Вниз по лестнице

Роман Шмыков

Сборник леденящих душу историй, которые можно рассказать только по секрету, на ушко, когда в комнате уже выключен свет и вокруг нет чужаков. В истории «Его мама» читатель столкнётся с глубинным страхом перед сошедшим с ума родителем. Грань между любовью и ненавистью беспощадно сотрется в труху. «Шифр» постарается напомнить людям, что зависимость от технологий ни к чему хорошему не приводит. Но глубинный вопрос куда серьёзнее, и человеческая натура показана не с самой приятной стороны. «Наследие» породит мрачные мысли по отношению к самым близким людям у каждого, кто возьмется вникнуть между строк. Отчаянный убийца чудовищ тоже способен переживать и бояться за свою жизнь, повисшую на волоске без авторитета в виде отца. Когда привычный мир трещит по швам, ничего не остаётся, кроме как спуститься в свой личный душевный подвал… Какие монстры там прячутся? Комментарий Редакции: До предела жуткие рассказы, объединенные единой атмосферой скользкого ужаса – пугающе написаны и легко читаются. Где-то – чуть абсурдны и специфичны, иногда – просто абстрактны, а порой встречаются и такие, что вызывают неподдельную панику, которую будет не так-то просто усмирить. Содержит нецензурную брань.

За гранью

Как бы я ни относился к религии, но запах ладана в церкви люблю ещё с самого детства. Ещё прадедушка водил меня совсем маленького на службу, по дороге рассказывая о Боге. Как оказалось, его Боге, ведь моим он так и не стал. Я давно переехал из родного города, но до сих пор посещаю тамошнюю церковь. Привычка ли? Возможно. Просто не смог не ходить туда хотя бы раз в месяц, преодолевая почти двести километров, чтобы снова попасть в этот храм. Его отреставрировали два года назад, и теперь он выглядит великолепно.

Внутри запах всё тот же, совпадение буквально на сто процентов. Снаружи многое изменилось, но внутри всё осталось прежним. Даже многие лица те же. Сверху, прямо перед глазами, до сих пор огромное арочное окно с ликом спасителя. Если утром приходишь, часам хотя бы к восьми в летнее время, то свет, пройдя сквозь это окно, будет обволакивать твоё грешное тело. В детстве я думал, что ощущаю любовь Господа, но это оказалось обычное тепло солнца.

Крестик ношу до сих пор. Мне его тот же прадедушка тут и купил, сказав, чтобы я следил за ним так, как не слежу ни за чем другим. Я сдержал данное тогда обещание, и до сих пор на груди, крепясь к тонкой серебряной цепи, у меня висит небольшой крестик с распятым Иисусом. Я его не снимаю даже тогда, когда отправляюсь в душ или бассейн. В цепочке уверен, и вряд ли она когда-нибудь подведёт.

За стенами церкви настоящая уральская зима. Температура утром, когда я выезжал из города, была около минус двадцати семи, может даже тридцати. Мои усы заиндевели, пока я шёл от машины до церкви. Снег густо падал с неба и хрустел под сапогами. Кроме меня не было никого на улице, все внутри. В детстве думал, что тут собирался целый город по воскресеньям, ведь каждый раз встречал здесь одних и тех же людей. К слову, вижу их и сейчас. Они совсем состарились, а молодые забыли уже, что такое церковь и религия. Думаю, они давно не ощущают связи между этими словами.

Я перекрестился у порога, глядя на запорошенные снегом сапоги, и забрался внутрь. Очки сразу запотели от перепада температур, пришлось снять их и убрать в нагрудных карман. Видеть намного хуже я не стал, да и прямо сказать не к окулисту пришёл. Отряхнув ноги, пробрался чуть дальше, мимо лавки со свечками и нескольких молящихся у кандила^[3]. Под тем самым окном стоял старый иконостас. Я перекрестился ещё раз, закрыв глаза. Помню, как детстве никак не мог запомнить порядок движений. Сначала лоб, потом грудь, затем… «Православный, ты ПРАВОславный!» — твердил прадед. Потом правое плечо, замыкает всё левое. И так три раза. Местный Бог, как говорят, любит троицу.

Что я испытываю при этом? В первую очередь, для меня это особая дань уважения прадеду. Он был бесконечно мудрым, но при этом, что меня сильно удивляло, абсолютно безграмотным. Время было трудное, и вместо школы прадед работал, каждый вечер не забывая благодарить Бога за то, что хотя бы это Он дал. Сам я получил высшее образование, даже два, если считать те экономические курсы, но вера так и не нашла места в моей жизни. Скорее, она его потеряла, когда мне исполнилось пятнадцать. Что-то щёлкнуло внутри, какой-то рубильник, и я перестал посещать церковь. Прадед к тому времени уже восемь лет как скончался.

Я не был на его могиле три года, хотя кладбище всего в километре от этой церкви. Просто не могу туда вернуться. Кажется, что вера снова может поселиться в моих мыслях, и я этого даже боюсь. Почему? Потому что это не вяжется с тем, какой образ жизни я веду и кем стал.

— Отец Павел, благословите. — Я перешёл на шёпот.

Батюшка, крепкого телосложения мужчина с негустой белой бородой, легонько кивнул мне и приложил большой крест со своей груди к моей голове. Я ощутил приятное покалывание во лбу и лёгкую слабость в ногах.

— Пройдём со мной, — велел он жестом руки проследовать в сторону скамеек. Сам он сел, поправив подол идеально выглаженной чёрной рясы. — Садись.

Я притулился рядом только после его разрешения. Этому меня тоже научил прадед. Батюшка заметил моё нетерпение раскрыть всё, что у меня на душе, но я либо не решаюсь, либо вновь жду разрешения.

— Что тебя беспокоит, сын мой?

— Я хотел бы исповедаться.

— Слушаю тебя.

У меня вспотели руки. Помню, как впервые сознался на исповеди, что украл у мальчика в садике игрушечный мотоцикл с полицейским. На нём снизу была кнопка, включающая красивые красно-синие сигналы по бокам руля. Я не смог удержаться и утащил игрушку с собой, и даже мама не отметила ничего подозрительного, когда одевала и отводила домой. Всё понял прадед, тогда живущий с нами. Одного его взгляда хватило, чтобы я во всём признался сначала ему, а потом и батюшке на своей первой исповеди. Я плакал, боясь наказания. Страшился, что мама меня накажет сильнее, чем Бог, и поэтому просил прадеда ничего ей не говорить. Он согласился, но только при одном условии — я больше никогда не украду. И я не украл, но исповедь мне понадобилась ещё очень много раз.

Раньше всё записывал на листочек. Список был недлинным, но и коротким его назвать нельзя. От приятелей в институте я скрывал свои походы в церковь, но именно в студенческое время мне как никогда нужны были исповеди, чтобы психологически очиститься. Я не верил, что грехи действительно как-то скажутся на моей жизни после смерти, но иначе крыша ехала. Иногда допускал мысль, особенно одинокими холодными ночами в общежитии, что это Он так меня наказывает, давая понять, что ему всё известно, но утром это состояние проходило. Сейчас помню всё, о чём хотел бы рассказать священнослужителю, услужливо ждущему, когда я наконец-то поведаю о своих секретах.

— Я убил…

Глаза батюшки округлились, но я знал, что он не побежит звонить в полицию. Да, он поверил мне, но и я не просто так выбрал именно его для исповеди. Думаю, он тоже это понимал. Я осознал это по его намокшим, потерявшим покой глазам.

— Кого?

— Одного хорошего человека.

— За что же ты его убил, — чуть срывающимся голосом спрашивал он. Я ощущал его сильнейшие попытки держать себя в руках, — и когда это случилось?

— На самом деле это ещё не произошло…

Он отвернулся от меня и судорожно выдохнул. Я смотрел всё время в пол, сложа руки в один кулак, но за происходящим наблюдал периферийным зрением.

— Расскажи, откуда у тебя такие мысли? — Батюшкин тон совершенно изменился, но спокойствие обманывало его самого. Хотел бы я поведать больше, но мне слишком понравилось водить его за нос.

— Я знаю, что в этой церкви служит тот, кто недостоин носить крест.

— Кто же это? — вспотевший лоб выдавал старца. Опять.

— Отец Сергей. Я видел, как он клал в карман деньги из коробки для пожертвований.

— Может, он их просто собирался отнести в фонд?

— И поэтому взял не всё, при этом постоянно озираясь по сторонам?

Я повернулся к батюшке, он теперь явно не считает мои слова правдой.

— Вы думаете, я лгу?

— Мы поговорим с Отцом Сергеем, но я уверен, что он не…

— Вы мне не верите?! — спросил я с нажимом даже чуть наклонившись в сторону батюшки, от чего с воротника моей куртки свалился ещё не растаявший снег.

— Нет.

— Я так и думал.

— Мне кажется, тебе стоит уйти.

— Сразу после того, как вы расскажете, откуда у вас наколки в виде звезды на ключицах.

— Убирайся отсюда!

Батюшка, сидевший только что в десятке сантиметров от меня, резко вскочил и указал рукой на дверь. Я стал медленно озираться кругом и собирать взгляды прихожан. К нам подбежал ещё один священнослужитель. Он был явно старше, и его походка затруднялась болезненной хромотой.

— Что случилось? — спросил он, закрыв нас от взора зевак вокруг.

— Этот человек, этот лжец и богохульник…

— Тише, тише. Молодой человек, прошу, покиньте эту церковь.

— Вы даже не послушаете? — спросил я, вызывающе вставая и выпячивая грудь, — вы на слово поверили этому проходимцу?

Первый батюшка на моих глазах наливался кровью и еле сдерживался, сжимая кулаки. Из его глаз проступили скупые слёзы. Я еле спрятал улыбку, чуть не разоблачив себя.

— Да, я верю. Поэтому попрошу вас ещё раз, и попрошу настоятельно — покиньте церковь!

Его губы тряслись. Они выдали себя, оба, выдали с потрохами. Почему я перестал верить? Не из-за них. Просто мне было известно чуть больше, чем людям вокруг. Иногда я слышал голоса, которые поведывали настоящую правду, ту самую, которую я никогда бы не узнал в местах, подобных этому.

— Могу я попросить у него прощения?

— У кого? — вперился в меня взглядом старший батюшка, пустив короткий взгляд на разрыдавшегося второго. Я же в свою очередь кивнул в сторону окна с изображением Иисуса, сквозь которое утреннее зимнее солнце проливало красный цвет.

— Можете. Только прошу вас, будьте честны, а после этого уходите и больше не возвращайтесь. — Батюшка вздохнул, положил руку на плечо второго и повёл его в сторону.

Я поклонился обоим, снова стараясь не улыбнуться, и сжал челюсти, губы прикусив зубами. Церковники ушли куда-то в сторону плохо освещённых лестниц, и я встал прямо посередине храма по направлению к арочному окну.

Его лицо было красным, а глаза словно налились кровью. Он на меня зол? Да не, глупость, они мне врать не станут. Я усмехнулся чуть громче, чем рассчитывал, и достал из-за ремня штанов пистолет, приложил к своему виску. Сзади закричала женщина, послышался шум сбиваемой деревянной мебели и быстрые шаги в мою сторону.

Я лишь хочу узнать, что меня ждёт за этой гранью…

Примечания

3

Большой подсвечник в церкви