техниона профессор Браверман и настоятельно рекомендовал принять русского учёного на работу. Речь тогда шла именно о докторе Буткевиче. Так что, Шимон, никаких отговорок, действуй.

Надо отдать должное отставному подполковнику Шимону Дойчеру: он действительно начал действовать, видимо, в израильской армии его научили находить выход из нестандартных ситуаций. Господин Дойчер догадался позвонить в министерство абсорбции, которое занималось новыми репатриантами. Именно там ему подсказали, что для учёных репатриантов, имеющих учёные степени кандидата или доктора наук, существует специальный фонд Шапиро, названный так по имени его инициатора. Из этого фонда выделяется специальная стипендия, которая выплачивается в виде зарплаты, при условии, что они находят работодателя. Последнее являлось самым сложным, поскольку совсем непросто было убедить организацию призвать в свои ряды людей, занимающихся научно-исследовательской работой. При этом немалая часть учёных, прибывших из СССР, в прежней жизни преподавали абсолютно бесполезные для Израиля дисциплины: историю КПСС, марксистско-ленинскую философию, научный коммунизм, политэкономию социализма, научный атеизм, русскую и украинскую филологию. Многие учёные были узкими специалистами в машиностроении, металлургии, станкостроении и горнодобывающей промышленности. Вероятность использования, как первых, так и вторых в израильской науке или в народном хозяйстве была равна абсолютному нулю не только теоретически, а и чисто в практическом спектре. В этом плане Борису просто классически повезло: геодезия в Израиле была востребована как в научном, так и прикладном плане. Уже через две недели ему позвонил Шимон Дойчер и пригласил его в отдел кадров заполнить документы.

Это оказалось не таким уж простым делом и не только из-за трудностей с ивритом. Советская анкета или листок по учёту кадров просто блекли перед внушительной стопкой разноцветных листков, испещрённых нескончаемым каскадом колонок, граф, табличек и строк. Всё это предстояло заполнить убористым почерком без помарок и описок на семитском языке. В одной из строк этого образца неженатому соискателю рабочего места предлагалось даже сообщить адрес и телефон любовницы, при условии, разумеется, если таковая имелась в наличии. Кроме того требовались трое физических, реально существующих, лиц, с указанием номеров их паспортов, домашнего адреса и телефона, рекомендующих претендента на указанную должность. Борис до конца жизни не справился бы с угнетающим потоком этой канцелярщины, если бы не сердобольная работница отдела кадров по имени Ирис, которую родители привезли в Израиль двадцать лет назад в возрасте девяти лет и которая успела в закарпатском городе Мукачево закончить два класса русской общеобразовательной школы. Понятно, что за это время она успела забыть даже то, что знала и что её фразеологический словарь русского языка вряд ли превышал лексикон Эллочки Людоедки из бессмертных «Двенадцати стульев». Тем не менее, в какой-то степени она понимала, что говорил Борис на своём смешанном русско-ивритском наречии. Не прошло и трёх напряжённых часов, как ему с помощью обаятельной Ирис всё-таки удалось одолеть этот бумажно-бюрократический бастион. Борису всё время казалось, что премьер-министру, равно, как и его министрам, при приёме на эти высокие должности приходилось заполнять гораздо меньше документов. В финале выполненной работы он уже начал было испытывать чувство глубокого удовлетворения, соизмеримое разве что с ощущением после сдвига огромного валуна с высочайшей горы, но тут Шимон протянул ему ещё ворох каких-то листочков с красочным грифом «Министерство абсорбции (стипендия Шапиро)». Он попросил в течение двух дней заполнить их и прислать ему.

Когда уже дома, после просмотра этого образца израильской бюрократии, до Бориса дошло, что требуется подробно описать все его научные исследования, изложенные как в диссертации, так и в статьях, у него волосы встали дыбом. Даже Татьяна, тихо радующаяся что её Боря, наконец-то, нашёл желанную работу, не могла не обратить внимания на изменившееся выражение его лица.

— Что случилось, Боря? — встревожено спросила она.

— Да, понимаешь, Танюша, эти черти, просят меня прислать описание всех моих научных исследований, сделанных мною за пятнадцать лет.

— И не стыдно тебе, Боря, — чуть не расплакалась Татьяна, — те, кого ты называешь чертями, предоставляют тебе работу, о которой, по твоим же словам, и мечтать не мог, а ты в одночасье проклинаешь их.

— Ты, как всегда права, дорогая, — огрызнулся Борис, — но что, прикажешь мне делать с моими научными трудами.

— Кто же виноват, — рассмеялась Татьяна, — что ты написал так много научных статей, вот теперь сам и расхлёбывай всю свою науку. Я уверена, что ты, как всегда, что-то придумаешь.

Борис не придумал ничего лучшего, как взять себя в руки, купить русско-ивритский словарь и засесть за перевод автореферата своей кандидатской диссертации. За два отведенных ему дня он, конечно же, не управился. Необратимый и трудоёмкий процесс перевода занял у него полторы недели при двенадцатичасовом рабочем дне. Но дело было сделано. Качество перевода, попросту говоря, было никаким. Ведь изъять необходимые слова из словаря было совсем не сложно, а вот составить из них искомое предложение представлялось более тяжёлым, чем выполненные им теоретические изыскания, которые он переводил. Бумаги были отправлены в Министерство абсорбции, и поскольку никаких рекламаций на них не поступало, Борис понял, что там их, скорее всего, никто так и не удосужился прочесть.