Шепот Вечности

Роман Вячеславович Волков, 2023

Мир, изменчивый в вечном цикле трех лун. Два народа. Одна земля. Пролитая кровь и тлеющие угли вражды не забыты семьями, делящими берега священной реки. Третий сын. Блудная дочь. Щедрый брат. Дитя, озаренное луной. Судьба сводит их вместе у подножья горной гряды Полумесяц, на земле у города Ишерона, где, разделенные религией и культурой, сходятся интересы семей Каранай, гордых сынов гор, и Шайхани, истовых ревнителей древней веры. Два юных сердца из враждующих семей пересекаются в потоке судьбоносных событий, которым суждено изменить историю. Но с востока дует опасный ветер, а незажившие раны вновь кровоточат. И даже тлеющий под пеплом уголь способен разжечь чудовищный пожар.

Озаренная луной

С правым словом на устах

Иль в песках, гоним и наг,

И с клинком, врага разя,

Вечность защитит тебя.

Вечность — в ней сияет свет,

Путеводных лун завет,

Смерти нет, есть только миг,

Тот, что грешник не постиг.

Холод и забвенье ждет,

Кто заветам предпочтет,

Грязь и похоть, ложь и тлен,

Не склонит пред ней колен.

В ваш последний,

Смертный час,

Вечность лишь согреет вас.

Апокрифы, «Наставление», перевод ан-Фахриса, поэтическое переложение на стихи Люпиниона

Только громкие возгласы дяди и брата нарушали скорбное молчание наступающей ночи, в которое погрузилось родовое поместье. Аайя, в безмолвном ожидании, стояла в коридоре, через окошко глядя на собирающуюся во дворе процессию. Ее тонкие пальчики взволнованно перебирали жемчужные четки. На лицах служанок и стражников читалось горе, возмущение, утрата, вина и негодование с ненавистью. Все они сегодня облачены в черный траур, как и сама Аайя. Шелк цвета ночи без украшений, иная одежда показалась девушке неуместной для похорон.

Леди Тарьям, облачившаяся в черный платок, расшитый золотом, пыталась уговорить ее надеть что-то достойное положению ее семьи, но Аайя наотрез отказывалась. Украшения нужны для свадеб и торжеств, а проводы покойного в Вечность неподобающее для побрякушек место. Леди Джесайя тоже удивилась тому, каким простым шелком покрыла голову девочка, но настаивать не стала. Третья жена отца любила платья и серебро под цвет своих глаз, но для такого случая соизволила сменить их на черные шелка и даже правильно повязала платок, убрав под него свои прелестные белесые арвейдские волосы, как у Ницы. Сама же ее сестра с неохотой подвязала прическу под капюшон и вместо черного, облачена была в темно-синий бархат, расшитый золотом. Она держалась в тени, подальше от глаз отца, где этот цвет казался скорее черным, так как не намеревалась облачаться в простые, темные покрывала.

— Надень хотя бы эту красоту, — настойчиво нацепила Аайе на шею подаренный кулончик полумесяца сестра, — провожать человека в последний путь нужно с достоинством.

Аайе не хотелось спорить с Ницаях и она сделала вид, что кулончик из лунного хрусталя устраивает ее, как единственное украшение. Однако, когда Ница удалилась и в комнату к ней вошла мать, Аайя спешно спрятала украшение под воротником, чтобы его не было видно. Поначалу холод хрусталя и цепочки, коснувшийся кожи, был неприятен, но вскоре пропал. Хашнай Шайхани похвалила ее за скромность в одеянии и, прочитав молитву и поцеловав дочь в лоб, осталась в детской с юной Хаям и Хадимом. Матерь чувствовала себя неважно и ноги подкашивались под ней после долгого богослужения и отец добросердечно позволил ей остаться с детьми в поместье, чтобы следить за состоянием Хадима и не идти в процессии к кладбищу мечей и щитов. Аайя же, несмотря на юный возраст, вызвалась сопроводить всех остальных на похороны Нарима. Из всех присутствующих она больше прочих знала молитвы наизусть.

Из-за приоткрытых дверей в коридоре, ведущих к отцовским покоям, доносились мужские возгласы и обсуждения. Все домочадцы итак были облачены трауром, а весть, которую Тайал привез сегодня, когда солнечный диск еще стоял над горизонтом, и без того обратила некоторых ее родичей в ярость. Тай что-то тихо сообщил дяде, но Аайя, даже издали глянув в приоткрытую дверь, не смогла понять, встревожен он или в негодовании.

— Так с чего произошла эта стычка у реки? — через плечо глянул на дядю отец, явно не в восторге от новостей в такой горький час.

— Несколько общинных мудрецов заявили, что видели анваров, разъезжавших рядом с поселеньем ночью. И мужчины пустились разъяснять отношения с ближайшими крестьянами, — тяжелым голосом доложил Саиф Шайхани. — Говорят, они пустили в ход палки с камнями, но окромя ушибов и побоев дело не дошло, стража Шеппа разогнала беспорядок.

— Кто пропал? — задумчиво нахмурился отец.

— В этот раз молодая девушка, — пояснил Тайал. — Говорят, она отправилась загонять скот в стойла, и не вернулась.

— Скот в стойла? Кто же в семье отпустил ее к ночи ближе? — хмыкнул Яхир. — А уж не блудница ли эта пропащая девка?

— Не спеши с выводами, Яхир, — постарался урезонить его господин Раид.

— Соляр еще светил, когда она ушла, — пояснил Тай. — Поначалу, семья и их односельчане пытались искать ее вдоль рек, но она не вернулась и отец девушки явился к нам с тревожной вестью. Они боятся, что та убита.

— Среди народа поговаривают, что это милоняне, скрывающиеся в городе, крадут детей и женщин, чтобы принести их в кровавую жертву безбожным старухам, — пожал плечами дядя Саиф.

— В народе уже нашли виноватых, верно? — грустно хмыкнул отец.

— Кто знает, так ли они не правы, отец. Милоняне издревле ненавидят нас, как ненавидели они Ицхиль за то, что она несла истину в… — начал было Яхир, однако отец легонько стукнул тростью о пол и он замолчал.

— Нам стоит отправить смелых мужей охранять поселения, — сказал свое слово господин Раид. — Дай им верных коней, Саиф. Пускай ночь через две несколько отрядов сменяют друг друга, патрулируя окрестности житниц и рек. Нельзя допустить, чтобы в праведном гневе они бросались на чужих крестьян, — устало сказал он.

— Дядя, не допускаете ли вы мысль, что наши… соседи… — процедил Тай.

— Вы полагаете, Каранай лишился рассудка? — прищурился отец.

— По его приказу это может быть или нет, за свою чернь рыжий червяк сам в ответе! — бросил господину Раиду его сын.

— Это может быть и чистая случайность… Пару лет назад, какой-то юнец сам упал в реку и утоп. Может и здесь та же беда, — пожал плечами Тайал, раздумывая. — Мы не можем обвинять анваров без доказательств.

— Их ублюдок убил Нарима. Это ли не доказательство?! — грозно прошипел дядя, сжав свои мощные дубовые кулаки.

— Вот-вот, кто знает, а не анварская ли это мразь? — выдавил в привычном гневном тоне Яхир, тряхнув своими белокурыми с серым, будто пепел, волосами. — Их гнилое нутро на все способно!

— Твой дядя уже сообщил лорду Шеппу о пропаже простолюдин. Если он соизволит сдержать свое слово и отправить городскую стражу на поиски, правда вскроется, — тихо сказал отец, потирая в руках трость.

— Если эта жирная туша вовсе сможет встать с кресла, мы должны еще и ждать его соизволения?! — одернул руками Яхир. — Эти горные выродки, Каранаи, наверняка решили пролить кровь наших братьев и…

— Не спеши судить других так рьяно, сын мой, — обратился к нему Раид Шайхани, — всех нас рассудят по делам нашим.

— И долго ли нам ждать этого суда? — стиснул зубы Яхир, но, сделав глубокий вдох, поубавил тон, устыдившись перед отцом.

— У тебя есть вечность, чтобы его обождать, — тихо ответил отец. — Тайал, сообщи, что мы сейчас выедем. Пускай готовят лошадей.

— Как скажете, дядя, — поклонился он Раиду Шайхани, выходя из дверей в коридор, где легонько витал запах благовоний, привезенных им в подарок от дяди Линерия сестре, которые скопец уже разжег по всему дому.

Завидев ожидающую неподалеку Аайю, он тут же обратил к ней взгляд, подойдя ближе и кивнув ей. Она приветственно поклонилась Тайалу.

— Я думал, ты уже внизу. Мы сейчас выезжаем, — сказал он ей.

— Матушка повелела мне сказать отцу, что она согласилась остаться с Хадимом и Хаям, пока мы отбудем, — сообщила ему Аайя, опуская глаза.

— Не беспокойся, твой отец знает, что госпоже Хашнай сегодня нездоровится, — успокоил ее Тайал. — Пойдем на свежий воздух, звездочка, сегодня ночь, кажется, жарче, чем обычно.

Тайал был прав, воздух казался затхлым и удушливым, хотя солнце и не пекло сегодня сильнее обычного. Однако от духоты уже пульсировали виски и в голове отдавало болезненное эхо.

— Что случилось с девушкой у приречья? — кротко обратила вопрос к кузену Аайя. — Леди Джесайя и господа Тарьям тоже беспокоятся. Они боятся, что там может быть небезопасно. Ница сказала, что анвары…

— Ты наслушалась сестры, или специально стояла под дверью отцовского покоя, чтобы будоражить рассудок пугающими вестями? — с неким шутливым порицанием сказал Тайал, однако Аайя все равно покраснела и опустила руки, начав перебирать четки.

— Простите. Я не хотела, — тихо прошептала она.

— Незачем юной девушке слушать эти речи и забивать ими голову, звездочка, — обратился к ней Тайал, перебирая пальцами по эфесу меча. — Позволь мужчинам разобраться в таких темных делах.

Во дворе их ожидали прислуга и стражники, устало опирающиеся на копья. В последнее время они почти не спали. Дядя Саиф боялся, что кто-то из анваров может попытаться проникнуть в поместье ближе к ночи. Тайал приказал им седлать лошадей. Обычно, стража не требовалась на похоронах, священном таинстве провожания человека в Вечность, где воин Ицхиль будет ждать своего воскресения, но в эти смутные времена, когда люди безбожно позволяли себе проливать кровь у священных берегов Ицхиль Хвироа, даже в таком смиренном деле семья боялась отправляться без охраны. Это тяжко тревожило душу Аайи. Когда она была маленькой и мать водила ее за руку в лунарий, обычно с ними отправлялся только отец или дядя, а позже — брат, когда подрос. Теперь же на священной земле нельзя было ступить без охраны и это было дурным знаком для каждого добропорядочного праведника.

Тело Нарима обернули в расшитое серебром похоронное полотно с головы до пят и обвязали тремя лентами в цвет трех лун. Зеленую, синюю и красную. Каждая из лент была украшена цитатами из Саийицавы на красивом древнем языке Сор’Навира. Плавные и ветвящиеся письмена, словно извивающиеся кудряшки пенного прибоя. Древний язык во многом стерся из памяти людей и лишь истинные богословы знали многие его диалекты и написания в точности. Аайя и сама умела читать на сор’йире, хотя и давалось ей это с некоторым трудом. Однако, цитату с ленточек, обвязывающих усопшего, она перевела без особого усердия.

«Вечность во мне, а я в Вечности». Древние и каждому из детей Ицы известные слова. В них таилась бесконечная мудрость, передаваемая из поколения в поколение предками потомкам. Наставление и обещание, что нет страха перед смертью, поскольку смерть — всего лишь песчинка в огромной пустыне Вечности. Капля в реке, зовущейся мирозданием. И в условный час, завещанный древним, как записано в Апокрифах, смерть утратит свою силу и каждый праведник воскреснет, чтобы послужить воинству под началом Дочери Луны еще один раз и навсегда вписать свое имя в незримое смертному течение Вечности.

Стража поприветствовала Тайала и спешно отправилась выполнять его поручение. Кузен ее остановился у полотна, на которое уложили обернутое тело Нарима и с каменным лицом смотрел на теряющиеся под слоями ткани человеческие очертания. Перед погребением по обычаю над телом три дня несут бдение и читают молитвы в лунарии, однако, ужасная солнечная жара иногда достигает человека первее погребения и потому почившего принято смазывать особыми маслами, чтобы запах смерти не коснулся его. Но Соляр в последние дни стоял так настойчиво, что даже запах масел медленно, но верно уступал тлетворному аромату смерти и стоило Аайе выйти во двор, как ее легких тут же коснулся сжимающий нутро покойный запах.

Слуги не подавали этому вида, но по скривившимся губам Тая было видно, что и его воротит от тленных паров, поднимающихся в воздух. Ее родственницы тоже это ощущали и потому держались поодаль. У ворот рядом, где прислуга подводила коней, стояли две прочие супруги господина Раида Шайхани и Ница. Леди Джесайя выбрала те же темно-синие тона, в которые облачилась ее дочь. Заметив вышедшую Аайю и Тайала, женщины устало направились ближе. Они тоже провели ночи в молитве и под глазами Ницаях, и госпожи Тарьям с леди Джесайей зияли мешки от недосыпа.

Госпожа Тарьям, облаченная в черное с золотом, выглядела взволнованно. Она не любила покидать дом, поскольку переживала за Хадима больше прочих членов семьи. Кровные узы связывали их всех, но известно, что самые крепкие узы сковывают мать со своим дитем. И за болезненного сына леди Тарьям, вторая из жен отца, переживала всем сердцем, как переживала бы и каждая мать. Для нее Хадим был особенным дитем, шансом искупить порок, который навлекла на нее перед господином Раидом их первая дочь.

На небе стоял ИцРоан и синие лучи, густым и глубоким морским светом ниспадали на двор поместья. В их сиянии одеяния леди Джесайи и ее дочери действительно казались темнее, чем были на самом деле. Аайя подняла глаза к небу, глядя на силуэт луны среди огоньков-звезд. ИцРоан это хороший знак. Спокойная луна. Умеренная. Уйти в Вечность, ожидая новой жизни под ИцРоаном было достойным концом.

— Я думала, ты останешься с матерью, Аайя, — оглядела ее госпожа Тарьям.

— Нет, я отправлюсь со всеми, — ответила ей девушка.

— Ты еще ребенок, — коснулась пальцами подбородка леди Джесайя. — Вовсе необязательно дитю присутствовать в таком скорбном ритуале.

— В смерти нет скорби, — покачала головой Аайя. — Она мимолетна перед ликом Вечности, — так учили ее тексты Саийицавы. Это явно удивило третью жену отца, но леди Джесайя не стала ей перечить.

— Дети растут, — сказал свое слово Тайал. — Я тоже помню Аайю еще совсем малюткой, но и ей предстоит стать женщиной. Нет смысла ограждать юный ум от реальности жизни. Все мы столкнемся со смертью… так или иначе, — вздохнул Тай, глядя на тело Нарима у их ног.

Отец явился чуть погодя, не задержавшись. Он осторожно переставлял трость по ступеням, пока Гиацинт, беззвучно переступая с ноги на ногу, шагал за ним. Яхир и дядя Саиф шли следом, покашиваясь на евнуха.

— Уверяю, вам стоит отправиться в седле, господин Раид, — мягким голосом с хриплыми нотками, словно кто-то скребется у него в горле, убеждал отца оскопленный прислужник. — Не рискуйте больными ногами, пытаясь следовать пустому пути…

— Замолчи, Гиацинт, — оборвал его отец, ступив во двор.

— Ваш верный слуга не желал вас обидеть, — поклонился скопец, — однако, я беспокоюсь за ваше самочувствие.

— Тебе сказали молчать, — выдавил ему в лицо Яхир, проходя мимо.

Брат нес в руках обернутый в кожу ритуальный клинок для похорон, а дядя, следующий за ним, выносил посеребренный щит, остановившись у арки дверей, выходящих во двор, где журчал водяной источник.

— Кони готовы, дядюшка, — сообщил отцу Тайал, указывая на подведенных слугами кобыл. Он тоже надеялся, что господин Раид поедет верхом, но отец в своей праведности был непреклонен и прошел мимо лошади, остановившись у тела Нарима.

— Кто бы мог подумать, что мы будем его хоронить… — процедил Саиф, глядя на мертвеца и, судя по насупившимся бровям, учуяв его запах.

— Я даю вам слово, дядя, кровь Нарима будет смыта, как подобает обычай, кровью его убийц! — потирая в руках ножны похоронного меча, обратился Яхир к Саифу Шайхани, обеими руками держащему щит.

— Поди ближе, сын мой, — махнул ему рукой господин Раид.

— Отец?.. — чуть опешив сделал к нему шаг брат. Жилистая, худощавая рука главы семейства тут же схватила его за воротник и одернула к себе. Яхир качнулся, но устоял на ногах. Отец принюхался и с прищуром покосился на наследника, отпустив его от себя.

— От тебя несет вином, Яхир, — процедил Раид Шайхани.

— Но, батюшка… я… — замялся старший ее брат.

— Не открывай рта на обычай, коли сам падок на этот яд, — тихо, но грозно, вымолвил отец. — Хмельной язык развязывает дорогу дурному слову, но обратно ты его не воротишь. Попомни мои слова, они пригодятся тебе в те дни, когда вы также проводите навстречу вечной жизни меня самого, — он пошагал вперед, стуча тростью по мраморным дорожкам внутреннего сада поместья и Яхир, тяжело вздохнув, не посмел ему перечить.

— Ницаях, тебе стоило облачиться скромнее, — бросил на сестру грубый взгляд Яхир. Они вдвоем были детьми леди Джесайи, но кроме арвейдских волос, продолговатых лиц и серебряного блеска в глазах мало чем походили друг на друга. Как внешностью, так и характером. — И тебе, матушка, тоже следует преподать ей пример. Ты же замужняя женщина.

Этот укор в свою сторону от сына явно не понравился леди Джесайе.

— Если того потребует мой господин-муж, я сменю платья, Яхир, — довольно строго обратилась к нему женщина. Ее глаза недовольно блеснули.

— И то верно, коли это будет не нравится моему будущему мужу, я обязательно сменю шелка на черные покрывала. — Ницаях чуть было не позволила себе улыбку. — Как жаль, что мы не можем спросить это дитя по ту сторону Полумесяца, как ему одежды его нареченной супруги, — тряхнула она платьями перед Яхиром, словно бросая ему вызов. Тот лишь оглянулся на отца, ища поддержки в укрощении строптивых дам из восточных арвейдов, чья кровь текла и в нем самом, но не нашел эту проблему привлекающей отцовское внимание и с тяжестью сдержал упреки.

Пока присутствующие выстраивались рядами и седлали коней, отец прошел в начало процессии, остановившись рядом с Аайей и поглядев на нее. Лицо господина Раида омрачала всепоглощающая усталость. Многие говорили, что глава семейства Шайхани выглядит старше своих лет. Но, в памяти Аайи, отец, казалось, всегда был таким. С сединой в волосах, тяжелыми веками над уставшими глазами, бородкой и морщинами.

— Отец, — поклонила ему голову девушка, смиренно опустив взор, как было принято в разговоре со старшим и мужчиной, — надеюсь, вам передали…

— Я знаю, что твоя мать остается в детской, Аайя, не переживай, — положил руку ей на плечо Раид Шайхани. — Ты точно отправишься с нами, или останешься с матерью? Ты долго не спала, дочь моя.

— У всех нас еще будет время для сна, — ответила она, сложив руки у пояса.

— Как скажешь, Аайя… — он погладил ее по покрытой голове. Голос отца казался уставшим и хриплым. Он тоже давно не спал. Оглянувшись на стражу, поднимающую полотно, на котором лежало тело Нарима, господин Раид вновь пригляделся к Аайе. — Не боишься мертвых, дочь моя? — отец вновь нежно опустил руку ей на плечо.

— Какой мне толк пугаться мертвых, коли смерти нет? — ответила Аайя глядя в усталые глаза отца и замечая блеск седины, проедающей его волосы, отчетливей чем обычно, в падающем лунном свете.

— Многим юным девушкам стоило бы взять с тебя пример, — кивнул он.

Они выдвинулись следом за отцом, шагающим впереди, как самым старшим и главным, среди семьи. Позади него шли леди Джесайя и госпожа Тарьям, которым Ница вручила четки из дерева и ракушек. Аайя же почти всегда носила с собой собственные круглые и ровные жемчужинки. Дорогие и прекрасные, их подарил ей отец, зная, как часто она молится. По бокам от них выстроились на конях отцовские стражи с копьями, впереди которых выехал Тайал, не спускавший руки со своего длинного рыцарского меча. Ему предстояло скакать первым и отвечать за их безопасность. Тай облачился в черный камзол, подобающий трауру процессии, но все знали, что под ним кузен ее надел кольчугу. Неспокойные времена, неспокойные думы. Это действительно печалило Аайю. Позади мужчин, несущих тело Нарима, с мечом и щитом, шли Яхир и дядя Саиф. Завершали их шествие еще несколько конных стражей с мечами и пиками. Тай выехал вперед из ворот поместья и оглянувшись, кивнул отцу и следующей за ним семье.

Путь вдоль благодатных вод, текущих по этим рекам им предстоял не самый близкий. Кладбище мечей и щитов находилось поодаль от поместья, жилищ простого люда и уж тем более города. На этом настоял сам владыка земли, лорд Уальдмар. Их безбожные соседи, как и в общем-то, все зараннийцы, сжигали трупы своих мертвых на кострах и, как поговаривал Яхир, плясали вокруг них, пока те горят. Сами мысли о том, чтобы предать тело погибшего огню, вызывали у Аайи дрожь и смятение. Как могут они самостоятельно отдавать пламени своих близких, не давая им и шанса на новую жизнь? Как можно быть столь жестоким, чтобы отправлять трупы в костер? Короткой молитвой девушка отогнала эти черные мысли из головы, подальше от своей души и сердца. Как же далеки бывают люди от истины…

Ниспадающие синие лучи, блеск которых отражался в реке, делали течение Ицхиль Хвироа похожим на струящийся поток света луны, облеченный в плоть. Реки, несущие воду, для почвы и земли сравнимы с жилами, по которым течет кровь. Когда на небе стоит ИцХви, окрашивая воду в красный цвет, это особо впечатляет. Аайя, когда на небе стояла красная луна, вспоминала истории из писания о том, как Ицхиль встретила врагов на реке и в бесстрашном самопожертвовании сражения окропила воду своей кровью, принеся с собой победу. Такого самопожертвования ради веры Вечность ждала от каждого своего творения и каждый достойный из воинов Ицхиль не пожалел бы себя ради бесконечной ее благосклонности.

И пускай Нарим пал в какой-то суматошной уличной перепалке, он все еще был творением Вечности, потомком Ицы и воином Ицхиль. И не Аайе судить его. Скорбные лица людей вокруг нагоняли на нее тяжкое ощущение, но девушка не поддавалась горю и смятению. В обещанный час эта смерть перестанет иметь какое-либо значение. Каждому верному воину Ицхиль обещан этот шанс послужить Вечности еще один раз.

Прохладный ночной ветер казался исцеляющим после палящего солнечного дня, проведенного в молитве. Однако, в голове все еще мутило и ощущалась какая-то свинцовая тяжесть. Девушка старалась не обращать на это внимание, но звон в висках не уступал, а то и становился громче. Благо, тихие молитвы идущих рядом родичей отвлекали ее от этого помутнения.

— Веди нас вечный лунный свет, мы ждем, мы знаем — смерти нет… — каждый шептал молитву тихо, но, сплетаясь в ночи, голоса звучали громче, словно раздающееся под сводами мира эхо.

В голове ее эхо это звучало даже более отчетливо, словно череп был колоколом, а каждый звук, раздававшийся вокруг, отдавал в нем звоном. Это было от недосыпа, говорила ей мать. Леди Хашнай тоже страдала головной болью после тяжелых богослужений ночами. Но это ничего, убеждала мать. Боли не стоит бояться, как и смерти. Боль мимолетна, а жизнь — вечна. Веря матери, девушка сделала глубокий глоток бриза, подувшего со стороны реки. Аайя думала, что свежий ночной воздух, несущий речную прохладу, поубавит головную боль, но та не отступала, а, казалось, стала только сильнее, словно гудела изнутри.

Полыхающий в ночи свет Перста далеко в Срединном море виднелся особенно ярко в ночной мгле на фоне звезд, словно зарево огромного пожара, достающее языком пламени до самых небес. Отсюда он был слишком далеко, чтобы видеть основание Перста воочию, но огненный столп, тонкой ниточкой прорезавший морской горизонт вдалеке, всегда бросался в глаза. Аайя иногда представляла, как выглядят Персты Сотворения вблизи. Наверняка, как на дядином сефидском ковре. Еще одна демонстрация чудес, порожденных миром Вечности.

Заглядываясь в молитве за горизонт, она и не заметила, как их процессия уже подобралась к месту захоронения. И только, когда Аайя обратила на это внимание, она еще сильнее ощутила, как болят от пройденного пути ее ступни и как раскалывается голова от звенящего гула.

Мечи и щиты, возложенные вдаль на могилах умерших, сияли в свете ИцРоан, отливая голубым. Некоторые стражники во главе с Тайалом проехали вперед, оглядывая окрестности, но опасности рядом не было. Аайя была рада, что тревоги близких не оправдались и никто не нарушит обряда. Вечность всегда хранит своих творений, как завещано потомкам Ицы.

Простолюдины, поклоняясь, уступали дорогу процессии. Несколько их глинобитных хибарок стояли поодаль от кладбища мечей и щитов с разных сторон. Обычно неподалеку селились старики или вдовы, которых семьи не удерживали у житниц. Чаще всего некоторые из них надзирали за местами похорон, чтобы гнусные расхитители могил не воровали уложенное над покойными оружие. Несколько лет назад они опять схватились с анварскими крестьянами, когда увидели, что с кладбища пропадают железные мечи и, чуть более редкие, кованные щиты. Их соседей обвиняли в осквернении захоронений, но доказательств, что это были анвары, так и не нашли. Но, на всякий случай, лорд Шепп выставил у кладбища постоянный дозор в пару копейщиков, а отец, переживая за судьбу мертвецов чуть больше, добавил к ним еще несколько своих людей. С тех пор никто не осмеливался воровать с кладбища оружие.

Эта традиция зародилась тогда, когда Ицхиль, Дочь Полных Лун, впервые хоронила своих павших соратников. Она знала, что в назначенный срок ее верным последователям пригодится оружие и каждый, будь то мужчина или женщина, сможет держать щит или клинок во славу Вечности, когда придет час послужить в воинстве Лунной Дочери вновь.

Зажиточные праведники, сродни отцу, знаменовали могилу дорогой сталью и прочным железом для меча и щита. Простолюдины оставляли, обычно простой, выкованный специально для похорон, железный клинок и прочный дубовый, зачастую покрытый сыромятной кожей, щит. Нищие и бедняки довольствовались имитацией оружие из дерева, оборачивая его тряпками, словно в ножны, не имея возможности дать мертвому настоящие клинки. Со временем дерево сохло и гнило, кожа раскладывалась и даже некоторый метал покрывала коррозия. Потому предпочтительным считалось следить за могилами и менять павшему родичу, ожидавшему вечной жизни, его посмертные щит и клинок.

Отец, по дядиной просьбе, выбрал лучшую сталь и железо, обработанную так, чтобы время не имело над ним сильной власти. Но Аайя знала, что мгновения, которыми будут те года и десятки лет, за которые этот металл не возьмет ржавчина, едва ли будут заметны для Вечности. Именно за тем смертным детям Ицы настояло следить за захоронениями. Но, к сожалению, проходя мимо старых и заброшенных могил, девушка видела, что многие мечи проела ржавчина, а от щитов из дерева и кожи оставались лишь окованные железные части да щепки. Некоторые родственники умерших могли и сами уже покоиться в земле, не оставив наследников, готовых следить за могилами. Это печалило. Иногда старосты и мудрецы из поселений собирали медных грошей или серебряников на то, чтобы закупить для некоторых могил новых клинков или сбить щит, но со временем количество мертвых в земле росло, и обслуживать все могилы не выходило. Отец иногда подсоблял простолюдинам, выделяя помощников или монет на это доброе дело, но и их не хватало на столько широкий могильник.

Люди отца поднесли тело покойного к заготовленной для него могиле, которую вызвались вырыть несколько крепких селян, знакомых с Наримом, когда-то помогавшим им. Почва здесь, поодаль от рек, была песчаной и каменистой, однако это не мешало выкопать в ней могилу. Обходя место упокоения с разных сторон, они расступались, освобождая проход для мужчин, опускающих тело Нарима в землю. Молитва присутствующих стала громче, когда покойного стали закапывать.

–…где согрешили — нас прости, утрату с болью отпусти, и время обернувши вспять, дай послужить тебе опять, — синева лучей серебрилась по песку, которым засыпали тело покойного.

Ее родичи тоже принялись помогать и, взявшись за лопаты, дядя Саиф и спешившийся с лошади Тай, довершили со стражниками могилу, утрамбовывая камень, землю и песок в небольшую насыпь на месте, где еще мгновение назад лежал в земле их собрат по вере. Дядя, тяжело вздохнув, взял в руку горсть земли с песком, потирая ее между пальцев.

— Достойный в мимолетной жизни, он будет достойным и в вечной, — тяжело произнес Саиф Шайхани, осыпав землей могилу.

— Вечность запомнит тебя, и мы не забудем, — тихо сказал Тайал.

— И пускай твои убийцы навеки живут в страхе за то, что сотворили, — с горечью выдавил Яхир, обнажая серебрящийся в лучах ИцРоана похоронный клинок и резким движением вогнав его в землю у изголовья могилы, — тебе не придется ждать долго, прежде чем поквитаться с ними лично…

Отец, тяжелым взглядом покосился на старшего своего сына, но ничего не сказал. Подступив ближе, опираясь на свою трость, он встал над могилой Нарима и, сделав глубокий вдох, сказал последнее напутствие.

— Вечность в каждом ее творении и ты навеки пребудешь в Вечности, — хриплый и усталый голос отца был едва слышен, словно его уносит ветер. Дядя Саиф, поклонившись брату, возложил у могилы начищенный до блеска похоронный щит, в котором отражались звезды и синяя луна с небосвода. Аайя на мгновение задержала на нем взгляд, подняв следом глаза на небо. Вечность глядела на них своими иссиня-темными очами.

Путь назад ей позволили проделать верхом, как и отцу с двумя его женами. Раид Шайхани с трудом держался на ногах после такого долгого пути, однако, как истинный праведник, отец ее превозмог мирскую боль и прошел последний земной путь с покойным, провожая его. Она не могла не гордится им. Даже ее, казалось, молодые ноги, дрожали от долгой ходьбы по песку и камню, какого было отцу, она не представляла. И, когда Тайал, подавая ей руку, чтобы взобраться в седло своего коня, помог Аайе усесться, она ощутила мимолетное, но такое страшно сладкое живое наслаждение от того, что путь назад не придется преодолевать болящими ногами.

Голова все равно пульсировала болью от напряжения и каждый цокот копыт лошади по камням отдавался в ней звоном. Девушка старалась не показывать этого, однако, иногда, не могла не скривить лицо в болезненной гримасе, когда виски и затылок вновь раздавались ударами по всему телу. Дома она, кое-как, добралась до кровати в детской, где уже тихо сопели уложенные матерью Хаям и Хадим. Она постаралась лечь, не разбудив их.

Аайя ерзала на перинах, не в силах унять дрожь. Так она устала. Ноги и плечи болели, но более прочего раскалывалась голова. Она читала молитву в просьбе избавления от краткой боли, но звонкий гул не прекращался. Аайя принялась потирать виски и постаралась лечь удобнее, но помогло это не сильно. Луна уже убывала, готовясь уступить место солнечным лучам, взбирающимся из-за горизонта, когда девушке удалось заснуть. Но даже во сне боль ей не уступала и бередила голову. Звон перетекал в холодный и скрипящий звук, преображался в шелест воды ручьев и рек и наконец, разразился хрустом ломающегося дерева и треском полыхающего огня. Аайя в поту проснулась, ощущая, как болят от недосыпа глаза. Занимался рассвет, а она чувствовала себя так, словно не спала целую вечность.