Зеркала и лабиринты

Роман Владимирович Арефкин, 2021

Шесть историй – шесть мимолётных странствий по затейливому лабиринту, стены которого – словно кривые зеркала – отражают нашу реальность в самых гротескных её проявлениях, открывая взору читателя ничем не ограниченный, увлекающий мысли – простор магического реализма. Каждая история сопровождается комментариями автора, который щедро делится источником идеи, указывает на исторические и культурные перипетии, заставляя повседневную реальность обогащаться живыми тонами фантазии. «Квест» – история о самом продолжительном поиске, в жизни каждого человека «Творец» – спасительная гавань для творческого сознания, посреди смерти и бессилия «Ворон» – противостояние мудрости и амбиций посреди увядания древнейшей цивилизации «Бессмертный» – история о слепом стремлении и неожиданных находках на этом пути «Пробудившись» – то, что начиналось банальным расследованием, превращается в откровение с самой историей «Изобретатель» – иллюстрация извечного конфликта индивида и государства, простирающегося сквозь века

Творец

Часть 1

Когда холодные ветры только начинали заигрывать с пожелтевшей листвой, сентябрь впервые выглядел столь драматично в Онеге, после череды бессмысленных столкновений, сопровождавшихся характерными последствиями как для самого города, так и для его жителей.

За последние восемь месяцев этот северный городок в Архангельском крае уже неоднократно переходил из рук в руки, попадая под влияние то одной, то другой из враждующих сторон. И каждый раз, меняя своего «хозяина» город преображался до неузнаваемости. Речь не шла о пропагандистских акциях и листовках, которые распространяли противники, словно удобрения для лучшего «урожая взаимной ненависти», и не касалось это архитектурного облика Онеги, который изменялся существенно и стремительно под ударами артиллеристских снарядов. Главные изменения читались в лицах местных жителей, которые, несмотря на свою малочисленность и тесные довоенные знакомства, распалили «угли взаимной ненависти» и ледяное поветрие молчаливого подозрения витало в воздухе, сковывая рты тем, кто ещё недавно мог с непринуждённой лёгкостью обмениваться улыбкой и приветствием, встречая соседа на улице.

На пике недавно ушедшего лета, в самом конце июля, монархические силы, заручившись поддержкой англичан, провели одно из самых своих эффективных наступлений, заставив защищавших свои позиции «красных» бежать. Тем, кому бегство не удалось, встретили свою смерть на виселице, в назидание жителям города, привыкшим к своему положению, «заложникам» утратившим надежды на нормальный ход жизни.

Интервенты наступали с моря и с Железнодорожного направления, но англичане не проявляли прыти в боях, предпочитая оказывать огневую поддержку «белым» Эти люди, специалисты своего дела, были присланы сюда в незначительном количестве под самыми туманными предлогами, чтобы не допустить «зарождение болезни», которая грозила распространится подобно эпидемии и достичь их родных порогов. Однако, проведшие в этих негостеприимных краях какое-то время и вкусившие горечь опыта, многие из них понимали, что их правительство руководствовалось совсем иными мотивами.

Лейтенант Сайфер Митчел, полевой врач, прошедший крещение окопами недавней войны на западном фронте, теперь с изумлением наблюдал, как он и его товарищи поменялись местами с теми, против кого они сражались ещё совсем недавно. В его памяти всё чаще всплывали агит-плакаты, на которых немецкие солдаты традиционно обличались беспощадными убийцами, но здесь, вдалеке от освещаемых британской прессой событий, происходили события, точь-в-точь ожившие и сошедшие с тех самых плакатов.

Сайфер и другие военнослужащие империи, которых здесь именовали «интервентами» имели приказ оставаться как можно ближе к линии сосредоточения и не вступать в огневой контакт с противником без особого распоряжения. Оборотной стороной этой медали было то, что двигаясь вслед успешному наступлению колонны белого генерала Вуличивича, Митчелл наблюдал кровавые последствия чинимого раздора. И если вид трупов в их последнем, навсегда застывшем вопрошании к милости врага, уже не производил на мужчину особого впечатления, то становясь свидетелем совершаемого преступления, будь то мародерство, жестокое обращение с гражданскими, насилие над женщинами, душа лейтенанта сворачивалась в тугой жгут, закручивающийся вокруг его шеи, угрожая «моральным удушьем»

У них был приказ не вмешиваться в отношения местного населения, однако воздержаться от оказания помощи или пресечения особенно дерзкого преступления, Митчеллу удавалось не всегда. Вышестоящие офицеры, впрочем, закрывали на это глаза, и дальше устных замечаний дело не шло.

Силы генерала Вуличивича, не без огневой и тактической поддержки «интервентов», выдавили «красных» из Онеги, самые удачливые защитники большевизма бежали через деревню Наволок, что под Плесецком.

Занятый город получил совсем непродолжительный период покоя, как только выстрелы стихли и отгремела канонада артиллерии, новая власть принялась устраивать свой порядок. Виселицы тут же пополнились новыми «гирляндами» тел, а население, те жители Онеги, что не успели сбежать, были согнаны в самое большое здание города — клубный дом, где им прочитали лекцию о вопросах нравственности, безнадёжности потворства «красному бандитизму», перспективах служения «белому движению» и успехах на всех фронтах. После чего, до жителей были доведены условия режимов и комендантского часа, ещё нескольких человек арестовали прямо в зале, остальным велели возвращаться по домам и следовать полученным указаниям.

Сайфер Митчелл не остался без дела. В ходе боёв не мало «белых» получили ранения, и командир сил «интервентов» распорядился посодействовать в этом вопросе.

На протяжении следующих нескольких дней, к Митчеллу поступали просьбы о помощи со стороны гражданского населения. Языка здесь не знали, но «белые» офицеры помогали, когда случалась такая оказия.

Собственное командование, зная о характере Сайфера, строго-настрого запретило врачу использовать медицинское оснащение, предназначенное строго для нужд «интервентов», посему помощь Митчелл оказывал — чем и как мог.

Когда в городе наступал комендантский час, всё затихало до такой степени, что редкие, не съеденные кошки не могли пройтись по улице, чтобы мягкая поступь их шагов не была услышана. Сайфер утомлял своих друзей долгими беседами, в которых они то и дело вспоминали дом, недавно оставленный за тысячи миль от этой странной земли. Этакий эскапизм помогал сгладить острые углы впечатлений, получаемых в новой, главным образом — необъявленной войне, сомнительными участниками которой они теперь являлись.

Когда последний собеседник оставлял лейтенанта наедине с самим собой, тот обнаруживал свою неспособность к мирному сну. Смыкая веки, он то и дело возвращался в траншеи Фландрии, и свист снарядов наполнял собой пространство, вызывая откуда-то из глубины собственного «нутра» казавшийся позабытым — первобытный страх. Вопли раненых, разумеется, аккомпанировали этим воспоминаниям, и звук пулемётных очередей, «Maschinegewеhr» — как сами немцы называли это чудо техники, и тот звук, с которым пуля разрывала плотную ткань шинели, увлекая куски грубой материи внутрь человеческого тела, причиняя боль и становясь причиной длительной, отсроченной смерти.

Пробуждаясь, Сайфер находил таз с водой, которая уже успела остыть в эти холодные, северные, ночи. В этом тазу он принимался мыть руки и лицо, изрядно соскребая уже не существующую грязь окопной земли и запёкшейся крови. Казалось, этот «нагар окопной жизни» навсегда въелся в саму его суть.

— Так не может продолжаться! — говорил Сайфер самому себе, произнося каждое слово вслух, дыбы быть уверенным, что услышанные во сне разрывы снарядов вновь не оглушили его — Это когда-нибудь закончится. Всё проходит, так мы устроены. Мы адаптируемся, приспосабливаемся и продолжаем жить.

Эта рационализация была призвана помочь лейтенанту поддерживать практический «затухший очаг» надежды, поскольку он прекрасно понимал, что стоило последнему угольку в этом очаге угаснуть — и его сознание немедленно будет поглощено безумием, превращающим человека в животное.

Часть 2

Спасительная гавань

Сайфер Митчелл нашёл свой способ бороться с душевными невзгодами, и вопреки всем тем советам, что давали ему «профессионалы», найденный им самим метод оказался поразительно эффективным в своей действенности. Сайфер писал, сочиняя сюжеты, создавая персонажей, мал по малу наделяя их жизнью, он вскоре ощутил себя подобием «творца» в мире которого не было места тому, что преследовало лейтенанта последние годы.

Несмотря на редкие периоды мира в жизни этого человека, найдя исцеление в эпистолярном творчестве, Сайфер преуспел в письменном переводе, закончив «Cinq années de ma vie¹⁷», труд Альфреда Дрейфуса, который из изложения личной истории превратился в манифест угнетаемого национального меньшинства. Несколько работ лично сотворённых умом Сайфера нашли своего издателя в Лондоне, в составе «The Idler», где публиковались отдельные произведения многих начинающих литераторов.

Но никому не было известно, что вот уже второй год шёл, как Митчелл работал над книгой, под рабочим названием «Парадис», в которой его ум выводил те смелые свои мечты, что были вытеснены прочь воспоминаниями о войне. На страницах бережно хранимой рукописи, Сайфер оживлял образы своих друзей, впервые свободных от «уплаты неноминального долга» и от страха смерти, неотвратимость которой уже забрала эти души, умчав их в забвение.

Создавая этот роман, Сайфер не творил, а созидал, дивясь тому, как на тусклых страницах низкосортной бумаги оживали судьбы.

Посвящая свободные минуты этому благородному ремеслу, лейтенант обнаруживал пробуждения покоя внутри самого себя, и если ему доводилось проводить вечерние часы за этой удивительной формой творчества, то настигавший его сон приносил ему покой и умиротворение. Намеренно Сайфер Митчелл не посвящал никого в тайну своего увлечения, разумно полагая, что этот «занавес» скрывает от непосвящённых ещё неизведанные пределы человеческой души.

Кроме того, чем дальше продвигалась работа Митчелла над его романом, тем яснее он ощущал свою вовлечённость в созидание, предпочитая «плести» повествование, отводя сюжет от любых намёков на завершённость. Противореча «Аристотелиантскому рецепту» фабулы, роман Митчелла уподоблялся описанию одного ему известного мира, в котором он сам, выступал «суррогатом бога»

В один из вечеров, незадолго после наступления комендантского часа, в дверь дома, где лейтенант был временно расквартирован, постучались. Это вовсе не была вежливая просьба о приглашении, сам характер стука говорил о срочности ситуации.

В помещение внесли женщину, она была бледна и с первого взгляда угадывалась сильная степень истощения. Помимо всего прочего, женщина была беремена и одного взгляда на неё оказалось достаточно, чтобы Митчелл понял всю серьёзность ситуации.

Роды были отягощены, а сама роженица металась в нерешительности между жизнью и смертью. Оказывая помощь, Сайферу было позволено использовать то оснащение, что было при их миссии, и возможно только это спасло положение. Отец ребёнка, простой мужик, стоял на пороге, солдаты не позволяли ему войти. Если бы не его густая борода и кустистые брови, Сайфер был уверен, он имел бы столь же бледный цвет лица, как и чудом спасённая женщина. Ребёнок, появившийся на свет, был слабым, маловесным, но явил самостоятельное дыхание и Митчелл не увидел каких либо видимых признаков отклонений. Когда всё стихло, лейтенант ещё некоторое время сидел в углу комнаты, пытаясь изгнать из памяти пронзительные, но краткие по своей продолжительности, вопли женщины, которыми та сопровождала каждый свой приход в сознание.

— Жить то будет? — спросил один из «белых» офицеров, очевидно позабыв, что говорил с англичанином.

— Everything seems fine with her, but I would give no predictions¹⁸.

Сайфер принёс с собой эту привычку, давать пространный ответ на подобные вопросы, ещё с траншей. Слишком часто он видел, как то, что казалось несведущему уму «чудом», оборачивалось преддверием глубокого разочарования.

Невзирая на комендантский час, лейтенант покинул своё жилище, решив пройтись неподалёку, по улочкам умирающего города. Минуя разрушенные артиллерией здания, Митчелл вглядывался в прорехи стен, казавшиеся в ночной темноте — пробелами материального пространства, входами в некие иные измерения, пугающие не только необъяснимостью своей природы для современных физиков, но и перспективой обнаружить себя там, где не может выстроить логический ряд даже самое смелое воображение.

Так, Сайфер прошёл два коротких квартала и уже собирался обогнуть угловой дом, чтобы двинуться в обратном направлении, когда за поворотом обнаружил одинокую фигуру, принадлежавшую, судя по всему, ребёнку, девочки, лет одиннадцати. Она была невысокого роста, очень худая и сильно сутулилась. Стоя спиной к лейтенанту, девочка практически не двигалась, лишь слабые порывы ветра раскачивали её хрупкую форму.

Сайфер хотел было окликнуть ребёнка, но тут же вспомнил, что местные вовсе не говорили ни на одном из языков Европы. За то время, что лейтенант провёл в России, он успел набрать кое-какой словарный запас, и хотя грамматика была чудовищной, он приноровился выстраивать простецкие предложения, в основном в повелительном наклонению

— Эй, вы! — окликнул он девочку, приближаясь к ней — Вы кто здесь?

Сайфер не был до конца уверен в правильности сформированных вопросов, но уповал на ясность их смысла. Он старался не говорить слишком громко, чтобы не привлечь внимание комендантов, ведь если ему это практически ничем не грозило, то у родителей ребёнка могли возникнуть серьёзные проблемы, если «белые» заподозрили бы её причастной к шпионажу в пользу «красных»

Однако девочка никак не реагировала на оклики, и когда Митчелл приблизился, ему пришлось обойти ребёнка, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

К собственному изумлению лейтенант обнаружил, что стоявшая перед ним девочка не имел правой ноги ниже колена. Мужчина понять не мог, как он не заметил этого сразу. Одетая в лёгкое платье, девочка напоминала ободранную ветром, молодую осинку, с больным корневищем, готовую в любое мгновение упасть на землю. Не выражающее никаких эмоций, лицо ребёнка, оставалось безучастным, и Сайфер присел на одно колено, чтобы оказаться лицом к лицу с девочкой. Он ещё несколько раз повторил свои попытки достучаться до её внимания, прежде чем ему ответил порыв свирепого ветра, будто некая сила, притаившаяся во тьме за углом, подула на «соломенный домик» из старой народной сказки.

На глазах у Сайфера Митчелла, фигура девочки рассыпалась в пепел, подхваченный порывом ветра и уносимый вдаль. Лейтенант ещё какое-то время оставался в том же положении, стоя на одном колене, глядя перед собой. Ветер стих.

Наконец он поднялся. Справа от него стояло глиняное здание. Это было совсем небольшое, неказистое здание в один этаж высотой, не имевшее ни одного окна, и только одна единственная дверь была своего рода границей между пространством снаружи и тем, что находилось внутри.

Дверь была окрашена в красный, но сама краска выцвела, и сохранился лишь оттенок. На двери висела табличка, которая некогда тоже была закрашена. Сайфер прикоснулся ладонью к резной поверхности предмета, полагая, что так он лучше сможет ощутить, что за узор был некогда нанесён на этот деревянный прямоугольник.

Под кончиками пальцев ощущались старательно вырезанные неровности, вне всякого сомнения — символы.

«ביבליאָטעק ¹⁹ »

Насколько Сайфер припоминал, ему доводилось читать о погромах, прокатившихся по Российской империи за какое-то время до грянувшей революции и гражданской войны.

Лейтенант предпринял попытку отворить дверь, но первое, что он обнаружил — у двери не было ручки, или чего-либо, что позволяло бы манипулировать ею надлежащим образом. Тогда, повинуясь логике, мужчина попытался толкнуть дверь внутрь, но и это не принесло желанного результата. Дверь была заперта.

Потратив какое-то время на созерцание здания, которое своей простотой выделялось из всей остальной архитектуры Онеги, Сайфер также подметил, что это было пожалуй единственное строение, не тронутое орудийными снарядами.

Вскоре лейтенант вернулся к себе, в выделенный ему дом, где не медля, сразу же заснул.

Глава 3

Радикальные перемены

Жизнь в городе шла своим уродливым чередом, определённым военным порядком. Командование «интервентов» заявляло, что они не задержатся здесь надолго, и многие из англичан уже начали отсчитывать дни, когда им будет дозволено покинуть город. Сроком был назван день, когда с моря подойдёт английское судно, чтобы принять контингент.

Однако, спустя несколько дней, ночь над Онегой разразилась ружейным огнём. Застигнутые врасплох, силы «белого» движения оказались неспособны оказать сопротивление невесть откуда взявшимся «красным»

Позже, когда после непродолжительного боя, город был занят большевиками, выяснилось, что последняя вылазка неудержимого генерала Вуличивича обернулась крахом, когда он столкнулся с прибывшими бронепоездами с подкреплением для «красных»

Те, кто оставались в Онеге, включая и Сайфера Митчелла, довольствовались лишь обрывками информации о случившемся. Новая власть отличалась ещё большей степенью маргинальности и одно из проявлений этой их натуры была жестокость и нетерпимость к «идеологическим врагам»

Расправы и расстрелы «белых» военнослужащих было делом обычным, но и мирное население становилось жертвой репрессий.

Так, Сайфер Митчелл и несколько его товарищей наблюдали за остервенелым умерщвлением семей, которые по мнению комиссаров, проявили неблагонадёжность и сотрудничали с представителями угнетателей.

Кто-то из «интервентов», главным образом высокие офицеры, сумели сбежать, выбравшись в порт, там их принял на борт высланный катер, и вскоре они уже были на борту судна, которое и должно было принять весь контингент.

Сайферу повезло меньше, он оказывал помощь гражданскому, когда большевики заняли город. Гражданский был тут же убит, а англичане заперты в одном из домов до тех пор, пока уполномоченные комиссары не примут решение — что делать с ними дальше.

Относительно характера этого решения сомневаться не приходилось. Ни Сайфер, ни его товарищи не питали иллюзий относительно своего командования на борту судна. Никто не стал бы рисковать ради спасения столь незначительной по количеству, да и по стратегической значимости, группы военнослужащих.

Поздно вечером, двери «временной тюрьмы распахнулись, Митчелл и его товарищи были вызваны на беседу с комиссаром. Это был мужчина в свои сорок с небольшим лет, среднего роста и довольно посредственного телосложения. Однако он уже с такой показной статью носил характерные атрибуты власти, что это с лихвой компенсировали его физические недостатки.

Он представился как комиссар Комаров, уполномоченный по контролю и порядку за городом. Затем он не смог себе отказать в прочтении короткой лекции о том, что в Онегу наконец пришёл освободительный режим, с властью угнетателей, как и с самими угнетателями, было покончено раз и навсегда. В лице захваченных англичан комиссар Комаров видел подлых «интервентов», способствующих угнетателям, посему его приговор был ясен и не оставлял никаких заделов для спекуляции.

— Этот вечер и ночь, так уж и быть, вы проведёте в мире со своими мыслями. — напутствовал комиссар — А завтра, с утра, вы будете расстреляны как враги нашего трудового народа!

У двух из трёх товарищей Сайфера в этот момент едва не подкосились ноги, напомнив лейтенанту о том, что ещё не все люди вокруг него научились заблаговременно оценивать свои перспективы.

Часть 4

Открытие

Их вернули обратно в барак, ставший их последней обителью пред маячившим в утренней перспективе эшафотом. После того как их оставили одних, между мужчинами разгорелся нешуточный спор, в котором они дали волю своим эмоциям, обвиняя всех и вся в случившемся, начиная от своих непосредственных командиров, заканчивая премьер-министром и палатой лордов разумеется.

Сайфер Митчелл воздержался от участия в бурной полемике, устроившись в углу комнаты, как если бы это могло позволить ему вернуть себе былую тишину.

Сколько раз он представлял себе этот исход, быть захваченным в плен, скорый суд «по закону военного времени» и столь же поспешное исполнение приговора.

На полях первой войны, немцы, захватывая пленного, если и принимали вынужденное решение о расстреле, то делали это неспешно, с должной помпезностью, которую могли позволить себе в сложившихся обстоятельствах. В России Сайфер насмотрелся на казни через повешенье, и пришёл к выводу, что это был далеко не лучший способ умереть. В то же самое время, его родина, Англия, сковавшая статус мировой империи, ещё не так уж давно практиковала казнь через потрошение, виселицу и четвертование, что опережало все самые жестокие казни в Европе. Теперь в Англии тоже вешали. Что же касалось расстрела, то здесь «красным» можно было отдать должное. Они не устраивали из этого показное представление, выстраивая огневую группу и приказывая стрелять из длинноствольных орудий, целясь кто куда. Вместо этого, назначенный комиссаром «специалист» выводил приговорённого к месту казни, и в известный одному ему момент, вынимал пистолет, приставлял к затылку смертника и спускал курок. При таком исполнении, если всё шло как надо, приговорённый не успевал понять, что его существование подошло к концу и весь накопленный жизненный опыт выливался наружу в виде каши из размозжённого мозга и осколков костей черепа. Но даже при таком сценарии, когда ты понимаешь какая роль отведена именно тебе, невольно начинаешь задумываться о том, что может случиться, если что-то пойдёт не так, или если палач, в силу своей перверсии, решит импровизировать.

Холодный, липкий страх был рядом, сидел около Сайфера Митчелла, выкатив наружу язык, и лизал его сердце, ритм которого, тем не менее, оставался в пределах нормы.

Смертники часто просят о исполнении последней воли, которая, как правило, не блещет оригинальностью. Митчелл задумался, как бы тот комиссар Комаров отреагировал, если бы узнал, что его «идейный враг», перед лицом неминуемого, большего всего на свете хотел бы открыть свои рукописи и провести эту ночь в мире, столь бережно созданном его воображением. Наверное, скорее всего, комиссар счёл бы это ещё одним проявлением «буржуазной испорченности» о которой потом ходили бы самые скабрезные анекдоты.

Внезапно для всех, находившихся под замком, раздался звук отпирающейся двери. Внутрь вошли несколько вооруженных солдат, которые тут же оглядели пленников, убеждаясь что те продолжали пребывать в своей беспомощности. За солдатами вошёл офицер, из тех, кто помогал комиссару Камарову общаться с англичанами.

— Эй ты! Доктор! — мужчина скомандовал, очевидно не заметив, что Митчелл приютился в углу — Пойди сюда, нужна твоя помощь.

Сайфер поднялся с пола и подошёл к группе людей.

— Когда город брали, некоторые из наших были ранены. — пояснил мужчина — Этот человек с нами уже долго и не хотелось бы, чтобы он богу душу отдал.

— Это едва ли получится, — сухо заметил Митчелл — поскольку ваша идеология утверждает отсутствие бога, а город, как вы заметили ранее, под вашим управлением.

Мужчина обдумал услышанное, усмехнулся и кивнул.

— Гляди-ка, знает как и что к месту притянуть. Жаль тебя стрелять, но война есть война.

Сайфер не был тронут этим сомнительным комплементом.

— Где раненый? Что с ним случилось?

— Да кто ж его поймёт, без доктора. — выругался мужчина, кивая солдатам, чтобы те выходили из помещения — Нам нужно твоё мнение. Комиссар сказал, что поймёт, если ты откажешься, с тебя уже нечего требовать. Однако у меня такое чувство, что ты поможешь.

Лейтенант ничего не ответил, его взгляд соскользнул с собеседника и устремился в дверной проём. Мужчина-помощник комиссара улыбнулся.

Вскоре они уже шли вдоль знакомых Сайферу улиц города. В окнах некоторых домов был свет от керасиновой лампы или лучины — ещё более примитивного инструмента домашнего быта. Когда обитатели этих ветхих жилишь замечали приближение вооружённой группы, они тут же задёргивали окна плотными тканями, как того требовала светомаскировка.

Уже не в первый раз Сайфер признавал, что у «красных», в некоторых подразделениях, с дисциплиной всё было в порядке и несмотря на дефицит офицерского состава, они черпали заслуживающие уважения знания о военном деле. Неосязаемая, холодная длань недавнего противника ощущалась здесь, как никогда ранее. Пленный лейтенант уже не в первый раз ловил себя на мысли, что противник, которого его странна, в составе Антанты, победила несколько лет назад, обретал реальную возможность для реванша здесь, словно призрак убиенных армий возрождался и вселялся в этих, недавно ещё мирных, людей.

Митчелл так же обнаружил, что его вели тем же маршрутом, которым он прогуливался некоторое время назад, в ту странную ночь, когда ему явилось видение, которое он постарался забыть.

Вскоре, конвой вышел на ту же несуразную улицу, где лейтенант обнаружил то самое странное здание с одно дверью. Всё оставалось прежним, складывалось впечатление, будто перемены не посещали эти места. Митчелла привели в один из домов, где нашли своё укрытие люди. В небольшом домишке, под одной крышей ютились шесть человек, и один из них, по мнению «красных» был на пороге смерти.

Это был мужчина, зрелых лет, чрезвычайно худой. Он лежал на полу, обёрнутый какими-то тряпками, его лицо и всё тело целиком свидетельствовали об невыносимых мучениях. Причиной тому было пулевое ранение брюшной полости. Сайферу было достаточно осмотреть пострадавшего, чтобы прийти к неутешительному выводу. Рана была причинена двенадцать, если не больше, часов назад, и теперь раненый страдал от разлитого перитонита. С имеющимися в распоряжении «красных» медикаментами и скудным инструментарием, об операции не могло идти и речи.

— Этот человек умрёт. — констатировал Сайфер, без лишних обиняков, понимая, что кроме помощника комиссара, никто больше его не говорил на его языке. Однако, сказав это, лейтенант не без некоторого удивления обнаружил, что находящиеся рядом с раненым женщина и другой мужчина, изменились в лице, словно тревога в один миг трансформировалась в тяжелейшую степень печали. Для некоторых явлений не существовало языкового барьера.

— Что с ним? — спросил мужчина, стараясь выглядеть бесстрастным.

— Ранение повредило кишечник. Содержимое вылилось внутрь, началось обширное воспаление — перитонит. — объяснял Сайфер — Вот, видите как напряжена мускулатура брюшной стенки!

С этими словами лейтенант стянул одеяло, вновь обнажая живот раненого.

— Он сильно мучается, и температура очень высокая. Я, если честно, не знаю, как долго это продлится.

Мужчина-помощник комиссара дольше обычного переваривал слова англичанина. Затем он повернулся к своим подчинённым и издал несколько распоряжений. Сайфер не понимал, о чём шла речь, но он увидел, как взмолились женщина и мужчина — близкие раненого. Никто, впрочем, не обращал на них внимания. Солдаты подхватили тело раненого и довольно ловко, игнорируя его, усилившиеся многократно, стоны, вынесли на улицу.

Сайфер догадывался, что готовилось свершиться, он почувствовал предательскую слабость в ногах, предпочтя остаться на своём месте.

Раздался хлопок выстрела пистолета, стоны раненого стихли в сию же секунду.

Женщина уткнулась в плечё мужчины с суровым, непроницаемым выражением лица, и разрыдалась.

Только сейчас, когда ему представилась возможность осмотреться, Митчелл заметил висевшую на стене, под потолком, мутную фотографию. Качество снимка было плохим, но именно такие фото могли себе позволить небогатые люди в этих краях. На снимке была девочка, лет десяти-одиннадцати. Она была одета в лёгкое, летнее платье и стояла где-то на поле, за её спиной и под ногами колыхались травы. Девочка опиралась на костыль, удерживая в руках полевой цветок, у неё не было одной ноги.

— Митчелл! — раздался голос мужчины-помощника комиссара — Вставай давай, пора возвращаться.

В мыслях лейтенант прогонял предстоявшую ему пережить сцену — его собственную казнь, которая, как бы он себе её не обрисовывал в попытках рационализировать — продолжала вселять в него тупой, природный, инстинктивный страх.

Выйдя наружу, Сайфер увидел лежащий около дома труп. Солдаты предусмотрительно накрыли голову трупа какими-то тряпками. И хотя убитый не имел много сходств с самим Митчеллом, лейтенант без особого труда представил, как через несколько часов его собственное тело будет сложено подобным манером, дабы не оскорблять своим видом тех, кому ещё нужно было жить.

Неотвратимость собственной судьбы, как никогда ранее, ощущалась комом в горле.

— Это было лучшим, что мы могли для него сделать. — сказал помощник комиссара, хотя никто его и не спрашивал — Он бы отмучался ещё не весть сколько. Терпеть это не могу.

Сайфер воспользовался возможностью, никто не подгонял его сзади, и взглянул на странное здание напротив.

— Завтра, согласно приказа вашего комиссара, я «отмучаюсь». — заметил лейтенант, продолжая смотреть на странную, выцветшую дверь.

Даже с того расстояния, на котором он находился от неё, Митчелл угадывал увиденную ранее табличку с надписью «ביבליאָטעק»

В какой-то момент, помощник комиссара уловил взгляд пленного и посмотрел в том же направлении. Для него это здание не представляло ни малейшего интереса.

— Знаешь, что там находится? — спросил мужчина.

Сайфер отрицательно покачал головой.

Помощник комиссара вновь посмотрел на дверь. Затем он пересёк узкую улицу и оказался возле входа в таинственный дом. Повинуясь скорее интуиции, Сайфер последовал за мужчиной. Странно, но никто из солдат не попытался остановить пленника или хотя бы окликнуть его.

— Здесь что-то написано. — помощник комиссара попытался разобрать вырезанные на табличке символы — Похоже на эту жидовскую письменность. Ну точно! Она!

Повернувшись к одному из вооружённых карабином солдат, мужчина сказал:

— Саня, есть у нас здесь жидовствующие, из местных?

Солдат что-то отвечал, после чего мужчина начал что-то ему объяснять. В этот самый момент, могло показаться, что Сайфер Митчелл остался один в целой вселенной и ничьё внимание больше не приковывалось к нему. Столь странное чувство напомнило ему порыв освежающего, весеннего ветерка, привкус пьянящей надежды, столь неуместной при данных обстоятельствах.

Лейтенант прикоснулся к двери, позволив себе, вопреки здравому смыслу, надавить на шершавую, выцветшую поверхность. Без единого скрипа дверь пришла в движение, отойдя внутрь, приглашая Сайфера войти. За дверью царила кромешная тьма, как если бы дверной порог разграничивал земное, и космическое пространство. Наблюдая бесконечную, неопределённую никакими физическими границами, пустоту, Митчелл испытал нерешительность, и даже страх, но позади него, за спиной, продолжал облизываться «демон отчаянья» В следующую секунду Сайфер Митчелл волевым усилием заставил себя буквально перелететь порог и погрузиться туда, где, как ему казалось, его ожидало пугающее и спасительное «ничто»

Часть 5

Вавилонская библиотека

Это не было падением в пустоту. Сайфер Митчелл не терял опоры под ногами, и когда деликатный свет множества шарообразных светильников пролился на него, его глаза без труда адоптировались. Позади он не слышал ни окликов, ни шагов своих конвоиров, а это означало, что солдаты не спешили его преследовать. Перед ним стоял роскошный стол из красного дерева, на резных, фигурных ножках. За столом сидел человека, одетый в простой, шерстяной костюм западного образца. Из разреза пиджака просматривалась белая, льняная рубашка, галстука мужчина не носил.

Лейтенант примерно оценил возраст мужчина как шестьдесят или семьдесят лет, точнее сказать было трудно. Лицо мужчины было покрыто сетью глубоко-залегающих морщин, нагладко выбритое, и единственной растительностью были полностью седые волосы. На глазах у мужчины были тёмные, с непроницаемыми для света линзами, очки.

Сайфер приблизился к столу ещё на пару-тройку шагов, так, чтобы оказаться едва ли не у самого его края. Глядя на сидевшего с противоположной стороны мужчину, лейтенант немного пригнулся, словно желая, чтобы тот лучше его услышал, и спросил:

— Извините, что это за место?

Мужчина в очках не явил никакой видимой реакции. Он даже не приподнял головы, чтобы его, защищённые тёмными линзами, глаза могли встретиться со взглядом Сайфера.

— Вас рады приветствовать в стенах Вавилонской библиотеки!

Лейтенант не сразу понял, что он услышал. Человек говорил на языке, идеально понятном ему, но смысл сказанного ускользал.

— Извините, — вновь заговорил Сайфер — но правильно ли я понял, мы находимся в библиотеке?

— Именно! Вы находитесь в Вавилонской библиотеке, и я рад видеть вас здесь. — ответил таинственный мужчина.

Сайфер Митчелл ещё раз осмотрелся, оценивая масштабы помещения. Вне всякого сомнения, пространство было огромным. Зал, в котором он сейчас находился, был освещён только теми светильниками, что расположились на столе. Но зато посмотрев верх, Митчелл увидел множество этажей, уходящих едва ли не до бесконечности в тёмное пространство. Каждый этаж имел форму концентрической окружности, а каждая окружность переходила в следующий уровень, наподобие спирали. На этажах были расположены книжные шкафы высотой превышавшей человеческий рост, плотно заставленные книгами, и так было повсюду. Лейтенант насчитал порядка одиннадцати этажей, дальше его зрение уже не позволяло ему различить что-то конкретное.

— Но как это может быть? — спросил Сайфер, вновь обратившись к мужчине в очках — Здание, в которое я вошёл, было совсем небольшим!

— Здание, которое вы вероятно увидели снаружи, по-прежнему сохраняет свои скромные размеры. — отвечал незнакомец в очках — Однако, пространство Вавилонской библиотеки не связано «путами» Евклидовой геометрии и имеет пределы, очерченные человеческим познанием.

Сайфер задумался над этим изречением.

— То ест вы хотите сказать, что в вашей библиотеке есть всё, что было порождено человеческим познанием? Но ведь это вздор! Такое книгохранилище потребовало бы небывалых масштабов и находилось бы точно не в глуши российского севера!

— Вавилонская библиотека, — пояснял мужчина, а в его голосе не были и намёка на раздражительность или нетерпение, казалось, он был готов вечно отвечать на вопросы сомневающегося посетителя — содержит не только труды, произведённые умами людей, но и те труды, которые производятся пытливыми умами в данный момент, как и те — которым только предстоит появиться на свет.

Это откровение поставило Митчелла в тупик, он отказывался понимать то, о чём говорил мужчина.

— Как это возможно, что ещё не завершённые, или даже не начатые труды, уже хранятся в вашей библиотеке? Вы должно быть шутите!

Но ни внешность, ни интонация таинственного мужчины в очках не свидетельствовали в пользу этого предположения.

— Так устроена Вавилонская библиотека, что здесь есть всё, вопреки границам времени и пространства. Возможно, ваше удивление будет преодолено путём практического эксперимента. Попробуйте найти нужную вам книгу.

Сайфер не верил своим ушам. В словах мужчины содержалась логика, но в то же время, то, что он говорил, противоречило всякому здравому смыслу. Тем не менее, соблазн проверить невероятную теорию был столь велик, что он недолго думая назвал заглавие книги, вероятность наличия которой, по его мнению, была сведена к нулю, ведь сама книга была незакончена и кроме него самого — автора этой книги, о данной работе не знал никто.

— В таком случае, — сказал Митчелл — не могли бы вы сказать, имеется ли в вашей библиотеке книга под заглавием «Парадис»?

Мужчина в очках оставался всё столь же бесстрастным, его ничуть не смутил запрос посетителя. В течение нескольких секунд он оставался недвижим, затем заговорил вновь:

— Книга «Парадис», за авторством Сайфера Митчелла, в жанре «наративный фикшн», имеет статус «незавершённой», хранится в секции одна тысяча восемьсот пятьдесят три, на полке за номером шестьдесят три тысячи восемьсот пятьдесят два, в ряде шесть, на месте — одиннадцать.

Сказав всё это, мужчина отодвинулся от стола, и его тощие, узловатые руки потянули на себя одну из выдвижных полок. Всё, что успел заметить Митчелл, было то, как в руках мужчины появилась книга, та самая, которая прямо сейчас должна была находиться среди его вещей, конфискованных «красными»

Приняв книгу, Митчелл едва смог нормально дышать, столь сильное впечатление произвел на него этот «эксперимент» Он принялся перелистывать страницы, дабы лишний раз убедиться в том, что уже и без того было понятным — это была его недописанная книга, существовавшая в единственном экземпляре, о которой не знал никто, кроме самого автора.

— Откуда у вас эта книга? — только и спросил Сайфер — Она не могла оказаться здесь…

— Вавилонская библиотека хранит… — начал декларировать мужчина в очках, но лейтенант прервал его тираду.

— Я понял, понял, у вас здесь есть абсолютно все труды…, но как это возможно?

— Мои предки, начиная со дня сотворения вселенной, отвечали за Вавилонскую библиотеку, каталогизируя и обслуживая труды человеческого разума. Я, настоящий смотритель библиотеки, продолжаю наше дело.

— Но кто вы такой? — спросил Митчелл — Я имею в виду, откуда вы взялись и как здесь появились?

Мужчина не испытывал никаких стеснений и даже не смущался. Вопросы, которые перед ним ставились, представлялись ему информацией, как если бы кто-то запрашивал ещё одну книгу из его библиотеки.

— Я — смотритель Вавилонской библиотеки, я её часть, с помощью которой библиотека взаимодействует с её посетителями.

— Хотите сказать, у вас одна-единственная функция здесь, словно вы инструмент? — осмелился и задал этот вопрос Сайфер.

— Длительное время я выполнял предназначение нашего рода — поддерживал библиотеку в надлежащем порядке, однако не меньше времени я пытался найти ответ на один единственный вопрос, который остаётся без ответа во все времена.

Сайфер удивился этому заявлению, у него только что сложилось впечатление, будто бы в этом фантастическом месте, занимающим ничем не ограниченное пространство, не оставалось места для неотвеченных вопросов.

— Что же это за вопрос такой, на который даже вы, с вашей великой библиотекой, оказались не в силах справиться?

Мужчина помедлил, затем слегка откинулся в своём стуле, впервые подняв взгляд тёмных линз на Сайфера.

— Ни мне, ни моим предкам так и не удалось найти ответ на вопрос о том, кем на самом деле был создатель этой библиотеки. Иными словами, мы не обнаружили самых первых писаний о боге.

— О боге! — изумился Сайфер — Боже правый, обладая всеми знаниями человечества, вы относитесь серьёзно к религии?

— Я, как и мои предки, отдал огромную часть своей многовековой жизни, исследуя источники. Вместе с годами, бесконечные потоки текста забрали и мои глаза.

С этими словами мужчина снял очки, позволив Митчеллу увидеть то, что за ними скрывалось. В глазницах, где некогда залегали глаза, теперь царила тьма, заполненная мириадами звёзд. Глазницы смотрителя библиотеки были всё равно что два маленьких оконца в бесконечность космического пространства, откуда разило вечностью и холодом.

— Но как вы можете вообще полагать, что создание этой библиотеки — дело рук бога? — спросил Сайфер.

— Этот вопрос, не вызывает затруднений. — отвечал мужчина, не спеша водружать очки обратно — Задайте ему вопрос, и вы, вероятно, получите ответ.

Сайфер, обдумав услышанное, внезапно для самого себя, рассмеялся во весь голос.

— Бог, создатель всего сущего, слышишь ли ты меня? — разумеется, как лейтенант того и ожидал, ответом на этот вопрос стало молчание — Я Сайфер Митчелл, лейтенант армии её величества, полевой врач! Я — человек, чьё ремесло — спасать жизни там, где властвует смерть! Ты же знаешь, что привело меня сюда? Ты не можешь не знать!

Замолчав, чтобы перевести дыхание и набрать воздуха для новой тирады, Сайфер ощутил, как у него затряслись руки. Ноги становились ватными, и он был вынужден опереться о край стола, чтобы не упасть на пол.

Он вдруг увидел, собственными глазами, как будто это происходило прямо перед ним, как его вывели к расстрельной стене, запачканной пятнами крови. Солнце, посылая свои рассветные лучи, окрашивала эту стену в золотистый узор, смягчая эффект от въевшихся в краску кровавых брызг, вот только запах, отвратительный трупный запах оставался непреодолим. Сайфер Митчелл видел, как пуля, выпущенная из пистолета, расколола его череп, разбрызгивая вещество мозга, фрагменты которого попали на ту же стену, словно добавляя узор в уже составленную композицию.

Видение исчезло столь же внезапно, как и появилось. Восстановив контроль над собой, Сайфер вновь выпрямился, удерживая свою книги в руках, и подняв взгляд вверх, словно бы пытаясь увидеть там, где бесконечные этажи библиотеки скрываются во тьме, образ чего-то определённого.

— Всё верно! — сказал Сайфер, словно отвечая на никем не заданный вопрос — Это и есть причина. Но скажи, могу ли я, кто ни разу в жизни не обременял твоё внимание просьбой, теперь, в предсмертные часы, просить об одном единственном, что таится у меня на душе?

Когда голос Митчелла стих, всё бесконечное пространство Вавилонской библиотеки содрогнулось от неописуемого, по своему характеру, голоса.

— Ты можешь просить меня, Сайфер Митчелл, об одной единственной просьбе, в час, предшествующий твоей смерти.

Сайфер некоторое время стоял неподвижно, прикрыв глаза он пытался угомонить кавалькаду бешенных мыслей, самой «резвой» из которых была идея — попросить отложить смерть, но вновь голос молвил, давая понять, что эта просьба невыполнима в силу противоречия самой сути вселенной. Тогда, помедлив ещё чуть-чуть, Сайфер Митчелл улыбнулся и сказал:

— В таком случае, я хочу просить о малом! Моя работа, «Парадис», как тебе должно быть известно, так и не была завершена. Я, все эти годы испытаний, что выпали на мою судьбу, находил в этой работе своё спасение, и посему ценю её как самое важное творение моей жизни. Разреши мне закончить мою работу!

В третий раз молвил голос:

— Сайфер Митчелл, я дарую тебе возможность закончить то, что ты считаешь работой своей жизни! Прими этот дар и иди с миром.

Когда Сайфер открыл глаза, он обнаружил, что Вавилонская библиотека исчезла, а он, в обнимку со своей книгой, лежал на заранее подготовленной подстилке из соломы в доме, где приговорённых содержали до наступления утра.

Часть 6

Казнь

Рассвет наступил неожиданно быстро, намного опережая ожидания приговорённых. Мужчины молчали, предпочтя оставаться наедине со своими мыслями.

Сайфер, проснувшись ещё до рассвета, потратил какое-то время анализируя то, что он счёл за крайне необычный, чудесный сон, произведённый воспалённым от страха грядущего — подсознанием.

Звук отворяемого замочного механизма словно «нож» ударил в сердце Митчелла, и ещё никогда ранее это клацанье металла не казалось столь уродливым.

Солдаты вошли внутрь в молчании. На этот раз они обращались с приговорёнными на редкость учтиво. Помощник комиссара тоже был здесь.

— Ну что, господа хорошие, — говорил он, и в его голосе слышались тревожные ноты напряжения — вот и пришла пора.

Они выводили приговорённых по одному, благо путь до места казни был близким. Митчеллу выпало право быть вторым. Расправа над первым из пленников не заставила себя долго ждать, что позволило лейтенанту предположить, что он всё же был прав, «красные» использовали скорый и довольно гуманный метод умерщвления. Но разительного облегчения это не принесло.

— Как ты думаешь, Митч, — впервые за последние несколько дней его товарищ спросил его, обращаясь минуя военное звание — почувствовал он что-нибудь, или нет?

Повернувшись к своему соратнику по несчастью, лейтенант увидел смотрящие на него, наполненные страхом, глаза. Это был сержант, достаточно молодой, не имевший боевого опыта до участия в «интервенции» Последние несколько дней оказали на него разрушительное воздействие, его виски поседели, вокруг глаз образовались нехарактерные для этого возраста углубления, в самих глазах укоренился животный страх.

— Следующий. — раздался голос одного из солдат, и в помещение вновь вошёл помощник комиссара.

— Это как-никак ты, Митчелл. — мужчина смотрел на лейтенанта, и в его взгляде угадывалась растерянность, пожалуй самоё тёплое из чувств, которое можно было пожидать от этого человека, обожженного братоубийственной войной.

« — Разве ты не помнишь? Разве ты не видел это?» — думал Митчелл, вставая с пола, и отряхиваясь — приводя свою форму в порядок. Ему так хотелось спросить мужчину о минувшей ночи, но он опасался, что тогда это приняли бы за попытку запутать нехитрый процесс казни.

Сайфер Митчелл шёл к месту, где его жизни суждено было оборваться. Солнце уже достаточно освещало пространство, чтобы можно было без труда различать предметы вокруг.

— Стоять. — раздался приказ, произнесённый на ломаном английском, слово, которое конвоир выучил, очевидно, по случаю.

Митчелл принялся отыскивать взглядом тело своего предшественника, но нигде его не увидел. Тогда, подняв взгляд и посмотрев перед собой, он увидел, что стоял напротив кирпичной стены, покрытой белой штукатуркой, осыпавшейся из-за большого количества пулевых отверстий. На определенной площади, вся стена была замарана кровавыми разводами, в некоторых местах, среди кровавых всплеск, были налипшие фрагменты биологического происхождения. Сайфер зажмурился, он вспомнил это место и понял, чего ему следовало ожидать в следующую минуту. Когда плотно сомкнутые веки погрузили его во тьму, обоняние частично переняло на себя восприятие — напомнив лейтенанту о отвратительном запахе крови и вообще — о смерти.

Звук взведённого механизма пистолета заставил сердце приговорённого остановиться, сжаться в комок, который, словно в попытке найти спасение, устремился к горлу, и благополучно застрял там, затруднив дыхание.

Секунда, другая, третья…. Ничего не последовало, и затаившийся на пике своего ожидания, Сайфер в конце концов выдохнул, издав при этом протяжный стон. Он полагал, палач, повинуясь своей перверсии, решил разыграть старый, известный в армиях всего мира трюк, заставив жертву вкусить мучения ожидания. Однако, выстрела так и не последовало и только теперь Сайфер осознал, что он не слышал ничего вокруг, как если бы его оглушило. Раскрыв глаза, он вновь увидел перед собой стену, но от неё уже не исходил отвратительный запах. Всё вокруг него утратило свои характерные свойства, и когда мужчина нашёл в себе силы, чтобы повернуться лицом к палачу, то обнаружил, что тот стоял с вытянутым в руке пистолетом, нацеленным в голову жертве, абсолютно неподвижен, даже дыхание не приводило в движение его грудь.

Осмотревшись, Сайфер обнаружил, что и другие люди во дворе, застыли на своих местах, среди них был помощник комиссара.

Лейтенант поочерёдно подошёл едва ли не к каждому из них, всматриваясь в застывшие лица. На лице каждого человека застыла эмоция, которую тот испытывал в момент свершения этого «чуда»

Прикосновения к этим биологическим статуям вызывали лишь недоумение, поскольку складывалось впечатление, будто кто-то или что-то вытянуло саму жизнь из этих людей, оставив лишь оболочки. Однако, когда созерцание застывших людей подошло к концу, Митчелл не без меньшего удивления заметил куда более разительные проявления феномена. В небе, где висели серые облака, замер на одном месте клин перелётных птиц, что выглядело до боли несуразно. А рядом с местом расстрела находился кран с подачей холодной воды, под которым стояла бадья, улавливающая излишки жидкости. Мало того, что в самой бадье вода застыла в момент своего волнения, так ещё и одна из капель, из непрочно закрытого крана, застыла в воздухе, преодолев едва ли не полпути к поверхности жидкости.

Тогда Сайфер Митчелл понял, что из этих людей вокруг, как и из всех остальных предметов, вытянули вовсе не жизнь, их просто лишили времени.

Сперва лейтенант вернулся в дом, в котором содержались остальные приговорённые, он обнаружил, что и они разделили судьбу всего, что находилось в этом мире. Ещё какое-то время лейтенант бродил по улицам Онеги, везде натыкаясь на подтверждение всеобщности феномена.

В конце концов он остановился, присев на скамью у одного из домов.

«… — я дарую тебе возможность закончить то, что ты считаешь работой своей жизни!» — в памяти лейтенанта прозвучали эти слова, сказанные голосом, который принадлежал тому, в кого Митчелл упорно не верил всю свою жизнь.

« — Стало быть, это всё было взаправду!» — размышлял Сайфер.

Это всё могло означать лишь то, что у него, Сайфера Митчелла, автора работа «Парадис», появилась возможность исполнить то, о чём он просил, и во исполнение этого, некто, наделённый силой управлять временем, даровал ему, простому человеку перед лицом смерти, отсрочку.

В руках Сайфера вновь появилась книга, та самая, над которой он работал всё последнее время. Глядя на то место, где обрывалось повествование, лейтенант размышлял над своими действиями. Ему надлежало приниматься за работу, чтобы книга получила своё логическое завершение, как он и просил, однако это означало, что с постановкой последнего пунктуационного знака, закончится и предоставленная ему отсрочка, после чего время вновь обретёт свой бег и то, чему суждено было свершиться — произойдёт.

Эта идея вновь принялась пробовать на прочность характер лейтенанта.

— Что я могу сделать? — размышлял Сайфер вслух — Забрать книгу и бежать отсюда как можно дальше? Но какой в этом смысл, если тот, кто поверил мне — в действительности столь могуществен? Разве не сможет он настигнуть меня — куда бы я не направился? Да и что толку в моём бегстве, покуда я нахожусь в этом «безвременье», я не живу, но существую.

Тогда Митчеллу пришла на ум иная идея.

— А что если я буду продолжать свой сюжет как можно дольше? Если я буду писать книгу дальше, не позволяя повествованию прийти к своему логическому завершению?

Опять-таки, у этой идеи был целый ряд существенных недостатков. Прежде всего, книга в руках Митчелла имела определённое количество оставшихся незаполненными страниц, и это ужа определяло масштабы повествования. Кроме того, нарочито затягивая с завершением сюжета, иными словами — намеренно избегая этого, Сайфер фактически шёл на откровенный обман и это не сулило ничего хорошего. И даже если допустить, что тот, кто даровал ему «отсрочку», не обращал внимание на прогресс писателя, он всё равно оставался в «безвременье» и с жизнью, это существование не имело ничего общего.

Выходило так, что какую бы хитрость автор не придумал — она всё равно выходила ему боком, и оставалось лишь «играть честно»

Взяв с собой книгу, Митчелл направился туда, где находилось странное здание, в которой ему открылся путь в Вавилонскую библиотеку. Сайфер почему-то решил, что на «чудесное сооружение» могли и не распространяться законы времени, как не распространялись законы пространства. Однако, когда он прибыл на место, то обнаружил, что дверь в здание была не заперта, а внутри, вместо того, что он искал, находились составленные во внушительные стопки, старые книги, газеты, журналы и прочая печатная продукция. Вся та печать, что была в Онеги и могла представлять опасность как источник возгорания. Многочисленные издания были покрыты толстыми слоями пыли, а отсутствие окон делало невозможным оценить подлинное количество макулатуры.

Тогда Сайфер вышел из здания и перешёл улицу, оказавшись на пороге дома, где ранее он осматривал мужчину с перитонитом. Внутри никого не было, это показалось лейтенанту странным. На стене по-прежнему висело некачественное фото с девочкой-калекой.

Здесь, Сайфер присел за стол, и прочитав несколько страниц своей книги, предшествующие тому месту, где обрывалось повествование, автор принялся думать над сюжетом.

Он работал не торопясь, продумывая каждый диалог, работая с каждым персонажем, сводя одни события воедино, и разделяя другие — на самостоятельные линии.

Всякий раз, когда дело касалось его любимых персонажей, автор испытывал подлинное удовольствие от работы с ними. Он вновь ощущал этот «диалог» или если сказать точнее — «соучастие» в их жизни. Когда с кем-нибудь случались невзгоды, Сайфер играючи выводил эмоцию горя или демонстрировал, как несчастный клял «господа» за ниспосланные ему неудачи. Аналогичным образом некоторые из персонажей воздавали «хвалу небесам», если в их судьбах случалось что-то хорошее.

Останавливаясь, чтобы перевести дух и поразмыслить, Митчелл уже не в первый раз проводил параллели с тем, насколько это всё было похоже на религиозную концепцию, или на теорию «высшего разума», праведную руку — определяющую судьбы смертных. Могущественные злодеи или негодяи, чинившие беды, оказывались равны перед «господом», поскольку перо его могло за несколько минут «перечеркнуть» их судьбы.

Внезапно, в очередной раз предаваясь подобным размышлениям, Сайфер Митчелл пришёл в состояние возбуждения, он вскочил из-за стола и рассмеялся так громко, что в окружающем отсутствии каких-либо звуков, могло показаться что зачиналась гроза.

Он ходил из стороны в сторону, посмеиваясь над чем-то, запрокидывая голову к потолку и закладывая руки за затылок.

« — Ну конечно же! Как же я сразу не догадался!»

Как много времени ушло на завершение труда «Парадайс» — сказать невозможно потому, что завершение этой работы проходило в условиях отсутствия времени как такового. Но нам известно, что Сайфер Митчелл не только дописал книгу, но и частично переработал сюжет, вычеркнув какие-то его моменты и привнеся новые.

С книгой в руках, автор вернулся туда, где он в последний раз жил, в такт со временем и в пределах пространства. Книгу он осторожно вложил в руку помощника комиссара, поскольку тот был единственным, кто мог, при должном старании, читать по-английски. Перед тем, как сделать это, Митчелл поставил в книге, на самой последней странице, в конце самой последней строки — точку, тем самым обозначив завершение своей работы.

В следующий же момент, стая перелётных птиц в небе продолжила свой мерный полёт на юг, капля воды из крана, с характерным хлопком, коснулась поверхности жидкости в бадье. Раздался выстрел из пистолета.

Сайфер Митчелл упал лицом на землю, несколько обильных всплесков его крови, словно мазки акварели, легли на «полотно» белой стены.

Часть 7

Финал

— Я понятия не имею, откуда она взялась! — уже в который раз объяснял бывший помощник комиссара, а ныне — подследственный Андрей Воронин, сидя на стуле, который специально был сильно не по размеру, дабы привнести неудобства в его и без того незавидное положение.

— Вы настаиваете, что книга появилась у вас сама собой? — в который раз спрашивал дознаватель, сотрудник ЧК²⁰ — У вас, единственного здесь, кто владеет языком врага, и кто неоднократно был замечен в проявлении некоторой «симпатии» к представителям «интервенции»? Вам самим это не кажется слишком подозрительным?

— Я говорю — как есть! — настаивал Воронин — Книга оказалась у меня, сразу же после исполнения приговора по отношению к английскому офицеру.

— Что же такого написано в этой книжонке? — сотрудник ЧК раскрыл первую страницу с текстом, пробежался взглядом по нескольким строкам и с демонстративным пренебрежением отбросил книгу на стол.

— Насколько я могу судить, — объяснял подследственный — это художественное произведение, вымысел автора, не более.

— Ну-ну! Вы нас здесь за идиотов держите? — дознаватель отвернулся, посмотрев в окно с мутными стеклами — Таким вот, не хитрым, образом вы обмениваетесь информацией, этакий «эпистолярный шифр»

— Я уже неоднократно говорил вам! — подследственный тяжело вздохнул — Там нет ничего, что могло бы содержать хоть какую-то оперативную информацию. Я же читал вам…

— Вы будете читать столько, — дознаватель перебил подследственного, даже не глядя на его истощённое допросами лицо — сколько потребуется, пока один из нас не поймёт, что английский шпион пытался передать.

Спорить с ЧК было бессмысленно, особенно находясь в том положении, в котором бывший помощник комиссара теперь оказался. Он вновь вздохнул, облизав пересохшие губы, и пододвинув книгу, принялся медленно читать, одновременно переводя на русский.

« — Хотя жизнь Сайфера Митчелла и была далека от того, что в лондонском обществе считалось эталоном, не ему было жаловаться, ведь после скоропостижной смерти дяди он получил в наследство собственный издательский дом и смог оставить позади военную службу, постепенно привыкая к прелестям жизни мирного человека…..»

Конец

Посвящается Хорхе Луи Борхесу

Примечания

17

«Пять лет моей жизни» перевод с французского, автобиографическая книга, написанная Альфредом Дрейфусом, офицером французского генерального штаба, евреем по происхождению, который в 1894 году по подложным документам был обвинён в шпионаже в пользу Германии, лишён звания, осуждён и сослан на пожизненное заключение в Кайенну(примечание автора);

18

«Кажется, с ней всё в порядке. Но я не стал бы делать прогнозов» — перевод автора.

19

«Библиотека» — перевод с Идиша, примечание автора;

20

Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, орган безопасности, предшественник НКВД и КГБ, основан в 1917 году, примечание автора;