Дурак на красивом холме

Рияд Алимович Рязанов

Приключенческая долгоиграющая повесть, события в которой развиваются «от тайги до Британских морей», несущая гуманистические идеалы. Несмотря на эпатирующие названия глав, вполне читабельна для самого широкого круга людей разных возрастов, идеологических убеждений и вероисповеданий, поскольку выдержана в лучших традициях русской и мировой литературы. Автор надеется, что его книга будет способствовать установлению взаимопонимания между землянами в этот непростой период их жизни.

Глава 8. Вылазка в город

Встали мы рано — едва забрезжил рассвет.

Судя по густому сырому туману, непроглядно окутавшему озеро, день предполагался жаркий. Были слышны приглушенные голоса приезжих рыбаков, чертыхавшихся по поводу невозможности увидеть поплавки.

Вероника, вопреки ожиданиям, оделась очень легко — в упомянутое выше белое короткое платье и туфли на высоких тоненьких каблучках.

Я не удержался:

— Интересно, как это ты собираешься на таких каблуках спускаться с нашей горы? Ты ведь сразу клюнешь носом и покатишься вниз колесом до самой деревни!

— Я так оделась, чтобы тебе показать — годится или нет для прогулки по городу?

— В городе-то годится. В таком виде можно и в театр пойти — сейчас свободные нравы и правила!

— Вот и пойдём!

Она прокрутилась вокруг своей оси перед зеркалом.

— Вообще-то, у нас другая цель. Впрочем, если будет время, почему бы и не сходить.

Надо порадовать девушку, подумал я, вспомнив увещевание мудрого Пафнутия. Ей хочется покрасоваться на публике и надо «уважить» это невинное желание. Вот только платье слишком откровенное — пока доедем до города, местные будут во всю лупить глаза и потом судить-перемывать на все лады.

Как-то я процитировал ей строчку из Маяковского, что «лучшая в мире одёжа это бронзовость мускулов и свежесть кожи». Веронике очень понравилось мнение большого поэта и большого ценителя женской красоты, совпадавшее, между прочим, и с моим.

С тех пор она не упускала возможности продемонстрировать миру и мне свои достоинства — прежде всего длинные стройные ноги, абсолютно гладкие и покрытые бронзовым загаром.

Восхищаясь, я не раз сравнивал её с мифической лесной девой или древнегреческой богиней охоты Артемидой. Теперь она воспринимала это как должное, не кривилась в недоверчивом возмущении, напротив, старалась придерживаться заданного стиля.

В автобусе на нас смотрели все. Для деревенских мы были большим событием, способным конкурировать с американским сериалом. Взгляды были вполне доброжелательные, без той вечно похмельной озлобленности, характерной для жителей Бухалова.

Видимо, сказывалась бóльшая близость к земле, к простым каждодневным трудовым заботам, требующим трезвого ума и позитивного отношения к природе и людям.

В этом я ещё раз убедился, когда мы сели в электричку. По косоватым и неприязненным взглядам некоторых людей, заполнивших вагон, я понял, что они принадлежат незнакомым мне обывателям посёлка.

Подтверждением тому стало изменившееся поведение Вероники. Она взяла меня под руку и теснее прижалась.

— Может, перейдём в другой вагон? — тихо спросила девушка несколько дрогнувшим голосом. — Тут весь бухаловский гадюшник собрался!

— Ну, вот ещё! Либо мы зайцы какие, чтобы бегать туда-сюда по вагонам.

Из наблюдавших нас людей, особенно пристальным, немигающим и зловещим взглядом Нагайны, выделялась такая же изысканно красивая, как упомянутая киплинговская кобра, женщина околобальзаковского возраста, сидевшая лицом к нам тремя сидениями впереди.

— Это Эвелина Людвиговна! — опережая мой вопрос, прошептала мне на ухо Вероника. — Мать Грини. Она у них там самая главная. Её даже Павел Иванович боится, хотя в этих краях он держит в своих руках всё и вся.

— Так уж и вся? Нас он, например, не держит!

Я взял её руку в свою.

— Ты бы лучше подремала, пока есть возможность. Намаешься ещё в городе на своих шпильках!

Вероника теснее прижалась ко мне, положила голову на плечо и закрыла глаза. Я же всю оставшуюся дорогу переглядывался с Эвелиной Людвиговной. Была у меня такая особенность — будучи человеком совсем не наглым, я мог без тени смущения и до бесконечности смотреть на человека, интересующегося мной, пытаясь понять его с философской позиции: кто он, зачем живёт и почему я стал объектом его любознания.

Впрочем, Эвелиной Людвиговной можно было любоваться и с эстетической точки зрения, как яркой представительницей породы необыкновенно красивых ведьм, завораживающих своим специфическим шармом.

— Не пора ли тебе прекратить пялиться на эту змею! — прошипела вдруг Вероника, не поднимая головы и не открывая глаз.

Я даже вздрогнул от её неожиданного выпада.

— Да ты сама стала шипеть как змея! — внутренне улыбнулся я её всёвидению и собственному лёгкому испугу. Всё-таки нервный стал в последнее время.

— С кем поведёшься…

— Да ведь ты жила у них всего ничего!

— Вполне достаточно, чтобы научиться кое-чему, — загадочно ответила Вероника, грустно вздохнув.

Постепенно она задремала, а за ней и я погрузился в некое полузабытьё, что-то среднее между сном и фантазиями.

Эвелина Людвиговна сошла с электрички на остановку раньше нас. Следом за ней поднялся незамеченный мною ранее громоздкий парень, в котором я узнал одного из тех шкафов, сопровождавших Гриню. Вероника, очнувшаяся от удушающего аромата духов, волной нахлынувшего от проходившей мимо несостоявшейся свекрови, тоже узнала его, крепко стиснув мне руку.

В городе мы в первую очередь купили в вокзальном киоске газету» Доска объявлений» и, пристроившись у столика в буфете, запивая горячим чаем скукожившиеся холодные беляши, стали просматривать интересующий нас раздел.

Выбрав подходящие нам варианты, пошли искать телефонные автоматы, но везде были большие очереди серьёзных и озабоченных пассажиров, жаждущих дозвониться до своих родных и близких.

Мы постеснялись вклиниваться в ожидающую группу людей, понимая, что наши возможно долгие разговоры о щенках будут здесь неуместны. Кроме того, вокзальный шум и суета не позволили бы мне говорить спокойно и деловито, между тем, как вопрос приобретения нового друга и помощника был для меня крайне важен. Одним словом, нужно было искать другой телефон в более спокойном и удобном месте.

Мы вышли в город и пошли по проспекту в сторону центра, но автоматы почему-то не попадались. Тогда я сообразил, что можно зайти на мое прежнее место работы и спокойно позвонить оттуда, за одним отправив Веронику смотреть музейную экспозицию. Неплохое начало для культурной программы, совмещённой с реализацией намеченной цели.

Нам повезло. Почти все научные сотрудники были либо на выездных лекциях, либо в экспедициях по изысканию раритетов для пополнения фондов. Лишь в отделе пропаганды, стоя у зеркала, красила губы экскурсоводша Лариса.

— Привет! — сказал я. — На свиданку собираешься?

— Ага, с французами, — не оборачиваясь ответила Лариса, докрашивая губы. Только закончив косметическую процедуру, она обернулась и обрадовалась моему нежданному появлению. — А я и не узнала твой голос! Какой-то хриплый стал, как у деревенского мужика. Думала, Лёха-таксидермист зашёл.

— А и есть деревенский мужик. Разве ты не в курсе?

— В курсе, конечно. Наши информаторы везде и всюду. Сам знаешь.

Это правда. Почти в каждом населённом пункте нашего региона, включая деревни, были любители-краеведы, в основном из пожилых, которые так или иначе поддерживали связь с музеем.

— Решил вернуться к нам? Надоела сермяжная жизнь?

— Сермяжная жизнь мне ещё не надоела. Я её и прочувствовать толком не успел.

— Хоть бы позвонил когда. Пропал, будто в воду канул!

— Я живу в такой глуши, откуда позвонить не так просто.

— Только не надо врать. Сейчас все деревни телефонизированные. Хотел бы — позвонил. Забыл нас совсем!

— Да никого я не забыл. Вы навсегда запечатлены на скрижалях моей бессмертной души. А не звонил, потому что никогда и не расставался с вами. Ваши образы всегда живут во мне.

— Ладно. Как деликатные люди, сделаем вид, что поверили. Говори скорей, зачем пришёл. Мне надо на экскурсию бежать — вон уже автобус с французами подошёл!

— Мне позвонить надо.

— Так звони, пока девчонки не пришли! Они тебе звонить не дадут — заболтают.

— Все на экскурсиях?

— Да. Сегодня большой наплыв.

Она еще раз посмотрелась в зеркало, одернула платье и взяв указку, сказала:

— Ну я пошла!

— Постой, Лариса! У меня к тебе личная просьба. Будь добра, включи в свою группу цивилизованных европейцев дикую половецкую девушку. Она топчется неприкаянная около кассы.

— Какая она из себя?

— Ну такая — с ногами и волосами.

— Какое исчерпывающее по выразительности определение!

— Когда увидишь, поймёшь, что это самое точное определение.

Лариса убежала к французам, а я остался один с двумя телефонами. Я выбрал который подальше от входа, чтобы не мешал доносившийся шум прибывших говорливых и темпераментных экскурсантов.

Долго звонить не пришлось. Определив по начальным цифрам номеров самого ближнего по моему разумению абонента, буквально после первого же гудка я услышал приятный голос пожилого интеллигента. Его манера говорить и краткая, но исчерпывающая информативность сразу расположили меня к нему.

Он сообщил, что у него десять щенков западно-сибирской лайки. Все привитые, почти двухмесячные и недорогие. То, что они без документов, но родители с родословной, я принял с пониманием. Посещать клуб и участвовать в соревнованиях я не собирался, зато очень хорошо выигрывал по деньгам. Они безудержно таяли и пора было их экономить.

Я задал несколько дежурных классических вопросов по существу. Хозяин ответил обстоятельно, без излишней стариковской разговорчивости и строго по делу. Я взял адрес и пообещал, что приду примерно через час.

Отправившись искать Веронику, я полагал, что она по своему обыкновению будет бродить одна, оторвавшись от навязанного ей коллектива галлов, но приятно ошибся.

Она ходила вместе с французами, органично влившись в их ряды. Быть может под моим влиянием она научилась перевоплощаться в воображаемые образы и стала временно парижанкой, а может была действительно увлечена проводимой Ларисой экскурсией, которая сегодня блистала, но ей не удалось заметить меня, когда я бесшумной индейской походкой подобрался к ней сзади.

Возникло острое звериное желание укусить её за ушко, чтобы обратить на себя внимание и дать выход другому желанию, часто возникавшему в самых неподходящих для этого местах. Меня остановил предупреждающий стук указкой по металлическому каркасу витрины. Лариса, всё замечавшая, укоризненно посмотрела на меня и незаметно показала кулак, когда группа по её приглашению стала переходить в другой зал.

Вероника перехватила угрожающий жест экскурсоводши, направленный в мой адрес, и удивлённая обернулась.

— Всё нормально, Вероника! Здесь так принято передавать срочную информацию в экстремальных ситуациях.

Не обращая внимания на смотрительниц, из которых никого не было из прежнего состава, я увлёк желанную девушку поскорее на волю из строгого музейного зала.

Мне совсем не хотелось встретить кого-либо из моих бывших сотрудниц. Чтобы удовлетворить их любопытство потребовалось бы немало времени, что я не мог себе позволить, а отбрехиваться абы как, на скорую руку, не хотелось из большого уважения к ним.

— Ты была такая трогательная! — сказал я Веронике. — Будто примерная ученица младших классов на первой экскурсии.

— Да-а… — смущённо протянула она. — Последний раз в музее была в третьем или четвёртом классе, а потом нас перестали водить.

— Странно, — сказал я. — Люди едут чёрт знает откуда посмотреть столичные музеи, а ты, москвичка, ни разу самостоятельно там не побывала!

— Я была в такой компании, где это, мягко говоря, не приветствовалось.

— А я думал, ты всегда была кошкой, которая гуляет сама по себе!

— В том возрасте не получалось быть самой по себе, — немного подумав, ответила Вероника. — Я ведь спортом занималась. Ходила в разные секции.

— Ну-ка, ну-ка! — обрадовался я тому, что Вероника стала открываться. — И каким видом ты занималась?

— Разными. Сначала родители отвели меня маленькой на художественную гимнастику, но там меня очень скоро забраковали. Сказали, что спина слишком крепкая.

— Да уж, спина у тебя… — я чуть было не сказал» ровно плита», но вовремя прикусил язык. Ей могло не понравиться восхищённое высказывание известного щедринского героя, адресованное своей будущей любовнице. Надо быть построже со своим рабоче-крестьянским юмором — иначе Вероника вновь закроется!

— Потом я занималась плаванием и даже побеждала на городских соревнованиях…

Плавала она здорово, за счёт правильной техники далеко отрываясь от меня. Мне ни разу не удалось её догнать, так легко она от меня уходила.

Между тем, она продолжала:

— На меня обратил внимание известный тренер, уговоривший родителей перевести свою дочь в особую школу, где был спортивный класс. Школа была кроме того с усиленным изучением английского языка. Я увлеклась им…

Чёрт побери! То-то она всё время иронически улыбалась моим англиканским экзерсисам!

–…Но мне не давали им серьёзно заниматься, потому что дёргали всё время с уроков на разные соревнования, чтобы защищать честь школы. Я всё время ходила в мокром купальнике и мне это надоело. Я возроптала и получился скандал. Папа хотел меня забрать из школы в ответ на упрёки, что другие ученики платят немалые деньги чтобы учиться в этой школе, в то время как мне это право предоставилось бесплатно. Но в последний момент директриса пошла на попятную, дав мне послабление…

— Здесь тоже есть подобная школа, пожалуй, единственная в городе, — вплёлся я невольно, имея ввиду известную школу №10. — Элитарная…

— Да. Наша тоже была элитарной, но со своей микрокультурой, которая отвергала всякие походы в музеи, театры и другие подобные заведения. На первом, втором и третьем местах были только спорт, спорт и спорт! Я сблизилась с группой девочек из состоятельных, которые привлекли меня заниматься большим теннисом. Сказали, что это самый аристократический вид спорта. Он на самом деле оказался таковым и стал в последствии для нашей семьи не по карману…

Она замолчала, поёжившись.

— А потом? — в нетерпении я стал торопить, понимая, что самое главное впереди.

— А потом я оставила теннис, отошла от аристократок к девчонкам попроще. Они увлекались восточными единоборствами, и я тоже включилась, хотя тяги к этому не испытывала.

Как назло, в ответ на мой растущий интерес, рассказ Вероники становился всё более вялым.

— Дзю-до, каратэ, джиу-джитсу? — пытался я подбросить поленья в затухающий костёр диалога.

— Ушу-таолу, — совсем неохотно ответила она. И чтобы загасить моё любопытство и поставить точку на своей исповеди, она кратко изложила финал:

— Когда мне исполнилось пятнадцать, со мной случилась неприятность. Я стала мстить и в результате попала в ваши края.

Она посмотрела на меня потемневшими глазами и я прочитал в них — "баста!»

Но сказанного ею было достаточно, чтобы понять самую суть, а копаться в деталях мне и самому не хотелось.

— Сегодня вечером мы с тобой обязательно пойдём в театр! В городе их много. Времени у нас будет много, мы пройдёмся по нему, заглянем в театры, изучим репертуар. Выберем, что более подходит для таких простодушных провинциалов, как мы с тобой и сходим… а сейчас пойдём смотреть щенков!

Я увлёк её в глубины прекрасно знакомых мне кварталов и задал соответствующий темп в направлении полученного адреса, стараясь угодить в аккурат к условленному времени.

Искомый дом я нашёл раньше, чем взглянул на вывеску с номером. На зеленом пустыре перед ним подтянутый моложавый старикан бросал палку рыжей весёлой лайке, исправно приносившей её обратно хозяину. Представление явно было рассчитано на меня и это было правильно. Оно давало мне возможность рассмотреть родительницу в движении и деле.

Хозяин не просчитался. Лайка понравилась мне с первого взгляда.

Я потряс Веронику за локоть — она ещё не отошла от своих мыслей и воспоминаний.

— Очнись, Вероника! Мы пришли. Смотри, какая мама у нашего щеночка!

Вероника вздёрнула головой как лошадка, заехав мне в нос чёрной гривой. Я едва удержался от чиха.

— Так скоро?

— Так это же не Москва! Расстояния всяко поменьше.

Мы подошли к хозяину.

— Здравствуйте. Это я звонил вам час назад.

— Здравствуйте. Я сразу догадался по вашим взглядам. Ну как вам родительница?

— Ладная собачка! — похвалил я. Экстерьер лайки был исключительный. Умеренно крупная, пропорционально сложенная, с крепкой мускулистой спиной, пушистым хвостом-калачом и острыми стоячими ушами — просто королева выставок!

Веронике она тоже понравилась. Она без боязни присела к улыбающейся собаке и почесала у ней за ухом.

— А как её зовут?

— Ханта! — довольный и гордый за питомицу отвечал хозяин. — Где мы с ней только не бывали в своё время.

— А сейчас нет?

— Проблемы со здоровьем у меня обнаружились. Дальше Заельцовского бора уже и не ходим, — грустно пояснил старик.

Я не стал пытать его на эту тему. Такие проблемы меня ещё не волновали и посочувствовать я мог только формально. Я был сосредоточен на собаке.

— Ханта-а! Ханта-а!

Лайка, услышав своё имя, дружественно помахала мне хвостом и тыркнулась нюхать мои джинсы. Должно быть, они ещё пахли Ральфом, потому что запах Ханте явно понравился.

— Ну, что? Пойдём смотреть щенков? — с энтузиазмом спросил бодрящийся хозяин.

— Пойдёмте!

Старикан, пытаясь проявить галантность, хотел пропустить вперёд Веронику, но я придержал её за локоть, дав дорогу хозяину. Мне не хотелось, чтобы он вынужденно заглядывал девушке под юбку. Надо по возможности оберегать ближних от искушений лукавого!

Хозяева жили на самом верху пятиэтажной хрущёвки. В трёхкомнатной квартире царил холостяцкий дух, о котором свидетельствовала характерная неухоженность.

В то же время, судя по фотопортретам, выставленным в нишах типовой мебельной стенки, семья когда-то была большой и дружной.

Дверной проём дальней комнаты был перегорожен. За ним бегали и играли с резиновыми мячиками и между собой чистенькие и хорошенькие щенки белой, рыжей и пегой расцветки.

Вероника ахнула от восторга. Я присел, чтобы изменить угол обзора, получше рассмотреть и выбрать самого самого! Но самому решить эту задачу было невозможно — каждый из них был лучше другого.

Вопрос разрешился сам собою. Ко мне подошёл будущий кобелёк бело-рыжей окраски с чёрными разводами на мордочке, подчёркивавшими выразительную красоту умных тёмных глаз, которые как бы спрашивали:"Ты за мной пришёл, дядя?»

— Берём вот этого! Как он по характеру и вообще?

— По характеру он в меру уравновешенный, но себе на уме.

— Это как?

— Есть у него склонность к независимости. Он всё замечает и сразу запоминает, но предпочитает действовать исходя из своих интересов на базе собственных соображений и умозаключений.

Мы с Вероникой рассмеялись.

— Разве может такой маленький быть уже таким хитроумным?

— Может. Собаки очень быстро развиваются в отличие от человека. Вам придётся с ним повозиться, чтобы заставить играть в свою игру.

Хозяин испытующе поглядел на меня и, перейдя на ты, продолжил:

— Но если ты охотник и сможешь обломать его под себя, будешь потом доволен. Он будет ведущим на охоте, а ты ведомым. Он сам будет разрешать возникающие головоломки как Шерлок Холмс, а тебе останется только завершать операции подобно инспектору Лейстреду!

Да, везёт мне на начитанных оригиналов! Я понял, что он тоже из моего карасса.

— Извините, а как вас зовут?

— Матвей Иванович.

— Матвей Иванович! Давайте, сделаем так: мы сейчас заплатим вам обозначенную сумму, а заберём его вечером, либо завтра рано утром. Дело в том, что мы живём в сельской местности, в городе давно не были и хочется немножко прошвырнуться по нему. Вы не против такого варианта?

— Нет, конечно. А можно полюбопытствовать в каком именно месте вы проживаете?

Я назвал. Матвей Иванович всплеснул руками и заявил, что эти места ему хороши знакомы. Ещё молодым он натаскивал на тамошних влажных лугах и болотах своего английского сеттера, обучая ходить челноком и делать стойку на бекасов и дупелей. Когда же я сообщил в ответ, что в своё время тоже охотился с немецкой жесткошерстной легавой, хозяин по-стариковски засуетился и предложил напоить нас чаем с дороги. Тогда я решил проявить свойственную путешественникам и бродягам предприимчивость.

Вежливо поблагодарив, я ответил, что мы уже успели почаёвничать на вокзале, но если он не против, мы могли бы прийти к нему вечером после театра с ночёвкой.

Матвей Иванович обрадовался и заволновался ещё больше. Чувствовалось, что ему не хватает в жизни общения с единомышленниками.

Довольные удачным приобретением и гарантированной крышей над головой, оставив вещи у доброго хозяина Матвея Ивановича, мы налегке вышли в город, который теперь принадлежал нам.

Я мысленно нарисовал маршрут: Центральный рынок — Театр музкомедии — Театр оперы и балета — «Глобус» — «Старый дом» — Театр Афанасьева — «Красный факел».

Торопиться нужды не было и прогулка нас не напрягала. Как два отъявленных бездельника-зеваки мы заходили во все попутные магазины и магазинчики, толкались у киосков и уличных лавок, обогащая свой кругозор познанием новинок рынка и динамикой ценообразования, практически ничего не покупая. Единственными нашими приобретениями были батарейки для магнитолы и плетённая из синтетических волокон корзинка, предполагавшаяся для транспортировки щенка.

Впрочем, пустовала она недолго. Я намеренно отклонился от театрального маршрута, чтобы загрузиться на рынке недорогими консервами и концентратами. Деньги, оставшиеся после покупки некондиционной Фаты Морганы и последующих затрат на стройматериалы катастрофически таяли и пора было переходить на режим экономии.

Груз оказался весьма весомым, и я решил привнести коррективы в намеченный маршрут, решительно отбросив все театры кроме «Красного факела», по первоначальному плану предполагавшегося быть последним пунктом нашего пешеходного круиза. Сделано это было не по причинам пренебрежения или предпочтения, а просто потому что в «Красном» работали знакомые мне люди, у которых я мог оставить до начала спектакля наш продуктовый груз.

Сжалившись над Вероникой, отвыкшей ходить на высоких каблуках, я увлёк её в метро. Через четверть часа мы уже стояли у кассы и рассматривали текущий репертуар. Благо, на сегодняшний день там значилась постановка на античную тему про несчастного царя Эдипа.

Веронике было всё равно — она не разбиралась в таких вещах.

Билеты остались только на последние ряды. Меня это не огорчило. В зрительных залах я предпочитал сидеть либо на первом, либо на последнем ряду. В первом случае головы впереди сидящих не мешали наблюдать и не отвлекали от действа своими движениями и разговорами. Во втором — можно было расслабиться, откинуть голову и вытянуть ноги, а то и подремать, никого не раздражая своим видом.

Конец ознакомительного фрагмента.