Стальная петля

Роман Глушков, 2009

В кошмарном мире Пятизонья, в котором знаменитый Чернобыль далеко не самое опасное место, может произойти все что угодно. Даже чудо! Именно оно спасло вертолетчика Геннадия Хомякова, оказавшегося в момент Катастрофы в самом неподходящем месте. В мире сталкеров, механоидных монстров и аномальных ловушек Хомяков быстро становится дичью, но дичью особенной, за которую охотники сначала друг другу глотку перегрызут. Этим обстоятельством и решил воспользоваться бывший летчик, ведь у него собственная цель. Он ищет дорогу к полумифической Чаше, о которой ему поведал рыцарь Ордена Священного Узла, преданный своими собратьями. Мог ли Хомяков догадываться, что сам он ценнее любого артефакта?

Глава 1

–…А ну-ка повтори, что ты сказал! — потребовал я у оплошавшего охотника. Подвешенный за ногу к фонарному столбу, он наконец-то понял, что освободиться из петли ему не удастся, и прекратил трепыхаться. А заодно и орать, костеря меня на чем свет стоит. И лишь когда до этого идиота дошло, что его игра проиграна, он решил снизойти до разговора со мной.

Хотя лучше бы продолжал отмалчиваться. Ересь, которую он начал нести, вмиг испортила мне настроение от одержанной победы. Пусть и легкой, но вполне справедливой и заслуженной.

— Можешь меня убить, но тебе, Избранный, никогда не уничтожить Узел! — вновь с вызовом прокричал охотник, раскачиваясь будто маятник на длинном металлическом тросе. — Ни-ког-да! Сейчас ты победил, но скоро за тобой придут мои братья! Много братьев! Они отомстят за меня, и ты подохнешь самой страшной смертью! Такой, какую ты себе даже представить не можешь!

— По-моему, у тебя с головой не все в порядке, — заметил я. Предположение мое являлось чисто риторическим, ибо в Пятизонье попросту нет сталкеров, у кого были бы нормальные, не выжженные имплантами и нановирусами мозги. — С какого перепуга ты, дубина стоеросовая, решил, что я — Избранный? Разве в легенде о нем сказано, что он станет лазать по столбам, а в левой глазнице у него будет торчать алмаз весом в пятьсот с лишним карат?..

Я взобрался на верхнюю столбовую перекладину, на которой также висели давным-давно разбитый фонарь и моя нынешняя жертва, не потому что выпендривался или мне было лень задирать голову, разговаривая с горе-охотником. Просто я давно следовал принципу, что, раз уж Зона одарила меня невиданной ловкостью, грех пренебрегать ею, ведь в здешних суровых краях надо быть постоянно начеку.

Это не выпендреж, а банальный практицизм: что ни говори, а наблюдать за округой с десятиметровой мачты гораздо удобнее, чем с земли. Да и ловить отсюда подобных горе-охотников — ни с чем не сравнимое удовольствие. Нужно лишь дождаться, когда из-за туч выглянет солнце, потому что чем оно ярче, тем меньше я заметен для сталкерских глаз. Да, вы не ослышались: я действительно становлюсь невидимым на ярком свету, который является моим другом и спасителем, как для вампира — ночной сумрак. За это опять же следует сказать спасибо Зоне, сотворившей Алмазного Мангуста таким, каков я сегодня есть.

Вот только разумно ли благодарить судьбу, которая научила вас быстро плавать уже после того, как вышвырнула за борт, в кишащее акулами море? Нет уж, пусть подавится — вовек не дождаться ей от меня благодарности!..

— А что ты, мать твою, за тварь такая, если не Избранный? — спросил, в свою очередь, рыцарь-узловик. Я смекнул, что он из Ордена, еще до того, как изловил ублюдка. Эту публику ни с кем не спутаешь: первоклассная экипировка, большой перстень-печатка да аксельбант в виде орденского герба — морского Кандального узла. Рыцари сами дают узнать себя еще издалека, подобно крестоносцам в землях Палестины. «Крутые парни не таятся!» — таков их второй негласный девиз, помимо официального: «Nodus sancti est» — «Узел священен!»

— Ты что, олух, ослеп: я — тот, кого вся Зона кличет Алмазным Мангустом! — представился я на всякий случай, хотя не верилось, будто мой враг не знает, с кем имеет дело. — И если тебя послали ловить Избранного, значит, ты ошибся и охотился не за тем. Мои сожаления!

Узловик — довольно молодой сталкер-энергик, явный неофит — вновь дернулся и замахал руками, пытаясь пережечь трос сгенерированным электроимпульсом. Но шаровая молния, что образовалась на кончиках его пальцевых имплантов-генераторов и полетела к цели, была жалкой — размером лишь с мячик для пинг-понга. Не чета тем снарядам, какие охотник метал в меня, когда я только вздернул его на столбе.

Пшик! «Шаровуха» ударилась в трос и испарилась, не причинив ему ни малейшего вреда. Точно, неофит! Когда угодил в петлю, выронил с перепугу свой «карташ» и начал шарахать электричеством направо и налево, пока не растранжирил все силы и не выдохся. Нет бы по-быстрому взять себя в руки и вместо того, чтобы палить наобум, перешибить молнией фонарный столб! Слишком поздно, братец! Теперь тебя только на безобидные «пшики» и хватает. Так что виси и не дрыгайся. Смиряйся со своей незавидной участью, а я покамест подумаю, оставлять тебя в живых или нет.

— Бесполезно. Даже не пытайся, — отмахнулся я, глядя, как незадачливый узловик буквально выдавливает из пальца новую, еще более чахлую «шаровуху». — Это особый, артефактный трос. Когда-то он был «виселицей», но я закоротил им «Сердце Зверя» и убил на тросе всю нанофауну. Она спеклась на нем оболочкой, а ее уже не возьмешь ни кусачками, ни плазмой, ни тем более молнией. А такой пустышкой, какой ты хочешь меня напугать, и подавно.

На сей раз сталкер, как ни странно, мне поверил. Но, дабы зазря не пропадать добру, решил пульнуть своей слабенькой «шаровухой» в меня. Я лениво уклонился от медленно летящего снаряда и, зевнув, проследил, как он поднимается вверх, а затем лопается и распадается на множество голубых искр.

— Ну и какого хрена ты ждешь, Избранный? — раздраженно бросил мне вконец обессилевший энергик. — Поиздеваться надо мной хочешь? Что ж, тварь, давай, делай свое грязное дело! Но знай: когда мои братья тебя схватят, ты ответишь за все мучения, какие мне причинил! Сполна ответишь, не сомневайся!

— Вот заладил: сделай мне больно, сделай мне больно! — передразнил я готовящегося к смерти рыцаря и погрозил ему пальцем. — Допросишься: разозлюсь и впрямь сделаю!.. Кстати, как тебя зовут, друг сердешный?

— Чего-о-о?! — протянул удивленный пленник, видимо, пытаясь сообразить, почему я мешкаю с его расправой.

— Как звать, спрашиваю? — повторил я.

— На кой черт Избранному сдалось мое имя? — огрызнулся недоумевающий сталкер.

— Открытку твоей семье за Барьер пошлю, — мрачно пошутил я. — С цветами и соболезнованиями.

— Нет у меня там семьи! — проронил узловик, внезапно сменив тон с дерзкого на почти доверительный. Кажется, я, сам того не ведая, затронул крайне болезненную для него тему. Болезненную настолько, что даже на пороге смерти она продолжала саднить у него в душе. — Никого, кроме отца… Да и тому я не нужен — у него одни лишь деньги на уме! Деньги, деньги, ничего, кроме денег! Даже когда спит, и то, наверное, их во сне видит! Больно нужна папаше твоя открытка! Да он ее, не читая, в мусоропровод выбросит! Вот если ты к ней чек на шестизначную сумму приложишь, тогда — да! Отец бы это оценил, а цветы… Орден Священного Узла — вот моя настоящая семья! Командор Савва Хантер и братья — единственные на этом свете, кто относится ко мне, как к человеку! Доверяют мне! Ты хоть понимаешь, Избранный, что это такое — доверие товарищей по оружию? Его ведь еще заслужить надо! Потом и кровью!

— О да, прекрасно понимаю, — кивнул я, но сочувствие мое было наигранным, а из уст изливался нескрываемый сарказм. — Стало быть, это Командор возложил на тебя миссию найти и убить Избранного? Для пущего, так сказать, укрепления вашего взаимного доверия!

— Не твое собачье дело! — вновь взялся за старое неофит Ордена, очевидно, смекнув, что начал заговариваться. — И вообще, мне больше нечего тебе сказать! Я пришел тебя убить, а не беседы с тобой вести! Или умереть! Ради Командора и братьев мне это не страшно, клянусь! Человек — ничто! Узел — священен! Смерть Избранному! Смерть! Смерть!..

— Знаешь, когда Хантер промывал тебе мозги, похоже, половина из них вместе с водой в раковину утекла, — с горестным вздохом заметил я. После чего внезапно спохватился, осененный пришедшей на ум мыслью. — А, проклятье! Ну конечно! И почему я раньше до этого не догадался! Эй, слышь, как там тебя!.. Сейчас я тебе докажу, что я — не Избранный! Сейчас, погоди!..

Спустившись по столбу до того уровня, на котором висел вверх ногами узловик, я достал из кармана свой потертый офицерский билет и, раскрыв корочки, ткнул ими пленнику в нос.

— Читай внимательно! — велел я ему при этом. — Особенно графу, где дата рождения указана!

— Ничего не вижу! — буркнул энергик, вытаращившись на предъявленный ему документ налитыми кровью глазами. Лицо его было пунцовым, как свекла, и провиси он так еще час, точно заработал бы кровоизлияние в мозг. — В ушах шумит, а перед глазами одни круги… Так что можешь взять свою «ксиву» и засунуть ее себе в задницу — туда, где ей и место!

— Нет уж, болван, черта с два ты умрешь, не убедившись, что напал не на того!.. — Это было лишь запугивание. Я не настолько разозлился на этого идиота, чтобы убивать его, но перед тем, как расстаться с ним и пойти своей дорогой, решил из принципа доказать ему, что он в корне заблуждается. — Не дергайся — сейчас сниму тебя отсюда. И побереги голову! Смотри, не стукнись ею о землю! А впрочем, без разницы! Сотрясения мозга надо боятся тем, у кого он есть, а у тебя к этой болезни, похоже, врожденный иммунитет…

Через минуту сталкер уже сидел на земле, прислонившись спиной к столбу, и пытался совладать с головокружением. А я, отшвырнув подальше его импульсный пулемет, стоял напротив помилованного пленника и, не спуская с него глаз, сматывал не нужный мне больше трос.

Полностью выдохшегося энергика я не опасался. Пройдет не один час, прежде чем он опять сможет воспользоваться своими грозными имплантами. А его висевший на поясе нож был мне подавно не страшен. Пока обессиленный рыцарь выхватит его из ножен, я успею пустить ему пулю в лоб из своего револьвера. Или, пожалев дефицитные патроны, попросту огрею узловика револьверной рукояткой по темечку.

«Кольт-анаконда» столетней давности и калибра «магнум.44» — это вам не нынешние облегченные пистолеты, в которых давно нет той искры божьего гнева, что присутствует в старинном пороховом оружии. С тех пор как современные, высокотехнологичные устройства, какие только побывали в моих руках, стали все до единого выходить из строя, я могу пользоваться лишь таким механическим старьем. Даже бреюсь, вы не поверите, опасной бритвой, найденной мной в одном из музеев новосибирского Академгородка. Для техники второй половины двадцать первого века я был сущим проклятьем, ибо неминуемо приводил ее в негодность. Впрочем, она отвечала мне взаимностью. В меня неоднократно стреляли из всех видов оружия, какое только имеется в Зоне. А технос — начиная от мизерных мозго-клюев и заканчивая гигантскими бронезаврами и драконами — норовил растерзать меня столь же рьяно, как и своих главных врагов — сталкеров. И нет мне покоя на этой многогрешной земле вот уже пять с лишним лет. Даже удивительно, как еще она меня носит…

— Читай! — повторил я, вновь тыча рыцарю в нос свой офицерский билет, чудом сохранившийся после всех злоключений, пережитых мной в Зоне и за ее пределами.

Слегка оклемавшийся пленник посмотрел на меня исподлобья, но, поскольку я не требовал от него ничего предосудительного и не выпытывал никаких секретов, он решил подчиниться моей настойчивой просьбе.

— Хомяков Геннадий Валерьевич, — пробубнил узловик, пялясь в предъявленный ему документ. — Состоит на действительной военной службе в Вооруженных Силах Российской Федерации. Личный номер…

— Ниже! — потребовал я. — Смотри на дату рождения!

Энергик рассмотрел и ее. Она и близко не напоминала дату рождения того, за кого он меня принял. Согласно этому удостоверению, я был младше Избранного на сорок один с половиной год. По легенде, будущий уничтожитель Узла и Зоны, а также спаситель всего человечества родился в день первой чернобыльской катастрофы: двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. То есть даже на шестнадцать лет раньше моего отца. Комментарии, как говорится, излишни. Алмазный Мангуст никаким боком не вписывался в миф о пришествии Избранного. Точка. Тема закрыта.

— Откуда мне знать, что это не подделка? Или что ты не отобрал эти «корочки» у какого-нибудь военного сталкера? — усомнился рыцарь, переводя взгляд с фотографии в билете на мое лицо.

Изрезанное шрамами, обветренное и «инкрустированное» торчащим в левой глазнице крупным алмазом, оно, конечно, разительно отличалось от круглощекого юного лица, что взирало на сталкера из моего удостоверения. Того Геннадия Хомякова и меня разделяла пропасть в дюжину лет, и признать во мне прежнего бравого лейтенанта, что летал на красавце-вертолете «Ка-85», было сегодня практически невозможно. Узловик фактически видел перед собой две разные личности: уродливого, потрепанного жизнью хищника и молодого, еще необстрелянного офицера, чье будущее казалось ему тогда исключительно безоблачным, а жизнь — долгой и радостной…

Да, опознать меня по старой армейской фотографии было очень непросто. К тому же солнце, выглянувшее из-за туч в самый неподходящий момент, отразилось в моем алмазном глазу, и для сталкера я просто взял и растворился в воздухе. Вместе с одеждой, оружием, рюкзачком и документом, который я держал перед лицом пленника…

Помнится, всезнающий Мерлин говорил, что секрет моей мерцающей невидимости сокрыт в особом поле. Оно якобы окружает меня, когда вплавленные в мое тело алмазы начинают рассеивать падающие на них прямые солнечные лучи. Но происходит это лишь в Зоне, поблизости от входов в гиперпространственные тоннели.

Ученые в свое время так и не выяснили истинную природу этих камней. На вид они — неограненные, идеально чистые бриллианты по пятьсот с лишним карат каждый. И по структуре они абсолютно идентичны обычным алмазам. Официальная версия их происхождения гласит, что они — неведомые науке энергетические сгустки, прилетевшие в наш мир из гиперпространства. Эти раскаленные аномальные брызги впились в меня и сразу застыли, отчего им и удалось так глубоко и основательно укорениться в моем организме.

С той поры я весь буквально пронизан густой сетью непонятных нановолокон. Вкупе с алмазами они являют собой компоненты единой энергетической системы. Став неразрывной частью моего тела, она убивает его за пределами Зоны, но рядом с открытыми входами в гиперпространство не только позволяет мне жить без боли, но еще и наделяет меня необходимыми для выживания здесь силой, ловкостью и иными качествами.

Что же за паразит из разверзнувшегося на Земле Ада сделал меня, лейтенанта Хомякова, своим носителем в тот приснопамятный день, о котором я поведаю вам чуть позже?

Эта тварь не подчиняла себе мой разум и не лишала меня воли, но боролась за свою жизнь не менее яростно, чем я сегодня борюсь за свою. Любые попытки хирургов извлечь хотя бы один из моих алмазов неизменно укладывали меня на реанимационный стол. А боли, которые затем терзали, казалось, каждую клетку моего тела, были такими, что с ними едва справлялись самые мощные анальгетики.

Гиперпространственный паразит вселился в мой организм с неведомой мне целью. Я резонно опасался, что, когда мой дьявольский иждивенец достигнет ее и решит разорвать наш симбиоз, он просто-напросто выйдет наружу, растерзав меня на мелкие кусочки. Хорошо, если это произойдет быстро и я не успею ничего почувствовать. Но вдруг паразит будет выбираться из меня медленно: часами, днями, неделями?..

Бр-р! Жуть! Даже думать об этом противно! Я и так чуть было не сошел с ума от боли, когда шесть лет назад хирурги безуспешно пытались выковырять из меня эти проклятые алмазы. Не хочу, просто отказываюсь верить, что мне уготованы куда более суровые и долгие муки…

Солнце, выглянув из-за туч, почти сразу скрылось обратно, и узловик, перед которым я внезапно исчез и вновь материализовался, даже толком не испугался. Его рука метнулась было к ножнам, но так и замерла на рукояти ножа, не успев расстегнуть на ней страховочный ремешок. Еще бы — ведь мой «кольт-анаконда» уже упирался дулом пленнику в лоб.

— Забыл тебя предупредить, — добавил я, взводя пальцем револьверный курок. — Не надо дергаться, кричать или пытаться убежать, когда я внезапно пропадаю. И вообще не обращай внимания на эту мою странность. Просто считай ее… ну, скажем, нервным тиком. Ты ведь не шарахаешься в испуге от людей, которые страдают нервным тиком или заиканием, верно?

— Нет, не шарахаюсь, — ответил узловик и убрал руку с ножен. — Я это… все понял. Больше не буду. Правда. Уберите пушку… Геннадий Валерьич.

Ага, значит, уже не Избранный! Все-таки сопляк мне поверил! Или решил подыграть врагу, пустив ему пыль в глаза, а потом снова напасть?

Ну да бог с ним. Не похож этот простачок на своих лицемерных братьев, которые служат Ордену уже не первый год. Когда-то я сам был молодым и легковерным, разве что не таким глупым. По крайней мере, никто меня тогда в петлю не ловил и за ноги к фонарю не подвешивал.

Я плавно спустил курок и вернул «кольт» в кобуру. Выхватываю я его и впрямь молниеносно и виртуозно — ковбои точно позавидовали бы. Но вот стреляю просто отвратительно. Старые магнумовские патроны здесь редки и стоят бешеных денег, поэтому тратить их на тренировочную стрельбу по бутылкам — непозволительная роскошь. А с пистолетами и револьверами меньшего калибра на местную живность не поохотишься. Иное же раритетное оружие при моем образе жизни мне не подходит. Одно — слишком тяжелое, другое — недостаточно компактное, а третье вроде бы и легкое, и удобное, и скорострельное, но засоряется и выходит из строя в самый неподходящий момент. А грязь здесь, сами понимаете, особая. Стоит только какой-нибудь едкой нанодряни чуть-чуть подточить пружину или разбалансировать автоматику, и все — пушку можно выбрасывать. В итоге я и остановил свой выбор на револьвере — простом, мощном и легко чистящемся оружии. И если оно меня когда-либо подводило, в этом был виноват лишь я сам и мои недоразвитые стрелковые навыки…

— Значит, вы меня не убьете? — полюбопытствовал узловик, понурив голову.

— Убью, — пообещал я, но, едва пленник снова напрягся, уточнил: — Только не сегодня. Вот пошлют тебя снова за моей головой, тогда и убью. А пока живи и радуйся, что не успел разозлить Геннадия Валерьича как следует. Обычно у меня с вашим братом-охотником разговор короткий… Прощай, недотепа.

И, развернувшись, я собрался было двинуться прочь, однако не успел сделать и пяти шагов, как сталкер меня окликнул:

— Эй, погодите! Вы, кажется, что-то обронили!

Я оглянулся. Все еще сидящий у столба энергик указывал пальцем на лежащий перед ним белый пластиковый прямоугольник. Небольшой — аккурат размером с мой офицерский билет. Собственно говоря, оттуда этот листок и выпал, очевидно, когда я выхватывал револьвер. Выпал и едва не потерялся. А я еще узловика недотепой обозвал! Сам-то чем лучше его?

Оброненный мной кусочек пластика являлся обычной фотографией, упавшей на землю изображением вниз. Я решил вернуться и подобрать ее, но сталкер меня опередил. Отстранившись от столба, он протянул руку и первым поднял мою потерю. После чего так и остался сидеть на корточках, с интересом разглядывая снимок.

Поначалу меня это рассердило, и я хотел было потребовать у наглеца немедля отдать мне фото. Но, заметив вмиг посветлевшее лицо узловика и тронувшую его губы улыбку, вдруг ощутил, как моя злоба стремительно испаряется, а на ее место приходит изрядно позабытая мной за минувшие годы жалость. Жалость к этому обделенному отцовским вниманием, но явно не деньгами простаку. Который, желая отомстить ненавистному родителю, снабжает его капиталами Орден Священного Узла; разумеется, теми капиталами, к которым нерадивый сын имеет доступ. А уж Командор найдет способ, как выжать из неофита побольше средств. Если уже не выжал из него все до копейки. Сомнительно, чтобы Хантер отправил на верную смерть — а ловля Алмазного Мангуста для такого глупого сталкера ничем иным закончиться и не могла — одну из своих «дойных коров».

— Кто это? — спросил продолжающий улыбаться узловик, не сводя взгляд с фотографии.

— Это моя жена Елизавета и наша десятилетняя дочь Аня, — ответил я, после чего счел необходимым уточнить: — Вернее, Ане исполнилось десять, когда был сделан этот снимок. К сожалению, более нового у меня пока нет… до поры до времени. Вот так я и слежу за тем, как растет моя дочь. Пять лет уже слежу. Обидно, конечно, но что поделать, раз по-другому нельзя.

— Она милая, — почтительно заметил рыцарь. — И ваша жена тоже очень красивая… Это точно… — И, протянув мне фотографию, признался: — А меня Георгием зовут. Георгий Дюймовый… В смысле, фамилия моя такая. Не то чтобы она была сильно известна там, за Барьером, но в деловых кругах моего отца хорошо знают. Осип Дюймовый — владелец нескольких транспортных компаний. Ну, вы понимаете: туризм, грузоперевозки и все такое.

— Понимаю, — кивнул я, пряча фотографию обратно в офицерский билет, и усмехнулся: — Ты небось, Жорик, в Священный Узел подался еще и потому, что в Ордене прозвища друг другу давать не принято, верно? Как ни крути, а «брат Георгий» звучит куда солиднее, чем… Ну, ты тоже меня понимаешь.

— Ага, — усмехнулся мне в ответ узловик, правда, не слишком весело. — Вы угадали: меня в школе Дюймовочкой аж до пятого класса дразнили. В общем, пока в спортивную секцию не записался и сдачи давать не научился. После этого сразу отстали. А когда поняли, кто у меня отец и сколько он мне выдает на карманные расходы, все до единого стали в друзья напрашиваться. Сначала в школе, затем в институте. Только ну их к черту таких друзей, правильно? Эх, знали бы вы, Геннадий Валерьич, сколько мы, бывало, за одну ночь в клубах бабла просаживали! Ужас!..

— А сколько ты уже Командору отстегнул, если не секрет? Он ведь тоже тебя не за бесплатно братом называет, — ехидно полюбопытствовал я, нехотя втягиваясь в разговор. Редко, очень редко мне доводится вот так, по-простецки, поболтать в Зоне со сталкерами. А особенно с теми, кто приходит меня убить.

Жорик уставился на меня с таким обиженным выражением лица, будто я не задал ему откровенный вопрос, а отвесил пощечину.

— Нет, ну вы скажете тоже! — набычившись, проворчал он. — Это ж две очень большие разницы: на выпивку, травку и девчонок деньги спускать или помогать моим братьям делать большое, нужное дело! Я ведь давно не маленький, могу отличить, что хорошо, а что — плохо!

— И все-таки, — настаивал я, — сколько ты, брат Георгий, уже потратил на поиски Узла, установление нового мирового порядка и прочую благотворительность?

— Мне для братьев ничего не жалко! — ответствовал рыцарь, чье самолюбие было явно задето моей дотошностью. — Я — реалист и осознаю, что даже на благие дела порой нужны немалые средства. Все деньги, какие у меня были, я передал Ордену! Зачем они мне в Зоне, сами посудите? Братья снабдят меня всем, что необходимо, и всегда придут на помощь в трудную минуту. Мы — одна семья! Великая семья! И если бы отец не заблокировал мои счета, я помогал бы Ордену деньгами и поныне. Но поскольку это больше невозможно, значит, я обязан проявить себя в другом священном деле. Например, в поиске Избранного. Таков мой рыцарский долг!

— Все ясно. Именно так я и думал, — хмыкнул я, довольный тем, что раскусил простофилю еще до того, как он сам мне во всем признался. — И как, Жорик, ты теперь оправдаешься перед Хантером в том, что не убил меня? Ведь братья на тебя рассчитывали, а ты их подвел.

— Да запросто, — пожал плечами сталкер. — Меня послали убить Избранного, но поскольку вы — точно не он, значит, тот, кто подсунул Командору эту информацию, допустил ошибку. Скажу всю правду: так, мол, и так, мы пользовались ложной информацией — Алмазный Мангуст вовсе не Избранный, а обычный человек… Ну, то есть не совсем обычный, но явно не тот, кто нам нужен. Скажу еще, что вас зовут Геннадий Хомяков и что за Барьером у вас есть семья, и вообще…

— И о моей семье, Жорик, и обо мне Командору давным-давно все известно, — перебил я собеседника. — И если бы Хантер мог до нее добраться, он, не мешкая, сделал бы это, не сомневайся. Он охотится за мной не потому, что считает меня Избранным. Все дело в этом. — Я щелкнул пальцем сначала по своему алмазному глазу, а потом по камню, вплавленному мне в шею рядом с гортанью. — Орден, «барьерная» мафия, сталкеры-одиночки, которые по локациям промышляют, — все хотят мои сокровища к рукам прибрать. Да и у тебя, гляжу, глаза загорелись — тоже небось был бы не прочь таким камушком разжиться?

— Да нет, я с камнями как-то не очень… Их ведь надо еще в деньги обращать, а это столько проблем! А то еще возьмут и не заплатят — самого прикончат, а товар просто так отберут, — попытался вяло оправдаться рыцарь и отвел глаза, дабы они не выдали, что он, мягко говоря, лукавит. — Но почему вы Орден и мафию под одну гребенку стрижете? Неужели всерьез боитесь, что Командор захватит вашу семью в заложники, как поступили бы бандиты?

— Боюсь, Жорик. Еще как боюсь, — признался я. — Поэтому в свое время и сделал все возможное, чтобы такого не случилось. Если бы Орден и мафия могли, они давно схватили бы мою жену и дочь. Семь превосходных бриллиантов, каждый — величиной с абрикос… Против такого искушения даже будущие спасители мира, такие, как твой Савва Хантер, не устоят! И пойдут на любые меры, чтобы заполучить эти камушки. Я это предвидел еще до того, как в Зону подался, и сделал все возможное, чтобы данная проблема меня не беспокоила. Думаешь, стал бы я просто так разгуливать по Зоне с этой фотографией в кармане и рассказывать тебе о Лизе и Анечке?

— Нет, наверное.

— То-то и оно. Теперь они под надежной защитой, и я за них полностью спокоен.

— Это хорошо… Это просто здорово, — кивнул узловик, а затем решительно помотал головой. — И все равно вы не правы. Точно вам говорю, Геннадий Валерьич: вы заблуждаетесь! Мы с братьями, конечно, не святые и запросто можем ошибиться, приняв вас за Избранного, но чтобы пытать вашу семью из-за каких-то алмазов!.. Нет, исключено. Мы ж, в конце концов, не звери какие-то? У нас вон и кодекс чести имеется!

— Ты хороший человек, Жорик, — заметил я совершенно искренне, — и сегодня твоя святая простота, возможно, спасла тебе жизнь. Однако, поскольку ты все еще продолжаешь верить в честность и благородство своих старших братьев по Ордену, значит, либо ты очень недолго прожил в Зоне, либо слишком наивен, либо то и другое вместе. Согласен, без Ордена здесь царила бы и вовсе махровая анархия. Но и тот порядок, какой он насаждает, лишь с большой натяжкой можно назвать справедливым. Приговоры, которые выносят ваши суды, напрямую зависят от того, насколько проступок того или иного сталкера затронул интересы Священного Узла. Что, сам понимаешь, далеко от канонов подлинной справедливости. Слишком уж однобоким получается ваше правосудие, брат Георгий. Я на каждом шагу вижу, как исповедуемая Саввой доктрина расходится с делами, какие вы в действительности творите. И мне будет жаль, если день, когда ты сам осознаешь это, станет последним днем в твоей жизни. Беги из Зоны, Жорик. Беги, пока не поздно, и стань опять нормальным человеком. Ведь тебе, в отличие от меня, сделать это намного проще и безболезненней…

В небе над нами что-то мелькнуло. Какой-то объект — слишком мелкий и чересчур стремительный для биомеха вроде гарпии. Да и летел он не параллельно земле, а по крутой траектории ввысь. Узловик его и вовсе не заметил, поскольку смотрел в другую сторону.

Впрочем, даже пялься сейчас Жорик в небо, вряд ли он засек бы взмывший в зенит предмет, похожий на сигару. Я и то обнаружил его лишь посредством своего алмазного ока. Оно воспринимало мир в особой проекции и накладывало ее на то изображение, какое я вижу нормальным глазом. Проще говоря, на картинке, что поступала мне в мозг, все статичные или медленно движущиеся предметы были окружены специфическими аурами. И любой возникающий у меня перед глазами новый объект, который был крупнее куриного яйца и двигался быстрее бегущего человека, оставлял на фоне этих аур четкий след.

Именно такой след и прочертила для меня сигарообразная хреновина, запущенная в небо неизвестно кем и для чего. Прочертила и, истратив свой взлетный потенциал, замерла на мгновение в вышине, а затем устремилась вниз.

Судя по траектории, объект должен был упасть метрах в трехстах от нас. Однако его свободное падение продолжалось всего пару секунд. Внезапно по бокам снижающегося предмета возникли две пары коротких крыльев, а из задней его части вырвалась огненная струя. После чего курс его полета резко изменился. Заложив крутой вираж, эта маленькая ракета развернулась в воздухе и нацелила свой нос прямо на нас.

— Бежим! — крикнул я все еще ни о чем не подозревающему Жорику и, схватив его за шиворот, рывком поставил сталкера на ноги. На его счастье, он не стал задавать дурацких вопросов о том, с чего это я вдруг переполошился. Вскочив, узловик не мешкая и без оглядки припустил за мной.

Я бежал в сторону, противоположную той, где засел стрелок, выпустивший по нам из подствольного гранатомета так называемый плазменный привет — гранату «ГП-40». Точнее, одну из наиболее коварных ее разновидностей: антиснайперскую «АС». Ту, что, будучи выстреленной по навесной траектории, способна мгновенно просканировать расположенную внизу местность и, обнаружив по характерному излучению все имеющееся на ней импульсное оружие, нанести удар либо по какой-то конкретной его модели, либо просто по наибольшему скоплению такового — в зависимости от заданной программы.

Из-за узкоспециализированного назначения «АС» стрелок применял ее лишь тогда, когда был точно уверен, что в зоне ее поражения находятся только враги. В нашем случае это означало, что шарахнувший в нас из подствольника тип не видел меня и рыцаря, но знал о нашем присутствии. И о том, что среди нас нет тех, о чьей смерти гранатометчику пришлось бы потом сожалеть.

Как здорово, что я отшвырнул Жориков пулемет подальше! Это позволило нам отыграть сейчас у врага несколько жизненно важных секунд. Настроенная на электронику «карташа», ракета ударит туда, где он валяется, и у нас есть шанс не угодить в плазменную вспышку. Чуть больший — у меня, чуть меньший — у узловика, резвость которого, в отличие от моей, оставляла желать лучшего.

Местность по обе стороны разбитой дороги (судя по редким сохранившимся указателям, когда-то она называлась Краснопресненским проспектом), где я изловил недотепу-сталкера, была изрыта «носорогами» и «бронезаврами» так, словно они устраивали здесь брачные игрища. Дабы не изжариться заживо, нам предстояло удрать от эпицентра грядущей вспышки не менее чем на шестьдесят метров. И барьеров на нашей дистанции было не меньше, чем на стометровке для соревнований по стипль-чезу.

Напичкавший себя боевыми имплантами Жорик, похоже, решил сэкономить на мышечных ускорителях, хотя такому увальню, как он, подобные примочки явно не помешали бы. Я не собирался его дожидаться — чай, не друзья-товарищи — и потому быстро ушел от него в отрыв. И прислушивался я не к топоту и сопению узловика, а к шуму снижающейся ракеты. Он стремительно нарастал, но поскольку я уже сталкивался с таким оружием, то смел надеяться, что не провороню момент, когда надо будет сигать в укрытие.

Три… два… один… Пора!

— Ложись! Мордой в землю и не дышать! — не оборачиваясь, гаркнул я отставшему рыцарю. Теперь неважно, сколько он пробежал. Нам еще надо успеть зарыться в глину — авось да убережем лица и руки от ожогов. За прочие части собственного тела, защищенные легким и огнеупорным пилотским комбезом, я не переживал. Облаченному в доспехи брату Георгию тоже можно не опасаться сильных ожогов. Но из-за того, что он отбежал от столба не так далеко, как я, все могло обернуться для Жорика намного хуже.

Я нырком сиганул в траншею, на край которой в этот момент выскочил, и, скатившись на самое дно, погрузил кисти рук и лицо в рыхлую глинистую осыпь, что съехала со склона вместе со мной. А спустя две секунды понял, что малость ошибся в расчетах и мог бы пробежать десяток лишних шагов, аккурат до следующей канавы. А узловик, в свою очередь, вероятно, успел бы допрыгать до этой…

Ну да ладно, что сделано, то сделано. В конце концов, я — обычный человек, не вшивший себе в голову боевой компьютер, и потому имею право на ошибку. Даже на такую, которая может стать для нас с Дюймовым фатальной.

«Плазменный привет» я не вижу, но отлично его чувствую. Ощущения такие, словно меня шутки ради втолкнули в раскаленную парную и снаружи подперли дверь. От жара, что ураганной волной растекся по округе, никуда не деться. Уши, кажется, натуральным образом сворачиваются в трубочку. Спину припекает даже сквозь плотную ткань комбеза. Хочется засунуть голову в сырую, холодную глину еще глубже, по самый затылок, но любое, даже незначительное движение обжигает кожу и делает жар еще нестерпимее. Вот мне и остается одно — лежать без движения и, стиснув зубы, стойко сносить мучения. И радоваться тому, что за пределами траншеи свирепствует и вовсе адское пекло, от которого у меня вмиг выгорели бы волосы и обуглилась кожа.

Как там, интересно, дела у Жорика? Хватило у него ума укрыться в траншее, или этот олух залег на поверхности и сейчас покрывается хрустящей, но отнюдь не аппетитной корочкой? Не хотелось бы мне потом добивать его, смертельно обгоревшего и бьющегося в агонии. Не по нутру мне такое сталкерское милосердие. Уж лучше пусть сукин сын умрет быстро или, хрен с ним, выживет. Одно из двух, а что именно, мне, сказать по правде, на это начхать. Я не расстроюсь при виде мертвого узловика, но и не стану ликовать, если мой несостоявшийся убийца спасется.

Волна жара быстро сошла на нет, но, прежде чем вновь начать дышать, я выждал несколько секунд. Даже не слишком горячий воздух способен обжечь легкие при первом глубоком вдохе, который я сделаю, продержавшись без воздуха почти минуту. Лучше еще немного потерпеть и подстраховаться.

Что ж, пожалуй, достаточно. Я выкопался из глины и, шумно вдохнув полной грудью, наскоро отер от грязи лицо и руки. Можно сказать, пронесло, но полностью уповать на это пока не стоило. За минуту гранатометчик мог подобраться к нам на расстояние прямого выстрела и повторить попытку приготовить из нас жаркое.

Да, рано благодарить судьбу. Самое время высунуться из траншеи, осмотреться и выяснить, кому на сей раз вздумалось поохотиться на Алмазного Мангуста. Что ни говори, а этот пока невидимый враг пугал меня значительно больше простака Дюймовочки…