Дурак на красивом холме

Рияд Алимович Рязанов

Приключенческая долгоиграющая повесть, события в которой развиваются «от тайги до Британских морей», несущая гуманистические идеалы. Несмотря на эпатирующие названия глав, вполне читабельна для самого широкого круга людей разных возрастов, идеологических убеждений и вероисповеданий, поскольку выдержана в лучших традициях русской и мировой литературы. Автор надеется, что его книга будет способствовать установлению взаимопонимания между землянами в этот непростой период их жизни.

Глава 5. Андрей первозванный

В Вероникиной коробке тянулись вверх головами и пытались выпрыгнуть шустрые пушистые гусята, а в пафнутьевской копошилась плотная масса круглых и разноцветных (от желтого до темно-коричневого) бойких деловых цыплят.

Мордвин, как матерый сельский хозяин, решил сразу дать свою оценку нашим покупкам.

— Гусята — это правильное решение! У вас тут все условия для них — и травка, и вода. А вот цыплят надо было брать бройлерных. Несушки долго растут и мяса с них всего ничего. Если хотите получать яйца, нужно покупать уже подросших молодок.

— Да ладно тебе! — прервал я его. — Для тренировки и эти сойдут. Тем паче они такие красивые.

— Тем паче… Обаче… Маленькие все красивые. Ладно, это ваше дело.

Орлиным взором он окинул нашу дворовую территорию и продолжил:

— Вот что, господа-товарищи… Слушайте дальше. Кто вас ещё просветит? Вам следует срочно делать вольер, иначе подрастающие курята, если прежде того не передохнут, разгребут вам весь огород, а в последующем, если что вырастет, то и поклюют!

Вероника, недоверчиво внимая, уставилась на Андрея. Она пыталась понять, шутит ли он или говорит всерьёз. Трудно было представить, что такие очаровательные малютки могут принести сокрушительный урон её детищу.

Если мы с Пафнутием копались в земле чисто механически, предпочитая другие, более творческие по нашим понятиям занятия, то Вероника отдалась земледелию с непостижимой страстью своей необузданной души и периодически отрывала нас от наших дел, заставляя осваивать новые целинные земли: снимать дерн и перекапывать нетронутую почву штыковыми лопатами.

— Какие-то пессимистические картины ты нам рисуешь, вместо того чтобы поощрять и вдохновлять, — перехватив недоуменный взгляд Вероники, укорил я своего товарища, зная его склонность к шутовству по любому поводу.

Однако Андрей, почувствовав на себе пристальное внимание Вероники, которая до этого демонстративно обделяла его этим, памятуя о его участии в известных событиях месячной давности, на глазах у всех смешно подтянулся и приосанился, как оперный певец на сцене, приуготовившийся к исполнению арии.

— Вообще-то, мы специальный птичник уже сколотили! — вмешался Пафнутий, в прежней жизни больше мотавшийся как вахтовик и мастеровой человек, далекий от сельского хозяйства. — Осталось совсем немного. Будет у птенцов доброе жилище!

— Птичник это хорошо, но это для ночёвки и зимнего содержания, — откашлявшись, завёлся Андрей, больше обращаясь к Веронике. — Летом цыплят надо держать на солнышке да на свежем воздухе, чтобы не было рахита, а был хороший рост и крепкое здоровье.

— Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья? — вплёлся я, пытаясь показать свою хозяйственную мудрость.

Однако Андрей не позволил мне солировать, отодвинув на задние ряды в хоре.

— Вода исключается! — решительно отсёк он. — Вода только для питья. От дождя обязательно укрытие, а для купания — корыто с чистым песком. Еще необходимо на первых порах пропоить цыплят поливитаминами, но это вы уточните у вашего ветеринара: какие и в каких дозах. У меня супруга всё делала, а я особенно не вникал.

— У нас в библиотеке должна быть специальная литература! — уже неуверенно подал я голос. — Надо поискать!

— Там только про пчёл, лошадей и прочую скотину! — авторитетно заявил Пафнутий, поселившийся в моём кабинете и изучивший наличие необходимых по хозяйству книг лучше чем я. Мне же, собственнику жилья, приходилось на ночь преклонять голову, где придётся: в основном на кухне или в большом зале у камина, что впрочем мне нравилось. Возникала иллюзия, что сбоку через спальный мешок припекает лесной костер, а с другой стороны привалившийся Ральф напоминал мою верную спутницу — охотничью собаку Дэйзи.

— Лошади не скотина! — не удержался я. — Лошади — это — гуигнгнмы! Благородные существа!.. — однако, заметив недоумение на лицах собеседников, вынужден был переключиться на другое. Все знают о Гулливере, но у подавляющего большинства познания дальше, чем о лилипутах почему-то не идут.

— Надо бы кому-нибудь отправиться в город, чтобы набрать нужную литературу по сельскому хозяйству. Знание же — сила, а нам она как раз и нужна

— Давайте я поеду, — вызвалась Вероника.

— А ты не боишься, что тебя украдут некие заинтересованные люди… как кавказскую пленницу?

— Не боюсь. Волков бояться, в лес не ходить.

— А я боюсь. Если тебя украдут, мы без тебя пропадем… — очень серьёзно сказал я, представив вдруг её возможную потерю. — Так что, без охраны… никуда!

Вероника изобразила на лице сокрушённую гримаску, но глаза ее повеселели.

— Да я сам вам привезу литературу! — прочувствовав ситуацию, вызвался радостно Андрей. — Сегодня я еду в райцентр… за рыболовными снастями… и за одним покопаюсь в книжных лотках. Ещё и дома посмотрю. Какая-то книжонка должна быть о домашней птице.

— А зачем тебе рыболовные снасти? Ты ведь всегда презирал это дело. Говорил, что только идиоты и лоботрясы могут часами сидеть на берегу и наблюдать неподвижный поплавок?

— То было раньше! — поглядывая на Веронику, сказал Андрей. — Диалектика жизни постоянно привносит некоторые коррективы в мироощущение… Если вы не против, завтра… до восхода солнца… ждите меня на рыбалку!

— Мы не против! — с удовольствием откликнулся я. — Тоже хочу, а то всё только Пётр Фёдорович ловит, а я беру рыбу в руки только чтобы почистить…

— Значит, договорились? — сказал он мне негромко, когда я проводил его к трактору. — Только, смотри! Я приеду очень рано! Чтоб не пришлось мне тебя выцарапывать из Вероникиных объятий.

— Не придется… Меня она подпускает к себе только в исключительных случаях. На этот счёт можешь не волноваться…

Андрей довольно засмеялся и полез в кабину трактора. На прощание крикнул:

— Птенцов на ночь занесите в тепло и без сквозняков! Следите, чтобы были сухими, особенно цыплята. Последним не вздумайте давать кашку! Только сухую пшенку, а поилку сделайте из перевернутой банки с водой на блюдце, чтобы только клювики могли совать. Пафнутий видел, наверное?

— Видел, видел… Ехай, давай! Не волновайся!

Весь последующий день мы посвятили обустройству зародившегося у нас птичьего хозяйства.

Пока ожидали фургон, наш старик успел активно пообщаться с деревенскими женщинами и получить от них необходимые инструкции и консультации. Вероника в это время по обыкновению своему всех дичилась и держалась особняком.

Поэтому, мы единодушно отдали право командовать парадом Петру Фёдоровичу, сами проявляя инициативу только по мелочам, а в остальном безоговорочно подчиняясь более знающему бывалому человеку.

В его всеохватной мудрости я утвердился ещё больше, когда мы вечером уселись ужинать, все как один испытывая вдруг ощущение появившейся у нас семейственности, должно быть, как исходный результат совместной возни с птичьей малышней. Захотелось вдруг душевного общения.

Пафнутий, как по волшебству, достал бутылку сладкого «Кагора», прикупленную им в деревенском магазине во время ожидания машины.

Вкушали напиток дружно и согласно, не исключая Веронику. Разговаривали о простых и вечных проблемах крестьянского быта. Всем было хорошо.

Когда же пришло время спать, я по выработавшейся привычке хотел было отправиться ночевать на своё лежбище у камина. Но Вероника остановила меня и увлекла к себе в спальню. Там она впервые позволила целовать себя в сладкие губы.

Андрей приехал в пять часов утра, но я был уже на ногах. Хорошо, что он привёз с собой червей, и ни каких-нибудь, а самых что ни на есть навозных — упитанных, нарядных и пахучих.

У нас же на холме я никак не мог найти ни то что земляного, но даже и легко рвущегося, непрочного подлиственника. Направился было уж ехать на велосипеде в деревню либо на ближний луг, где паслись коровы и была жирная унавоженная земля, но в этот момент подкатил на своём «Москвиче» мой первозванный друг.

Он вытащил из багажника целый пук сложенных телескопических удилищ, в том числе и два спиннинговых.

— Зачем ты их столько привёз? — удивился я.

— Известно зачем — рыбу ловить!

— Ты собираешься ловить ими одновременно?

— Одновременно не одновременно, но использовать, возможно, придётся все…

Я пожал плечами — у каждого свои причуды.

— Куда пойдем?

— А зачем куда-то идти? — спросил Андрей и глянул в сторону ворот. — Давай попробуем прямо на твоем берегу. Надо же и его и поисследовать… Здесь хорошая глубина?

— Глубина — лучше не бывает. Утонуть можно у самого берега, если ты об этом.

— Тонуть я не собираюсь. Хочу поймать большую рыбу, а они держатся на достаточно глубокой глубине.

— Однако… какие познания! Откуда?

— Оттуда!.. «Старика и море» читал?

— А-а!.. Ну-да, ну-да…

Мы спустились вниз. Я взял с собой только две бамбуковые удочки. Наверное, я был консерватор, потому что всегда отдавал предпочтение натуральным материалам.

Пока Андрей раздвигал и расставлял свои удилища на заранее изготовленные дома тальниковые рогульки, я успел вытащить двух окуней и трёх крупных карасиков.

Ловил я на одну удочку, вторую держал про запас на случай выхода из строя первой. Ввиду самого начала лета рыба была голодной и клевала беспрерывно.

Андрей, обречённый наблюдать мои успехи, занервничал, как это случается и с более опытными искушенными рыболовами, заторопился, и, как результат, запутал леску на инерционной катушке, настроенной на донку.

В этот момент одно из его удилищ упало с рогулек и с нарастающей скоростью стало отплывать перпендикулярно от берега.

Незадачливый рыболов, бросив спиннинг на траву, кинулся к уплывающей удочке как ягуар на капибару, но поскользнулся и рухнул в воду, сметая другие установленные снасти.

Как добропорядочный человек и гостеприимный хозяин, я не имел никакого римского права смеяться над своим гостем, но не мог удержаться и хохотал неудержимым гомерическим смехом, захлебываясь и стеная, забросив подальше свою удочку в траву, чтобы не запутать леску и не сломать хрупкое удилище.

На мой хохот, вперемешку с громкой бранью Андрея, из ворот усадьбы выглянул встревоженный Пафнутий, а во дворе громко залаял Ральф.

Чтобы поправить положение, а за одним свой имидж доброго хозяина, не вытирая выступивших слез, но быстро стянув легкую спортивную одежду, я бросился в прохладную утреннюю воду вслед за уплывающим удилищем. Успел крикнуть:

— Андрей! У тебя есть подсачёк?! Рыба-то крупная попалась!

— Это я попался! — чертыхаясь, отвечал мой товарищ, с трудом снимая длинный мокрый сапог. — Нету у меня подсачка!

— Как же так?! — отплевываясь от воды, засердился я. — Столько удочек и ни одного подсачка!

Тут я увидел спешно спускавшегося вниз с резиновой лодкой на голове старика Пафнутия.

— Петр Федорович! Будь другом! Там, за книжным шкафом в кабинете — большой сачок стоит! Я им живцов ловлю! Принеси, пожалуйста!

Прокричав последнее, я уже не оглядываясь, сноровистым кролем погнался за франтоватой удочкой, стремительно набиравшей крейсерский ход.

Оно уплывало всё дальше и дальше, чуть не достигнув середины озера. Хорошо, что полая внутренность удилища не давала ему утонуть, а напротив, как гигантский поплавок, время от времени показывало свое местонахождение, приподнимая комель над водой, свидетельствуя о невидимых попытках гигантской рыбы уйти на глубину.

Похоже, рыба притомилась от этих усилий, потому что сбавила ход, и я смог подплыть к удилищу умеренным брассом, чтобы сгоряча не дезориентироваться и не проплыть мимо.

Когда я, наконец, ухватился за комель, сзади на всех парах ко мне подплывали Пафнутий и Андрей. Первый работал на веслах, второй держал наизготовку большой сачок с диаметром обруча почти что в метр.

— Там что-то ужасно большое сидит на крючке! — подтягивая на себя удилище и отплевываясь от попадающей в рот воды, пожаловался я подплывшим товарищам. — У вас тут в местных озерах случайно не водятся марлины? Я боюсь, он утянет меня в океанские глубины!

— У нас тут водятся лохнесские чудовища по несколько штук в каждом! — отвечал повеселевший Андрей. — Ты не боишься?

— Я боюсь, что леска порвется!

— На этой удочке леска хорошая — с расчетом на крупняк! И крючок соответствующий!

Я увидел силуэт большой рыбы, довольно спокойно проплывшей мимо меня без всякого натяга лески. Вид у нее был вполне миролюбивый.

— Возьми удилище! — подал я Андрею комель. — Это карп. Большущий! Дай мне сачок! Ты всё равно не сможешь подтянуть его близко — удилище сломаешь!

Андрей взял удилище и стал выводить им синусоиды на воде, стараясь вписаться в конфигурацию движений рыбы. Я же, хорошенько смочив мелкоячеистую сетку сачка, чтобы не вздувалась пузырем и скользнув левой рукой по слегка натянувшейся леске для более точной ориентации, правой подвел его под рыбу. Обод у сачка был широкий, а сетка глубокая: рыбина сразу попалась в ловушку и забилась в ней тяжело и мощно. В тот же момент дзинькнула лопнувшая леска, больно ударив меня поплавком по лицу.

Я вцепился обеими руками за горловину сетки, жгутом свернувшуюся от бешеного коловращения подводного обитателя, и, рискуя захлебнуться от каскада брызг, помог перевалить пудового карпа в лодку. Правда, когда мы его потом взвесили, он почему-то оказался в полтора раза меньше, но все равно объем был на редкость внушительный. Мне, по крайней мере, такого здоровяка ловить никогда раньше и позже уже не доводилось.

Какое-то время после возвращения на берег мы еще продолжали рыбачить удочками, но всё, что нам попадалось по сравнению с выловленным карпом, казалось мелочью. Уровень азарта был уже не тот, и мы решили переключиться на другие дела, развести костер на месте кострища, оставшегося после туристов, и сварить уху.

Все эти хлопоты взял на себя добрый Пафнутий. Он же принес из дома котелок, миску и ложки, а также необходимые для ухи ингредиенты.

Андрей сходил к машине и вернулся с поллитровкой и походным стаканчиком. Не дожидаясь ухи, мы пустили его по кругу — для сугрева. Пафнутий продолжил священнодействовать около костра, а мы, чтобы не мешать этому серьезному делу, отошли к воде.

Мордвин закурил, и как мне показалось, после выпитого и переживаний, особенно сладко затянулся.

— Карпа поделим пополам, — великодушно заявил он.

— Карпа ты повезешь домой целиком, — не менее великодушно откликнулся я. — Зачем такую красоту разрушать? Перед домашними похвастаешься — какой ты удалец!

— Ну, удалец-то, пожалуй, не я. Какая тут моя заслуга?

— Большая! Если бы карп попался на мою удочку, он мгновенно бы порвал леску, потому что такую толстую жилу на поплавочную удочку я бы никогда не додумался поставить! Значит заслуга сто процентов твоя! Новичкам, вообще, везет…

Андрей задумчиво посмотрел на меня.

— Я не понял — ты меня хвалишь или издеваешься? Последняя фраза прозвучала будто «дуракам везёт»!

— Успокойся! Твоя неопытность сыграла решающую роль. Ты и глубину сделал бóльшую, чем положено… То есть, нарушил классические правила, которые и принесли неожиданный успех: поплавок лежал на боку, а леска на дне. Получилась донка, и карп без боязни взял наживку. Если бы она болтался перед носом на весу, опытный бывалый карп ни за что не купился бы на такую наживку. Так что, без ложной скромности, можешь считать себя героем!

Андрей выбросил сигарету и шумно, с удовлетворением, втянул в себя воздух, слегка надувшись от приятно пришедшего осознания своего нешаблонного рыболовецкого хода:

— Тогда пойдем… повторим во славу героев-новаторов!

Мы повторили. Пафнутий отказался и попросил нас уйти, чтоб не мешали процессу. Мы вернулись на свою прежнюю диспозицию у берега.

— Всё таки, неправильно забирать мне всю рыбу! — не успокаивался Андрей после повторенной дозы. — Давай разделим… по хребту!

— Ни в коем случае! Жену порадуешь, что не зря ездил. А то подумает еще чего другое…

— Она всё равно подумает.

— Знает, куда ты поехал?

— Конечно.

— А фактор Вероники её не смущает?

— Еще как смущает! И не только ее: поселковые бабы постоянно пытают меня о ней. В курсе, что я тебе материалы вожу.

— Их так волнует ее судьба?

— Как сказать… Скорее, они не могут найти адекватную тему для сплетен.

— Бедные женщины! И что ты им отвечаешь?

— Что всё нормально, но они не верят. Говорят, что ты бич и дурак, и что постоянно дерёшься с ней.

— Интересное видение… Своеобычное, я бы сказал…

А может в этом и заключается народная мудрость и ты про себя не понимаешь то, что прозорливо понимают другие?

— Неужели разговоры о нас, представляют такую важную составляющую в устном народном творчестве твоих односельчанок?

— Не только односельчанок, но и односельчан. Некоторые из них еще долго вас не забудут.

— Ты имеешь ввиду Кекса?

— А еще Гриньку Ястреба.

— Ему то что? Она ведь больше не маячит в его владениях? Да и другим пора успокоиться. Всё-таки, я увёл от них возмутительницу спокойствия, взяв крест по обузданию её на себя.

— Так она ж тебя уже угнетает?! Или мне показалось?

— Правильно угнетает. Иначе бы мы устроили тут натуральный творческий бардак… Как настоящие художники.

— Я не в том смысле. Ты уже косишь лиловым глазом на других девушек, — он лукаво посмотрел на меня. — Которые в белом…

— Подумаешь, преступление! Полюбоваться даже нельзя? Красота для того и существует на белом свете, чтобы ее наблюдать и получать эстетическое удовольствие!

— Только ли эстетическое? Мне-то не ври.

Я вспомнил лучезарную Арсиною и легкое воздушное общение с ней — не такое, как с другими. Наверное, мы оба были с ней из одного карасса!

— Понимаешь… Вероника всё время молчит… и только просвечивает меня насквозь рентгеном синих глаз. А хочется…

Я замялся, сам не зная чего именно хочется, помимо того что понимает Андрей в своих настойчивых и целенаправленных изысканиях.

— Понимаю. Можешь не продолжать. Пойдем к Пафнутию. Он уже первую закладку вытаскивает из котелка.

Пока мы шли к костру, он нашел нужным меня предупредить:

— Смотри, довосхищаешься девушкой в белом! Мало тебе грядущих проблем с Вероникой? Ты еще вплетаешь в свою жизнь и Люську?

— Да с чего ты взял? Она уехала и делу конец!

— А номер телефона тебе оставила? Просто так она бы этого не сделала — значит ты ее чем-то заинтриговал?

— Понравился, наверное.

— Ты имеешь ввиду себя? Это вряд ли…

Вдруг он остановился.

— Я думаю, главным интересующим ее объектом была твоя Фата Моргана и прилегающая к ней территория.

Я пожал плечами:

— Ну и что?.. Вполне объяснимый профессиональный интерес. Она, ведь, туроператором работает. Может, возникла мысль использовать мое побережье как один из пунктов посещения туристами. Я не против. Пусть.

— Твое побережье!..Ну-ну. Тогда открой тут для них постоялый двор, этакий караван-сарай в восточном вкусе. Включись в туристический бизнес.

— Почему бы и нет? Прекрасная мысль, между прочим! Будешь моим компаньоном, как автор идеи!

Дурак этот Андрей Мордвин! Упрекает меня, что я вплетаю в свою жизнь Арсиною, которая была просто фантомом, игрою воображения, и сам же предлагает реальные шаги для установления деловых связей с Людмилой Павловной Яструб, туроператором из Санкт — Петербурга.

Я даже заволновался от заигравших в голове мыслей про возможные перспективы!

— Пойдем, повторим?!

— Затрепетал аж весь! А еще отрицаешь свой неподдельный интерес. Стреляного воробья на мякине не проведешь!

Уже на подходе к костру, он опять меня остановил, удерживая за локоть.

— Всё-таки будь поосторожнее! Есть у меня подозрение, что неслучайно она здесь появилась.

— Предполагаешь, злой умысел?

— У нее нет. Но она доверчивая — ее могут использовать. А кто — можешь догадаться сам!

Мы выпили и закусили варенными окуньками первого заклада, выложенными Пафнутием из ухи на лист лопуха для Ральфа.

— Уха будет скоро готова! — объявил Пафнутий, выпив последним. — Пора Веронику звать. Я не могу — варево надо блюсти.

— Андрей, сходи ты! За одним и привезённую литературу ей отдашь.

Зная о мистическом умении Вероники читать мои мысли и тут же на них реагировать, я опасался появляться ей в данную минуту на глаза, особенно тет-а-тет, когда у нее появлялась возможность фокусировать на мне свой взгляд, прожигая им насквозь.

— А если она сейчас в неглиже? — отплевываясь от окуневых косточек, отвечал Андрей. — Неудобно как-то.

Вот сукин сын! Напомнить бы ему как совсем недавно подобно пьяной революционной матросне они пытались толпой вторгнуться в ее единственную сокровенную комнату… Впрочем, кто старое помянет, тому глаз вон. Без Андрея всё могло обернуться ещё хуже.

— Какое неглиже? Посмотри, где солнце! Она уже давно с птенцами возится.

— А ты не боишься, что я уведу её у тебя?

— Как лошадь из стойла? Тебе некуда ее уводить. Всё равно обратно приведешь!

— Да. Что верно то верно… А всё ж таки — не расслабляйся. Держи ухо востро, а порох сухим. Я Кекса недавно видел: копытом бьет… из ноздрей дым валит как из трубы… глаза красные!

— Пьяный, поди, был.

— Само собой. Но у пьяного на языке, сам знаешь, что…

— И что у него было на языке?

— Визит хочет к вам нанести. Дружественный. Но, возможно, с боем!

— Это он погорячился… Без подрастающей поросли головорезов вряд ли он на это решится! А они уже не пойдут.

— Там другие ребята появились — из их охранной системы…

— Давай, потом поговорим, — прервал я его, понимая что такой разговор надо вести более серьезно и вдумчиво. — Иди за Вероникой — уха остынет!

Когда Андрей ушел, я обратился к Пафнутию:

— Петр Федорович! Ты б не мог развить и продолжить размышления вслух моего приятеля Андрея Мордвина?

— А что тут продолжать? — снимая котелок с костра, сказал Пафнутий. — Бандиты они и есть бандиты. От них всего можно ожидать.

— Такие уж и бандиты? Просто весёлые ребята… с озорным настроением.

После знакомства с Арсиноей, мне хотелось как-то оправдать ее родственников и попытаться увидеть их другими глазами.

Однако Пафнутий был неумолим.

— Так это и есть бандиты. Только одни это могут маскировать, как Гриша с папой и мамой, а у других это наружу, как у Кекса…

Из ворот Фаты Морганы выскочил Ральф, а за ним следом появилась Андрей и Вероника. Последняя была в неизвестном мне коротеньком белом платье, подчеркивавшем бронзовую стройность ее тела. Андрей оживленно говорил ей что-то и даже, походя, сорвал и вручил какой-то цветочек. Если бы это сделал я, она, наверняка, только бы иронично усмехнулась, не скрывая свое пренебрежение к любым проявлениям романтизма.

— Смотри, — перехватив мой взгляд, сказал с сочувствием Пафнутий. — Андрюха парень хороший, но ушлый до девок.

— Смотри не смотри, а чему быть, того не миновать, — с деланным равнодушием отвечал я.

Пафнутий только покачал головой, осуждая моё смирение.

Веронике уха была налита в отдельную миску. Мы же, допив остатки водки, хлебали юшку прямо из котелка, поставленного на березовый пенек.

— Стерлядочку бы сюда либо кастрючка, — напрашиваясь на похвалу и дуя на содержимое большой деревянной ложки, до этого использовавшуюся им в качестве поварешки, говорил старик, преисполненный чувством домовитости и хлебосольства.

— Итак здоровски! — отвечали мы, мыча от удовольствия. — А ты что, раньше на Оби обитал — про кастрючков вспомнил?!

— На Волге, там где в нее Ока впадает. Может слышали — город Горький?

— Как не слыхать — про него все знают. Нижний Новгород, спасший Россию от поляков.

— Во-во! Только я всё ж родился и вырос именно в Горьком, — как бы в подтверждение сказанному, он горько усмехнулся и продолжил. — Может от того и судьба у меня такая горькая сложилась.

От Андрея я знал, что и Пафнутий в молодые годы отбыл свое, отрубив руку у отчима, избивавшего мать. А после этого мотался по городам и весям великой страны, пока на старости лет не оказался здесь.

— Был я там в командировке! — вспомнилось мне. — Берег там с набережной такой высокий… как наш холм. Только вот не зафиксировал в памяти — над Окой или Волгой?

— Если там, где памятник Чкалову, значит над Волгой, — улыбнулся старик.

Я сразу сообразил, почему захмелевший Пафнутий обратил внимание именно на эту достопримечательность. На нее указывали гостям города старожилы, непременно сопровождая ожидаемое впечатление озорными комментариями. Но я воспринял памятник так, как замыслил его скульптор — великий романтик неба снимает после полета перчатку, а вовсе не показывает своим созерцателям непристойный жест.

Однако, зная, что Вероника не любит отвлечённых разговоров, я решил перевести нашу беседу в деловое русло и обратился к своему грезящему о чём-то наяву товарищу с конкретным вопросом:

— Андрей, а ты случайно не знаешь дорогу на Солнечную Поляну?

— Если ты имеешь ввиду деревню с одноименным названием, то я знаю миллион разных дорог и путей к ней. Солнечная Поляна находится примерно на одинаковом расстоянии от твоего хутора и от нашего поселка — километров 8—9 по прямой. Проведите воображаемую линию между тремя населенными пунктами и получится равносторонний треугольник… — солидно и важно ответил он, дохлёбывая уху.

— Но! — тут Андрей поднял вверх многозначительно палец. — Между нашим поселком и Солнечной лежит огромная болотистая низина, поэтому на машине туда можно добраться только вкруговую: либо с левой стороны, дважды пересекая железную дорогу, либо справа через вашу дамбу и дальше по твоему возвышенному плато.

Большинство людей предпочитает первый вариант — по цивильной асфальтированной дороге, но мне интереснее второй — как нестареющему юному натуралисту. Здесь можно увидеть целое стадо мигрирующих косуль или рогатого лося, глубокомысленно выглядывающего из соснового островка.

— Красиво излагаешь! Тебе бы лекции читать через общество «Знание». А не знаешь ли ты…

— Знаю! Там находится большая пасека в 500 ульев — тебя ведь это интересует?

Я кивнул. Молодец Андрей Мордвин — всё понимает с полуслова!

— А эта пасека функционирует или существует только в воспоминаниях?

— Функционирует. Только у нее сейчас новый хозяин. Тамошний совхоз продал ее частному лицу, а именно — несостоявшемуся свекору нашей красавицы. — Андрей кивнул в сторону Вероники. — Но сам он там почти не появляется. Пасеку контролирует его отпрыск, небезызвестный пан атаман Грициан Бухаловский, время от времени наезжающий туда с двумя молодцами, вооруженными битами.

— На мотоцикле с разбитой фарой? — проявил свою осведомлённость я.

— Почему на мотоцикле? — искренне удивился мой всёзнающий товарищ. — Мотоцикл он давно подарил своим нукерам самого нижнего ранга — за верную и беззаветную службу. А сам давно ездит со своими держимордами на черном джипе с интригующим названием «Чероки».

Раздухорившись от наваристой ухи, крепкой водки и блистательного спича, Андрей вдруг выдал непростительную глупость, обратившись к Веронике:

— Поторопилась ты, Вероника! Отказалась от такого красавца-жениха,

богатого наследника и хозяина близлежащих окрестностей!

Сказал он это в шутку и все это поняли, кроме гордой девушки. Лицо ее покрылось красными пятнами, проступившими сквозь бронзовый загар.

Она резко встала, сбросив недоеденную рыбу вместе с миской под ноги и стремительно пошла к дому, не выбирая дороги. Я смотрел ей вслед, любуясь стройными и сильными ногами, со свистом рассекавшими еще не просохшую от утренней росы подросшую траву, представляя, как бы они смотрелись, если их обуть в длинные шнуровые калиги мифической амазонки.

— Она похожа на Артемиду! — тихо прошептал я. Но Андрей услышал и рассердился:

— Причем тут Артемида?! Ты видишь — она обиделась!.. Постой, Вероника! Ну что ты как маленькая?!

Он хотел ринуться за ней, чтобы вернуть, но я успел схватить его за руку:

— Да не дергайся ты! Ничего ужасного ты не сказал. Это ее обычный бзик — знаешь ведь какой у нее характер!

А сам не без злорадства подумал: «Так тебе и надо! Не будешь под чужих девушек клинья бить — цветочки им преподносить!»

— Надо бы с ней всё таки объясниться! — продолжал расстраиваться Андрей.

Мне стало жалко растерявшегося приятеля, но я всё-таки решительно его тормознул:

— Не надо! Она не любит, когда размазывают сопли по скатерти.

— Да! Она этого не любит… — вторил мне Пафнутий, и я вдруг почувствовал, что ему очень важно, чтобы наши отношения с Вероникой развивались, а не разрушались.