Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917.

С. Г. Сватиков, 1924

Предлагаем вашему вниманию адаптированную на современный язык уникальную монографию российского историка Сергея Григорьевича Сватикова. Книга посвящена донскому казачеству и является интересным исследованием гражданской и социально-политической истории Дона. В работе было использовано издание 1924 года, выпущенное Донской Исторической комиссией. Сватиков изучил колоссальное количество монографий, общих трудов, статей и различных материалов, которые до него в отношении Дона не были проработаны. История казачества представляет громадный интерес как ценный опыт разрешения самим народом вековых задач построения жизни на началах свободы и равенства. В последнее время научные выводы Сватикова, касающиеся казачьей истории, оказались востребованными зарубежными и отечественными исследователями. Книга обстоятельна, глубока и будет интересна не только профессиональным историкам. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 7

Дон в 1549–1614 гг

Донская колония имела все признаки государства по своей внутренней организации. Спрашивается, обладала ли Донская республика признанием ее со стороны метрополии и окружавших ее народов? Каковы были, вообще, взаимоотношения Московского государства и Войска Донского в период 1549–1671 гг.?

Как это ни странно, но вопрос о государственно-правовом положении Дона не только не разрешался до сих пор, но и не ставился с достаточной отчетливостью. У большинства лиц, писавших о Доне, самый вопрос о государственном бытии его не возникал. Дон мыслился ими как провинция Московского государства, затем Российской империи. Казаки, для большинства историков, были подданными царя от первого и до последнего момента существования Дона, «холопями царскими». Своеобразная политическая организация Дона изображалась как социальная община или как организация военно-служебного характера, с широким самоуправлением. Карамзин видел в Войске Донском «республику», но считал подданство и подчиненность Дона царю — несомненными. Вопрос о государственном бытии Дона не возникает ни у Костомарова, ни у Соловьева, ни у Платонова. Владимирский-Буданов, как мы видели, говорит о Донской колонии как о «земле», союзе вольных общин, вошедшем в союзные отношения с Русью, но с 1549 г. уже присягнувшем царю. Мы не будем приводить здесь мнения отдельных историков, но постараемся установить те исторические факты, на основании которых может сделать свое заключение юрист. Спутанность понятий той эпохи, различие их от современных, отсутствие основных актов — все это затрудняет задачу, но и те данные, которыми мы обладаем, позволяют восстановить юридическое положение Войска как государства, определить сущность отношения колонии к метрополии.

Историков обычно смущают те выражения, которые встречаются в царских грамотах на Дон и в «отписках» донских в Москву. Царь всегда пишет, что Дон — его «отчина», а казаки именуют себя «холопями», «вековыми, прирожденными холопями».

Отсюда обычно делают вывод, что казаки были всегда подданными царя, а Дон всегда был русской провинцией. Делается аналогия со служилыми казаками, которые тоже служили целыми отрядами, под начальством выборных атаманов, а не назначенных только «голов» казачьих. Берутся примеры из той эпохи, когда целые «войска» казачьи образовывались волею царя, причем им даровалось самоуправление. Мы увидим далее, что и слово «вотчина», и слово «холопы» не всегда значило одно и то же и не так звучало на Москве, как на Дону. И сама Москва лишь изредка пыталась вложить в эти слова свой, московский смысл, но немедленно же от попытки отказывалась. Дон стал подлинной царской «вотчиной», а казаки — «холопями», то есть подданными царя, лишь с 1721 г.

Сохранилось на Дону предание, что Иоанн IV в награду за помощь донских казаков под Казанью дал им хартию («жалованную грамоту») на владение р. Доном и на полную свободу от податей и повинностей. Грамота эта, по преданию, читалась по станичным церквам 1 октября ежегодно, но исчезла при Петре I. Если бы подобная грамота нашлась, то мы имели бы перед собою в лице Дона самоуправляющуюся, на основании хартии, колонию, подобную тем, которые были основаны первыми переселенцами из Англии в Северную Америку. Однако государственные нравы Московского государства в XVI в. и Англии в XVII в. слишком были различны, чтобы допустить существование русской республиканской колонии в составе самодержавного царства.

Просто царство было слишком слабо, чтобы наложить свою руку на тех, кто покинул его пределы в поисках вольной жизни и охотничьих и рыболовных угодий. Дон был занят казаками силою оружия, по праву первого занявшего, и дальнейшие царские грамоты могли признать лишь факт, давно существовавший.

Если, однако, Иоанн Грозный действительно «пожаловал» казачьей вольнице большую реку, ему не принадлежавшую, и предоставил ей завоевывать себе у татар и турок «жалованную» реку с притоками, то это делало бы большую честь его мудрости. Однако мы настаиваем на том, что Донская колония была результатом не правительственной, а стихийной, вольной народной колонизации, происходившей помимо и вопреки воле правительства.

В течение первых 65 лет своего существования (1549–1614) небольшая Донская республика была совершенно независимым государством. Некоторые полагают, что полной независимостью Войско пользовалось до 1671 г., другие же период независимости Дона оттягивают до 1721 г., когда сношения с Доном перешли из ведомства иностранных дел в военное. Я, лично, полагаю, что в период 1549–1614 гг. Донская республика, будучи независимой, вступала с метрополией в союзные отношения, крайне нерегулярные, от случая к случаю. В 1614 г. отношения эти определились и, в силу доброй воли колонии, приняли характер вассалитета.

Каково было первоначальное отношение московского правительства к Дону? Политически появление вольной колонии «трапперов дальнего Юга» было очень на руку для метрополии. Колоссальна была работа Москвы по «освоению» Дикого поля в последние 30 лет XVI в. А тут появился передовой отряд русских людей, который, оторвавшись далеко вперед от медленно наступающей на степь народной массы, на свой страх и риск, вел борьбу со злейшим врагом земледельческой Руси. Рыболовы и охотники выказывали себя отличными воинами, и московское правительство поспешило привлечь их на службу. Старые города Польской (к Полю прилегающей) украины превращались в постоянные лагери пограничной милиции путем вербовки казаков для приселения их к городам (крепостям). С 1571 г. вербовка эта шла особенно энергично^[78].

Понятно, что московское правительство постаралось использовать донцов, осевших на пути от Азова к Руси, для охраны послов, ехавших через Азов в Турцию и обратно. Затем донцы осведомляли Москву о планах татар, и, наконец, в своих собственных интересах они вели борьбу с ногайцами, азовцами и крымцами за обладание Доном. Кроме того, с самого начала своего политического существования Донская республика посылала, «по случаям», вспомогательные отряды для участия в определенных походах и войнах Руси. О вызове донских казаков посылались особые царские грамоты, и после окончания операции вспомогательный отряд возвращался на Дон^[79].

В 1552 г. под начальством атамана Сусара Федорова казаки участвовали в осаде и взятии Казани. Помимо Казани, казаки считали своею службою России при Иоанне Грозном участие атамана Михаила Черкашенина в «сидении» в осажденном Пскове; завоевание Сибири Ермаком; участие в делах под Орешком (Шлиссельбургом); при царе Феодоре Иоанновиче — поход под Ругодяв (Нарву) и Ивангород, под Выборг; при царе Борисе Годунове участие в обороне Москвы от татар (под Серпуховом). Все эти «службы» помянуты в Донской отписке 1632 г. Сюда можно добавить, пожалуй, службу 1576 г. В так называемой «судовой рати» на Волге.

Велики заслуги донского казачества уже в эту эпоху. Дважды брали в XVI в. казаки Азов, но не могли в нем удержаться. Метрополия всегда отрекалась от своей колонии, когда приходилось вести, по поводу непрерывной казачьей войны, переговоры с могущественным тогда ханом Крымским и тем более с султаном. В 1574 г. Иоанн писал хану Крымскому: «казаки Донские не по нашему веленью на Дону живут; бегая из нашего государства, а не по нашему наказу; и много лет живут под Азовом, и много живет того; иногда в миру, а иногда не в миру, да только всякие такие дела у них меж их делаются без нашего ведома»^[80]. То же повторяли и последующие цари, и Феодор (1584), и Михаил (1620, 1642, 1643), уверяя, что «на Дону живут воры, беглые холопи боярские, которые утекают из Московского государства от всяких вин своих, и всякие схожие вольные люди, и на море ходят самовольством без повеления великого государя». И Алексей Михайлович (1647) повторял, что «Донские казаки бежали из Московского государства, заворовав, от смертные казни, а живут в тех местах исстари кочевым обычаем… а нашего царского повеления не слушают…»^[81]. И только в 1661 г. Алексей Михайлович впервые сказал несколько слов в защиту донских казаков. Да и трудно было бы ему тогда отрекаться, потому что в это время уже не раз бывали посылки военной помощи на Дон за царский счет.

Обыкновенно историки, по поводу этого отречения царей московских от казачества, находят, что это были дипломатические увертки слабого Московского государства пред лицом грозных врагов: империи Турецкой и ханства Крымского. Я считаю, что московские бояре, писавшие отписки в Крым и Константинополь, ничуть не кривили душой, говоря о казаках, что это — беглецы из Москвы и что Дон не слушается повелений царских. Войско Донское действительно не слушалось царя, и по очень простой причине: оно считало себя и было на самом деле отдельным государством. Оно плохо слушалось внушений Москвы и оказывало услуги Москве по своему изволению, а не по царскому приказу.

Самая служба, которую спорадически несли донские казаки, была типичной вспомогательной службой вассала сюзерену и выражалась в посылке, по мере надобности, вспомогательных отрядов. Службу эту казаки считали добровольной и находили возможным уходить на Дон тогда, когда это им заблагорассудится. Сошлемся на два исторических примера: в 1579 г. донские казаки, участвовавшие в армии боярина Шеина, из крепости Сокол «пошли без отпуска на Дон». Разрядная книга добавляет: «в те поры Донские казаки изменили, пошли без отпуску». Другой пример относится к 1665 г., когда князь Юрий Долгорукий, в Польском походе, казнил атамана Разина, брата знаменитого Стеньки Разина, за намерение уйти со своим отрядом на Дон без отпуска^[82]. Мы не знаем, каков был срок выхода на службу, но в 1793 г. срок этот был равен трем годам, и по истечении их донские полки ушли с Кубани, считая, что они честно исполнили свой долг^[83]. Англичанин, рассказавший историю 1665 г., сообщает, что казаки «просили отпуска», но не получили его и ушли самовольно. Из этих примеров видно, что и в XVI и в XVII вв. казаки считали службу свою метрополии добровольной, каждый раз оговоренной на известный срок, и считали себя вправе уходить по окончании срока. Военачальники московские, естественно, не одобряли этого, но право было на стороне донцов^[84].

За службу свою метрополии (проводы послов через Дикое поле, присылку отрядов, осведомление о татарских набегах) казаки получали «жалованье», состоявшее из хлеба, воинских припасов и сукна. Это жалованье, в XVI в., давалось каждый раз особо, за отдельные услуги метрополии со стороны колонии. Наоборот, с 1613 по 1809 г. жалованье шло регулярно и ежегодно, кроме нескольких лет перерыва, когда колония порывала с метрополией^[85].

Вряд ли Москва, с самого начала, ясно представляла себе положение Дона с правовой точки зрения. Дела о донских, как и о других вольных, казаках ведались первое время в Разряде, быть может, потому, что это учреждение ведало до Смуты и пограничные местности Северской и Польской Украины. По отношению к донцам обязанность Разряда была двоякая: 1) он определял цифру того количества казаков, которых желательно было иметь с Дону (что впоследствии, в XVII в., именовалось «нарядом»); 2) Разряд заботился о посылке на Дон субсидии («жалованья»). Так как донские казаки земли не пахали, как и многие служилые, то хлеб им посылался из казенных житниц. Для наполнения их население южной украины царства пахало так называемую «государеву десятинную пашню»^[86]. Но, ведая и поместных, и вольных казаков в одном и том же учреждении, московское правительство отлично представляло себе разницу между ними. Это не помешало Борису Годунову-правителю сделать попытку превратить донцов в служилых казаков, но результат попытки показал, что Донская община была государственной организацией.

Некоторые рисуют «польское», вольное, казачество как текучую, неопределенную массу, из которой любой антрепренер мог составить «странствующую труппу», чтобы играть на любом «театре». Конечно, набрать отряд любому атаману на Поле было нетрудно. Но общины: Донская, Волжская, Терская, Яицкая — были оседлыми республиками еще с половины XVI в., а не странствующими наемниками типа ландскнехтов. От выхода на вспомогательную службу даже большинства казаков юго-восточные демократии не прекращали (на месте) своего государственного бытия. Это можно сказать даже о Волжской общине, наиболее текучей по составу, даже о Донецкой, быстро исчезнувшей.

Сношения с Доном велись путем посылки царских грамот. Адресовались они сперва кратко «От царя» и проч. «на Дон, Донским атаманам и казакам»^[87].

В XVII же веке выработалась форма, существовавшая неизменно до первой четверти XIX в.: «От царя и великого князя (имярек) всея Руси, в нижние и в верхние юрты атаманам и казакам (имя-отчество войскового атамана) и всему Донскому Войску», или же: «и всему великому Войску». В грамоте обыкновенно указывалось — кого и зачем послал царь на Дон или, через Дон и Азов, в Царьград. «И как (посол) пойдет на Азов Доном и вы б однолично с Азовскими людьми жили смирно, и задору никоторого Азовским людем не чинили, чтоб в том нашему делу порухи не было. И которые, будет, Азовские люди учнут ходить на Дон, и по рекам, для рыбных ловель и для дров, и иных которых запасов, и вы б тех людей пропущали…»

Так писал, например, в 1584 г. царь Феодор Иоаннович^[88].

Поручая послу сговориться с азовским пашою («Санчаком»), чтобы и азовцы жили с казаками в миру, царь оговаривался, чтобы и казаки сами «в Азов от себя ссылались». Таким образом, даже Борис-правитель признавал самостоятельные сношения Дона с Азовом.

Обыкновенно содержались в грамоте просьбы: «толко б есте того берегли накрепко, как воинские люди Крымские, и Казыева улуса, Нагаи пойдут войною на наши украины, или которые воинские люди пойдут с полоном с наших украин, и вы б втепоры на тех людей на перевозех приходили и над ними промышляли, чтоб над ними… поиск учинити и полон отклоните: того б есте однолично берегли накрепко, а нам тем служили, а мы вас, за вашу службу, жаловать хотим…»

Интересно, что в цитируемой нами грамоте 1584 г. жалованье посылается именно за отдельные услуги. «А ныне, — пишет царь Феодор, — есмя к вам свое жалованье которые ходили атаманы и казаки под Калмиюс, послали… селитру и свинец, а вперед вас, своим жалованьем, хотим жаловать». Далее требовалась новая служба: дождаться посла из Турции и проводить до «Рязского города». При этом царь просил: «А которые останутца низовые атаманы от Азова до Раздоров, и вы б их имяна, хто имянем атаман, и сколко с которым атаманом казаков останетца, тоб есте имянно переписав, дали писмо посланнику нашему… А мы к ним вперед, на весне рано, свое жалованье пришлем…»

Равным образом и грамоты Иоанна IV (1570–1571) говорят о проводах посла Новосильцева к Азову и о том, чтобы казаки «промышляли» о царских «делех заодин» с посланным на Дон «казачьим атаманом Микитою Маминым».

В 1593 г. Борис Годунов-правитель вздумал наложить на Дон руку, посадить донцам назначенного «голову» и, вообще, поступить с донцами так, как поступали воеводы в украинных новозанятых местностях. Казаки глубоко оскорбились и неуважением к кругу царского посла, и вмешательством его в донские дела, и, вообще, попыткою обращаться с ними как с подлинными «холопями» царскими. История эта крайне характерна для выяснения истинных взаимоотношений Дона и Москвы. Ехавший в Турцию, в мае 1593 г., посол Нащокин прибыл «в нижние юрты, где стоят в сборе Донские атаманы и казаки», в Раздоры, и остановился в 3 верстах от Войска «на Гостине» (Гостином) «острову». Нащокин привез с собою грамоты царя Феодора о том, чтобы казаки жили с азовцами в миру, отпустили с Нащокиным в Азов своих турецких «полоненников» без «окупу», проводили бы Нащокина до Азова, а сами были «с сыном боярским с Петром Хрущевым на Дону в Раздорех, где пригоже», и царским делом «промышляли с Петром Хрущовым». Дело шло о превращении донцов в служилых казаков. По дороге Нащокин толковал кое с кем из верховых казаков, и те согласились «итти на государеву службу с Хрущевым». Иначе отнеслось Войско.

Нащокин не пожелал идти на круг и посылал три дня к казакам, чтобы те шли к нему на стан. Уговаривать Войско поехал один из верховых атаманов Вишата Васильев. «И в войску атаман и казаки хотели его в воду посадить» (то есть утопить). «А говорили-де ему, что он тебе, государю, служит, — писал Нащокин в Москву, — а им не доброхотает…» В конце концов, через несколько дней, донцы, придя в стан посла, захватили там силою Вишату Васильева, «били его ослопы» перед шатром посла и тут же «посадили его в воду», «а говорят, что он всему войску изменник…».

На 4-й день приехали к Нащокину атаман Семен Воейков и человек с триста казаков. Посол воспользовался случаем, чтобы сказать им речь «по наказу» и передать грамоты. Казаки заявили, что посла провожать и царю служить готовы, «а полонянников отдати не мочно», ибо взяли их «своею кровью». И, «отшедши» от посла, «в кругу чли грамоты в слух». В кругу решено было полонянников не отдавать. Казаки разгадали умысел Бориса — отделить верховых казаков от низовых — и указали, что обращение к верховым ранее низовых противоречило обычаю. Обещанию царя заплатить выкуп казаки попросту не поверили. Они говорили: «и будет-де государь ныне с вами тот окуп прислал, и мы их отдадим, а без окупу нам их отдавать не мочно… те паи давно у нас в расходе; надеяся на те окупы, займали и стали в великих долгех; а только-де нам ныне отдать их без окупу, и нам тех окупов не видать и в десять лет, а к Москве нам по те окупы не езживать…»

Напрасно уговаривал посол «много и разводя атаманов порознь». Казаки возражали: «будет вам велел государь тех полонянников взяти у нас сильно, и вы-де у нас возмите из крови, а мы-де, их пересекши, пойдем куды очи несут, уж то-де у нас готово продало…» На это посол попытался возразить: «отъездом вам государю грозить не пригоже, холопи вы государевы и живете на государеве отчине». Казаки прервали переговоры. Через три дня они заявили, что «прежде сего о миру наперед присылывали» к ним из Азова, а теперь им «через прежние обычаи самим о миру задирать не прихоже». Затем казаки потребовали предъявление наказа, чтобы вытеснить, почему воинские припасы не все передаются в Войско, а часть удержана для верховых казаков, протестовали против разверстки сукон по разрядам. И на неоднократные уговоры «быть с Хрущовым» отказали: «прежде сево мы служили государю, а голов у нас не бывало, служивали своими головами, и ныне-де ради государю служить своими головами, а не с Петром…»

Посла задержали до возвращения «походного войска» из морского похода в Азовское море, а затем силою отняли у него жалованье, присланное на Дон.

Все было необычно для донцов в поведении Нащокина: и нежелание идти на круг, и попытка внести рознь в казачью среду, и требование, чтобы казаки из вольных превратились в служилых. Верный слуга царский — Вишата Васильев, пошедший в служилые казаки, был казнен казаками, как изменник Войску, за то, что «государю доброхотает». Один этот факт говорит больше об отношениях Дона к Москве, нежели десятки отписок, писанных от имени «холопей».

На это, посылая на Дон князя Волконского, отозвался правитель Борис Годунов грозной грамотой. За борьбу с азовцами, которая могла бы «царскому делу с Турским учинить поруху», Борис, именем Феодора, обещал: «и вам от нас быти в опале и в казни и впредь к Москве вам к нам николи не бывать, и пошлем на Низ Доном к Раздорам большую свою рать и поставить велим город на Раздорех, и вас сгоним с Дону, и вам от нас и от Турского Салтана где избыти, только почнете так воровать, как ныне воруете…»^[89] Годунов увидел, что донцы не служилые казаки, а вольная колония, и послал им двойную угрозу — во-первых, пойти войною на колонию, оккупировать ее и поставить царскую крепость в центре республики, во-вторых, вступить для наказания колонии в союз с вековечным врагом России — с султаном.

Еще Иоанн, оправдываясь перед ханом и султаном, писал: мы «по всем своим украинам заказали, которой Казак донской ни придет на украинный город наш» (который ходил под Азов), «велели тех, имая, казнити…». При Иоанне и Феодоре подобные заявления бывали больше на бумаге. Несмотря на новые угрозы, донцы не пошли провожать к Азову кн. Волконского, привезшего им вышеуказанную грамоту. Причина этого заключалась в том, что с государевой службы из Серпухова бежал обратно на Дон казак Нехорошко Картавый с вестью: «на Москве их товарищам нужа великая: государева жалованья им не дают, а на Дон не пускают, а служат на своих конях и корму им не дают, а иных в холопи отдают…» Такое обращение с казаками не могло способствовать укреплению связей колонии с метрополией.

Отношение Годунова к Дону достаточно определилось еще при Феодоре. Занявши престол, Годунов решил покончить с республиканской колонией. Для «обуздания казаков» он построил город Царев-Борисов на р. Донце, далеко выдвинувши эту крепость в Поле, за линию крепостей, охранявших государство с юга. На запрос хана Крымского Борис заявил, что эта мера направлена не против татар, а против казаков, и подтвердил свои слова целым рядом мероприятий. О них напоминал казакам в 1625 г. царь Михаил Феодорович: «вам пригоже памятовать, какая вам неволя была при прежних государех, царех Московских, а последнее при царе Борисе, не вольно было вам не токмо к Москве приехать, и в украинные города к родимцам притти, и купити, и продати, везде заказано; а сверх того во всех городах вас имали и в тюрьмы сажали, а иных многих казнили, вешали и в воду сажали»^[90].

Если вспомнить, что Донская колония получала хлеб и порох единственно из Московского государства, если присоединить к этому жестокие репрессии против казачества со стороны Годунова, то, не касаясь уже социальных причин, легко объяснить политически, почему казачество взяло сторону Лжедимитрия против Годунова и приняло затем такое энергичное участие в так называемой Смуте. Войско хорошо запомнило угрозу Бориса «поставить город на Раздорех» и в течение всего своего существования все усилия прилагало к тому, чтобы на войсковой территории не было ни крепостей царских, ни войска царского, ни воевод.

Итак, к началу XVII в. определилось достаточно ясно, что Донская колония была чем-то отдельным от Руси и что она стояла на пути государства Российского к южным морям. Борис, предшественник Петра I и Екатерины II, первый решил, что у самодержавно-крепостнической метрополии не может быть вольных республиканских колоний. Смерть унесла его раньше, нежели блокада, объявленная им Дону, принесла результаты. Смута же, возникшая затем, многое изменила.

Примечания

78

В 1577 г. для Шацка надо было 150, для Ряжска — 200, для Епифани — 700, для Дедилова — 500, для Донкова — 1000 городовых казаков. Акты Московского государства. Т. I. С. 35–37.

79

Сведения о количестве казаков, вышедших c Дона на государеву службу (именные списки), посылались в разряд из Посольского приказа. Через разряд шла к отряду царская грамота к казакам, вышедшим на Украину, где именно «быти им в полке c бояры и c воеводы». Если надо было, то казаки разбивались на небольшие отряды (сотни), которыми руководили от правительства «головы», передававшие атаманам оперативные распоряжения. Все время службы казакам платилось жалованье («государевой денежной казны»). Присланные в Москву c отписками или пленными («языками») казаки били челом государю об особом за это жалованье. «Выехали мы, — писали они царю, — c Дону Ивановича на твою государеву службу»… и просили «жалования язычного» или же «за посылки». В 1654 г., повелевая выслать отряд донцев из Ливен в Рыльск, царь писал: «А которые из них учнут ослушаться… и тех велеть имати и сажати в тюрьму до нашего указу»… Следовательно, к донцам пытались применить общие дисциплинарные меры. В 1653 г. боярин Шереметев, распуская донских и яицких казаков по домам, считал возможным наказывать им, «чтобы они были в домех своих… и никуда не разезжались, а быть им на государевой службе по вестям»… Акты Московского государства. Т. I. С. 365, 376, 525, 576; Т. II. С. 352, 370, 403, 415, 542; Т. III. С. 129, 257, 303, 483–484.

80

Исторические описания. С. 42. Это была сущая правда!

81

Там же. С. 205.

82

Исторические описания. С. 20; Костомаров Н.И. Бунт Стеньки Разина. 1359. С. 47–48; также: Relation des particularitez de la rebellion de Stenko Razin, Paris, MDCCCLVI. P. 3–4.

83

Правда, в 1793 г. думали полки, отслужившие срок, не возвращать на Дон, а поселить на Кубани навсегда, что усугубляло, конечно, тяжесть положения этих казаков.

84

Иногда донские казаки, небольшими отрядами, попросту убегали. Но причиною этого было нежелание нести службу, которой они не обещали. Так, в 1655 г. донские казаки не пожелали делать окопы (земляной городок) в Ворколамове (на польском фронте) и 300 человек бежали на Дон. Акты Московского государства. Т. II. С. 450. В январе 1633 г. донские казаки, «которые ездили для конных кормов», отошли c государевой службы и пошли на Дон c атаманом Ив. Балашом. Царь послал вдогонку Владимира Ляпунова, сына знаменитаго Прокофия, уговаривать донцов вернуться: «Кормовыя деньги» давать казакам «безпереводно»… «а наказанья им никакого чинить не велено», лишь бы вернулись. Казаки жаловались на отсутствие корма для коней; одни пошли в партизанщину на Малороссийские города, другие «шарпали» Стародубский уезд, то есть брали сено и провиант у крестьян. Балаш был разбит и взят в плен стародубским воеводой, но человек 500 c атаманом Семеном Пирогом прорвались на Дон по Изюмскому шляху. Акты Московского государства. Т. I. С. 440, 447, 478, 480–482, 499. Равным образом, оказали непослушание 1200 донских и яицких казаков, требовали, чтобы им отвели «приставства» для корму коней, «имали у крестьян животину и сено и грабили их». Затем, загладили вину блестящей победой в Смоленском уезде (1633). Акты Московского государства. Т. I. С. 544, 548, 570. Таким образом, донцы протестовали против окопной службы и недостатков московского интендантства, считая себя вправе уйти на Дон.

85

Донские войсковые ведомости. 1864. № 7. Чрезвычайно ценная сводка количества «жалованья» за все годы (с 1613 по 1809 г.).

86

Сохранились интересные документы о сборе хлеба и о передаче его казакам, в том числе и донским, в конце XVI в. (1594). Донские дела. Т. I. С. 1—24.

87

Собр. гос. грамот и договоров. Т. II. С. 62, 83.

88

Там же. С. 86.

89

Собр. гос. грамот. Т. II. 125; Исторические описания. С. 15. Примеч.

90

Материалы для истории Войска Донского. 1864. С. 41; Донские дела. Т. I. О том же в Никоновской летописи. VIII. С. 59. «Тем же казакам от царя Бориса было гонение велие».