Зеркала и лабиринты

Роман Владимирович Арефкин, 2021

Шесть историй – шесть мимолётных странствий по затейливому лабиринту, стены которого – словно кривые зеркала – отражают нашу реальность в самых гротескных её проявлениях, открывая взору читателя ничем не ограниченный, увлекающий мысли – простор магического реализма. Каждая история сопровождается комментариями автора, который щедро делится источником идеи, указывает на исторические и культурные перипетии, заставляя повседневную реальность обогащаться живыми тонами фантазии. «Квест» – история о самом продолжительном поиске, в жизни каждого человека «Творец» – спасительная гавань для творческого сознания, посреди смерти и бессилия «Ворон» – противостояние мудрости и амбиций посреди увядания древнейшей цивилизации «Бессмертный» – история о слепом стремлении и неожиданных находках на этом пути «Пробудившись» – то, что начиналось банальным расследованием, превращается в откровение с самой историей «Изобретатель» – иллюстрация извечного конфликта индивида и государства, простирающегося сквозь века

С искренней благодарностью Анне Никитиной, прикосновение её внимательного взгляда отражается теплом в строках этой книги!

Квест

Второй месяц моего сомнительного предприятия близился к концу, и вместе c накоплениями иссякала и моя вера в самого себя. Когда я только открывал этот офис, мой единственный друг говорил мне, что идея обречена на провал, а месяц спустя я выставлю себя на посмешище перед всеми деловыми гильдиями города. Но после того как меня с треском выкинули с предыдущей работы, обвинив во всевозможных бедствиях, посыпавшихся на компанию как из рога изобилия, я меньше всего волновался о репутации. В глазах гильдий я был всего лишь мелкой сошкой. Прошло два месяца, а успехи мои даже не позволяли мне претендовать на статус «бельма на глазу» моих многочисленных, не многим удачливее меня, конкурентов.

— Ты никогда не был в этом бизнесе! — громогласно заявлял мой друг Сàпфир, вцепившись обеими руками в и без того истерзанные подлокотники старого кресла. — У тебя нет опыта подобных дел? Ты накупил все эти игрушки, твои микрофоны, скрытые камеры, датчики, это всё «тфу» и растереть! Это ничто! Ты обрекаешь себя на тяжкую юдоль!

Я же отмахивался, как мог, от этого нескончаемого потока пессимизма, но, когда Сàпфир замолкал, стоило мне зажмуриться и досчитать до пяти, я оказывался в такой невыносимой тишине, что отголоски сказанного начинали вновь рождаться вокруг моего сознания. В такие минуты я отмахивался от всяких сторонних мыслей и стремительно погружался хоть в какую-то работу, уповая на занятость как на спасение.

Детективное бюро имени меня, разумеется, ни красивая вывеска, ни объявления на интернет-страницах городских порталов, не добавили моему делу клиентской лояльности. Совсем без клиентов, надо сказать, я тоже не сидел, однако работа, подворачивающаяся мне, носила совсем не тот характер, который я ожидал. В двери моего офиса робко стучались женщины, возрастной категории от срока и старше, старательно подобравшие наряд для прихода ко мне. Они одевались так, чтобы на пути сюда, и в особенности вблизи моего офиса, их не смогли бы узнать знакомые, для них это было важно.

Эти женщины, обращающиеся ко мне, едва ли знали друг друга, поскольку, к своей собственной чести, я могу добавить — я не принял ни один из принесённых ими заказов, но их просьбы столь мало отличались одна от другой, что без зазрения совести эти просьбы я мог сравнивать с яичной скорлупой, бывает разных оттенков, фактура тоже не вполне одинаковая, однако принципиальных отличий нет.

Все они просили меня упасть «незримым ухом», или «бесшумным глазом» на хвост их неверных мужей, дабы спустя те несколько дней, в течение которых дамы собирались оплачивать мою работу, я мог собрать достаточно компрометирующих сведений, чтобы «мерзавец» не отвертелся от праведного гнева своих оскорблённых «Юнон».¹

Работа не выглядела сложной, а некоторые дамы были готовы обещать солидный гонорар, я, тем не менее, отказывался, предпочитая не опускаться до подобной деятельности. Как ни странно, но я с самого начала установил довольно высокую планку собственной компетенции, полагая, что каждое предлагаемое задание будет тщательно измеряться моим собственным, понятным мне одному «Прокрустовым ложем».

Даже самые вежливые формы отказа, не вдаваясь в подробности того, что стало их причинами, провоцировали молниеподобные взгляды и не менее обжигающие мысли, рождающиеся в головах моих посетительниц. Я же находил в себе силы не держать на них обиды, клиент, как водится, превыше всего.

Пару раз в клиентском кресле оказывались женщины значительно моложе той возрастной группы, которая составляла костяк первой категории. Этим было не больше тридцати-пяти, сорока лет. Они все выглядели не только привлекательно, но и довольно богато. Такие особы приходили ко мне с еще более непотребными миссиями. Дело в том, что их мужья точно не были «неверными», и даже напротив, в «упёртой верности» этих супругов сомневаться совсем не приходилось. Но вот дамы были заинтересованы как раз в том, чтобы я смог подтолкнуть их мужей к этакому adultere² и затем раздобыть доказательства этому злодеянию.

После изложения этих планов, мне становилось понятным, какие именно цели дамы преследовали, и моя «репутация» буквально съёживалась до размеров иссушённого зерна, как только я представлял себя вовлечённым в подобное.

Я отказывался, выслушивая постепенно растущие размеры гонорара, и даже смел давать этим дамам совет, но это как раз были излишне. Они в моих советах нуждались меньше всего, о чем незамедлительно сообщали мне в самой привольной форме.

— Что, еще одна профурсетка вылила на тебя ушат дерьма? — Сàпфир появлялся откуда ни возьмись, не упуская возможности ткнуть меня в это «дерьмо», сколь бы фигуральным оно не было. — Я тебе говорил, дело твоё — дрянь! Ничего хорошего из этого не выйдет!

Я игнорировал его, как мог, так мне советовали люди с опытом…и знаниями.

Я уже собирался гасить свет настольной лампы и покидать офис, отметив на настенном календаре еще один ничтожный день, когда порог моего офиса переступила женщина, одетая в деловой костюм, и всем своим видом заявляющая о непринадлежности ни к первой категории моих «клиенток», ни тем более ко второй.

— Добрый вечер! — приветствовал я её, предлагая присесть с противоположной стороны моего рабочего стола. — Что вас привело к нам…

Я осёкся, употребив плюральную форму местоимения, покосившись на старый платяной шкаф в углу, я убедился, что Сàпфир испарился по крайней мере из зоны моей видимости.

Сжимая в руке ремень дорогой, стильной, кожаной сумочки, женщина ответила:

— Я здесь из-за моего мужа…

Если бы только эта женщина была наделена навыками филиппинских хиллеров³, она бы несомненно ощутила с какой силой всколыхнулось моё сердце, когда я только заподозрил, что сейчас услышу уже хорошо знакомую «песню».

— Мой муж, он пропал, понимаете… Исчез…бесследно…

От сердца отлегло, по крайней мере это уже что-то новое.

— Вы хотите сказать, что ваш муж исчез, не поставив ни вас, никого либо еще, в известность? — мой вопрос не блистал оригинальностью, тем не менее, он был призван внести ясность сразу же, на «первых парах».

— Это случилось два с лишним дня назад… — сглотнув, преодолевая нерешительность и борясь с неловкостью, женщина пояснила. — Он был дома, когда я пришла. Занимался своими делами, ничего необычного, знаете, как многие мужчины…

В этот момент, вспоминая всё то, что я уже услышал от недовольных своими мужьями жён, я в очередной раз был рад, что моя клиентка не обладала навыками чтения мыслей.

— Я спросила его, что он будет на ужин, это была пятница, и по пятницам мы ужинаем исключительно дома.

— Ох уж эти старые-добрые семейные ценности! — с некоторой долей артистичности я вздохнул, еще не до конца поняв, насколько это было уместным. Женщина лишь посмотрела на меня, недолго, затем продолжила говорить.

— Он сказал, что по пятницам нет ничего лучше лазаньи.

— Стало быть лазанья… — с этими словами, сказанными скорее для себя самого, я сделал необходимые записи в блокнот, так я поступаю всякий раз, когда дело доходит до чего-либо важного. Женщина же лишь смерила меня взглядом, но ничего не сказала по поводу моих записей.

— Я спорить не стала, сама была голодна, в тот день на работе творился такой «дурдом», такая неразбериха, что не получилось даже на обед выбраться.

И вновь, уловив эту подробность, я принялся записывать в блокнот некоторые детали.

— Неразбериха…на работе…дурдом…

— Зачем вы это записываете? — спросила наконец женщина, явно не совладав со своим любопытством. — Что это вам даёт?

В ответ я посмотрел на неё, стараясь сделать так, чтобы мой взгляд казался одновременно и серьёзным, и заботливым.

— Видите ли, госпожа… — я сознательно сделал паузу, позволяя женщине назвать своё имя.

— Сиро! — ответила женщина. — Меня зовут Сиро Квон.

Я и раньше заметил, что женщина имела явно восточное происхождение, теперь же всё встало на свои места.

— Госпожа Сиро, — продолжил я своё объяснение, — я имею привычку записывать все обстоятельства, которые, по моему мнению, являются значимыми в деле.

Женщина задумалась, затем кивнула, затем снова задумалась.

— Скажите, а какой у вас опыт в подобных делах?

Этот был вопрос, столь неудобный для меня, что я едва ли мог вообразить, что могло еще сильнее обрадовать притаившегося в шкафу Сàпфира. Я посмотрел на шкаф, направив свой взгляд прямиком в узкую, тёмную щель между дверей. Там, в этой концентрированной темноте, я мог видеть один-единственный, зелёный глаз… Но я нашёл в себе силы не доставить Сàпфиру такого удовольствия.

— Видите ли, госпожа Сиро, специфика моей деятельности вынуждает меня во главу стола ставить конфиденциальность моих клиентов! Это — прежде всего. Поэтому я лишь могу сказать, что опыт у меня имеется, но детали и подробности — разглашать нельзя.

Женщина совсем не долго думала над услышанным, затем несколько раз кивнула, возвращаясь к «лазанье».

— Я обнаружила, что у нас попросту закончилась паста! Сами же понимаете, если без чего и нельзя делать лазанью, так это без пасты.

Я утвердительно кивнул в ответ:

— Разумеется, госпожа Сиро. Попытка приготовить лазанью без пасты, несомненно, была бы сродни попытке возвести дом без фундамента — совершенно никуда не годится.

Женщина кивнула.

— Я сказала мужу, кстати, вы непременно сочтёте это важным, — сказав это, женщина указала на мой блокнот, — его зовут Фэйд…

Я немедленно сделал запись.

— Фэйд стало быть… Пропавший безвести Фэйд… я вдруг поднял взгляд, посмотрев на женщину, мысли мои в этот момент уподобились встревоженному рою ос, и на секунду утратив контроль, я произнёс — Фэйд has faded away⁴….

— Это совсем не смешно! — резко бросила мне госпожа Сиро, я же поспешил принести извинения, сославшись на весьма непростую, непонятную многим, работу моего сознания, уповая, что благодаря этой сложности, я и добиваюсь решения загадок, с которыми ко мне обращаются.

— Я сказала мужу, — продолжала госпожа Сиро, — что нужно сходить в магазин и купить пасту иначе никакой лазаньи. По правде говоря, я ожидала, что Фэйд разворчится и попросту отмахнётся от этой затеи, попросит меня приготовить что по проще. Однако, нет! Он, без особого энтузиазма, надел свой костюм, вовсе не тот, в котором он ходит на работу, и не тот, в котором он может сходить со мной в ресторан или еще куда, он надел обычный костюм для прогулки. Это были уже начавшие выцветать джинсы, местами со следами потёртости, толстую флисовую кофту серого цвета, с молнией только лишь в области шеи, поверх неё он надел металлического цвета ветровку, это из нового, первый сезон начал её носить. Обут он был в замшевые кроссовки без шнурков, серого цвета, уже довольно стоптанные. Сам Фэйд — мужчина не маленький, ростом никак не меньше метра семидесяти пяти, и, да, у него есть проблемы с лишним весом. Не критично, но как и у всех мужчин его возраста и статуса…

При этих словах женщина испытала заметную неловкость. Было видно, что она стеснялась своей разницы в возрасте с мужем, а с учётом его физических недостатков, которые ей пришлось назвать, его материальное положение становилось едва ли не единственной причиной, объясняющей почему она, столь молодая женщина, решила связать свою жизнь с ним. Я сделал несколько важных заметок в свой блокнот, к счастью, теперь уже госпожа Сиро не придавала этому такого значения.

« — Что бы сейчас сказал Сàпфир? О да, я знаю!» — думал я, пока остро отточенный грифель моего карандаша спешно выводил буквы на клетчатой бумаге. — «Он бы заявил, что мамзелька Сиро столь разбита обстоятельством пропажи мужа, совершенно не беспокоится о всех возможных предпосылках этого инцидента, поскольку её заинтересованность укладывается в русле цифр банковского счёта её мужа и не более»

Я опять посмотрел на шкаф, на этот раз я улыбнулся, давая понять, что хоть в чем-то за последнее время был согласен с Сàпфир.

— Магазин, в который Фэйд пошёл, находится на первом этаже нашего дома, — сказала госпожа Сиро. — Совсем не далеко, если только не брать в расчёт обстоятельство — мы живём на тридцать первом этаже жилого комплекса «Скай-Рокет» и даже на лифте этот путь займёт какое-то время.

Разумеется, я сделал записи в блокнот. «Скай-Рокет» — это жилой центр такого класса, что граничит между премиум и бизнес, и, судя по всему, квартиры на этажах выше двадцатого, являются жильём бизнес-класса, вне всякого сомнения.

— Он ушёл, закрыв за собой дверь, и с тех пор от него ни слова. Он исчез… Понимаете…? — вновь голос женщины надломился, и она едва-едва сдержала слёзы — Я обратилась в полицию, они с такой неохотой откликнулись. Проверили записи видеокамер, там их много… Последнее, что удалось увидеть, то как Фэйд закрывает дверь и идёт к лифту. Однако камера, что напротив шахты лифта, его уже не захватила. Он пропал, бесследно…

Я еще потратил какое-то время расспрашивая госпожу Сиро о ряде мелких деталей, после чего я задал самый важный, на данный момент вопрос, и нет, это был вопрос не об оплате моих услуг.

— Мне, само собой разумеется, необходимо оказаться на территории этого вашего комплекса, где господин Фэйд был в последний раз, — говоря это, я делал паузы, позволяя госпоже Сиро обдумывать мои слова. — Явно совершенно, что ваша служба безопасности меня туда так запросто не пустит…

Мне не пришлось разжёвывать этот аспект работы, госпожа Сиро закивала и одновременно полезла в сумочку. Оттуда она вынула пластиковую карту с надписью «Guest-pass⁵» и передала мне.

— Я первым же делом поставлю в известность службу безопасности о том, что вы прибудете, — сказала женщина.

Я кивнул, принимая дар, и острым уголком карты указывая на женщину — добавил:

— Помимо службы безопасности, госпожа Сиро, никто не должен знать обо мне! Никто! Ясно?

Женщина кивнула. Едва ли она собиралась рассказывать другим обитателям комплекса обо мне, люди, живущие в таких местах, вообще редко общаются, но мне показалось, что такой мой жест, помноженный на серьёзный тон добавит драматизма моменту и подчеркнёт мой профессионализм.

— Последний вопрос… Наверно… — с прежней нерешительностью в голосе, сказала женщина, уже встав со стула. — Мы же не обсудили ваш…гонорар…

Я, уже отложив блокнот в сторону, смерил женщину взглядом.

— Дело очень серьёзное, госпожа Сиро, — сказал я. — Видите ли, после этого нашего разговора, я уже имею целый ряд идей и догадок, которые подсказывают мне, с чем я могу столкнуться! Покуда ни одна из этих рабочих версий не нашла своего подтверждения, я не готов называть вам окончательную сумму! Надеюсь, вы меня понимаете.

Этот момент дался мне нелегко, я испытывал неудобство от того, что пытаюсь набить себе цену, однако госпожа Сиро, с понимающим видом, кивнула.

— Знайте, что если вы поможете мне вернуть Фэйда… — она сделала паузу, — вернуть его целым и невредимым, вопрос цены не встанет!

Я усилием воли заставил мимические мышцы сохранить своё расслабленное состояние и не сформировать неуместную в данной ситуации улыбку. Я кивнул два раза, вздохнул, устанавливая необходимый мост эмпатии с клиенткой, и позволил себе непростительный непрофессионализм, пообещав госпоже Сиро, что всё будет хорошо.

Женщина, впервые за нашу беседу, улыбнулась, и покинула мой офис. Тишина повисла в воздухе, но это продолжалось совсем не долго.

— Да уж! Ну и в делишки ты вляпался! — словно наждачная бумага крупной фракции прошлась по необработанной стали, голос Сàпфира прорезал тишину. — Вот тебе и оно! Настоящее дело! Профессионал, мать твою за ногу!

Я посмотрел на него, он расположился в кресле, стоящем у противоположной стены. Забросив ногу на ногу, Сàпфир ухмылялся, глядя на меня.

— Большие возможности непременно приходят с не меньшей ответственностью!

— Ты еще будешь мне мораль читать! — я перешёл в наступление. — Это настоящее дело! Именно такого я и ждал с первого дня открытия офиса! Причём, клиент платёжеспособный. Судя по всему, гонорар за это дело с лихвой покроет и аренду, и мои смелые ожидания…

Сàпфир рассмеялся мне в лицо.

— А как ты, скажи на милость, собираешься искать этого пропавшего толстосума? Как вот ты найдёшь его, если полиция не смогла ничего сделать, и служба безопасности с их камерами не смогли. Что ты, профан, сможешь предпринять.

Я ничего не ответил, понимая, что даже самая отвратительная критика, на которую столь часто был способен Сàпфир, служила «топливом» моей мотивации. Взяв со стола блокнот, я еще раз пробежался по записям. Затем в моей руке оказался пропуск для гостей, я уже знал, каким будет мой следующий шаг.

***

Парковка у «Скай-Рокет» была забита автомобилями жильцов этого комплекса. Подземный паркинг, как водится, оставался роскошью — доступной не каждому из обитателей этой новоявленной «Вавилонской башни». Многие из тех, кто здесь жили, наскребли денег на взнос и влезли по уши в ипотеки, чтобы позволить себе квадратные метры в этом комплексе. Аккуратно очерченный прямоугольник бетона — машино-место, имел стоимость равную одной пятой однокомнатной квартиры, и на такое удовольствие у многих жителей уже не хватало ни ресурсов, ни желания. Поэтому бесплатные парковочные места около дома становились своеобразной метафорой битвы при Чап-лине⁶, поскольку оказавшись в этакой «ситуационной западне», жители комплекса терпели сколько могли прежде, чем падали духом, и всё равно устремлялись в банки дабы взять еще один кредит на покупку парковочного места.

На проходной меня встретили двое мужчин в спец форме сотрудников службы безопасности, их вид говорил о том, что спокойствие на территории комплекса было не последним делом в списке их приоритетов. Однако стоило мне продемонстрировать карту гостя, и назвать себя, после того как один из сотрудников проверил какие-то записи, меня пропустили, не чиня более никаких препятствий.

Я стоял перед тремя парами хромированными створ лифтовых кабин. Кнопка вызова лифта светилась неоновой подсветкой, и где-то высоко, за пределами здравого смысла, можно было различить звук движущейся кабины. Это были дорогие лифты, с технологией подавления шума, и системой накопления энергии, призванной облегчить бремя тех, кто уже начал понимать всю разницу между многообещающими рекламными слоганами и реальностью. Последняя, как водится, была обескураживающей.

Я же без труда отвлёкся от этих мыслей, массируя виски указательными пальцами, я всецело погружался в концепцию ситуации. Господин Фэйд, мужчина той возрастной группы, в которой принято с особым остервенением делить людей на категории. Пропавший принадлежал к категории людей успешных, поскольку из рассказа госпожи Сиро становилось ясно, что её супруг жил не от работы до работы, а вполне мог позволить себе имитацию счастья, погружаясь в трясину быта.

Он страдал лишним весом, и это только то, что мне доверила его молодая супруга. Разумеется, я не был бы детективом, если бы между строк не прочёл остального. В постели господин Фэйд утратил усвою «успешность». С годами, накапливая на своём банковском счёте внушительную сумму, мужчина накапливал лишние килограммы, стрессы, комплексы и всё то, что заставляло его стремиться к обретению наиболее статусных маркеров — жить с женой моложе себя, в дорогом доме, и даже делать вид, что лазанья ему действительно нравилась.

— Всё бы хорошо! — язвительным тоном проговорил Сапфир, оказавшись около меня. — Но только ты вот не детектив, а лишь делаешь вид!

— Я не просил тебя идти со мной! — ответил я, в тот самый момент, когда послышался сигнал, предвещающий раскрытие дверей лифтовой кабины.

В кабине было чисто, вся задняя стена была зеркальной, и я тут же заметил камеру наблюдения, висящую под потолком.

Я поднялся на тридцать первый этаж, где и жил Фэйд.

— Всё началось здесь… — проговорил я, когда створы лифтовой кабины сомкнулись за моей спиной.

Здесь тоже царило убранство. Более того, видеонаблюдение обеспечивало обзор едва ли не за всем пространством, камеры были расположены так, что «слепых зон» не оставалось.

— Куда вот мог исчезнуть мужчина старше среднего возраста, достатка выше среднего и не без грешка в виде излишнего веса?

Сапфир не отозвался в свойственной ему едкой манере, хотя этот вопрос был для него, что приглашение к «пиршеству» его сарказма.

Квартира, в которой проживали госпожа Сиро и господин Фэйд была отмечена номером 113, и, если бы не первая сотня, то я бы и сам не удержался от саркастического высказывания по поводу «тяжёлой кармы» вокруг известного всем номера.

Я некоторое время стоял напротив двери своей нанимательницы, мне хотелось позвонить, заставив госпожу Сиро открыть. Однако всё, что я мог сообщить ей на данный момент не представляло для женщины никакой ценности.

Я прошёлся по коридору, мой взгляд то и дело впивался в камеры видеонаблюдения, которые немеркнущим оком сверлили меня с самого момента, как я покинул кабину лифта.

Я двигался вдоль коридора, в стенах которого открывались двери в квартиры других обитателей «Скай-Рокет» комплекса, и по мере моего продвижения, плоские люминесцентные светильники вспыхивали над моей головой, освещая пространство вокруг, создавая на полу причудливую тень.

Делая каждый свой шаг я представлял, как господин Фэйд шёл по этому коридору.

— Если хочешь найти пропавшего мужчину за пятьдесят, думай, как мужчина за пятьдесят! — в моей памяти, словно обнажившиеся во время отлива рифы, возникла эта аналогия, вероятно клише столь часто употребляемое в ситуациях схожих с моей. Тем не менее, даже попытавшись представить себя состоятельным мужчиной за пятьдесят, я оказался совершенно неспособен вообразить — как же он мог думать.

— Жена отправила меня за пастой! Я должен поспешить, дабы не откладывать употребление лазаньи в долгий ящик. В моих интересах ворваться в ближайший магазин, отыскать в его лабиринтах полку с макаронными изделиями, вырвать из безликих рядов картонных упаковок одну единственную, которая годится для этой чёртовой лазаньи и проложить путь к кассе! На пути мне повстречаются чудовища, бренно шатающиеся бездельники, жертвы культа потребления, они все будут оттеснять меня от моей цели, но я должен проложить себе путь! А дальше?

Я сам того не заметил, как путь от порога родной квартиры до заветной пасты и обратно принял совершенно сюрреалистический оборот. Если этот Фэйд такой успешный бизнесмен, то неужели простой поход за пастой загнал его в ловушку?

Франц Кафка вот говорил, что решать проблемы стоит предварительно позволив им поглотить себя без остатка⁷. А его «К»⁸, в попытках найти путь к хозяину замка, бесконечно терпит чудовищные в своей бессмысленности столкновения с препятствиями, отдаляющими его от выполнения задачи даже тогда, когда столь часто превозносимая логика готова ликовать.

Я вдруг задумался, сопоставляя логику, верную спутницу любого успешного детектива, с ситуацией, в которой оказался господин Фэйд, да и я сам. Эта моя мысль, подкреплённая пришедшими на ум аналогиями, еще нещаднее подтёрла границы между реальностью и сном…

«Бодрствуя, мы идём сквозь сон — сами лишь призраки ушедших времён»⁹.

Из размышлений меня вывел звук, с которым не особо громоздкая дверь открылась, развернувшись на идеально смазанных петлях. В коридор вышла женщина, одетая в домашний халат поверх какой-то пижамы. На вид ей было лет шестьдесят пять, а скромность её габаритов заставляла задуматься о том, не мумия ли покинув саркофаг облачилась в одежды свойственные сегодняшнему дню. Покоящееся на тонкой шее голова была украшена заметно поредевшими, седыми волосами, которые топорщились во все стороны, а на меня женщина смотрела парой совершенно бесцветных глаз.

Под пристальным взглядом новоявленной незнакомки я почувствовал себя неуютно, и, дабы разрядить обстановку, я поспешил представиться. Женщина выслушала меня, не проронив ни слова. Она продолжала смотреть на меня, как бы проверяя — насколько моя природа соответствовала тому, что я сам о себе говорил.

— Вы можете что-нибудь еще, помимо поиска пропавших людей? — спросила женщина, и я не мог не заметить, как странно прозвучал её голос, словно бы в нём не было никакой конкретной ноты, и, если бы мне пришлось охарактеризовать его, я бы не справился с этой задачей.

Пожав плечами, едва ли, не декларируя собственную беспомощность, я ответил:

— Во многом это зависит от природы вашей проблемы, госпожа… — я специально протянул последний слог, призывая собеседницу назвать своё имя.

— Тёрн, — ответила женщина, ни сдвинувшись с места, ни переставая смотреть на меня, — меня зовут Розетта Тёрн, я живу здесь.

С этими словами, женщина небрежно кивнула в сторону двери, из которой она появилась.

— Очень приятно! — я слегка подался вперёд, имитируя некий зачаток поклона — слегка гипертрофированную форму вежливости. — Госпожа Тёрн. Я здесь по крайне важному делу! Мог бы я задать вам пару вопросов?

Не изменившись в лице, и выждав столь подходящую всему её виду паузу, госпожа Тёрн ответила утвердительно. Я же, не теряя ни минуты, перешёл в наступление.

— Знаете ли вы семейную пару, живущую в квартире 113 на вашем этаже?

Вновь женщина даже не повернулась в направление квартиры.

— Я думаю у бедняжки нет будущего с этим увальнем, — ответила госпожа Тёрн, смутив меня своей прямолинейностью.

— Хотите сказать, что вы не в восторге от господина Фэйда? — уточнил я, понимая, что ответ на мой первый вопрос был положительным.

— Он ей не пара, — ответила женщина, она сознательно не позволяла своим словам звучать громче, чем то было необходимо. — Молодость и старость — две стороны одной монеты, встречаться им не стоит.

Я откашлялся, маскируя таким образом неловкость момента.

— В дни моей молодости, господин сыщик, говорили, что лишь те возрастные мужчины кладут глаз на юных дам, что гонятся за недостижимой более молодостью.

Я оценил слова госпожи Тёрн, затем спросил:

— Вы считаете, что господин Фэйд женился на госпоже Сиро из-за её возраста?

Впервые за наш разговор, женщина позволила себе улыбнуться. Уголки её губ устремились вверх, заставляя «пергамент» её лица покрыться густой сетью глубоких морщин.

— У старины Фэйда есть всё, господин детектив. Разве что утраченные годы, которых ему не вернуть… В погоне за утраченным временем, Фэйд живёт не своей жизнью!

Это заявление показалось мне весьма личным, и чтобы подобное заявлять, как я полагаю, следовало находиться в довольно близких отношениях с пропавшим.

— Госпожа Тёрн, — вновь обратился к женщине я, — вы хотите сказать, что господин Фэйд вовсе не счастлив в своём браке?

— Когда он был ещё мальчишкой, — отвечала женщина, — в его снах витал аромат весны, но со временем всё изменилось.

Я задумался на какое-то время, хотя слова женщины принесли больше загадок, чем ответов. Я вынул из кармана своего плаща блокнот и наспех записал основные тезисы состоявшегося разговора, а когда грифель моего карандаша очертил контур последнего слова, я поднял глаза и обнаружил, что непостижимым образом я очутился в совершенно незнакомом мне пространстве. На полу, покрытом кафельной плиткой с затейливым узором, я стоял не один, госпожа Тёрн была рядом. В следующий миг я различил отдельные предметы мебели, которыми могла быть обставлена квартира, если бы дело было этак лет пятьдесят назад. Книжный шкаф с характерной резьбой, стулья с чрезмерно-широкими спинками, обшитые изящной драпировкой, на которую тоже был нанесён свой узор. Еще чуть вдали, в воздухе, словно замёрзнув в пространстве, висел письменный стол, такие когда-то еще называли «кабинет». Все эти предметы находились в пределах моей видимости, но, в то же самое время, как-то далеко, они неподвижно висели в воздухе, будто бы приколоченные к нему невидимыми гвоздями.

— Госпожа Тёрн, — я обратился к женщине, стоявшей неподалёку, — известно ли вам где мы находимся?

Женщина, неспешно отреагировав на мой вопрос, осмотрелась, и без всякого удивления сообщила:

— Мы в моей квартире, господин сыщик. Здесь немного не убрано, но не позволяйте этому обстоятельству смутить вас, — произнеся это, женщина не совершила больше не единого жеста, а предметы в окружающем нас пространстве, внезапно пришли в движение, все как один, они ринулись на нас, с невероятной скоростью. Я лишь успел представить, что будет в тот самый момент, когда мы столкнёмся с ними, но уже в следующий миг все предметы заняли вполне предсказуемое место в пространстве самой обыкновенной квартиры. Мы стояли в гостиной, размеры которой не производили особого впечатления, особенно после увиденной пустоты, которая еще секунду назад заполняла всё вокруг.

Я не стал расспрашивать госпожу Тёрн, что же именно только что произошло, поскольку понимал, что ответ может вызвать куда больше вопросов, а это было уже лишним, ведь мои поиски господина Фэйда не сильно продвинулись.

Обратив внимание на госпожу Тёрн, я тут же заметил, что женщина с неподдельным интересом смотрит на один единственный предмет в гостиной, которая, по её же собственным словам, должна быть ей хорошо знакома. Это высокие красиво оформленные механические часы. Механизм помещён в деревянную раму, снабжённую резонатором для громкого отыгрыша механической мелодии в назначенные часы работы будильника. Циферблат из красного дерева с золочённой поверхностью снабжён фигурными греческими цифрами от одного до двенадцати. Стрелки, минутная и часовая, тоже декоративные застыли в положении без двух минут двенадцать, при этом не представлялось никакой возможности понять, о котором времени суток идёт речь. В конструкции деревянной рамы предусмотрен альков со стеклянной дверцей, за которой можно разглядеть цепи с металлическими грузами, которые исполнены в форме еловых шишек.

— Госпожа Тёрн, — я подал голос, дабы затянувшаяся пауза была наконец прервана, — с вами всё в порядке?

Женщина даже не посмотрела на меня, зато удосужилась ответить:

— Тот, кто вопреки истинному току времени норовит перевести стрелки назад — обманет лишь самого себя.

Я услышал каждое из сказанных ею слов, однако смысл сказанного продолжал ускользать от моего понимания, и я, скорее всего, продолжил бы биться о непроницаемую «раковину» этой метафоры, если бы не увидел, как с обратной стороны стеклянной дверцы часов, там, где покоились цепи и грузы, не появился человек…. Сперва я отказался верить своим глазам, столь неожиданным было появление человека в целом и этого конкретного человека в частности, но уже в следующее мгновение, господин Фэйд осторожно отодвинул стеклянную дверцу, и воровато озираясь по сторонам, ступил на старый ковёр гостиной госпожи Тёрн. Мужчина выглядел вполне здоровым, он был одет в точности так, как его жена описывала, на момент отправки супруга за пастой.

— Господин Фэйд! — крикнул я, порываясь сорваться с места, но то, как прозвучал мой собственный голос, заставило меня застыть на месте. Так неподвижно я стоял и наблюдал за господином Фэйдом. Он, продолжая опасливо озираться, дотянулся до циферблата старинных часов, которые находились на две головы выше самого мужчины, и уцепившись указательным пальцем правой руки за длинную, минутную стрелку — принялся вращать оную в противоположном часовому ходу направлении.

Движение минутной стрелки увлекло за собой и стрелку часовую, Фэйд не намеривался ограничиваться одним, двумя или даже тремя оборотами, он продолжал вращать механизм часов в обратном направлении.

Я, словно заворожённый, наблюдал за действиями Фэйда, уже несколько раз попытавшись окликнуть его по имени. В следующий же миг я посмотрел на стоявшую поблизости госпожу Тёрн. Как и я, она смотрела на часы и на тот процесс, что с ними теперь происходил, у меня в мыслях вновь прозвучали её слова:

«Тот, кто вопреки истинному току времени норовит перевести стрелки назад — обманет лишь самого себя».

Теперь же я наблюдал как кожа, что подобно старинному пергаменту, была покрыта морщинами и возрастными пигментными пятнами, на лице, шее, руках и других немногих открытых местах госпожи Тёрн, принялась отслаиваться целыми лоскутами и спадать. Оказавшись в воздухе, отслоившиеся лоскуты кожи, подобно опавшей листве, кружились вокруг женщины, которая становилась всё тоньше, уменьшаясь в объёме пропорционально тому, как её собственная ткань спадала с неё, устилая пол вокруг её фигуры целым ковром из мёртвой кожи и плоти. Вскоре, рядом со мной стоял скелет, на костях которого, лишь в некоторых местах сохранились красноватые прожилки — напоминания о недавней иллюзии жизни. Когда же я смог оторвать взгляд от того, что сталось с госпожой Тёрн, я вновь посмотрел на часы, чтобы увидеть Фэйда. Мужчина застыл в положении, удерживая правую руку на циферблате. Он теперь тоже смотрел на скелет женщины, на котором, словно имитация одежды на полевом пугало, трепыхался халат. Если моей эмоцией от всего увиденного было искреннее удивление, граничащее с испугом, то во взгляде Фэйда легко читалась смесь ужаса и горечи. Он явно был разбит от того, что увидел.

Это, последнее, наблюдение позволило мне сделать вывод, который я записал в свой блокнот, хоть мне и пришлось приложить некоторое усилие, чтобы унять дрожь в руках.

«Фэйд, возникнув из старинных часов малоизвестной мне госпожи Тёрн, действовал целенаправленно, пытаясь перевести часы назад, путём многократного оборота минутной стрелки в противоположном направлении. Результатом его манипуляции с часами стала не менее удивительная гибель госпожи Тёрн, чему сам Фэйд оказался более чем расстроен».

Оторвав взгляд от блокнота, я обнаружил себя в уже известном мне коридоре. Я стоял ровно там, где впервые увидел госпожу Тёрн. Дверь квартиры, из которой таинственная женщина появилась, была теперь закрыта. Я, преодолевая некоторую степень сомнения, всё же подошёл к двери и попытался её открыть. Дверь была заперта, что не сильно и противоречило здравому смыслу, ведь это был вход в чью-то жилую квартиру.

Я неоднократно нажимал на кнопку звонка, который, судя по всему, не работал, стучал в дверь, но никто не спешил открыть, и в конце концов я решил оставить эту дверь в покое. Очевидно, некоторые двери лучше оставлять закрытыми.

Я продолжил свой путь вдоль коридора, потолочные светильники по-прежнему загорались, как только я появлялся в зоне их сенсора.

Пройдя вдоль по коридору до самого его конца, я остановился у окна, которое открывалось в тёмное, ночное небо. Город там внизу утопал в океане искусственного света, уличные фонари, электронные вывески, реклама, многие-многие автомобили, в своём безостановочном движении, наполняли город светом, от которого иногда становилось душно. Казалось, что этот свет имел свой запах, а если попытаться отсечь какофонию всевозможных шумов, складывалось ощущение, будто свет звучал. Это был назойливый звук, подобный жужжанию нерасторопной мухи, не к месту проснувшейся в конце октября.

Я стоял и слушал этот звук, позволяя ему, каким бы противным он не казался, вонзиться в моё сознание словно буравчик, проникая глубже, оставляя позади кровоточащую борозду, по ходу которой моя пытливая мысль двигалась вслед за ускользающим господином Фэйдом.

Я теперь вспоминал лицо мужчины, он больше не был для меня простой эфемерной фигурой, теперь я видел его и знал, как он выглядел, как его видели люди вокруг. Его одутловатое лицо, суетливый взгляд, пара глаз что опасливо бегает из стороны в сторону, я вспоминал с каким видом искомый мною господин Фэйд вылез из старинных часов…

— Простите пожалуйста, — раздался голос у меня за спиной, голос принадлежал мужчине, хотя и не очень молодом, — Вы здесь живёте теперь?

Я обернулся, чтобы увидеть перед собой совсем невысокого, пожилого мужчину в светлой, фетровой фуражке, надетой поверх жидко растущих, седых волос. Мужчина смотрел на меня из-под столь же седых, но уже кустистых бровей, снизу его глаза обрамляли дряблые кожаные мешочки, более всего остального в его внешности выдавая возраст.

— Я вот, знаете, смотрю на всё это дело, знаете ли, в глазок дверной… — бормотал мужчина. — Смотрю, стало быть, и в толк никак не возьму. Вы здесь ходите, в двери стучитесь, знаете ли, а я вас раньше здесь никогда не видел.

Слова, которые готовы были сорваться у меня с языка в качестве ответа на всю это мало разборчивую чепуху, я предпочёл попридержать, позволяя незнакомцу выговориться.

— Я то… — сказал мужчина, после затянувшегося молчания, понимая, что я не собирался поддерживать диалог, — я то здесь живу, знаете ли… И всё вижу…

Это замечание старика несколько взбудоражило меня.

— Вы, стало быть, — я сделал акцент на эту фразу, полагая, что таким образом смогу импонировать старику, — здесь что-то вроде соглядатая, верно?

Старик едва заметно смутился, его рот растянулся в улыбке, а глаза при этом зажмурились.

— Ну не то чтобы прям соглядатай! Что вы, что вы, молодой человек. Времена нынче уже не те. Вот в былые времена, знаете ли, всё было серьёзно… А теперь уж совсем не то.

На долю мгновения я упустил из вида мысль, за которую столь бережно держался всё последнее время.

— Былые времена? — переспросил я.

Старик вновь улыбнулся, на этот раз еще шире, но и теперь его губы не размыкались, так что зубов видно не было.

— В былые времена, знаете ли, всё было строже, гораздо серьёзней. Молодёжь не безобразничала, если понимаете о чём я… — сказав это, старик смущённо отвернулся, поглядывая на меня искоса.

— Вовсе нет, — поспешил я заверить мужчину, — я понятия не имею, о чём вы говорите.

— Ну что вы, что вы, ладно вам! — старик, продолжая улыбаться, конвульсивно махнул на меня рукой. — Скажете тоже…

— И тем не менее, — я перешёл в наступление. — я здесь не просто так разгуливаю по вашим владениям, уважаемый. Меня сюда привело важное дело… Одна из ваших соседок, вы должно быть знаете здесь всех, была вынуждена просить меня о помощи.

Так я в самых поверхностных деталях рассказал старику о причине своего присутствия.

— А как вас зовут? — спросил я, надеясь, что теперь я смогу настроить чудаковатого старика на нужный лад.

— Меня то… — протянул старик, — меня звать Себастьян. Я живу вот в этой квартире.

Старик указал на одну из дверей в стене, которая теперь была приоткрыта. Я смог увидеть лишь узкую линию темноты, открывавшейся из-за двери. Зато у этой двери, в отличие от всех остальных на этаже, был большой дверной глазок, напоминающий скорее смотровое окно.

Я подошёл к двери, оставив старика позади. Через такой глазок, старый неврастеник мог видеть едва ли не всю площадку за коридором.

— И как часто вы смотрите в этот ваш перископ? — поинтересовался я. — Выглядит столь внушительно…

Старик улыбнулся, смущённо пожав плечами:

— Ну я постоянно смотрю, стало быть, а что же мне еще делать-то?

— Ну да, ну да… — поспешил согласиться я. — А в таком случае, уважаемый Себастьян, не наблюдали ли вы недавно что-либо странное здесь?

Мой вопрос, как ни странно, вызвал ступор у Себастьяна, тот словно хотел сказать о чём-то, но тут же растерял слова или не мог составить их в нужную последовательность.

— Я, разумеется, имею ввиду господина Фэйда из 113 квартиры, супруга хорошей госпожи Сиро, — пояснил я, надеясь, что сузив спектр предметов, старик сможет таки собраться с мыслями.

— Господин Фэйд… — проговорил старик, вторя моим словам. — Он, знаете ли, человек такой… Ну… У себя на уме…

Это было более чем забавно слышать от Себастьяна, но ново приобретаемый профессионализм позволил мне сохранить серьёзное выражение лица, а под моим взглядом старик понял, что я хотел бы узнать больше деталей.

— Господин Фэйд так часто здесь бывает, знаете ли, что уже и не приметишь чего особого… — Себастьян пожал плечами, немного стыдливо, так, что ему пришлось отвести взгляд в сторону. — Я ведь его видел много раз, знаете ли, и вот он, стало быть, всегда при своём…

Я приложил усилие, чтобы мой взгляд выглядел еще более испытующим, заставляя старика говорить.

— Ну я же говорю, господин детектив, этот вот Фэйд, он у себя на уме. Человек активный, то тут, то там появится, маякнёт, но в события не вмешивается. А тут…

Старик вновь запнулся, и потупив взор, что-то прокряхтел.

— Себастьян, уважаемый, — напомнил я старику о своём присутствии, — если вы видели, что-то заслуживающее внимания — скажите.

И поскольку старик не спешил говорить, он теперь просто смотрел перед собой, как если бы я всё еще стоял напротив окна, мне пришлось нажать на него, напомнив о своём вопросе еще одной репликой.

— Себастьян, два дня назад господин Фэйд покинул свою квартиру, вечером. Он вышел, чтобы сходить в магазин и исчез! Все ваши камеры и служба безопасности сошлись на том, что мужчину нигде не видели. Он не заходил в лифт, тем более не покидал территорию жилого комплекса. Вы, судя по всему, единственный, кто может помочь в этом деле!

Старик посмотрел на меня, его взгляд был растерянным, он словно не знал куда приткнуться. Пожав плечами, этот жест давался ему столь гармонично, Себастьян подошёл к своей двери уставившись на внешнюю линзу глазка, в выпуклости которой отражался тусклый свет потолочной лампы, принялся рассказывать:

— Я смотрю в этот дверной глазок, стало быть, сколько себя помню! Я вижу там едва ли не всё, что обычно утаивается от взглядов людей, понимаете?

Я едва заметно кивнул, призывая старика продолжать.

— Впервые я увидел там господина Фэйда еще давно… очень давно. Был март-месяц на дворе, но не здесь, а там…

С этими словами старик кивнул на собственную дверь. Я смутился, не понимая, о чём шла речь.

— Ого, господин детектив, что это был за день… — протянул Себастьян. — Месяц то уже март к концу близился, тепло, в ветре пахнет свежестью, но народу собралось столько, что и тесно и смрадно… — старик, с задумчивым видом, кивнул. — Все пришли за зрелищем, но в кои то веке в толпе царило смятение, не все, ой не все разделяли настроение короля. Филип IV, меж тем желал смерти мужчине, коего семь лет держали в темницах, чьё тело сломали многократно, но чей дух лишь закалился в пламени страданий.

Здесь мне бы в пору было остановить старика, призвав сумасброда к здравому смыслу, но старик приобрёл столь удивительную живость в своём повествовании, что вмешиваться в его рассказ я не смел.

— Жак де Моле¹⁰, двадцать девятый и последний магистр ордена тамплиеров, привязанный к столбу, должен был быть сожжён на глазах тысяч людей. Семь лет изнурительных допросов и истязаний не прошли бесследно! Великий магистр был уже совсем не тот, что раньше. Оговорив своих братьев по ордену, он в конце концов нашёл в себе силы опровергнуть оговоры, данные в адрес тех, кто еще оставался в живых. И, хотя у ордена складывались неплохие отношения с простым людом, в Париже в тот день царило замешательство, слишком сильно было влияние Папы.

Я смотрел на Себастьяна, зубы у меня едва не скрежетали от раздражения, поскольку старик, в припадке своего чудачества, очевидно, позабыл об изначальном предмете нашего разговора.

— Там, на костре, Жак де Моле не отверг предложенное ему последнее слово, — продолжал Себастьян, то и дело закатывая глаза, словно вспоминая о событии, свидетелем которого он сам являлся, — но с уст его сорвалось вовсе не раскаянье, о нет… не такой был славный де Моле!

Старик рассмеялся, впервые обнажив ряд пожелтевших зубов.

— Славный де Моле призвал к божьему суду горе-короля Филипа, ну Филипа IV, стало быть, и Папу Климента V. В своей речи он заявил, что и тот, и другой переживут его самого не более чем на один год, однако уйдут они вовсе не с гордо поднятой головой, помимо их тела, сгниёт и их дух¹¹.

Здесь Себастьян сделал паузу, старик смотрел на меня, улыбаясь, однако теперь выражение его лица не носило характер столь яркой эмоции, отчего становилось ясно — мой рассказчик испытывал восхищение тем, что извлекал из своей памяти, как если бы то были сокровенные «дары волхвоцарей», хранящиеся в самом дальнем уголке едва ли не бездонного «ларца» его памяти.

— Вы, господин Себастьян, — я откашлялся, бросая взгляд на дверной глазок, — видели всё это через ваш дверной глазок?

Старик, продолжая лыбиться, кивнул головой.

— А как же господин Фэйд? — я нашёл в себе силы изобразить улыбку. — Вы намеривались поведать мне именно о нём!

— Ах да! Да! Точно! — старик сложил тонкие ладони перед собой. — Верно ведь, господин Фэйд… Сперва я подумал, что мне то почудилось, так много людей было там, у помоста. Они все толпились, толкались, в первых рядах особливо! Когда я увидел Фэйда там, среди самых проворных зевак, я не сразу поверил своим глазам.

— Вы хотите мне сказать, — изумился я, — что господин Фэйд был там, среди людей, пришедших на казнь?

Себастьян закивал.

— Именно так, господин детектив! Всё так.

Я выдохнул, мне почудилось, что Сапфир, в этот самый момент, смотрел на меня из тени, собравшейся позади нас, и, несомненно, давился смехом.

Успокоившись, досчитав про себя до десяти, я вынул записную книжку из кармана и не торопясь, сделал запись. Всё это время Себастьян смотрел на меня.

— Так, понятно, большое спасибо за информацию… — проговорил я, всем телом давая понять, что намереваюсь вернуться обратно в коридор, но старик изменился в лице и эта перемена заставила меня остановиться.

— Но постойте же, господин детектив, постойте! Это же не всё!

— Не всё? — переспросил я.

Себастьян замотал головой,

— После того как дым от костра рассеялся, я еще видел многие вещи, очень много всего видел, господин детектив. Но вам, наверно, всё это не интересно…

Старик потупил взор, но лишь на мгновение, после чего на меня вновь была обращена пара обрамлённых морщинистой кожей глаз.

— Спустя какое-то время, когда я вновь увидел эшафот, Париж был уже совсем другим. — протянул Себастьян, а его взгляд устремился куда-то вдаль, явно он видел шпили Нотр-Дам де Пари, так, что я тоже повернулся и проследил за его взглядом. Мне же была видна лишь темнота, безмерно расстилавшаяся повсюду, поглотив как всякое пространство, так и понимание об оном.

— В то январское утро небо над городом затянули столь плотные тучи, что о расположении солнца можно было только гадать, — продолжал Себастьян. — Народу было тьма, все возбуждены, кричат на свой лад. На помост ввели Людовика XVI¹². Он был растерян, лицо выдавало всё, особенно глаза…

— Вы и такие детали можете видеть через этот ваш дверной глазок? — изумился я, стараясь не выдавать в своём голосе очевидной иронии. Однако Себастьян не придал моим словам значения.

— Он испугался… Завидев раму аппарата, что отсекал головы в мгновение ока. Ноги у него подкосились так, что он бы рухнул на насквозь пропитанные кровью доски помоста, если бы ни два молодых якобинца, удерживающие его за плечи….

Себастьян вновь растворился в собственном рассказе, его слова, слетая с губ словно ястребы устремлялись на то тонкое полотно реальности, что должно было разделять мир реальный и плод стариковского воображения. Этакая перепонка, призванная чутко реагировать на колебания мысли, она, разумеется, не могла выдерживать натиска слов старика, обрываясь и исчезая, материя миров сливалась, я же следовал за голосом, Себастьян продолжал рассказывать:

— Король, если и сопротивлялся, так только для виду, сил у него не было, как и надежд на избежание уготованной участи. Когда Людовика приложили к гильотине, его глаза расширились от ужаса, усиленного видом толпы, собравшейся вокруг эшафота. Все эти люди, простой народ, в одеяниях столь же скромных, что и всегда, теперь растеряли человеческий облик. Их тряпьё, камзолы, трико, брюки, головные уборы были заляпаны кровью. Кровь оставалась и на их коже, лицах и руках. Свернувшись, кровь засохла на лицах тех революционеров, чья жажда мести никак не могла утолиться. По глазам многих становилось ясно, что жажда расправы над теми, кого они обозначили своими врагами, отпечаталась на их душах. Толпа кричала, неистовствовала при виде короля, который проживал последние минуты своего существования, но сам Людовик вперился взглядом в одного единственного человека, выходца из толпы, неприметного, но выделявшегося из многих как бельмо на глазу.

Себастьян сделал паузу, я же не нуждался в пояснениях, покуда теперь сам видел описываемые события. Самом первом ряду тех, кто подобрался вплотную к помосту, стоял невысокий, полноватый мужчина, одетый в наряд, соответствующий ситуации и времени. Его одежда, столь же замарана кровью и прочими нечистотами, как и у остальных собравшихся, не могла скрыть в нём личность искомого мною Фэйда, особенно теперь, когда я воочию видел его и не в первый раз.

Мужчина стоял на своём месте, пока вокруг него бушевала толпа, он же был спокоен, совершенно неподвижен, он стоял и смотрел, глядел прямо на короля, и именно он, пропавший без вести господин Фэйд, очутившийся в этом времени и месте, стал причиной подлинного ужаса Людовика.

Когда лезвие гильотины со свистом прорезало воздух, преодолев отмеренный инженером путь, и остановилось в своей конечной точке, отделив голову короля от его плеч, толпа на миг стихла. В воцарившемся молчании, когда все разом замерли и затаив дыхание наблюдали за происходящим, Фэйд внезапно пришёл в движение. Несмотря на свою комплекцию, мужчина ловко запрыгнул на помост, помогая себе руками. Едва встав на ноги, Фэйд в два прыжка сократил дистанцию, оказавшись у гильотины. Только теперь я понял, что причиной воцарившейся тишины и безмолвия было вовсе не замешательство и не значимость момента, все собравшиеся вокруг помоста, а также и те, кто были на нём, замерли, аки восковые фигуры. Сам воздух замер, и направив взгляд в небо, я увидел замершую в сером небе стаю птиц.

Я вновь посмотрел на гильотину, а Фэйд, нисколько не смущённый моим присутствием, схватил отсечённую голову короля, схватил за самые уши — так, чтобы ловчее удерживать её перед собой. Кровь не лилась из рассечённых артерий и вен, не била пульсирующая струя и из оставшейся части шеи, что сохранилась на плечах тела.

Фэйд, удерживая голову Людовика, посмотрел на меня. Наши взгляды встретились точь-в-точь, как и тогда, у старинных часов. Улыбка, едва заметная, коснулась его губ, одутловатое лицо приобрело оттенок азартной весёлости. Мне же показалось, что Фэйд собирался что-то сказать, однако это оказалось лишь сиюминутной видимостью, а уже в следующее мгновение мужчина повернулся лицом к застывшей толпе. Фэйд сделал шаг, другой, по направлению к краю.

Всё вокруг ожило столь же внезапно, как и замерло неопределённое время назад. Однако теперь, видя стоящего перед ними мужчину, по всем признакам выходца из их собственного «мира», люди замерли, не лишаясь тока времени. Они смотрели на Фэйда, который, продолжая удерживать голову короля, поднял её перед собой и вверх, словно демонстрируя свой трофей.

— Жак де Моле! — прокричал Фэйд, и я впервые услышал его голос. — Жак де Моле, ты отомщён!

Толпа, словно преодолевая хрупкое оцепенение, разразилась овациями, рукоплесканиями. Господин Фэйд позволил своим рукам опуститься, голова Людовика, с глухим стуком, упала на дощатый пол. Бросив на меня еще один взгляд, мужчина с прежней ловкостью спрыгнул с помоста, буквально растворяясь в толпе.

Вместе с Фэйдом, бесследно исчезнувшим в толпе, исчез и я сам. Будучи вновь охваченный странным ощущением слабости меня словно несло течением, а всё что я видел — были цвета, всполохи, блики, какофония звуков и красок, словно волной, захлестнула меня и неделикатно вышвырнула на берег моего же сознания. Уже со знакомым чувством разочарования я обнаружил себя в коридоре между дверей жилых квартир. Та дверь, что вела в квартиру старика Себастьяна, теперь была заперта, и, принимая во внимание уже имевшийся у меня опыт, я не стал особо упорствовать в попытках её открыть.

Я лишь вынул свой блокнот, взял карандаш и сделал некоторые записи.

— Очевидно новоявленный Пуаро зашёл в тупик, — прозвучал голос, по которому я уже начал скучать, из тени в углу коридора появилась фигура, очертания которой обретали материальность по мере того, как её обладатель всё больше являл себя свету потолочного светильника. — Что я говорил? Стоило ли надеяться на нечто иное…

Хриплый голос прервался, когда Сапфир зашёлся кашлем, в прочем, на этот раз это был совсем непродолжительная серия.

— Ты откусил кусок больший, чем изначально был в состоянии проглотить! — сказав это, Сапфир деловито подбоченился и кивком указал на дверь в противоположном конце коридора — квартира госпожи Сиро. — Не стоило тебе слушать эту дамочку… От таких, знаешь ли, одни неприятности.

Я же, не желая доставлять своему старому знакомому такого удовольствия, не обнаружил своего смятения. Закончив с записями, я пробежался взглядом по тому, что уже удалось собрать. Выходило так, что господин Фэйд жил жизнью, о которой его супруга практически ничего не знала.

— Ты спешишь с выводами, — сказал я, искоса оценивая выражение лица карлика, — не всё так печально, как тебе хотелось бы видеть, мой пессимистически-настроенный друг. Я на верном пути, хотя должен признать, путь этот оказался дольше, чем я ожидал.

Сапфир лишь усмехнулся, отводя взгляд в сторону.

— Скажи это кому-нибудь другому! — прохрипел карлик, не скупясь на издевательскую ухмылку. Он не оставлял надежд на мой провал.

— Господин Фэйд, столь аккуратный во всём, может водить за нос кого угодно, включая собственную жену, но вот меня ему обмануть не получилось. Как бы он не пытался, за каждым его шагом тянется след столь заметный, как если бы он был оставлен соусом для пресловутой лазаньи!

— Ну да, ну да, ты этакий Бладхаунд¹³, взявший след зверя! — Сапфир был готов украсить своё высказывание многозначительным плевком в пол, но вовремя опомнился, учитывая где он находился, и, бросив взгляд в объектив одной из камер видеонаблюдения, пренебрежительно фыркнул.

Я прошёлся по коридору в обратном направлении, двери все как одна, оставались неподвижными и более ни единого звука не проникло в это пространство микромира, единственным обитателем которого был я.

— Куда же ты скрылся, господин Фэйд… — спрашивал я себя, не стесняясь озвучивать свои мысли, понимая, что помимо Сапфира, насмехающегося над каждым моим шагом, никто в целом мире не мог услышать меня.

Я остановился у единственной двери, которая отличалась от всех остальных на этаже, и это был выход к лифтовой площадке. До настоящего момента я исходил из того предположения, что Фэйд не покидал коридора, коли ни на лифтовой площадке, ни в самих кабинах лифта ни одна из камер его не зафиксировала. Теперь же, принимая во внимание резвость, с которой мужчина ускользал от меня из раза в раз, я начинал сомневаться насколько верными были мои суждения.

Металлическая дверь, несмотря на внушительные габариты, поддалась легко под моим нажимом, не издав ни звука, открылась внутрь. На лифтовой площадке было пусто, однако в отличии от коридора, здесь присутствовали различные звуки, главным образом механического происхождения, и от того атмосфера казалась куда как более живой. Я уставился на одну из камер, висевшую под самым потолком у противоположной стены, понимая, что никто, покидающий коридор, не смог бы миновать хищного объектива и не попасть на глаза доблестным блюстителям домового порядка, однако я так же не питал иллюзий по поводу работы службы безопасности комплекса «Скай-Рокет», но вот непреклонность техники подвергать сомнению не стоило.

На площадку открывались аж три лифтовых шахты, все отделялись от внутреннего убранства хромированными створами. Но позади меня в одной из стен была еще одна дверь тоже металлическая, но совсем небольшая, и в довольно скромном исполнении. В верхней части двери было смотровое оконце, однако стекло было не прозрачным, разве что контуры того, что находилось с противоположной стороны можно было различить. Мне и этого оказалось достаточным, чтобы понять, что там была лестница, проходящая через этажи здания. Этот путь был наименее популярным у обитателей жилого комплекса, поскольку лифты работали исправно.

Я же подумал:

— А как обстоят дела с видеонаблюдением на лестничной клетке… — оттолкнув дверь, я не удивился тому сопротивлению, с которым она поддалась. Перешагнув порожек, я оказался в довольно ограниченном пространстве, освещаемом тёплым светом совершенно не «гламурного» светильника в антивандальном исполнении. У стены из грубо окрашенного бетона, но тем не менее чистой, стоял старенький диван, обтянутый потрескавшейся кожей, на диване сидел мужчина. Глядя на него сразу же становилось понятно, он не особо опережал моего пренеприятнейшего друга Сапфира в росте, что делало затруднительным оценку его параметров — называть его просто коротышкой или же полноценным карликом. Я предпочёл первый вариант, выстроив ассоциации. Когда мужчина повернулся ко мне, его лицо ещё больше напомнило мне о моём ненавистном друге. На меня смотрела пара глубоко посаженных глаз тёмного цвета, хорошо скрываемых в щёлочках между массивными, мясистыми веками. Одутловато-округлое лицо мужчины было не лишено морщин, так признаки пожилого возраста всё же пробивались наружу через сгустки плоти. Волос почти не было, если не считать редкую и жидкую растительность по периметру макушки. Если бы эта своеобразная причёска не разрывалась спереди, то вполне бы сошла за монашескую тонзуру. Одетый в старую коричневую кофту, пряжа которой местами столь заметно растянулась, что можно было видеть участки клетчатой рубахи под ней, мужчина носил столь же ветхие брюки, предназначенные разве что для вылазок в подъезд, а вместо нормальной обуви на его ногах были домашние тапки.

— Чем могу быть полезен? — поинтересовался мужчина, продолжая сверлить меня взглядом. Рядом с его правой ногой, на бетонном полу у дивана, стояла жестяная банка из-под растворимого кофе, теперь эта ёмкость служила импровизированной пепельницей, куда мужчина поспешил сбросить пепел от сигареты, тлеющей в его правой руке.

— Я полагал, — начал я издалека, — здесь у вас повсюду зона для некурящих.

Моё замечание было сделано таким тоном, дабы звучало скорее, как шутка, нежели упрёк. Однако мужчина, очевидно бессознательно, сжал губы в напряжённой гримасе, и быстрым движением избавился от недокуренной сигареты, погрузив её в банку. Полупрозрачный дымок ещё какое-то время струился из импровизированной пепельницы.

— Итак… — протянул мужчина, возвращаясь к своему вопросу, вынуждая меня представиться.

— Я здесь исключительно по делу, — сообщил я, — меня наняла одна из жительниц вашего комплекса.

Мужчина при этих словах окинул взглядом своды лестничной клетки.

— Подскажите, — продолжал я, — вы случаем проживаете не на тридцать первом этаже?

Мужчина кивнул, медленно, не отводя взгляда.

— В таком случае, вы возможно знаете семейную пару, что проживает в квартире 113? — и вновь мужчина ответил кивком. — Госпожа Сиро обеспокоена исчезновением своего супруга, господина Фэйда…

Я не успел закончить фразу, когда лицо моего собеседника вдруг исказилось в странной усмешке, при этом он фыркнул еще сильнее стирая границы различия между собой, кто бы он не был, и Сапфиром, откашлялся и покачал головой.

Я не отказал себе в одобрительной улыбке.

— Вижу вам это имя известно и кое о чём говорит!

— Меня зовут Фрэйн, — представился мужчина, не утруждая себя привычными в таких ситуациях церемониями. — Фрэйн Селак, если быть точным. Я учитель музыки, на пенсии.

Я нарочито приподнял бровь, выражая удивление столь необычным именем в этих краях, мужчина понял меня без слов.

— Я приезжий, всё верно. — пояснил Фрэйн. — Когда мне исполнилось семьдесят четыре, я покинул Хорватию, мою родину, чтобы остаток дней провести здесь.

— Здесь? — переспросил я, обводя взглядом пространство. Мужчина рассмеялся, но очень быстро зашёлся кашлем.

— Да не то чтобы здесь, на этом вот обоссаном диване! — при этих словах, Фрэйн приподнялся, как бы пытаясь увеличить дистанцию между утонувшим в диване задом и самим покрытием дивана. — В этой стране, парень. В этой вот долбаной стране…

Я ответил мужчине широкой улыбкой.

— Так или иначе, господин Селак, — я обратился к нему по фамилии, — вы живёте в очень дорогом комплексе, и, смею предположить, не обременены борьбой за выживание.

Фрэйн смерил меня ехидным взглядом, ему пришлось по вкусу моё высказывание, вне всякого сомнения.

— Я своё поработал, уж будь уверен, парень! Я всю жизнь был учителем музыки, работал как в школе, с этими детьми, чёрт бы их подрал, и в колледже искусств, со студентами, которым, если что и интересно, так точно не учёба.

Селак сплюнул, но разумеется не на пол, а в свою же пепельницу разом положив конец вытягивающемуся, тонкому дымку.

— Так, — сказал я, понимая, что мужчина был явно нерасположен откровенничать, — а что там насчёт господина Фэйда из сто тринадцатой квартиры?

Селак вновь фыркнул и покачал головой.

— Это из-за него я здесь, парень.

Сказать, что этот ответ удивил меня — ничего не сказать, и я тут же сообщил об этом своему собеседнику.

— Да, да, не удивляйся ты так. Всё началось давно. Я еще работал в долбанном колледже, когда всё началось.

Инцидент 1

— Я тогда жил в местечке под названием Грожнян — это совсем крохотная деревушка вокруг старинного замка, пережившего больше потрясений, чем морщин на заднице Пап Римского. Кто только не правил старым замком Грожнян и византийцы, и венецианцы, австрияки тоже руку приложили, ну и без итальянцев дело не обошлось. Так вот, помнится, в году так шестьдесят четвёртом, я купил у одного итальяшки, коих там куча, подержанный Фиат. Начал на нём по выходным загород гонять, особливо летом. Места там живописные, скажу тебе, а среди студентов колледжа, где я работал, то и дело попадались девицы — не прочь юбки скинуть на берегу горных озёр, если понимаешь, о чём я говорю, парень.

— Так вот, как-то поехал я в горы рано утром и уже когда мчался по местному серпантину, спохватился, что оставил дома очки солнцезащитные, там без них тяжко, парень, слепит глаза и это не сиюминутное явление. Однако, когда это осознал, уже шёл на подъём, едва ли не треть горы позади, разворачиваться негде. Ну я что, пальцем деланый, что ли? Зажмурился так сильно, что похож был на сушёную хурму, что те итальяшки продавали туристам. В общем, когда я уже было поднялся на гору, слева от меня раскинулись густые заросли леса, а справа — пропасть, метров так восемьдесят. Солнце там на вершине ещё пуще прежнего светит, в какой-то момент я не выдержал и закрыл глаза! Ну не на долго, секунды считанные, чтобы пятна хоть перед глазами плясать перестали, когда же приоткрыл — вижу, как на меня мчит огромный грузовик! Я едва сообразил, что того мгновения хватило, чтобы я на встречную полосу выкатил.

— Дальше, парень, всё как во сне! Я дёрнул руль, к счастью не вправо, а то мы бы сейчас здесь с тобой не разговаривали. Машину мою увело влево, прямиком в лес. Там хоть и не обрыв, но склон крутой, на такой скорости меня потащило под гору. Я видел лишь как стволы деревьев с безумной скоростью со всех сторон надвигаются на меня! Я буквально сросся со своей колымагой, дёргая баранку инстинктивно! Одно дерево миновал, второе, третье, машину подбрасывает, и тут я увидел его….

Селак, в этот момент, сделал первую продолжительную паузу в своём повествовании. Я же заметил, что это промедление было вовсе не для того, чтобы мужчина перевёл дыхание, скорее ему требовалось подобрать нужные слова, прежде, чем он продолжил.

— Там, среди кустов, ветви которых сплелись как паутина, я увидел его! — сказав это, Селак посмотрел на меня пристально, как если бы ему нужна была обратная связь, я же сумел только кивнуть. — Это был он… Этот чёртов Фэйд. Стоял там, как ни в чём не бывало. В костюмчике своём, как если бы на работу собрался… Ага, на работу! Чёрта с два! На работу в эти дебри!

— Вы хотите сказать, — я осмелился перебить Фрэйна, — что вы увидели господина Фэйда там, тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году? Он был там, в Хорватии?

Селак ничего не ответил.

— Я промчался мимо него, но его облик словно отпечатался в моём сознании. В следующий момент последовал удар. Моя колымага, наконец, врезалась во что-то, что смогло остановить её кавалькаду. Это была торчащая из земли скала, поросшая кустами орешника. От удара я ошалел. В ушах звенело, перед глазами мелькало, руки тряслись. Я не сразу понял, что моего носа коснулся запах горения, что-то пошло не так с проклятой тачкой, загорелась топливная система. Нужно было бежать, любая секунда могла стать последней, понимаешь?

Я поспешил дать понять Селаку, что понимал, о чём он говорил.

— Я же сидел как к месту прибитый, попросту не в силах заставить своё тело шевелиться. И тогда, повернув голову вправо, я увидел сидящего на пассажирском сиденье Фэйда! Он, всё в том же костюме, со столь же странным выражением на лице, словно бы происходящее вокруг его касалось лишь в самой отдалённой степени, принялся вытаскивать меня из кабины. Он отстегнул ремень безопасности, и, опёршись руками о сиденье и приборную панель, вытолкнул меня ногами наружу. Я выпал, откатился на несколько метров, затем попробовал встать — не получилось, продолжил ползком. Так я разорвал дистанцию, отдалившись от горящего автомобиля на добрых пятьдесят метров и укрывшись за толстым стволом дерева я перевёл дыхание. В следующий же миг последовал взрыв. Я замер, время вокруг меня словно остановилось на секунду-другую, но вновь пошло словно кто-то запустил хронометр.

— Вы осмотрели останки своего автомобиля? — спросил я, — предварительно дав Селаку некоторое время собраться с мыслями. Мой блокнот и карандаш были уже наготове.

— Разумеется я осмотрел машину, парень! В те далёкие годы, знаешь ли, машина дорогого стоила! Но еще больше меня беспокоила судьба того, не весть откуда взявшегося чудака, что спас меня!

— На тот момент, как я понимаю, вы еще не были с ним знакомы? — уточнил я, делая запись в блокнот. Селак дал понять, что моё предположение было верным.

— На месте случившегося не было обнаружено никаких следов чьего-либо присутствия, — пояснил Фрэйн. — И когда я рассказывал о том, что случилось, на меня смотрели как на сумасшедшего! Один психотерапевт, специализирующийся на посттравматическом синдроме, даже заключил, что это всё плод моего воображения. И знаешь, парень, этому олуху поверили даже те, кто знал меня до этого. Сочли меня психом…

Про себя я отметил, что этих людей можно было бы понять, и я, скорее всего, придерживался бы похожего мнения в отношении Селака, не имей я тех сведений о господине Фэйде, что уже были собраны.

— Все эти умники пытались казаться мне настолько убедительными, обосновывая свои теории, как если бы это они были там, а не я. Что же, я бы посмотрел на их лица, если бы самые ярые из них были там, где мне приключилось столкнуться с треклятым Фэйдом во второй раз!

— Во второй раз? — изумился я, а Селак ухмыльнулся в ответ.

Инцидент 2

— Спустя четыре года после того события я еще не до конца переборол развившуюся у меня фобию водить автомобили, когда я ехал поездом из Сараево в Дубровник. Зима была, холмы мерно дремали под шапками из снега, а озёра надёжно сковал лёд, — подметив это обстоятельство, Селак сделал многозначительное выражение лица. — Над одним из таких вот озёр, одним из наиболее больших и глубоких, проходил железнодорожный мост, по которому мчался наш поезд.

Острие карандаша, в моей руке, упредительно соприкоснулось с поверхностью листа в моём блокноте.

— Я до того дня никогда не куривший сидел на своём месте в купе и читал книгу, когда ко мне подбежал какой-то мелкий мальчуган. Бесцеремонно дёрнув меня за рукав, он привлёк моё внимание.

На веснушчатом лице отразилась улыбка, обнажающая ряд зубов столь не регулярный, что я мигом вообразил в голове всех тех нищих на улице дореволюционного Парижа, что Гюго описывал с такой детальностью.

— Господин Селак? Это вы? — прошепелявил мальчишка, а когда получил от меня утвердительный ответ, добавил. — Хороший господин Фэйд просит вас составить ему компанию в тамбуре, между вагонами.

— Я сказал, что понятия не имею, кто это такой, этот господин Фэйд, но мальчишка не унимался, не оставлял меня в покое. Тогда я понял, что смутьян должно быть заплатил прохвосту, чтобы тот не давал мне покоя. Устраивать взбучку засранцу в купе было неразумно, кругом были люди и им и без того начинал действовать на нервы наш затянувшийся диалог с сорванцом. Я сказал тому, чтобы он заткнулся, и что я схожу к этому мистеру Фэйду, и если выяснится, что это какая-то глупая шутка, я немедленно позабочусь, чтобы балагур сошёл с поезда, немедленно и в самой радикальной форме!

Пока я шёл вдоль по вагону в направление тамбура, меня провожали недовольные взгляды, я же был преисполнен решимости выяснить, кто это позволял себе докучать мне в пути. Моей решимости, надо сказать, поубавилось, когда я навстречу мне, из тамбура вышел человек, и в момент, когда дверь была открыта, я увидел там его! Того самого человека, что четырьмя годами ранее появился в горном лесу, когда мой автомобиль горел.

Под моим взглядом Селак состроил недовольную мину, однако, тряхнув головой, всё же пояснил.

— Сомнений быть не может! Он был там, понимаешь парень! Твой господин Фэйд, которого ты здесь ищешь! Он был одет в тот же костюм, на его лице было то же выражение лица. Знаешь, выражение лица стороннего наблюдателя, как если бы незадачливый зритель вдруг перепутал дверь и вместо зрительного зала, ступил на сцену, прям посреди разыгрываемого представления.

Это сравнение произвело на меня довольно сильное впечатление, и, хотя к делу это отношение не имело, я всё же не удержался и записал высказывание в свой блокнот.

— Я ощутил, как у меня ноги подкосились, сердце забило барабанную дробь, дыхание перехватило. Когда между нами осталось пространство в один тамбур, Фэйд, едва улыбнувшись, подскочил ко мне, схватил за рукава и со всей силы потянул за собой. На какую-то долю секунды я допустил, что он явился убить меня! Но в следующий миг послышался скрежет металла, столь оглушительный, что все пассажиры схватились бы за уши, если бы они имели на то возможность. Падая с полок, люди, подобно тряпичные куклы, летали по салону вагона, некоторые выбивали своими телами оконные стёкла и исчезали в воде, которая вперемешку со льдом, стремительно, стала заполнять пространство внутри вагона.

Вагон начал деформироваться, людей прижимало металлом, рвало и надрывало, к счастью, это было последнее, что я видел. Фэйд вытащил меня наружу. Мы оказались в ледяной воде, но свободные от деформирующейся тюрьмы еще недавно комфортного вагона.

Когда же спасатели прибыли, они подняли из воды больше трёх дюжин трупов, я же подхватил воспаление лёгких и моя рука, понятия не имею как, оказалась сломана. Я был доставлен в больницу, где мне оказали помощь, но очень скоро я был отправлен на лечение домой, так как состояние моё не тянуло и на среднюю степень тяжести.

Все, все кого я знал, а также местные репортёришки, все расспрашивали меня о случившемся и о том, как я выжил.

— Вы рассказывали им о том, кто спас вас за мгновение до крушения поезда в озеро? — мне казалось интересным услышать о том, как друзья и близкие Селака могли отреагировать, если бы он вновь принялся рассказывать им о чудесном бегстве от смерти с помощью таинственного незнакомца.

— Иди к чёрту, парень! — Фрэйн махнул рукой в мою сторону, но я уже понимал, что это он сделал в сердцах, и вовсе не для того, чтобы оскорбить меня, так мужчина просто разряжал напряжение в своих же мыслях. — Я никому больше не рассказывал! Я понимал, что теперь меня бы точно сочли за психа, и если бы в психушку не упекли, то «ярлык» бы навесили, до конца моих дней. Я ограничился выдуманной историей о том, что я шёл в туалет, когда всё случилось, и мне чудом удалось спастись. Однако самому себе я уже не мог лгать, и ночами, пытаясь уснуть, в голове я прокручивал эти события. Имя Фэйд уже не покидало меня, настигая даже в моих сновидениях. Когда же мне случалось пробуждаться посреди ночи, в темноте своей одинокой квартиры я видел веснушчатое лицо мальчишки, беззвучно улыбающегося мне нерегулярным рядом еще молочных зубов, постоянные ему обрести не дано…

Селак замолчал, глядя перед собой, он похлопал по карманам своих неряшливых брюк и извлёк полупустую пачку сигарет. Секунду спустя в его руке уже дымилась сигарета, вдыхая табачный дым, мужчина заметно расслабился, на его лицо вернулось прежнее выражение, когда он посмотрел на меня и сказал:

— Спустя два года после того события, я был пассажиром международного рейса, когда мы встретились вновь…

Инцидент 3

— Самолёт был совсем не тем здоровенным Боингом, к которым все уже успели привыкнуть в наши дни, — вспоминая самолёт, на котором Селак столкнулся с Фэйдом в следующий раз, мужчина воздал очи горе, то есть к потолку лестничной клетки, как если бы сквозь бесконечно-толстые слои бетонных конструкций он мог увидеть звёздное небо, в котором даже сейчас медленно плыли пассажирские суда, неся тысячи судеб в тесно переплетённых жизненных пространствах. — То был старый, совершенно не большой, винтокрылый самолёт с количеством пассажирских мест не больше пятидесяти, из которых заняты в тот день были в лучшем случае одна треть. В нашей стране, парень, путешествие авиатранспортом в те годы было роскошью, и, если бы не обстоятельства, я бы себе такого не позволил.

— Обстоятельства? — я решил уточнить, полагая, что в истории Селака едва ли не каждая деталь может оказаться ценной информацией в моём расследовании, а кроме того, мне становилось ужасно любопытно узнать побольше про это причудливое «дитя человеческое», украшающее наш вид экстравагантностью своей жизни.

— Обстоятельства, парень, — повторив это слово, Селак улыбнулся, и на этот раз его, столь непритязательное, лицо наполнилось теплом доброй, если не сказать нежной. Дилия, так звали девушку, с которой я познакомился на одной из ежегодных конференций преподавателей. Я терпеть не мог все эти мероприятия, особенно из-за их добровольно-принудительного характера, но когда эта чаровница улыбнулась мне рядком белоснежных зубок в обрамлении их ослепительно-отшлифованных, хромированных брекетов, моё сердце ёкнуло! И знаешь, парень, с того дня я словно встал на путь исцеления! Мои думы вновь прояснились, кошмары отступили, и «солнце» проглянуло через скисшиеся «тучи ненастья».

Для меня стало сюрпризом, что этот человек, успевший в своём рассказе неоднократно продемонстрировать своё отношение к столь широко почитаемым институтам общественного умиления, теперь буквально расцвёл при упоминании некой женщины из своего прошлого.

— Дилия жила и работала в Черногории, мы нашли общий язык невзирая на бесконечные национальные и исторические контексты, поскольку весь остальной мир вдруг прекратил своё бессмысленное существование для нас, и мы — двое неудачников, неизвестно как выживших в пучине всепожирающего мира, держались на плаву лишь всё это время, чтобы найти друг друга, не иначе.

Я поддержал Селака улыбкой, в которой попытался отразить хотя бы приблизительно такое же тепло, что он источал при воспоминаниях о этой Дилии. Мужчина о чём-то задумался и кивнул головой, прежде чем продолжил.

— Я сидел у самого иллюминатора, глядя на то, как бесконечные хребты гор пестрели под нами. Там, в казавшихся бесконечными, складках ландшафта, виднелись посёлки, лишь некоторые из них перерастали в подобие городов, обитатели которых испокон веков занимались тем, что умели лучше всего остального — жили. Где-то там, в этом столь близком, но всё же затерянном для меня мире обитала Дилия.

— Вы ведь уже неплохо знали друг друга, верно, господин Фрэйн? — мне показалось не лишним уточнить этот момент, поскольку мой собеседник не единожды явил уникальность своего восприятия действительности.

Ответив мне укоризненным взглядом, Селак продолжил:

— Разумеется мы уже хорошо знали друг друга! Что ты там еще надумал себе, парень? Дилия уже не раз гостила у меня, когда в колледже, где она преподавала философию, между курсами её лекций образовывались достаточно длительные перерывы. Я же ни разу не посетил её. Не то чтобы она была против, я сам никогда не заводил разговор на эту тему, знаешь ли. Не люблю я весь этот официоз, когда приезжаешь к женщине, а там её родственники или друзья, все вас видят, деревня же как никак. Увидят тебя с ней под руку и всё, статус будущего мужа уже присвоен, а я, как ни говори, с такими вещами спешить не люблю.

Я не нашёл ничего лучше, кроме как понимающе кивнуть, поддерживая довод Селака.

— Ну так вот, говорю, решил я Дилии сюрприз сделать. Я ей сказал, что подвернулась мне оказия навестить её, однако с датами было не ясно. Она так обрадовалась, засмущалась, сразу видно было, для неё это как гром среди ясного небо. Ну так я парень не промах! — при этих словах Селак рассмеялся, и чудом его смех не перешёл в едкий кашель. — Когда я ей об этом говорил, я уже держал авиабилет в руке! Всё было решено!

— Вне всякого сомнения, господин Селак, вы человек действия! — заявил я, краем глаза улавливая, как на лестничном пролёте выше, в непроницаемой тени, Сапфир буквально давился со смеху, предвкушая драматичную развязку этой псевдоромантической истории.

— Надо сказать, весь полёт, как только мы покинули аэродром в Сараево, правый двигатель самолёта барахлил, но проводник уверял нас, что всё шло в штатном режиме, будь им не ладно. В какой-то момент, и без того заполненное шумом работающих двигателей, пространство салона наполнилось пронзительным сигналом радиорубки, то была связь с кабиной пилота:

«Господин Фрэйн Селак, место И-113, убедительная просьба подойти к консоли технического обеспечения».

— Когда это прозвучало в первый раз, я не сообразил, какого чёрта от меня вообще хотят, но сообщение повторилось, и я последовал указанию. Помню, как другие пассажиры смотрели на меня, будто бы я был какой-то особенный, ни как они все, раз ко мне обращались из самой кабины пилота.

Когда я подошёл к консоли, это было в хвостовой части самолёте, где располагался ещё один вход, меня встретила бортпроводница, одна из трёх. Она улыбнулась мне, кивнула головой, затем повернулась к тому, кто был за её спиной, и судя по всему и выступил инициатором того, чтобы меня позвали.

— Парень! Я обомлел, ухватившись руками за спинки пустых кресел по обе стороны от меня, я едва не осел на пол.

— Это был господин Фэйд? — действуя на упреждение, спросил я.

— Да, мать его за ногу, да! Это был он, траханный господин Фэйд, собственной персоны! Он стоял там! В том же костюме, точь-в-точь что и в день нашей первой встречи! Он стоял там, глядя на меня, всё с тем же выражением лица.

Хотя это и было ожидаемо, я поверить не мог тому, что рассказывал Селак, столь невероятным мне казалась его история, однако, преодолевая собственное удивление, я записывал в блокнот всё, что считал необходимым извлечь из этой истории.

— В руках он держал увесистый рюкзак, с кучей лямок и каких-то скоб. Я тут же признал в этом парашют, как те, что использовались после войны, в странах Юго-Восточной Европы.

«Что, чёрт возьми, это всё означает!» — прокричал я, стараясь, чтобы мой голос, даже на фоне шума работающих двигателей, звучал достаточно внушительно. Впрочем, парень, двигателям оставалось работать совсем не долго.

От изумления я вытаращил глаза на Селака, позабыв про сдержанность и столь ценимую мною манеру хладнокровного слушателя.

— Да! Ты всё правильно понял, парень. В следующий миг раздался глухой стук, за которым последовал треск и начался кромешный ад. Позже официальная версия следствия заявила, будто бы это какая-то крупная птица попала в один из двигателей самолёта, впрочем, эта версия звучит убедительно, учитывая высоту, на которой эта рухлядь летела, — Селак пренебрежительно плюнул в банку-пепельницу. — Фэйд, будь ему не ладно, знал всё наперёд. Когда началась вакханалия, люди принялись орать, хвататься за комплекты смехотворных спасательных жилетов, Фэйд силой натянул на меня парашют, я едва понял — как ему это удалось. В следующий же миг, он умудрился открыть запасной выход, ту самую дверь, возле которой мы стояли.

«Ты рехнулся!» — прокричал я, хотя в царившем в тот момент гаме мой голос просто потонул.

Без лишних слов, Фэйд буквально вышвырнул меня из салона самолёта. Парень, я никогда не прыгал с парашютом, эта ерунда вообще не для меня, я был простым учителем музыки, а не каким-то там «Джони Рэмбо», мать его. Когда уже в свободном падении, я понял, что никакой купол из надетого на меня рюкзака не появляется, я принялся судорожно дёргать за всё подряд, за каждую петлю! Но ничего не выходило, никакого парашюта не появилось, а я уже был в нескольких секундах от соприкосновения с вечностью. Я зажмурился, перестал дышать, хотя воздух и так отказывался идти в лёгкие при такой-то скорости падения, но в следующий миг произошло невероятное. Я погрузился во что-то мягкое, что-то, что буквально поглотило меня, лишив возможности видеть белый свет. Это «что-то» было колким, едким, и впивалось в каждый миллиметр моего тела. Я пытался двигаться, инстинктивно разумеется, но разум еще не восстановил контроль над моим телом.

— Куда же вы упали, господин Селак? — недоумевал я, столкнувшись со столь неожиданным поворотом в истории моего собеседника.

— В сено, парень. Я упал, мать его, в большущий, если не сказать исполинский, стог сена! Знаю, знаю, звучит как идиотская шутка, детский анекдот про чудесное спасение, но это правда и ничего не поделаешь. Видишь ли, чёртов самолёт, на котором я летел, в момент аварии пролетал над какой-то албанской деревней. Тамошние кнехты соревновались в ежегодной заготовке сена и сопоставляли свои успехи методом складывания здоровенных таких стогов, вот в один из них я и угодил. Выбравшись, я обнаружил, что на мне не было ни ушиба, ни царапинки.

— Что же тогда это был за рюкзак, который вам вручил господин Фэйд?

— Вот-вот, верно мыслишь! Я первым делом стянул этот тюк с себя и осмотрел. Оказалось, то, что я принял за укладку парашюта, на самом же деле был тщательно собранный походный комплект со всеми необходимыми прибамбасами для выживания. Спальный мешок, палатка, оборудование для розжига костра и минимальный запас еды, не считая набора многофункциональных инструментов. Всё было каким-то поношенным, но чистым и в отличном состоянии. Я осмотрел предметы на наличие лейблов и ярлыков, но ничего не нашёл. Этот Фэйд вновь оставил меня с моей жизнью, один на один.

— То место, куда вы приземлились, — уточнил я, — оно находилось далеко от населённых пунктов?

— Ага, точно говоришь! Я упал едва ли не на границе Албании и Черногории, в предгорье. Я понимал, что люди, заготовившие сено, могут появиться в любой момент, но именно значение слова «любой» вносит особую пикантность в эту ситуацию. Кроме того, в горах весной очень холодно ночами, и дикие звери не дремлют в поисках еды. Да и сами албанцы, надо сказать, ни бельмес ни на одном человеческом языке, а к чужакам относятся весьма подозрительно.

— Особливо к тем, что с неба падают, — добавил я, сомневаясь в уместности этого замечания, однако Селак принял это высказывание за неплохую шутку.

— В рюкзаке была карта, парень, карта! Не общая карта, а конкретная карта местности с указанием маршрута, можешь представить, от места моего приземления до той самой деревни, где жила Дилия. Я был слишком измотан, физически и эмоционально, чтобы удивляться этому обстоятельству в тот момент. Я подкрепился, чем смог из того же рюкзака, и отправился в путь. Дорога была не из лёгких, особенно для меня, человека, который вообще редко себя утруждает. Тем не менее, к вечеру следующего дня, я, уставший, чумазый, на подкашивающихся ногах, вступил в деревню своей любимой.

— Вы тотчас же нашли её там? — не удержался и спросил я.

— Ага, чёрта лысого я нашёл! — ответил Селак и вновь плюнул в импровизированную пепельницу. — Я понял, почему Дилия так переполошилась, когда тремя днями ранее я сказал ей о своём визите. У ней, у курвы этой, там была семья! Можешь себе представить?

В этот момент, я, пожалуй, оказался в весьма затруднительном положении, поскольку времени на адекватный ответ мне никто не давал. Сапфир, что как упырь из старых сказок, скрывался в тени лестничного пролёта, не смог подавить свой смех.

— У неё там всё было. И муж, и дети, всё, как у людей, знаешь ли. Муж есть, но пьющий и поколачивающий её, время от времени. Дети — оболтусы, и родители, старые, сварливые, но упорно оказывающиеся отходить в мир иной. Вот, что я нашёл там, в той деревне! Нет, я конечно уже пережил столько всего, что это открытие не стало для меня «травматичным опытом», однако огорчение змеиным ядом проложило путь к самому моему сердцу. В самой деревне мне оказали помощь, вскоре подоспели и сведения о крушении самолёта, все пассажиры и члены экипажа, разумеется, погибли. Полиция Черногории не заставила себя долго ждать, и меня на следующий день доставили в столицу. В тот день я видел Дилию в последний раз, и именно такое выражение ей лица запомнилось мне навсегда — полное смятения, страха и лёгкого удовлетворения от того, что я нашёл силы сдержать язык за зубами.

В полиции я всё рассказал, в очередной раз утаив ту часть, в которой фигурировал этот Фэйд.

«Вы уже никак профессионал в вопросах избегания гибели, господин Фрэйн», — так сказал мне один из наших хорватских журналистов, беря у меня интервью. Мне припомнили все предшествующие случаи, подчёркивая невероятную везучесть. Меня приглашали на различные программы, на радио и потом на телевидение, знаешь, где собирают фриков и просят их рассказать о их нелепой жизни. Я приобрёл амплуа везунчика, человека, которому сопутствует удача и неудача одновременно.

«Господин Фрэйн, как вы считаете, что заставляет вас оказываться на волосок от гибели снова и снова, и как вы умудряетесь спастись?» — такие вопросы мне задавали ведущие, журналисты и прочие бумага-маратели, будь им неладно. Однако я уже ничему не удивлялся, воспринимая всё, что происходило вокруг, как нечто нереальное, и где бы я не оказался, я всё время искал его лицо! Понимаешь о чём я, парень?

— Думаю да, понимаю, — ответил я. — Вы стали ожидать появления господина Фэйда, как миссии трагического события. Для вас он приобрёл значение, тесно связанное с катастрофой, смертями, но в тоже самое время — с вашим чудесным спасением.

У Селака подошла к концу вторая сигарета, докурив её едва ли не до самого фильтра, мужчина отправил окурок в пепельницу на полу.

— С тех пор, парень, со мной происходило множество событий. Главным образом катастрофического характера, знаешь ли. На пассажирском автобусе я вновь падал в озеро, как в случае с поездом, только на этот раз дело было летом, и трупов было значительно меньше. Меня сбивал грузовик, за рулём которого сидел обезумевший религиозный фанатик, и каждый раз Фэйд был рядом, не позволяя мне погибнуть, словно манипулятор, кукловод судеб человеческих, мать его за ногу, он выдёргивал меня из лап смерти. Однажды, забрав машину из сервиса, я поехал на заправку. Так пока заливал топливо что-то пошло не так с топливным насосом, бензин расплескало на горячий двигатель, тут же всё загорелось, взрыв разрушил всю заправочную станцию, погубив нескольких человек. Я же, в тот момент, по очередной манипуляции Фэйда, появившегося как грёбаный чёрт из табакерки, купил долбанный лотерейный билет в мобильном ларьке. Это был мой первый лотерейный билет в жизни, парень, я никогда не вёлся на этот развод. Но вот я стоял там, посреди пепелища, где-то уже были слышны сирены пожарных машин и скорой. Я же стоял там, с одним единственным предметом в руках, с долбанным лотерейным билетом, который меня заставил купить этот Фэйд.

Упоминание о лотерейном билете особенно в свете всего сказанного ранее заставило и меня, и даже Сапфира, затаить дыхание и обратиться в слух.

— Позже, в полиции, после того как я в сотый раз дал объяснения случившемуся, рассказав о том, что я там делал и что видел, я совершенно случайно услышал объявление о лотерее и призовом фонде. Спустя несколько дней, уже у себя дома, я узнаю, что номер моего билета выигрышный.

— Стало быть, поправьте меня если я ошибаюсь, — попросил я своего собеседника, — билет, который вы купили в результате очередного вмешательства господина Фэйда, спасшего вас от очередной гибели, принёс вам выигрыш?

Селак кивнул несколько раз, сопровождая этот жест довольной ухмылкой на своём, столь далёком от понятия «привлекательный» лице.

— Я выиграл сумму столь баснословную по меркам моей страны, что оставаться доживать свои годы там не имело никакого смысла. Через сеть финансовых консультантов и прочих пираний, норовивших откусить от меня кусок пожирнее, я инвестировал какую-то сумму в довольно консервативные активы, предпочитая быть уверенным в сохранности средств, нежели в интенсивности их роста. Это место, я имею виду регион, подошёл мне по климату, да и есть здесь что-то, что я всегда мечтал увидеть и почувствовать собственной шкурой, если ты меня понимаешь парень!

Я утвердительно кивнул, не желая, чтобы Селак отвлекался на сторонние вопросы.

— Я купил квартиру в самом дорогом жилом комплексе города «Скай-Рокет», стало быть. И представь себе, нет, ты только вообрази, каково было моё состояние, когда на второй день после заселения в свою квартиру, я в коридоре лицом к лицу встретился с Фэйдом!

Мне действительно было не просто представить предложенную ситуацию, особенно с учётом того обстоятельства, что Селак все эти годы, на протяжении которых образ Фэйда являлся ему как предвестник самых неожиданных событий, не распространялся о таинственной личности непрошенного визитёра. Весьма ожидаемо, что переживший целый калейдоскоп несчастий, мужчина воспринял появление Фэйда вблизи своего нового жилища как очередное знамение недоброй минуты.

— Вот — вот, верно мыслишь. парень! — заявил Фрэйн Селак, словно прочитав мои мысли. — Я замер на месте, страх парализовал меня, протянувшись вдоль позвоночника прямиком к мозгу. Все мысли улетучились мгновенно, только представь, я думал, что в следующую минуту произойдёт всё что угодно! Мысли мои буквально дрожали в сознании, как руки паралитика.

«Что это будет?» — только и пробормотал я, утратив всякий контроль над чреслами.

Землетрясение, цунами, извержение неизвестного науке вулкана, метеорит прямо на наш дом? Что еще?

Я понимающе кивнул, предварительно бросив взгляд туда, где еще совсем недавно давился смехом ненавистный мой друг Сапфир. В заполненном тенью пространстве лестничного пролёта никого не оказалось.

— Не уверен на сколько сказанное мною будет отражать реальность, господин Селак, — проговорил я, стараясь придать своим словам тон успокаивающий, — но мне кажется, что я могу вас понять.

— Нет, парень, едва ли, — отозвался Селак. — В этот вот раз всё было по-другому!

— По-другому? — недоумевающе спросил я.

— Ага. По-другому, — лицо Селака сперва приобрело выражение вымученной улыбки, такой улыбкой обычно прикрывают страх или унижение, затем и эта «маска» спала, обнажив обескураживающую растерянность. — Фэйд теперь был вовсе не таким, коим являлся мне всякий раз за минуту до несчастья. Теперь он был не один, за его спиной была еще раскрытая дверь его квартиры, сто тринадцатый номер, и в проёме двери стояла женщина, его супруга, стало быть.

— Госпожа Сиро, — подтвердил я.

— Ага, она самая, — кивнул Селак. — Фэйд и жена обменялись парой слов, что-то настолько бытовое и банальное, что я и поверить не мог своим ушам. Ничто материальное не увязывалось с образом этого «вестника апокалипсиса», — Селак откашлялся и сплюнул в пепельницу на полу. — Затем он посмотрел на меня, секунды ему хватило, чтобы узнать меня. Каждый его шаг тонул во всепоглощающей тишине, ни одно движение, представь себе, не издавало ни звука. Он подошёл ко мне и взглянул прямо в глаза.

«Не бойся, старина Фрэйн», — сказал он, улыбнувшись и похлопав меня по плечу. — «Тебе нечего более бояться. Оставь все страхи и сомнения позади».

— Вот так он вам и сказал? — переспросил я, уже заканчивая очередную запись в блокноте.

Вместо ответа, Селак несколько раз кивнул, стыдливо отводя взгляд в сторону.

— Я буквально обомлел, парень… Тебе не понять. Но что-то дотронулось до моего, покрытого рубцами страха, сердца. Что-то буквально коснулось его, заставив меня на мгновение замереть, но лишь на мгновение, потому что в следующий миг я выдохнул и ощутил лёгкость, которую не испытывал так давно, что и припомнить не могу.

Я внимательно посмотрел на Селака, в этот момент его лицо выражало столь странную эмоцию, которая меньше всего увязывалась с отталкивающей грубостью лет, отпечатавшейся на коже сетью глубоких морщин. Я хотел бы зафиксировать этот факт в своём блокноте, однако у меня не было подходящих слов.

— Он ушёл, как ни в чём не бывало. А я всё стоял там, один на один с тем чувством внезапного покоя, силясь совладать с единственной, и, пожалуй, самой важной мыслью — что же делать теперь.

Селак окончил свой рассказ, снабдив меня столь исчерпывающими подробностями своей истории, из которой я словно придирчивый самелье извлекал отдельные нотки той информации, которую считал важной в своём деле.

Выходило так, что господин Фэйд, бесследно исчезнувший не так давно, имел обыкновение оказываться в столь разных местах и временах, что видеокамерам наблюдения в коридоре было вполне простительно не уловить его очередного исчезновения. Однако это понимание не снимало вопроса «куда же он исчез на этот раз?». Анализируя историю Селака, я приходил к выводу, что Фэйд, подобно охранителю человеческих судеб, появлялся там, где в нём больше всего нуждались, и очередное его исчезновение могло быть продиктовано делами столь важными, что мне и не следовало бы в них влезать. Но, в то же самое время, госпожа Сиро, супруга господина Фэйда, наняла меня, доверив мне это дело, и она ждала ответа на свой вопрос. Профессиональная этика диктовала мне требование идти до конца во исполнение своей задачи. Трудно поручиться за частного детектива, который проваливает своё самое первое дело, уповая на некие принципы. С другой стороны, всепрозревающий Фэйд не мог не предвидеть того обстоятельства, что его супруга не станет сидеть сложа руки в его отсутствие. И если он и ранее вёл такую вот жизнь, то почему госпожа Сиро обеспокоилась поиском ответов только сейчас? Она утратила веру?

Я вновь стоял в коридоре, окутываемый тьмой, светильники в потолке погасли. Единственный довольно тусклый, но тёплый, островок света озарял дверь квартиры сто тринадцать в противоположном конце коридора.

— Ты неисправим! — очередное язвительное замечание, брошенное в меня словно камень, доносится из самой глубокой тени в том конце коридора, что буквально утонул во тьме. — Ты наступаешь на одни и те же грабли, раз за разом, не зная, когда остановиться. А всё потому, что не слушаешь ни меня, ни здравого смысла!

Это Сапфир, мой заклятый друг, что извечно является в час высоких надежд, дабы преподнести мне чашу сомнений.

— Я думал, что уже не услышу тебя, Сапфир, — отвечаю я, оглядываясь во тьму, посылая туда свою улыбку. — Ты не остался и не дослушал историю господина Селака…

— Этот несчастный помешался. Что его слушать, бредни одни. Старик сбрендил и убедил себя, что этот пресловутый Фэйд был с ним при всех его невзгодах. То, что ты слушал его, говорит не в твою пользу, детектив!

Язвительное замечание сопровождается едким смехом, который, тем не менее, остаётся в пределах тени, скрывающей фигуру Сапфира.

— И тем не менее, — говорю я в полголоса, и вовсе не из-за страха потревожить кого либо, а скорее в силу понимания, что самые сокровенные мысли часто озвучиваются неотвратимостью поступка, — кто бы что не говорил, а слишком многие люди ищут его…

Дверь в квартиру за номером сто тринадцать теперь выглядит совсем иначе. Вместо стильной, блестящей поверхности на меня смотрит ветхая, пожелтевшая от количества лет, деревянная перегородка. Она держится на двух, хрупких петлях, не примыкая вплотную, и выпуская наружу тёплый, струящийся свет.

Вблизи двери слышится звук водопада, плеск кристально чистой воды, ударяющейся о камни, а еще — пение множества птиц, музыка ветра, играющего миллионами наполненных жизнью листьев в раскидистых ветвях деревьев.

Остановившись у самой двери, рука моя замирает в нескольких сантиметрах от испещрённой узорами поверхности. Если мне и суждено найти Фэйда, то это случиться с обратной стороны этой двери. Меня охватывает волнение, непостижимая смесь из тревоги, смятения, радости, спокойствия, должно быть, это то самое чувство, о котором мне говорил Селак, описывая свою последнюю встречу с Фэйдом.

Я подозреваю, что мне бы потребовалась едва ли не вечность, чтобы преодолеть это чувство, но в то же время я заставляю себя сделать шаг. Я толкаю дверь, она беззвучно проваливается, открываясь внутрь, льющийся оттуда свет буквально поглощает меня, я делаю шаг через порог, моя история завершается здесь…

Конец

Примечания

1

Имя богини (богиня Юнона) в древнеримском пантеоне божеств, которая была явным аналогом образа древнегреческой богини Геры. Как и своя «образная» прародительница, Юнона служила олицетворением таких качеств как брак, супружеская верность и женской производительной силы (материнства). Однако, именно о Гере нам известно куда больше характеризующих черт, за счёт более богатого фольклора, связанного с её образом. Одной их таких характерных черт выступает ревность (примечание автора);

2

В переводе с французского — супружеская измена, термин использовался намного чаще в период истории, когда французский язык еще имел статус международного, ныне же, при доминировании английского языка, используется термин «adultery» (примечание автора);

3

Представители адептов народной медицины с филиппинских островов, которые известны на весь мир популяризацией своих хирургических навыков, проводя высоко-инвазивные хирургические манипуляции голыми руками, якобы, не нанося разрезов при помощи медицинских инструментов (примечание автора);

4

Дословно «Фэйд исчез» — с современного английского. Однако здесь имеет место очевидная игра слов, поскольку имя супруга госпожи Сиро — Фэйд, что при транслитерации на латинский алфавит получит такой вид — «Fade», что в современном английском, вопреки принципу непереводимости имён собственных, выглядит как правильный глагол «to fade-faded-faded» и означает меркнуть, тухнуть, и в определённом контексте — исчезать (примечание автора);

5

Современный английский — «Пропуск для гостей» (примечание автора);

6

Крупное сражение, случившееся в 3 веке до н.э. между царством Цинь и Чжоу, до формирования серединного государства Китая. В ходе этого сражения войсками Чжоу командовал знающий, но не опытный полководец Чжао Ко, в то время как войсками Цинь командовал уже опытный полководец Бай Хи. Именно Бай Хи удалось реализовать план и заманить Чжао Ко в горную местность, войска Чжоу оказались заперты со всех сторон и лишены возможности идти на прорыв. На протяжении длительного времени велись вялотекущие бои, пока измученные своим положением войска Чжао Ко не сдались на милость Бай Хи. Тот, в свою очередь, подтвердил своё прозвище «мясник», казнив 400 000 пленных приказав своим войскам закопать их живьём (примечание автора);

7

«Я обычно решаю проблемы, позволяя им поглотить себя», так говорил Франц Кафка, в своих письмах к, пожалуй, единственному другу — Максу Броду, благодаря которому у нас и остались работы столь внезапно ушедшего автора (примечание автора);

8

Подразумевается главный герой романа «Замок» Франца Кафки, который имеет своей целью встречу с главой замка, управляющим не только сооружением, но и земельным наделом вокруг. Однако, несмотря на все попытки героя осуществить свою задачу, он всякий раз сталкивается с сюрреалистическим препятствием, не позволяющим ему преуспеть и отдаляющим его от исполнения своей цели. Само повествование, в данном романе, напоминает сон, где события отказываются подчиняться логике, отчего обрекают на безнадёжность даже самые логически-выверенные шаги (примечание автора);

9

Ещё одна мысль Кафки, положенная в концепцию романа «Замок» (примечание автора);

10

Речь идёт о Жаке де Моле, двадцать-третьем, последнем магистре ордена тамплиеров, в отношении которого были сфабрикованы обвинения в ведьмовстве и чернокнижии. Из-за растущего влияния ордена и непримиримой риторики магистра в отношении сбора на новый крестовый поход, король Франции, Филип IV, вступил в сговор с видными деятелями Ватикана, дабы устранить орден. Однако во избежание излишних репутиционных ущербов короне, король и заговорщики обвинили тамплиеров в связях с дьяволом. Имущество ордена было реквизировано, сами же члены организации — подвергнуты длительным пыткам и последующей казни через сожжение. Жак де Моле взошёл на костёр в марте 1314 года;

11

Французский хронист и средневековый историк, Годфруа Парижский, по распространённой версии, является автором сведений о так называемом «Проклятии Жака де Моле», в котором тот, в свой смертный час, проклинает короля Филипа IV, Папу Климента V, и королевского советника Гийома де Ногарэ. Как ни странно, король и Папа умерли в том же 1314 году, спустя всего несколько месяцев после сожжения Жака де Моле, а вот с королевским советником ситуация обстоит странно. Множество достоверных источников указывают на то, что Гийом де Ногарэ умер еще за год до казни Жака де Моле, в 1313 году и попросту не мог присутствовать на казни (примечание автора);

12

38-летний, последний монарх Франции из династии Бурбонов, на период правления которого пришёл пик обострения социального напряжения в стране, вылившийся в Великую Буржуазную Революцию 1789 года, в ходе которой, 21 января 1793 года, был казнён методом гильотинизации, приняв смерть уже в новой стране — первой Французской республике (примечание автора);

13

Bloodhound является, вопреки распространённому заблуждению, бельгийской породой охотничьих собак, выведенной еще в XIII столетии орденом священнослужителей, для которых обеспечение приходов пищей было не последней задачей. Вопреки довольно скромному внешнему виду и покладистому характеру, эта порода отличается остротой обоняния и превосходно идёт по следу истекающего кровью зверя (примечание автора);