Последние слова предателя

Роман П, 2023

Люк Бессонов, перворядец школы охранителей, не проходит главного испытания в своей жизни – отрывает взгляд от точки и смотрит на лицо предателя. Перед смертью предатель произносит несколько слов. Теперь Люк знает, за что казнённого объявили предателем. Как удержаться от произнесения слова, за которое можно оказаться на эшафоте? Почему государство внесло слово, произнесённое предателем, в список запрещенных? На эти и многие другие вопросы герою предстоит найти ответы.

3

«Наши» синтетики неподвижно стояли в пяти шагах от скамьи. Множество других бездушных машин сновали по зелёной зоне. Время от времени они подходили к клумбам и технично их обрабатывали. Роботы орудовали даже на тех клумбах, которые выглядели безупречно. Дело понятное. Клумбы всего лишь повод. Таким бесхитростным образом машины осуществляли контроль за посетителями зелёной зоны. В помощниках у синтетиков были дроны-окулюсы. Они висели в воздухе в трех метрах от поверхности квадратуры и пристально наблюдали за гражданами, которые занимали двухместные скамейки. Одиночки их не интересовали.

— Я нашёл себя.

— Люк, мне это давно известно. Ты уже об этом раз десять говорил: закончил с отличием СГУ, диплом артикулятора-программиста, работаю преподавателем на кафедре артикулятории — мечта сбылась!

— Ну не совсем сбылась.

— Ну не совсем сбылась, — усилив эмоционально, повторил Гриня мою реплику. — Конечно не совсем. С этим дипломом ты хотел устроиться на завод по производству братьев наших синтетических артикулятором-программистом, чтобы заниматься усовершенствованием алгоритмов для распознания ими «чаго речет человек». Но тебя не взяли. Ты — ненадежный элемент, Люк. Ты не прошел испытание. Не прошел. А вот если бы я был в числе перворядцев, — Гриня замедлил речь, потом сказал — выстрелил: — я бы справился!

Похлопав меня по плечу, Гриня залился истерическим смехом. Очки от вибрации скатились по переносице. Гриня вернул их на место, и неожиданно для нас обоих смех резко оборвался, словно внутри друга щёлкнул тумблер.

— Я нашёл себя. — Речитативом повторил я.

— Да, конечно. Знаем, слышали уже.

— Это первые три слова предателя.

Реакцию Грини я предположил заранее — он удивился.

— Да ладно?! Это точно? Банальней не придумаешь. Дружище, может ты ошибся? Да эту фразу, кто только ни говорил. Я раз сто. Ты не меньше. Да блин. Эта фраза до дыр затерта! Мне кажется ты что-то там напутал, Люк. Слишком просто для предателя такого масштаба. Блин, надо же, а! Ты погубил свою жизнь, свою карьеру из-за слов, которые говорят все, по делу и не по делу. И этот урод, предатель, оказался такой заурядной тварью, как и большинство живущих в этой грёбаной колбе!

— Гриня, друг, остановись. Эти вон жёлтым замаячили. Остынь.

Гриня хоть и предался эмоциям, подбирал каждое слово. Если бы он сказал «грёбаное государство», то глаза у синтиков загорелись бы красным и со счета моего меркантильного друга списали бы, по меньшей мере, несколько тысяч нулей.

— Да пошли они в жопу, пучеглазые, безмозглые железяки! — неистовство Грини нарастало. — Люк, задумайся! Что ты натворил! Загубил жизнь себе, родителям. Каково им доживать в ссылке? Ты хоть раз об этом задумывался? Луч солнца больше никогда не коснётся их лиц. Никогда. И все из-за твоей глупости, из-за твоей прихоти. Ради чего, Люк? Ради чего?

— Что ты такое говоришь? О чём ты, Гриня? Я всего лишь не справился с испытанием. Да, последствия ужасны. Но я был ребенком. Я просто оказался слаб. Я виноват перед родителями. Но… как мне это исправить? Ошибку исправить невозможно, ошибку можно только заретушировать безупречными делами.

— Люк, мне не надо брехать. — Гриня посмотрел на меня исподлобья, строго, но с улыбкой. — Я с самого начала тебя раскусил. Сволочь, ты, Люк, редкостная сволочь. Конченый эгоист. Удивляюсь, как ты до сих пор к клумбе не ринулся землю жрать? Стальные нервы тебя сдерживают. И в перворядцы ты попал благодаря стальным нервам. И молодцом ты всегда держался благодаря стальным нервам. И в числе первых по многим дисциплинам ты был благодаря стальным нервам. Ты единственный с нашего потока смог залезть в чан с опарышами и полчаса там просидеть. Ты единственный прошёл испытание «двойки ни за что». Тебе в течение года ставили несправедливые двойки по всем предметам. Педагоги многие не выдержали испытания — просто перестали тебе выставлять оценки. А ты выдержал, ни разу не заартачился. Хотя в тот год это испытание только-только внедрили в учебный процесс и никто из учеников не знал о нем. Тогда с полдюжины учеников было отсеяно. Только ты и ещё какой-то парень с параллельного класса до конца года продержались. И то он под конец начал впадать в истерику. Благодаря дорогущим таблеткам продержался. А ты — хоть бы хны! Благо я не попал в число испытуемых. Ты единственный прошел испытание «Изгой». Тебя в течение пяти минут все твои одноклассники обливали мочой, закидывали дерьмом, сгнившими овощами и фруктами, разбивали о твою голову тухлые яйца, плевали в лицо, материли тебя, обзывали землеедом и предателем. Я лично нассал тебе за шиворот.

— Дак это был ты?

— Представляешь — да! Это сделал я, Люк. С превеликим удовольствием! Я ж тебя ненавидел всей своей душонкой. Ты был лучшим. А я всегда отставал от тебя. На полшага, не больше.

— Ну ты и… — мне хотелось заехать кулаком по вечно довольной физиономии друга, но я сдержался.

— Люк, я прекрасно помню тот день. Ты на всё это никак не отреагировал. Сходил вымылся и спокойно вернулся в класс. Можешь кому угодно сказки рассказывать. Но я более, чем уверен. Ты нарочно оторвал глаза от точки и посмотрел на предателя. Ты — расчетливая, циничная скотина, Люк!

— Всё? Выговорился? Предатель сказал ещё одно слово. — Я тяжело сглотнул. — Это слово из списка запрещенных.

— Ооо! Это уже интереснее! — Гриня зажёгся. Глаза его блеснули азартом, зубы зачесались. — Так, дружище, за нули не беспокойся. — Гриня положил свою тяжёлую руку на моё плечо. — Какой бы штраф ни назначили, я тебе подарочным переводом кину на счёт. Больше сотни тысяч не должны начислить. Ради такого дела и нулей не жалко.

— Подожди, подожди, Гриня. Смотри.

— Куда? — Гриня поправил непослушные очки.

— Туда, на десять часов. — Указывая головой, ответил я.

— Тааак. Одного на квадрат, второго — скрутили. Похоже завтра, крайний срок послезавтра трансляция будет.

— Ты уверен?

— Смотри, смотри. Первого под квадрат отправили. Второго — уводят. Однозначно: добалакались. Услышавшего — на колбасу, сказавшего — на квартет. Первый — свидетель. Второй — предатель. Участь у обоих одна — смертный приговор. Для услышавшего — незамедлительный. Он уподобился землееду — подхватил заразу. Ментальную заразу. Услышавший — случайная жертва. Но тем он и опаснее. Он не контролирует услышанное, не осознаёт его, в отличие от сказавшего. Сказавшего промурыжат пару дней — и на эшафот. Вот и созрел очередной предатель. От свидетеля хоть какая-то польза — людей собой насытит. А от предателя никакой пользы. Тело отправят за купол на съедение землеедам. Бесполезного — к бесполезным тварям!

— Землееды не едят трупы. Они вообще ничего не едят, кроме грунта.

— Да какая разница, Люк!

— Эти бесполезные твари тоже были когда-то людьми.

— Люк, ты это серьезно?

Я пожал плечами. Мне почему-то стало жаль землеедов.

— Ладно, проехали. Выкладывай давай, что предатель сказал. Я уже настроился потерять добрую часть своего состояния. — Гриня саркастически улыбнулся. Все то время, что мы общались, он не переставал являть всем своим видом фирменный глянцевый оптимизм. Меня это немного раздражало. К тому же я нервничал: активно жевал губы, учащенно дышал, надолго закрывал глаза. Лучший друг хотел от меня всего лишь слова, а я тянул время, мне не хватало решимости.

— Люк, да не переживай ты. Все оплачу. Расслабься. Не держи его в себе. Избавься от него. Не хочешь нарушать закон? Хочешь держать планку законопослушного гражданина? Брось, Люк. Не удержав взгляд на точке, ты настолько низко опустил планку, что штраф в сто тыщ нулей — сущий пустяк для твоей запятнанной репутации. Ниже только — стать предателем. Но ты ж не такой?

Гриня тяжело вздохнул. Так туго и так объёмно он ещё никогда не вздыхал, по крайней мере в моем присутствии.

— Хочу тебе кое в чем признаться, дружище. Ради этого момента, только ради него, я отказался от жизни в Солнцеграде. Солнцеградцам категорически запрещено, под страхом смертной казни, общаться с гражданами нижних секторов. Мы бы никогда здесь так мило не посидели вдвоем, не побалакали бы.

— Может оно было бы и лучше, не сидеть и не балакать. — Я продолжал нервничать — старательно тёр взмокшие ладони о льняные брюки из нищешопа.

— Брось, Люк! Хватит уже! Дай своему лучшему другу стать первым в истории Нового Эдема человеком, узнавшего последнее, предсмертное слово одного из самых лютых предателей.

Глаза Грини горели. Да нет, не только глаза. Гриня весь горел. Его изнутри выжигало чувство предвкушения. Похоже, он даже не осознавал своего состояния.

— С какой стати первый?

— Хорошо, хорошо. Первый — ты. Я — второй. Так и быть. — Протараторил Гриня.

— Это слово из списка запрещенных.

— Да-да, я понял. Ещё бы. Чего ещё ждать от предателя подобного масштаба?

— Нет, не могу.

— Ну может как-то завуалированно получится? Ты же уже опробовал свой навык. Хочу заметить: у тебя получилось.

— Это слово из списка запрещенных. Из списка запрещенных с утраченным смыслом.

С моего лба хлынули потоки пота.

Гриня вмиг помрачнел — глянец сошел с его лица. Замер. На мгновение остановил дыхание. Потом вновь раздышался и медленно встал со скамьи. Вытянул руки в мою сторону, выгнул ладони (такой жест означал максимальную степень неприятия собеседника) и сказал:

— Люк, дыши глубже. Не давай ему овладеть тобой. Возьми под контроль.

Слово действительно стремилось вырваться на язык. Перейти из состояния мысли в состояние звука. Обрести речевое выражение. Размножиться — осесть в ещё чьей-то голове.

— Но я хочу его сказать. Гриня, я постараюсь завуалированно. Железяки ничего не поймут.

— Нет, Люк, нет! Не смей! — мой друг кричал и умоляюще смотрел на меня. Его лицо было изжёвано страхом. — Алгоритм в глазу синтика распознает любое слово из списка запрещенных с утраченным смыслом, как бы ты его ни завуалировал.

Гриня не спеша подошёл к ближайшему квадрату. Нагнулся. Коснулся ногтем указательного пальца плоскости.

— Прости, Люк. Ничего личного.

— Я хочу его произнести. Почему нет? Это всего лишь слово. Тем более мы не знаем его смысла. Гриня, мы не знаем его смысла! Это всего лишь набор звуков… Бессмыслица!

Гриня провалился под квадрат.

Тяжело и часто дыша, я остался сидеть на скамье.