Час Купидона. Часть III. Момент истины

Робин Каэри

Загадка Часа Купидона разгадана, и часовой вор вот-вот окажется в руках правосудия!Но так ли это? Ведь в Лувре всё далеко не так, как кажется – за блистательной роскошью парадных залов и галерей скрыты опасные интриги и мрачные тайны прошлого.Момент истины – всё раскроется, но совершенно неожиданным образом. На сцене появляются новые лица и маски, вовлечённые в заговор, который вошёл в историю как «Час Купидона».Апрель 1654. Франция, Париж.Роман в трёх частях. Здесь третья часть.

Глава 4. Утро с комиссаром Шатле

После шести утра. Париж. Улица Лагарп

— Куда прикажете ехать, ваша милость? — спросил доезжачий, открывая перед маркизом дверцу кареты.

Поставив ногу на ступеньку, дю Плесси-Бельер помедлил. Он обернулся к Виллеруа, который стоял под навесом и смотрел на него из-под ладони, подставив её ко лбу козырьком. Видно было, что он ожидал, не скажут ли ему что-то важное напоследок.

— Не переживайте так, Франсуа! Выше нос! — дю Плесси-Бельер вложил всё веселье и энергию, оставшиеся у него после бессонной ночи, чтобы ободрить друга. — Я найду разгадку всем этим тайнам. Я обещаю вам, что сделаю всё, чтобы никому не пришлось отвечать сверх меры за ваши подвиги. Слышите? Более того, я думаю… Нет, я уверен в том, что кое-кому Фортуна послала самый лучший шанс в его жизни. Сумеет ли он им воспользоваться? Это зависит и от него тоже.

— Я буду ждать известий от вас, маркиз! Слышите? Я буду ждать! — откликнулся Виллеруа и помахал рукой на прощание.

— И вы их получите! — дю Плесси-Бельер отсалютовал шляпой в ответ и, ухватившись за крышу кареты, неожиданно подтянулся вверх и приказал кучеру:

— На улицу Лагарп! Корчма «Золотое перо».

— Будет исполнено, ваша милость!

Щёлкнул бич. Зацокали подковы. Грохот колёс повторился гулким эхом, пронёсшимся над внутренним двором. Качнувшись на повороте, большая карета с гербами королевского дома, описала полукруг и проехала в ворота под невысокой аркой.

Маркиз захлопнул дверцу и сел на пассажирское сиденье. Звякнуло опущенное вниз стекло оконца. Оно было настолько мутным от пыли и дождевых разводов, что пришлось опустить его вниз для того, чтобы разглядеть хоть что-то снаружи и не задохнуться от духоты. Видимо этот экипаж долгое время простоял закрытым в каретном павильоне, и слуги, обслуживавшие конюшни, не удосуживались проветрить и помыть его изнутри. Кроме конюха и доезжачего на службу полковнику определили королевского курьера. Он расположился на сиденье напротив дю Плесси-Бельера и первую половину пути сохранял весьма удобное для обоих молчание. И только когда в окошке показались знакомые виды узких улиц, преимущественно населённых людьми, которые принадлежали к так называемому сословию мантии, молодой человек проявил заметный интерес к цели их поездки.

— Уж не к советнику ли Парламента вы едете, ваша милость? — спросил он, намереваясь вызвать полковника на откровенность.

— Нет, — отозвался тот, не отрывая взгляда от окошка со своей стороны, и усмехнулся. — Тот, кому я намерен нанести визит, не столь важная птица. Хотя я не исключаю, что он ещё поднимется по служебной лестнице. Если у него найдётся необходимая хватка и понимание людских характеров.

Карета резко накренилась вбок, когда колёса неудачно вписались в колею, выдолбленную в затвердевшей после ночи грязи посреди немощенной улицы. Проехав ещё немного вперёд, кучер остановил лошадей и, спрыгнув на землю, сам открыл дверцу для маркиза со стороны, противоположной от той огромной лужи, в которой едва не увязли колёса.

— Прошу простить, ваша милость. В этой части Парижа немощеные улицы.

Дю Плесси-Бельер потянулся, широко зевнул и с лёгкостью соскочил с подножки, кивнув кучеру в ответ на его извинения.

— Ждите меня! Я вернусь, как минимум через полчаса.

— А ежели карета чья поедет? Не лучше ли мне отъехать подальше, господин полковник? Впереди площадь Трёх Святых. Она достаточно широкая, там и разъехаться можно, и обождать.

Нахмурившись, обдумывая это предложение, полковник всё же кивнул в знак согласия и молча зашагал по улице. Он прошёл до трехэтажного здания с претенциозной, выкрашенной кричаще яркими красками вывеской на фасаде. Его главным украшением служили две колонны на крыльце у входной двери в виде античных герм, увитых лозами дикого винограда. Дю Плесси-Бельер поднялся по ступенькам крыльца, остановился и осмотрел улицу по обе стороны от себя. Он протянул руку к медному кольцу, но прежде чем успел постучать, дверь с шумом распахнулась и в проёме показалось румяное лицо женщины, одетой, как и все горожанки, в серое платье из льняной ткани с вязаной из грубой шерсти шалью, накинутой на плечи, и в огромном белоснежном чепце. Оценив пришельца намётанным взглядом, который привычно выделял в каждом человеке признаки жильца — многообещающего или же никчёмного — она отодвинула тяжёлую дверь, чтобы впустить его в небольшую прихожую.

— Чем могу, сударь? — поинтересовалась хозяйка, не забывая улыбаться молодому человеку, чей богатый, хотя и неброский костюм, и шляпа с пышным плюмажем указывали не только на достаток, но и на высокое положение.

— Я желаю переговорить с одним из ваших постояльцев, сударыня, — дю Плесси-Бельер мягко улыбнулся.

— В столь ранний час? Мои жильцы ещё изволят почивать в такое время, милсударь. Я только что развела огонь в очаге на кухне, чтобы приготовить для них завтрак. А может молодой господин пожелает скоротать время за стаканчиком вина? У меня и свободная комната имеется, где можно подождать с удобством.

Посуровевший взгляд молодого господина не располагал к дальнейшим уговорам, и хозяйка благоразумно прикусила язык.

— Передайте это господину Ла Рейни, — он вынул из-за рукава жюстокора сложенную вчетверо бумагу. — Это срочно. И да! После вы можете подать нам вино и завтрак. В его комнату, — вслед за бумагой в горячую ладонь хозяйки съёмных квартир опустились несколько монет — плата, за которую можно было занять одну из комнат в её заведении на целых две недели.

— О, ваша милость! Вы очень щедры! Так к мэтру Ла Рейни? Завтрак и вино! — тотчас же заулыбалась хозяйка. — Так я ж бегу. Сей же момент всё сделаю. Мэтр вчера поздно явился, поэтому изволят ещё спать. Но я его разбужу для вашей милости, — уже поднявшись на несколько ступенек скрипучей лестницы, она обернулась. — А ежели спросить изволят? Как мне доложить о вашей милости?

— А так и скажите, сударыня, что это по делу о часах, — коротко ответил дю Плесси-Бельер. — Он поймёт.

Оказалось, что и в самом деле мэтр Ла Рейни был посвящён в тонкости расследования дворцовых краж и остановки часов. Он ждал человека из Лувра и, как только мадам Блюш передала ему, что внизу дожидается «Его милость» — молодой человек весьма впечатляющей наружности, то мэтр поспешил в коридор и прямо с лестничной площадки позвал гостя к себе наверх.

— Сюда, ваша милость! Не беспокойтесь, вы не подняли меня. В этот час я никогда не сплю. Марта, что у нас с завтраком? — этот вопрос, точнее приказ, относился к хозяйке, не скрывавшей своего живого интереса при виде высокой особы, пожаловавшей к мэтру в столь ранний час, когда редко кто ещё выходил из дома, разве что только ради первых и самых выгодных цен на рынке.

— Доброе утро, мэтр!

Дю Плесси-Бельер взбежал вверх по лестнице. Он без долгих церемоний прошёл в комнату комиссара городской тюрьмы Шатле и захлопнул дверь перед самым носом любопытной хозяйки.

— Присаживайтесь у камина, ваша милость, — пригласил Ла Рейни. — Апрельские утра редко радуют теплом. А вам, видимо, пришлось ехать сюда из самого Лувра. На набережной Сены в это время года особенно сыро, что и говорить.

— Да. Это так, — коротко ответил на это проявление участия дю Плесси-Бельер и откинулся на спинку стула, который, судя по его виду, помнил времена доброго короля Генриха Четвёртого.

— Смею предположить, в деле о часах появились подвижки? — спросил Ла Рейни, запахнув плотнее долгополый халат, который служил ему домашним одеянием.

— И не только! Мы нашли разгадку этого дела. Но всему своё время. Прежде всего я хочу расспросить вас, мэтр, о судьбе того мальчика, который остался совершенно один без семьи и каких-либо родственников после убийства его старшего брата — смотрителя канделябров и гардин в Лувре. Его нашли избитым до полусмерти в одном из коридоров, помните?

— А что вам до того малого? — Ла Рейни сцепил пальцы между собой и с интересом посмотрел в лицо полковника. — Он в Шатле. Против него выдвинуты несерьёзные обвинения, но всё же он был замешан в делах старшего брата. И оба связаны с шайкой. «Уличные воробьи». Слыхали о таких? Воровской притон под прикрытием приюта для сирот и бездомных. Кюре из церкви Всех Святых опекает их. Но за ниточки дёргает кое-кто другой. Это один из признанных в воровском мире человеков.

— Людей, — небрежно поправил его дю Плесси-Бельер и положил шляпу на колченогий столик рядом с камином.

— Нет, ваша милость. Именно «человеков». Это чисто парижское словечко. Человек — это тот, кто в воровском мире добился признания среди воров и стал вожаком небольшой банды. За ним обычно числится внушительный список краж, а нередко и убийств.

— Вот как? — усмехнулся полковник. — Всякий раз я узнаю что-нибудь новенькое о Париже. Хорошо, я запомню это, мэтр.

— Так вам нужен этот мальчишка? Могу я кое-что сказать вам о нём? Вы можете проявить к нему участие, если пожелаете.

— И каким же образом? — прищурился дю Плесси-Бельер.

— Если намекнёте вашему знакомцу — папаше Мекано — пусть он отдаст приказ тем, кому следует, чтобы мальца отпустили с миром из банды.

— О, так вы и об этом знаете?

— Ваша милость, я получаю жалованье не за просиживание штанов, с позволения сказать, — в маленьких глазках мэтра блеснули огоньки, а на лице появилось выражение превосходства. — Я умею добывать нужные сведения. Обо всём, что происходит на улицах этого города. Понемногу. Скромно пока. Но, как видите, кое-что я уже знаю о порядках, заведённых в парижских кварталах.

— Вы же не служите в Парламенте. Зачем вам? — будто стараясь раззадорить собеседника, поинтересовался дю Плесси-Бельер.

— Я стремлюсь к большему. Парламент — это законы. А я хочу служить в ведомстве, которое будет следить за их соблюдением.

— Блюститель порядка? Префект? Или выше — коннетабль? — усмехнулся маркиз. — Пожалуй, это имеет смысл.

— Минуту, — Ла Рейни прошёлся по комнате, подошёл к двери и резким движением широко распахнул её прямо перед носом у отпрянувшей в испуге хозяйки, которая стояла у порога комнаты с подносом в руках.

— Моя дорогая мадам Блюш! — воскликнул Ла Рейни, выхватив поднос из рук оторопевшей от неожиданности женщины. — Как вовремя! Благодарствую, моя дорогая. Вы — чудо! — он смешно вытянул губы, имитируя воздушный поцелуй, а в следующий миг носком ноги захлопнул дверь, прервав ворчливое замечание хозяйки о ранних гостях и громких разговорах, которые мешают спать добропорядочным жильцам по соседству.

— Итак, дорогой маркиз, — вернувшись к камину, Ла Рейни точно выверенным движением ноги пододвинул к себе столик и поставил на него поднос.

— Здесь холодная утка, свежий хлеб, паштет. Хм, а вот тут у нас соус для утки. Ага! А вот и пирог! — перечислял он блюда скромного завтрака, наскоро собранного для них доброй мадам Блюш. — Это пирог с грушами, вымоченными в меду, — он закатил глаза и поцокал языком. — Рекомендую особо! Этот пирог — лучшее из того, что мне доводилось отведать в Париже. Не нормандский пирог. Увы, нет! Но всё же он достоин внимания.

Он разделал утку, разложил куски мяса на два блюда, щедро полил их соусом и отрезал по паре ломтей хлеба. Затем с такой же ловкостью он разделил и пирог. Выложив равные части на блюда, Ла Рейни с видом художника отступил на шаг назад и полюбовался получившимся натюрмортом.

— Полагаю, стаканчик подогретого вина будет недурным дополнением к этому маленькому пиршеству, — с этими словами он указал на высокий кувшин, из длинного носика которого поднимался густой пар, отчего вся комната наполнилась пряным ароматом специй.

— Пожалуй, что от горячего вина я не откажусь, — согласился маркиз и вооружился вилкой, чтобы насладиться завтраком.

— Итак, на чём мы остановились? — заговорил Ла Рейни, когда покончил с утиным мясом и с неторопливой методичностью настоящего гурмана принялся намазывать паштет на ломоть тёплого хлеба.

— Я спросил вас о судьбе мальчика, родственника которого нашли забитым до полусмерти в потайном коридоре в Лувре, — напомнил маркиз, нацепив на вилку несколько кусочков мяса. — У меня есть вопросы касательного его. Может ли так случиться, что человек, который лишь косвенно связан с одним преступлением, может оказаться замешанным и в другом деле?

— Почему же нет, — Ла Рейни посмотрел на собеседника поверх бокала и сделал большой глоток. — Так частенько случается.

— И если не брать в расчёт практику некоторых комиссаров решать вопросы о нераскрытых преступлениях, — дю Плесси-Бельер мельком посмотрел в глаза Ла Рейни и тоже сделал несколько глотков прежде, чем продолжить свою мысль. — Ведь так бывает, когда одно преступление оказывается серьёзнее другого, не так ли? И что же в таком случае? Какова процедура?

— Этого человека будут судить по обвинению в наиболее серьёзном преступлении, — ответил Ла Рейни и на некоторое время сосредоточился на еде. — Не то чтобы другое дело простили, — отвлекшись, продолжал он. — Ведь невозможно повесить одного человека дважды. Как и дважды послать на галеры пожизненно — это уже один раз, дважды — это абсурд. Не так ли?

— Ну вот, — маркиз доел второй кусок грушевого пирога, допил вино и с довольным видом откинулся на спинку стула.

— Что? Я не понимаю. Что значит это ваше «ну вот»? — спросил Ла Рейни, отстав от своего сотрапезника едва ли не вдвое.

— А это значит, дорогой мэтр, что есть другое обвинение, по которому будут судить этого мальчика. И гораздо серьёзнее. В сравнении с делом, по которому его обвиняют, то, что он оказался вовлечённым в дворцовые кражи, всего лишь цветочки.

— И что же это за обвинение? Постойте, уж не хотите ли вы сказать, что этот малец замешан в деле с дворцовыми часами? — лицо Ла Рейни вытянулось от удивления, он уставился на дю Плесси-Бельера, перестав жевать. — Нет, это из области домыслов!

— Это практически доказано, — холодно возразил полковник и, прикрыв глаза, закинул руки за голову.

— Как? Нет! Быть этого не может. Я сам его допрашивал. Я бы почувствовал. Я носом чую, когда от меня пытаются скрыть что-то, даже мало-мальски серьёзное. И к тому же этот малый, хотя и умён, но не настолько! Остановить часы мог только тот, кто разбирается в их механизме, дорогой полковник. Это однозначно. Это неоспоримый факт.

— А я и говорю, что у меня есть доказательства. Сегодня ночью он остановил последние двенадцатые часы в приёмной королевы, — дю Плесси-Бельер говорил так спокойно и уверенно, что Ла Рейни начало казаться, будто всё перепуталось с точностью до наоборот.

— Постойте, а как же… — проговорил он, жмурясь в попытке проснуться от кажущегося наваждения. — Нет! Я вышел из Шатле около полуночи, оставив мальчишку там. В камере!

— А что, если его выпустили из Шатле? Скажем, после вашего ухода. За несостоятельностью обвинений. Оказавшись на свободе, он мог вернуться во дворец. Дорогу-то он наверняка помнит. Да и во дворцовых коридорах прекрасно ориентируется, — полковник вытянул ноги к камину. — Прекрасно у вас тут. Тепло и уютно. А у меня сегодня выдалась совершенно сумасшедшая ночь.

— Да, я понимаю. Почти. Но не совсем, — не придав значения последним словам маркиза, пробормотал Ла Рейни сквозь прижатую к лицу ладонь. — Вы хотите, чтобы мальчишка взял на себя эти преступления? Так это об этом деле мне передавала свояченица? Я не помню всех подробностей. Не то дюжину часов остановили, не то почти пятнадцать. Кто ж упомнит теперь! Вот вы помните, ваша милость? — он многозначительно посмотрел в прикрытые глаза собеседника.

— Да, действительно, двенадцать или пятнадцать? Да и какие там преступления, — улыбнулся маркиз. — Детские шалости, право слово. Скажем, он мог на спор сговориться со старшим братом, с тем, который погиб в Лувре, что сумеет остановить стрелки на часах, и никто не поймает его на этом. Ну, а когда брата убили, эта шалость могла превратиться в одержимость, — когда маркиз опустил руки и подался вперёд, взгляд его синих глаз сделался серьёзным, и в нём не было больше и тени расслабленной неги. — Ведь обделённых умом и потерявших рассудок не судят, не так ли? А впоследствии мог бы этот мальчишка исчезнуть? Пропасть из поля зрения надзирателей, скажем?

— Смотря из чьего поля зрения, — потёр подбородок Ла Рейни. — Я как бы понимаю всё то, к чему вы клоните, ваша милость. И всё же есть кое-какие нюансы, которые вы не учли.

— Какие же?

— Мальчик — сирота, никого из родных у него нет. Для того, чтобы признать его невменяемым, блаженным, как вам угодно называйте, в любом случае суду будет необходимо подать ходатайство о поручительстве. Прошение о экзаменации. Это не так просто, если провести всё по закону. Судья должен назначить для рассмотрения и принятия решения людей — комиссию, стало быть. Это значит, что понадобятся услуги нотариуса. И это ещё не всё! Адвокату потребуется составить рекомендации и прошения, которые подаются судье. И эти люди в долгополых мантиях с белыми воротничками: магистры права из Сорбонны, советники Парламента, члены коллегии по уголовным делам — все они очень дорого ценят свою подпись. Всё это слишком сложно. Тем более если в этом деле замешаны внутренние дела королевского двора.

— А мы можем упростить процесс? Скажем, пустить его в бумажном виде, в документах и, — дю Плесси-Бельер встряхнул пальцами. — Если это дело заволокитить. Я возьмусь за то, чтобы заполучить все необходимые подписи и печати к ним. А вам всего-навсего нужно представить мальчишку в суде в качестве обвиняемого. И получить после рапорт из приюта для умалишённых о том, что они приняли к себе человека. А позже, — он снова взмахнул руками. — Был человек и нет его. Кто вспомнит об этом деле через полгода?

Ла Рейни аккуратно облизал карамельный сироп с ложки и отложил её на пустое блюдо, затем допил остатки вина и вытер пальцы и губы салфеткой. Он сосредоточенно раздумывал над словами маркиза и взвешивал в уме не только шансы на успех изложенного только что плана, но, кроме того, и несомненные плюсы от его союза с человеком, который явно не стремился застрять на нижних ступеньках придворной карьеры. Ла Рейни уже знал о том, что дю Плесси-Бельер пользовался успехом и уважением, которое было несоизмеримо с его молодостью и кажущейся неопытностью, и это предвещало ему блестящие перспективы. Этот человек умел мыслить рискованно, но широко, при этом не ограничиваясь в средствах для достижения поставленной цели. Словом, было гораздо выгоднее идти с ним вместе, чем ставить ему палки в колёса или бездействовать. В конце концов, мало ли комиссаров в Шатле? К услугам человека, назначенного Королевским советом провести расследование во дворце, были все полицейские чины Парижа. Он мог обратиться к любому другому комиссару.

— Я понял ваш план, — после недолгого раздумья произнёс Ла Рейни. — Но могу ли я получить гарантии?

— Чего именно? — полковник только вскинул брови чуть выше.

— Лично я не боюсь рискнуть. Но я хочу гарантий для этого мальчишки, — сказал Ла Рейни.

— Вот как? — дю Плесси-Бельер иронично усмехнулся. — Вы уже второй, кто требует от меня подобных гарантий. Воистину, сама Фортуна благоволит этому малому.

— А кто ещё просил за него?

— Скажем так, виновник моего внимания к скромной персоне этого малыша, — расплывчато ответил маркиз и обратил ленивый взор к потолку. — Пожалуй, я соглашусь дать эти гарантии, но что конкретно вы хотите от меня?

— Ничего особенного, — Ла Рейни с такой же леностью пожал плечами. — Вы же сказали, что об этом деле вскоре забудут. Ну так и о виновнике — о том, кого будут судить по этому обвинению, — тоже могут забыть. Не так ли? Скажу как есть — он мне интересен.

— Ясно, — коротко ухмыльнулся дю Плесси-Бельер. Всё шло как нельзя лучше. Для него было большим облегчением узнать о том, что Ла Рейни решил взвалить на себя заботы о мальчике, которому предстояло сделаться козлом отпущения во имя торжества правосудия.

— Я хочу взять его под своё покровительство. У него будет новое имя, новая семья и новая биография.

— А вам это зачем? — Франсуа-Анри с интересом рассматривал полноватое лицо комиссара. Такого простаком не назвать, ведь у людей такого типа, как Ла Рейни, всегда был план, который он просчитывал на несколько ходов вперёд. И эти просчёты могли быть куда шире.

— Скажем так, парнишка приглянулся мне, — ответил Ла Рейни, разливая остатки вина по бокалам. — Смышлёный малый. Пока ещё не успел прикипеть к дружкам своего покойного брата, но уже прекрасно разбирается как в делах уличных, так и в делах дворцовых. Сент-Антуанское предместье — его родные места, он знает всё о тех бандах, уличных законах и их обычаях. А на службе во дворце он провёл почти целый год, и это немало для мальчишки. При должном воспитании из него выйдет отличный помощник.

— А не убьют ли его бывшие друзья, узнав о том, что он связался с законником, более того — с комиссаром тюрьмы Шатле? — скептично поинтересовался дю Плесси-Бельер.

— А они и не узнают об этом. Всё, что они узнают, это приговор, который будет вынесен судьёй. Кто вспомнит о нём уже через неделю? Если это не мятежный принц и не король, то Париж забудет о человеке уже через день-другой. На первых порах я отошлю мальчишку к моей родне в Нормандию. Он сможет выучиться. Успеет проявить себя на службе в провинции. Начнёт с низов и как все поднимется по служебной лестнице. Войдёт в общество как уважаемый человек. А потом я представлю его в Париже, а, возможно, что и в обществе, в качестве моего протеже, личного помощника и всеми уважаемого человека.

— Хм, звучит всё это слишком гладко. Идеально даже. Как-то неправдоподобно, — снова хмыкнул маркиз. — Не поймите меня превратно, дорогой мэтр, но это слишком хорошо, чтобы быть правдой. А вдруг мальчишка не захочет предать своих людей?

— Я уже поговорил с ним, — коротко ответил на эти возражения Ла Рейни, протянув руку вперёд и касаясь своим бокалом бокала в руке маркиза. — За здоровье его величества короля! Итак, ваша светлость, давайте начистоту. Вам необходимо заменить одного бедокура на другого, так? А мне необходимо найти преданного помощника, толкового и ловкого. И лучше такого, кто обязан мне. Лично. Вы ведь понимаете меня? Итак! Меняемся? Одна повинная голова на другую, не менее повинную. Разве не справедливый обмен? В глазах закона это вполне оправдано.

— Не совсем, — протянул дю Плесси-Бельер, взвешивая в уме ценность размениваемых судеб. — Это не равнозначный обмен.

— Напротив. Очень даже равнозначный. В противном случае вам придётся открыть суду имя настоящего виновника. И его преступление в глазах Королевского суда может выглядеть куда более серьёзным, чем ошибки, совершённые по младости лет безвестным мальчишкой.

— Надо же! Этим утром я сам сказал эти же слова в оправдание своего плана, — пробормотал Франсуа-Анри и вытянул обе руки в стороны, чтобы размять затёкшие плечи. — Ну что же, значит, мы с вами предельно ясно понимаем друг друга? Это мне подходит.

— Мне тоже, — кивнул Ла Рейни. — А хотите встретиться с ним?

— Я? Нет. Зачем мне? Я представлю все собранные мною улики господину обер-камергеру. Следствие ведётся от его имени. И это он ведёт расследование в качестве королевского дознавателя.

— Обвинение в суде представит граф де Сент-Эньян? — спросил Ла Рейни. — А вы намерены поставить его в известность о нашей договоренности?

— Полагаю, что чем меньше людей будут посвящены в подробности этого дела, тем будет больше шансов сохранить его в секрете. Но я предоставлю графу все исчерпывающие улики. И да, я пришлю вам их описания и точные инструкции для ответов при даче показаний в суде.

— Это потребует времени, — Ла Рейни свёл кончики пальцев вместе и обратил взгляд на камин. — Мальчишку нужно будет серьёзно вышколить — дело-то нешуточное. Дворцовые кражи или шалости — это одно и то же в глазах судей. Преступления такого рода всегда разбирают строже. И с пристальным вниманием к деталям.

— Я позабочусь об этом, — заверил его маркиз и поднялся. — Мой человек будет у вас. Не здесь, а в Шатле.

— Нет, уж лучше в том трактире внизу по этой улице. У меня там свой кабинет имеется.

— Это тот, который под вывеской «Золотое перо»? — уточнил маркиз, поправляя шляпу перед маленьким зеркалом, стоявшим на туалетном столике в углу.

— Да. Этот трактир известен среди бумагомарак из коллегии адвокатов и литературных гениев. Ко мне там относятся как к поставщику новостей, да я и не против. Лучше самому подбросить парочку сплетен этим писакам и знать, что они напишут именно то, что я им продал, чем получать разгон от начальства.

— Ах да, у вас же есть начальство! — понимающе кивнул дю Плесси-Бельер.

— Надеюсь, что когда-нибудь в один распрекрасный день мои скромные заслуги привлекут внимание того, над кем начальствует только сам господь, — многозначительно посмотрев в глаза полковника, произнёс Ла Рейни.

— Возможно. Очень даже, — ответил тот и отошёл к двери. — Ну что ж, я доволен. Утро принесло даже больше просветления в ночную сумятицу, чем я рассчитывал.

— Так я буду ждать вашего человека, маркиз!

— Непременно! А я буду ждать положительного решения судьбы нашего баловня Фортуны. Как вы думаете окрестить его, кстати? Хотелось бы знать. На будущее, так сказать.

— Есть у меня родня в провинции, — уклончиво ответил Ла Рейни. — Леон или Ноэль, не велика ли разница? Дебре или де Брис — как-то так.

— Значит, Леон шевалье де Брис, — улыбнулся маркиз. — Как-то так. Я позабочусь, чтобы в своё время это имя попало бы в списки для рекомендаций к представлению на службу… Может быть, служба у префекта Парижа… Как знать!

— Неисповедимы пути дворцовых тайн, — пророческим тоном ответил на это Ла Рейни. — Вы верхом или в карете? Могу ли я воспользоваться вашим экипажем, маркиз? Дорога к Шатле не близкая, а утренний Париж полон людей, которые слишком хорошо знают о характере моей службы.

— Конечно же, друг мой! — хотя это и прозвучало несколько высокопарно из уст девятнадцатилетнего молодого человека, но Ла Рейни воспринял это с довольной улыбкой. Дружба маркиза, к тому же полковника, и, по слухам, приближенного короля — вот что было важно для продвижения по карьерной стезе.

— Так я живо! Мне для того, чтобы переодеться, требуется всего пять минут, — обрадовался Ла Рейни. — И если нам повезёт, мы успеем выйти, пока мадам Блюш не выглянет из кухни. Вообще-то, в быту она весьма полезная женщина, — продолжал он, переодеваясь за громоздкой ширмой. — Но чертовски болтлива. Не хочу, чтобы после все лавочники на улице Лагарп судачили о том, что я уехал ни свет ни заря в компании придворного вельможи.