По стопам богов. Между двух миров

Руслан Александрович Локтев, 2023

Юный Нахтамон живёт в мире, где царят покой и гармония. Боги благосклонны к людям, храмы наполняются обильными подношениями, а люди трудятся на благо своих потомков. С малых лет Нахтамон окружён роскошью, лучшими учителями, друзьями и заботой своего наставника – Медути. Как и у всех людей, у него есть судьба, предначертанная богами. И всё бы хорошо, только когда Нахтамон, наконец, принимает её, боги отворачиваются от него. Он узнаёт о страшном злодеянии матери. Жизнь Нахтамона переворачивается с ног на голову, когда он пытается найти причину этого преступления. Тем временем гармонии в мире приходит конец. Тени начинают шевелиться во мраке. Словно паутина, с запада распространяются слухи о возвращении богов в мир людей, а тайные культы, преследуемые жрецами сотни лет назад, обретают силу. Сам того не ведая, Нахтамон со своими сподвижниками оказывается в центре бури, грозящей уничтожить существующий миропорядок.

Глава 2. Возвращение богов

Последние лучи солнца ласково коснулись кирпичных крыш трёхэтажных домиков, стоявших вряд вдоль пыльной улицы. Они выглядели как солдаты, выстроившиеся в очередь за пайком, уставшие, покосившиеся, смотрели в спины друг другу. Годы отразились на них: стены осыпались, покрылись трещинами, дверные петли ржавели и скрипом навевали тоску по прошлому.

Ещё большие тяготы переносили их хозяева — простые каменщики, плотники, гончары и пекари. На своё скудное жалованье они не всегда могли поддерживать в должном состоянии эти дома. Многие осваивали другие ремёсла и перебирались в город, другие отправлялись в далёкие страны, в надежде, что там их ждёт лучшее будущее, или поступали на службу к богатым купцам, которые раз в неделю доставляли на восточный берег товары. В других рабочих теплилась надежда, что когда-нибудь их повысят до десятника или бригадира сотни, а то и начальника сезонных работ. Давным-давно эти должности передавались по наследству, но теперь, когда каменоломни испытывали кадровый голод, возможность была у каждого, кто имеет нужные знакомства и связи.

Порой рабочие копали так жадно и глубоко, что отдавали свои души тёмным тоннелям. Их дети оставались без кормильцев и попадали в чужие семьи. Чаще всего их брали на обучение те, кто мог их прокормить, а значит, имели достаточный для этого доход и престижную должность. Беспризорников здесь не было, местные писцы вели учёт каждого рождающегося ребёнка и записывали в специальные книги. Если ребёнок оставался без кормильцев, его быстро пристраивали в новую семью.

Одна из таких учётных книг в преддверии праздника Нового года⁴⁰ попала в руки человека по имени Бикеншуит. Он медленно провёл своим мозолистым пальцем по столбцу с именами, выискивая рождённых за последнюю неделю. Писец, предоставивший ему записи, смотрел исподлобья, как будто Бикеншуит нагло разглядывал его жену.

«Можешь сколько угодно на меня коситься». — Думал про себя человек с бородой, похожей на львиную гриву. — «Грязная работа для меня — привычное дело. Но это задание… Смрадные потроха крокодила! Прекрати об этом думать! Приказ есть приказ».

— Нашли то, что искали? — спросил писец.

— Нет, слава Амону, нет. — Неожиданно даже для себя ответил Бикеншуит, вспомнив о том, что ему приходилось делать в других деревнях.

Писец свернул свиток в тубус и уже собирался попрощаться, но перед ним возникла запыхавшаяся женщина в сером сарафане.

— Господин Упути, а вы ещё здесь? — обратилась она к писцу.

— А где мне ещё, по-вашему, быть? — сердито ответил писец, которому сегодня уже изрядно надоели навязчивые гости.

— Так вы ещё не слышали? Радость-то какая! Сентимат вот-вот разродится! Повитуха уже у неё в доме. Вы идёте?

Писец тяжело вздохнул и окончательно попрощался с надеждой провести тихий предновогодний вечер с кувшином вина и горячей сырной лепёшкой. Он последовал за женщиной, и даже не заметил, как тенью за ними выдвинулся и Бикеншуит

Тьма спустилась на пустынное нагорье, усеянное редкими клочками зелени. В окнах домов зажглись огни, но каменщики ещё не вернулись из карьера, а значит Бикеншуит мог проследовать к дому роженицы, не привлекая лишнего внимания.

«Какая удача, — подумал он. — Или неудача? Неужели придётся ждать до утра, чтобы подобраться к ребёнку?»

Нет, снова видеть лицо безутешной матери, потерявшей ребёнка, он был не готов. Сколько ухищрений он уже изобрёл, выполняя эту мерзкую миссию, чтобы только не использовать своё официальное положение, чтобы только боги не стали свидетелем его деяний и не обвинили на загробном суде⁴¹. Искупление, которое он получал после своих заданий, казалось слабым утешением.

— Нет, пора выходить на пенсию, — тихо сказал сам себе наёмник, подкравшись к трёхэтажному строению, стоявшему прямо у канала.

Писец и женщина в сером сарафане исчезли в дверном проёме. Бикеншуит подкрался к зарослям у глухой стены и медленно, подтягиваясь на руках, забрался наверх. Наёмнику уже было за тридцать, но он не растерял ловкости с возрастом. Словно змея он скользил вверх. Кирпич и штукатурка крошились под его руками, он удивлялся, как это здание ещё не рухнуло под собственным весом. Одно неверное движение, одна незамеченная трещина — и он полетит вниз.

Бикеншуит добрался до второго этажа и заглянул внутрь. Там было темно и не видно практически ничего, значит, роженица на третьем этаже. Он напряг мускулы и взобрался на ветхий козырёк над окном, схватился за деревянную балку, выступающую на уровне пола на третьем этаже. Кирпичный карниз, украшенный росписью, позволил подобраться к окну сбоку и осторожно заглянуть внутрь.

В верхней комнате столпились люди. Среди них на корточках, поддерживаемая двумя женщинами, стояла измученная, вся в слезах, Сентимат. Она была обнажена до пояса, пот стекал по её грудям и круглому большому животу, просторный передник спускался почти до самого пьедестала из двух родильных кирпичей, на которых стояли её ноги. Перед ней сидела пожилая повитуха. Ещё одна женщина подносила полотенца.

— Поднатужься, красавица, ну! — командовала повитуха.

— Я больше не могу! — причитала роженица.

— А я, по-твоему, могу? У меня уже все кости зудят, да своё дело делаю. Так что давай, красавица, постарайся!

— О, Хекат, помоги страдалице, ускорь её роды, — запричитала одна из держащих за руку роженицу, — Месхенет дай ей сил разродиться. Хнум, укрепи её тело!⁴²

Роженица натужилась и громко закричала. Бикеншуит резко отвернулся от окна и едва не соскользнул с узкого карниза. Кусок кирпича откололся от него и с шумом полетел вниз. Крики роженицы заглушили шум за окном. Потом раздался ещё один крик, но на этот раз пожилой повитухи:

— О, Исида, ты чего рот раззявил! А ну вон отсюда, видишь, ребёнок ещё не явился!

— Простите, я подожду внизу… — раздался смущённый голос писца и быстрые удаляющиеся шаги по деревянной лестнице.

Раздался очередной душераздирающий крик.

«Сколько боли и страданий нужно перенести женщине, чтобы явить на свет дитя». — Подумал Бикеншуит. — «А сколько усилий нужно приложить младенцу, чтобы выйти на свет. И ради чего? Чтобы его постигла незавидная участь… Нет! Не место и не время для жалости!»

Роженица завыла протяжно, а после застыла тишина. Бикеншуит осторожно заглянул в комнату. Сентимат сидела на родильных кирпичах, склонившись над маленьким беззащитным тельцем. Рядом, держа её за руки и плечи, сидели остальные женщины.

— Прости меня, красавица, — мрачно и устало прокряхтела повитуха, — прости, дитя.

По лицу Сентимат катились слёзы, младенец не дышал.

«Может и к лучшему». — Подумал Бикеншуит.

Повитуха и её помощница спустились вниз, где их ждал писец Упути. Они сообщили безрадостную новость — ребёнок родился мёртвым. Не будет нового имени в книге рождений, не будет судьбы, предсказанной жрицей богини Хатхор⁴³, не будет детского смеха в этом доме. Писец воспринял эту новость хладнокровно. Он безразлично относился к этим людям и к их невзгодам. Одним больше, одним меньше — не имело особого значения. На следующий год родится ещё, не у этой семьи, так у другой. И ему было невдомёк, что счастливый десятник, которому уже сообщили о том, что его жена вот-вот разродится, спешил домой, надеясь увидеть своего наследника или наследницу.

Противоречия Бикеншуита разрешились сами собой, и он вздохнул с облегчением. Когда роженицу с мёртвым младенцем на руках вывели из комнаты, он начал осторожно спускаться вниз, цепляясь за выступы в стене. И тут вдруг над его головой промелькнули чьи-то крылья, нога соскользнула с карниза, и он полетел вниз. Падение Бикеншуита было мимолётным. В зарослях, у канала его встретил крепкий известковый валун. Ударившись о него, шея Бикеншуита хрустнула и его взгляд замер. В воде что-то зашевелилось. Мужчина даже не вскрикнул и не отвёл взгляда от огромной пасти крокодила, которая схватила его и бесшумно утащила в воду.

***

Несколько сотен ступеней вели ко дворцу на вершине пирамидального строения, внутри обширного мощённого двора, окружённого лабиринтом из сотен комнат и залов. На самой вершине восседал хозяин дворца — Ицкоатль, Обсидиановый Змей. Его голову венчал убор из высоких зелёных перьев, в ушах и на носу красовались жадеитовые плаги с золотыми вставками. Лицо имело грозный окрас, имитирующий змеиную пасть с острыми зубами. Рядом с ним стояли воины, вооружённые палицами с острыми обсидиановыми лезвиями. Они носили костюм из орлиных перьев. Шлемы тоже имитировали клюв хищной птицы.

Посол и сопровождавшие его щитоносцы преклонили колени перед Ицкоатлем и поприветствовали его:

— Владыка, мы проделали долгий путь и принесли для тебя вести с Собрания Земель.

Посол протянул свиток, и один из воинов-орлов развернул его перед Обсидиановым Змеем.

— Опять эти чичимеки⁴⁴ написали всё своими закорючками. — Недовольно прошипел Ицкоатль. — Тлакаеэль, что там написано, переведи мне!

— О, мой господин. — Промолвил посол, — там говорится о том, что Собрание рассмотрело наше прошение о принесении жертв Уицилопочтли на Востоке. Они готовы разрешить жертвоприношения, но только раз в месяц, и жертвы будут предоставляться жрецами Амона в соответствии со списками и порядками тех храмов, к которым будут прикреплены специальные смотрители.

— Как они посмели ставить вам условия? — неожиданно из-за трона появился косматый несуразный горбун, явно страдающий от косоглазия и хромающий на одну ногу. — Люди страны восходящего солнца совершенно не уважают нас!

— Не все, — обратился к Ицкоатлю посол, брезгливо косясь на горбуна. — Некоторые из них пытаются понять нас, наши обычаи и истинный путь, которому следует наш народ, поэтому они подходят к этому постепенно, не спеша, как пугливый кролик к поилке. Однако, будьте уверены, что наши требования удовлетворены.

— Какие ваши доказательства, посол? — захохотал горбун.

— Первая жертва уже предоставлена. — Посол достал из кожаного кармашка, прикреплённого к предплечью, маленький белый позвонок.

Горбун подбежал к трону и прошептал на ухо Обсидиановому Змею:

— Стоит ли нам верить чужакам, господин? Не покажемся ли мы слабыми перед богами?

— Я не верю чужакам, — громогласно произнёс Ицкоатль. — Но я верю Тлакаеэлю. Готовы они принимать наши традиции или нет, скоро это уже не будет иметь никакого значения. Эра Пятого Солнца подходит к концу, первые знамения уже появились.

— Что вы имеете ввиду? — удивился Тлакаеэль.

— Боги вернулись в Толлан⁴⁵, Тлакаеэль, — довольно буркнул горбун. — Они вернулись, чтобы преобразить этот мир!

— Этого не может быть! Вы видели их?

— Ещё нет, — спокойно ответил Ицкоатль, — но если ты войдёшь в ясный день в Город Богов и поднимешься на Пирамиду Солнца, то ты заметишь их присутствие. Они здесь, и скоро весть мир узнает истинный путь, предназначенный ими. Когда они придут в Теночтитлан, мы понесём их знания за Океан. Все заблуждения будут искоренены, и мы вступим в новый мир!

Над городом раздался низкий трубный звук. Закат обагрил кровью горизонт. Тлакаеэль понял, что грядёт то, что предсказывали предки.

***

Колонна огромных рогатых чудищ с кожистыми воротниками остановилась недалеко от деревни. Они устало гудели, мотали головами и гоняли дорожную пыль. Всадники зажгли фонари, висящие на их могучих спинах, чтобы осветить дорогу. Рабочие сняли поводья и разобрали поклажу, которую эти гиганты тащили за собой. Погонщик кричал и бил хлыстом перед их мордами, чтобы загнать в тоннель на ночлег. Они повиновались и друг за другом зашли внутрь. Худощавый мужчина, одетый в передник и уги, обтянутые льняными верёвками, спешно загрузил в сумку рабочий инструмент и распутал канаты, снятые с хемтабов — рогатых ящеров. Его длинные волосы развевались на ветру, чёрный макияж под глазами, высушенный ветром, покрылся трещинами.

— Камес, — положил ему руку на плечо товарищ, — оставь, мы разберёмся здесь. Иди.

Мужчина уловил улыбку высокого смуглого нубийца, который стоял перед ним.

— Не беспокойся, мы всё соберём, а твой праздничный паёк я занесу тебе позже.

— Ладно, — промолвил десятник Камес, — Не забудьте про инструмент, пересчитай всё три раза. У меня в лампаде осталось масло, слей его в горшок. Если сотник спросит про медь, скажи, что нам нужно еще сорок дебенов⁴⁶ сверх того, что он даёт или работа не будет выполнена в срок. И пусть только попробует мычать о том, сколько он тратит на свою прекрасную жёнушку. Не слушай никаких его отговорок!

— Всё будет сделано, капитан, бегите уже, — добродушно ответил нубиец.

От складов рабочих до деревни было рукой подать. Ещё в юности Камес успевал добежать до своего дома, пока не остыли мамины пирожки. Сейчас же он мчался ещё быстрее, потому что гонец принёс радостную весть — жена Камеса рожает. Прошло мгновение, и вот десятник уже увидел свет родного окна. Но что рядом с ним? Мрачная фигура, укутанная в плащ, стояла на крыльце, словно призрак, не нашедший покоя после смерти.

— Сенти? Родная? — с тревогой всмотрелся в лицо своей любимой жены Камес. — Сентимат, что случилось?

Она не могла произнести ни слова, её губы побледнели, руки задрожали, а Камес взглянул прямо в мокрые от слёз глаза.

— Что с нашим ребёнком? Где он? — спросил десятник.

Она не выдержала и разрыдалась, упав на колени. Её плач пронзил сердце Камеса острым жалом осы. Он понял всё без слов, но не разозлился, не ушёл. Десятник упал на колени рядом и обнял жену. Сентимат была безутешна. Радость последних месяцев сменилась ужасным горем, которое обрушилось на неё песчаной бурей. Её мёртвый сын лежал в маленькой тростниковой колыбели.

Сентимат и Камес даже не знали о том, что мрачная тень, недавно уже погубившая одну жизнь, подбиралась к маленькой колыбельке. Существо с кожистыми крыльями и длинным гребнем на голове тихо залезло в окно. Яркие жёлтые глаза сверкнули во мраке, и существо приблизилось к мёртвому телу словно падальщик, увидевший лёгкую добычу. Вдруг в его зубастом клюве серебром сверкнула маленькая бусина. Крылатый гость склонился над младенцем, и комната озарилась яркой вспышкой.

Сентимат и Камес не увидели этого, но услышали тихий плач.

— Сенти? Ты слышишь? Это из дома? — прислушался Камес.

Они вскочили с земли и, держась за руки, бросились на третий этаж. Существа уже не было в комнате, но в колыбели из тростника кричало дитя.

— О, Исида! — воскликнула Сентимат и припала к младенцу, — он живой! Чудо! Это чудо!

Женщина схватила младенца и передала его отцу, плача от радости.

— Малыш… — произнёс Камес, прижимая ребёнка к груди, не веря в то, что произошло, — мой сын.

— Анху, — сквозь всхлипы произнесла Сентимат, — наш сын, Анху.

Счастливый смех раздался в ночи. В окно пробился луч света взошедшей на небо звезды. Это Сопдет — предвестница Нового года. И как звезда засияли души радостных родителей в маленькой забытой деревеньке в глуши.

Примечания

40

Новый год в Та Мери отмечали с первым летним восходом звезды Сириус (др. егип. Сопдет) на небосводе, который приходился на конец римского месяца июля.

41

Люди Та Мери верили, что после смерти их душа попадает в загробный мир — Дуат. Там она путешествует и проходит множество испытаний, прежде чем достигнет залов Аменти (залы Запада), где её судит божественный трибунал во главе с Осирисом — владыкой загробного мира.

42

Здесь упоминаются божества, помогающие рождению. В Та Мери верили, что души людей лепил бог Хнум на гончарном круге, Хекат давала им дыхание жизни, а Месхенет помогала выйти из материнского чрева и нарекала судьбу.

43

Хатхор — благая богиня радости и любви, дочь солнечного бога.

44

Ругательство — «дураки», «глупцы».

45

В легендах мешика многие города, оставленные сотни лет назад другими древними народами, являлись обиталищем богов. Так, например, в Толлане правил бог Кецалькоатль, а город Теотиуакан (Город Богов) был местом их рождения.

46

Дебен — мера веса равная 91 грамму.