Хроники Маджипура

Роберт Силверберг, 1982

Уличный мальчишка Хиссун за свою помощь лорду Валентину получил работу государственного чиновника в Лабиринте. Теперь он клерк в Доме Записей. Его задание – организация архивов сборщиков налогов со всех континентов планеты. От этого можно впасть в уныние. Бесполезная работа – никому никогда не понадобятся его находки и результаты труда… Но в Лабиринте, рядом с Домом Записей, есть более интересное место – Регистр памяти душ. Здесь хранятся миллионы телепатически загруженных сознаний разных существ, которые жили здесь на протяжении тысячелетий. Их жизни полны рассказов о любви и потере, триумфе и падении… И по мере того как Хиссун погружается в истории тех, кто жил в другие времена, он создает свою собственную хронику – хронику Маджипура.

Часть III

На пятый год плавания

Эта запись сильно отличалась от первой. Она не так изумила и потрясла Хиссуна: конечно, история печальная, трогательная, но она не коснулась таких глубин его души, какие затронула сага об отношениях девушки и гэйрога. И все же он сознает, что узнал много о природе ответственности, о тех конфликтах, которые возникают в противостоянии сил, ни одну из которых нельзя назвать неправой, и о том, что представляет собой истинная стойкость духа. Также он узнал кое-что о процессе сотворения мифов — ведь во всей истории Маджипура действительно не было ни одной столь богоподобной личности, как лорд Стиамот, великий правитель-воин, сломивший силу злокозненных аборигенов, меняющих форму. За восемь тысяч лет почитания он стал объектом воистину благоговейного поклонения, фигурой, исполненной грандиозного величия и блеска. Лорд Стиамот из знакомого с малых лет мифа все так же продолжает существовать в сознании Хиссуна, но теперь ему необходимо потесниться, чтобы освободить место для Стиамота, увиденного глазами Эремойля, — того усталого, бледного, изможденного, маленького, преждевременно состарившегося человека, который посвятил всю жизнь войне и тем самым сжег дотла свою душу. Герой? Несомненно! С этим могут не согласиться разве только метаморфы. Но полубог ли он? Нет, он человек, которому не чуждо ничто человеческое, очень ранимый и донельзя утомленный. Очень важно никогда не забывать об этом, говорит себе Хиссун, и в этот момент сознает, что те минуты, которые он незаконно проводит в Регистре памяти душ, дают ему истинное образование, позволяют надеяться на получение докторской степени в науке знания жизни.

Далеко не сразу он чувствует себя готовым отправиться на следующий урок. Но через некоторое время пыль с бумаг налогового архива начинает вновь просачиваться к глубинам его «я», и он жаждет приключений, подвигов. Значит, обратно в Регистр. Необходимо восстановить подлинную сущность и других легенд.

Когда-то давным-давно в море вышел корабль, полный сумасшедших, решивших пересечь Великий океан, — самая безумная из всех безумных затей, но это безумие было великолепным. Хиссун решает принять участие в этом плавании и выяснить, что же сталось с его командой. Небольшое исследование позволяет выяснить имя капитана: Синнабор Лавон, уроженец Замковой горы. Пальцы Хиссуна легко пробегают по кнопкам, указывая дату, место, имя… И вот он снова сидит в кресле, чуть настороженный, выжидающий, готовый выйти в море.

Шел пятый год плавания, когда Синнабор Лавон заметил первые пряди драконовой травы, извивавшиеся в воде рядом с бортами судна.

Конечно, он и понятия не имел о том, что это такое, поскольку прежде никто на Маджипуре ни разу не видел драконову траву. Эта отдаленная часть Великого океана никогда еще не исследовалась. Но Синнабор Лавон точно знал, что шел уже пятый год рейса, так как каждое утро аккуратнейшим образом записывал в вахтенном журнале дату и координаты судна, чтобы исследователи не утратили своего психологического настроя в этом безграничном и монотонном океане. И потому он был уверен, что этот день относится к двадцатому году правления понтифекса Дизимаула и короналя лорда Ариока и что идет пятый год с тех пор, как «Спурифон» вышел из порта Тил-омон в кругосветное плавание.

Сначала он принял заросли драконовой травы за скопище морских змей. Казалось, что ими движет какая-то внутренняя сила, крутит их, извивает, сплетает и расплетает. В толще спокойной темной воды эти заросли переливались, мерцая, богатейшим набором цветов; каждая нить сверкала изумрудными, голубыми и ярко-красными бликами. С правого борта было видно небольшое пятно водорослей, а вдоль левого борта они тянулись по глади моря длинной и довольно широкой полосой.

Лавон оперся на перила и посмотрел на нижнюю палубу. Там возились три косматые четверорукие фигуры: скандары — члены экипажа чинили сети или притворялись, что чинят. Они встретили его появление кислыми, угрюмыми взглядами. Плавание им, как и большей части команды, уже давно осточертело.

— Эй, вы, там! — заорал Лавон. — Черпак за борт! Ухватите-ка несколько этих змей!

— Змей, капитан? О каких змеях вы говорите?

— Вон они! Рядом! Вы что, не видите?

Скандары дружно посмотрели в воду, а затем вновь перевели взгляды, на сей раз не лишенные некоторой покровительственности и победительного торжества, на Синнабора Лавона.

— Вы говорите об этой траве в воде?

Лавон всмотрелся пристальнее. Трава? Судно уже миновало первые пятна водорослей, но впереди тянулись обширные поля, и он прищурился, пытаясь рассмотреть отдельные нити в этих колеблющихся массах. Морская трава шевелилась совершенно по-змеиному. Но Лавон, как ни всматривался, не мог разглядеть ни голов, ни глаз. Что ж, возможно, это и вправду трава. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и скандары без всякой спешки принялись разворачивать стрелу, к которой была прикреплена сеть-черпак для сбора биологических образцов.

Когда Лавон спустился на нижнюю палубу, там уже лежала кучка водорослей, а вокруг них по доскам быстро растекалась лужица; его успели опередить: возле находки столпились первый помощник Вормечт, главный штурман Галимойн, исследовательница Жоачил Нур с парой ее ученых и Микдал Хасц, летописец. В воздухе чувствовался острый аммиачный запах. Трое скандаров стояли позади, демонстративно зажимая носы, и что-то неодобрительно бормотали, ни к кому не обращаясь, но остальные смеялись, тыкали пальцами в траву, возбужденно переговаривались и вообще выглядели гораздо более оживленными, чем на протяжении нескольких последних недель.

Лавон опустился на колени перед добычей. Без сомнения, уловом на этот раз оказалась какая-то морская водоросль: каждый плоский мясистый лист в виде ленты был длиной в человеческий рост, шириной с мужское предплечье и толщиной в палец. Все это непрерывно судорожно дергалось, словно к каждой ленте было прикреплено по нескольку ниточек, за которые кто-то дергал; но по мере высыхания движения с каждой секундой становились все медленнее, а яркие цвета быстро тускнели.

— Зачерпните-ка побольше, — распорядилась Жоачил Нур, обращаясь к скандарам. — Только сразу вывалите в ведро с забортной водой, чтобы подольше сохранить их живыми.

Скандары не пошевелились.

— Вонь, — проворчало одно из волосатых существ, — такая мерзкая вонь.

Жоачил Нур сделала несколько шагов в их сторону — невысокая худенькая женщина рядом с этими гигантами казалась ребенком — и сердито взмахнула рукой. Скандары, пожимая плечами, взялись за дело.

— Что вы об этом думаете? — обратился к ней Синнабор Лавон.

— Морские водоросли. Неизвестная разновидность, но так далеко в море все оказывается новым. Интересные изменения цвета. Я не знаю, вызваны ли они каким-то особым распределением пигмента или являются просто оптическим эффектом, игрой света в разделенных между собой слоях эпидермиса.

— А движения? Морские водоросли не обладают мускулатурой.

— К движению способно множество растений. Незначительные колебания электрического потенциала изменяют плотность воды, содержащейся в разных частях растения. Знаете о чувствильниках, которые растут на северо-западе Зимроэля? Они обладают способностью съеживаться от крика. Морская вода — превосходный проводник, так что морские водоросли должны получать самые разные электрические импульсы. Мы внимательно изучим их. — Жоачил Нур улыбнулась. — Должна признаться, они для меня словно дар Божества. Еще одна неделя плавания по пустынному океану — и я прыгнула бы за борт.

Лавон кивнул. Он ощущал то же самое: отвратительную убийственную скуку, ужасное, гнетущее сознание того, что сам обрек себя на бесконечное путешествие в никуда. Даже он, отдавший семь лет жизни организации этой экспедиции и всей душой желавший довести ее до конца, даже он на пятый год плавания чувствовал себя парализованным апатией, скованным ею по рукам и ногам…

— А как вы относитесь к идее нынче же вечером сделать нам сообщение? — обратился Лавон к исследовательнице. — Предварительные результаты. Уникальная новая разновидность морских водорослей.

Жоачил Нур не глядя взмахнула рукой; скандары без единого слова подняли полную воды бадью с выловленными водорослями и потащили в лабораторию. Все трое биологов ушли следом за ними.

— Их хватит не только для предварительного, но и для самого подробного изучения, — заметил первый помощник Вормечт. — Посмотрите, нет, только посмотрите туда! Их там совсем немало!

— А может быть, даже слишком много, — вставил Микдал Хасц.

Синнабор Лавон повернулся к летописцу, маленькому человечку с выцветшими глазами, перекошенной фигурой — одно плечо было заметно выше другого — и хрипловатым голосом.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду забитые роторы, капитан. Если водорослей станет слишком уж много. Мне приходилось читать рассказы обитателей Старой Земли об океанах, настолько густо заросших водорослями, что суда безнадежно запутывались в них, команды питались крабами и рыбой и в конечном счете умирали от жажды, а корабли со скелетами на борту сотни лет дрейфовали по этим морским лугам…

— Фантазии. Сказки. — Главный штурман Галимойн фыркнул.

— А что, если это случится с нами? — спросил Микдал Хасц.

— Вы думаете, такая вероятность действительно есть? — поддержал его Вормечт.

Лавон не сразу сообразил, что все смотрят на него. Он вгляделся в море. Да, водорослей, похоже, становилось все больше. Впереди по курсу они формировали скопления, похожие на глубоко сидящие в воде плоты, а их ритмичные конвульсии, казалось, заставляли почти неподвижную воду пульсировать и волноваться. Но «плоты» отделялись один от другого широкими каналами. Существовала ли вероятность того, что эти водоросли смогут застопорить движение такого хорошего судна, как «Спурифон»? На палубе воцарилась тишина. Ситуация становилась почти комической: всеобщий страх перед угрозой, которую представляют собой морские водоросли, встревоженные офицеры разошлись во мнениях и спорят между собой, капитан должен принять решение, которое может означать жизнь или смерть…

Настоящую угрозу, думал Лавон, представляют не водоросли, а скука. Уже на протяжении многих месяцев плавания ничего не происходило, и пустоту однообразных дней приходилось заполнять самыми разными развлечениями, вплоть до отчаянно безрассудных. Каждое утро из-за Зимроэля поднималось неестественно огромное бронзово-зеленое тропическое солнце; в полдень его обжигающий глаз взирал прямо из центра безоблачного неба, после чего оно спускалось к немыслимо далекому горизонту… и на следующий день все повторялось без малейших вариаций. Уже несколько недель не было дождя, погода вообще не менялась. Великий океан заполнил всю вселенную. Они не видели ни клочка земли, даже вершин островов вдалеке, ни единой птицы, никаких водных животных. При такой жизни неизвестная разновидность морской водоросли показалась чудесным открытием. Безжалостная тоска по хоть какой-нибудь деятельности разъедала дух путешественников, подготовленных и просвещенных исследователей, которые когда-то восторженно восприняли возникшую в воображении Лавона картину странствия эпических масштабов, а теперь мрачно и печально сознавали, что мгновение романтичного безумия обернулось для них загубленными жизнями. Когда составлялись планы первой в истории экспедиции через Великий океан, занимавший почти половину их гигантской планеты, никто не ожидал, что она окажется вот такой. Люди грезили о ежедневных приключениях, фантастических новых животных, не отмеченных на картах необитаемых островах, им представлялись ужасные штормы, небеса, затянутые облаками пятидесяти невиданных оттенков, которые распарывают ослепительные молнии… Но только не это ужасающее однообразие, бесчисленное повторение одинаковых дней. Лавон уже начал опасаться бунта, поскольку на то, чтобы достичь дальних пределов Алханроэля, могло потребоваться еще семь или девять, а может быть, и одиннадцать лет, и он сомневался, что все члены экипажа обладают достаточной силой духа, чтобы воспринять такую перспективу.

Уже очень многим приходила в голову мысль: а не лучше ли развернуть судно и направиться обратно к Зимроэлю? Были моменты, когда даже он сам задумывался об этом. А потому… «Давайте отправимся на поиски риска, — думал он, — и, если потребуется, выдумаем его сами! Давайте бросим вызов опасности, которую представляют морские водоросли, будь она реальной или воображаемой! Угроза опасности пробудит нас от смертельно опасной летаргии».

— Мы сможем преодолеть эти заросли, — объявил Лавон. — Будем двигаться вперед.

Но не прошло и часа, как его начали одолевать сомнения. Стоя на мостике, он внимательно следил за все сильнее сгущавшимися зарослями водорослей. Островов, которые они образовывали, теперь становилось меньше, но они оказывались все крупнее, по пятьдесят и по сто ярдов в поперечнике, а каналы между ними становились все уже. Вся поверхность моря пребывала в движении, плавно волновалась и словно бы поеживалась. Под жгучими лучами стоявшего почти в зените солнца водоросли обрели более богатую цветовую гамму, с невероятной скоростью и резкостью меняли оттенки, как будто прямо на глазах набирали энергию от солнца. По проливам во множестве перемещались какие-то существа: огромные многоногие твари, похожие на крабов с округлыми узловатыми зелеными панцирями, и гибкие змеевидные животные, передвигавшиеся рывками, словно кальмары, в погоне за какой-то еще живностью, слишком мелкой для того, чтобы Лавон мог разглядеть ее с капитанского мостика.

— Может быть, изменим курс, — нервно предложил Вормечт.

— Стоит подумать, — ответил Лавон. — Я пошлю впередсмотрящего, чтобы он попробовал узнать, насколько далеко тянется это безобразие.

Изменение курса даже на несколько градусов нисколько не привлекало его. Его курс был определен, его решение было давно принято, но он опасался, что любое отклонение окончательно уничтожит его все более и более слабеющую уверенность. И все же он ни в коей мере не был одержимым лишь одной своей идеей, маньяком, стремящимся вперед, не думая об опасности. Суть в том, что он отчетливо сознавал, с какой легкостью экипаж «Спурифона» растеряет то немногое, что еще оставалось от воодушевления и энтузиазма, вызванных грандиозностью предприятия, за которое они взялись.

Маджипур переживал свой золотой век — время героических личностей и величественных свершений. Исследователи проходили повсюду: по выжженным солнцем пустыням Сувраэля, лесам и болотам Зимроэля, девственным просторам Алханроэля, по окружавшим эти три континента архипелагам и отдельным островам. Население быстро увеличивалось, поселения превращались в города, а города — в огромные столицы, с соседних планет прибывали в поисках удачи поселенцы, принадлежавшие к нечеловеческим расам… Мир Маджипура волновался, менялся, рос во всех отношениях. И Синнабор Лавон выбрал для себя самый безумный подвиг из всех: пересечь Великий океан на корабле. Никто и никогда еще не предпринимал подобной попытки. Из космоса было хорошо видно, что вода занимает половину поверхности гигантской планеты, что континенты, несмотря на свои колоссальные размеры, стеснились в одном полушарии, а весь остальной мир являет собой пустынный океан. И хотя с тех пор, как люди приступили к колонизации Маджипура, прошло уже несколько тысяч лет, на суше все время находилось очень много дел, и Великий океан был предоставлен самому себе — да еще армадам морских драконов, которые в своих миграциях, растягивавшихся на десятилетия, неустанно пересекали его с запада на восток.

Но Лавон был влюблен в Маджипур и мечтал о том, чтобы заключить весь этот мир в объятия. Он пересек его от Амблеморна, находившегося у подножия Замковой горы, до Тил — омона, лежавшего на другом берегу Великого океана. И теперь, движимый неодолимой потребностью замкнуть круг, вложил все свои средства и энергию в оснащение этого величественного корабля, гордого и независимого, как остров, на борту которого вместе с подобными ему безумцами, составлявшими команду, намеревался провести десять или даже больше лет, исследуя неведомый океан. Он знал, и, вероятно, его спутники тоже, что поставленная задача может оказаться невыполнимой. Но если они добьются успеха и благополучно приведут свой корабль в гавань на восточном побережье Алханроэля, куда со стороны океана не входило еще ни одно судно, то их имена будут жить вечно.

Конец ознакомительного фрагмента.