10000 лет до нашей эры. Книга 1

Катерина Риш, 2017

Коснувшись глиняного осколка, найденного на берегу океана, я перенеслась в первобытный мир. Там в ходу человеческие жертвоприношения, а местная фауна так и норовит тобой пообедать. Из-за прихоти древнего мага судьба у меня незавидная: выйти замуж за незнакомца или шагнуть в огонь во имя богов. Мужчинам древности неведома любовь, но значит ли это, что мой избранник никогда не полюбит? Я сделаю все, чтобы выучить язык и традиции, ведь только мне известна судьба, уготованная затерянному в океане острову. Но смогу ли я выжить, когда в самом сердце этого мира зреет заговор и он грозит уничтожить эти земли…

Глава 8. Рыбный день

Проснулась я от того, что повозка остановилась. Все тело ныло от неудобной позы. Боже, я мечтала о том, чтобы проснувшись, узнать, что все произошедшее было сном и только. Зря надеялась.

И Тина Тёрнер, и красный маг, и даже фыркающий вол, впряженный в повозку, никуда не делись. Дикарки уже спустились на землю, в кузове оставалась я одна. Покрутив шеей и плечами и зевнув, я тоже стала слезать, но маг остановил меня.

— Ez, — сказал он.

То есть «нет», идти с ними мне нельзя. Я кивнула, а солдаты, тем временем, окружив девушек, повели их вперед.

Солнце, скатившись ниже, ластилось к океану, значит, я проспала, по меньшей мере, около шести часов, а может, и больше, ведь вола нам привели, когда солнце было в зените. Значит, скоро ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Ну, блин.

Местность кругом изменилась. Единственная полоса межатлантической трассы привела нас к скалистому острову. На черных узких пиках почти не было растительности, хотя кое-где на возвышенных плато виднелись похожие на поля скудные зеленые пятна. Как только солдаты с девушками немного отдалились, маг велел кучеру править следом. Впряженный бычара захрапел от натуги, хотя повозка опустела и стала значительно легче, чем была еще час назад, солдат посек его и прикрикнул и повозка дернулась с места. Я полетела вперед, не успев ни за что схватиться, и затормозила, только схватившись за спину мага, сидевшего на козлах.

Он с улыбкой сказал что-то вроде: «Осторожнее», а потом указал рукой вдаль и несколько раз повторил одно и тоже слово. Я не поняла. Маг коснулся пальцами своих глаз и рукой обвел местность.

Я поняла, что он говорит мне:

— Смотри. Смотри!

Я послушно стала глядеть по сторонам, пока солнце не исчезло с небосвода и было видно хоть что-то, но скалы казались пустыми и безжизненными. Песок под колесами почернел, то и дело попадались крупные камни, мир стремительно терял синие и белые краски, обретая монохромность. Только черные вулканические горы, и некоторые из них словно оплавились от драконьего дыхания, да так и застыли.

Дорога петляла, и девушек, ушедших вперед, мы слышали, но не видели. Они каждый раз обгоняли нас на целый поворот, хотя и шли пешком. Мы поднимались по серпантину все выше, и вол с каждым шагом выражал свое недовольство все громче, повозка скрипела все сильнее и натужнее. Дорога сужалась, а пропасть становилась все круче. От нее перехватывало дыхание. Казалось, сильный ветер способен и вовсе подхватить повозку вместе с быком, словно пушинку, и унести в океан.

С высоты я могла теперь разглядеть прямую, словно стрелу, дорогу посреди золотистого из-за заходяшего солнца океана. Темно-зеленые леса на горизонте походили на заснувшие облака.

Внизу многие скалы были затоплены, и даже невысокие волны то тут, то там разбивались о них сотней брызг, а эхо множило и разносило это незатихающей ни на миг пушечной канонадой. Представляю, как жутко здесь во время шторма.

Тропа вильнула в последний раз, и вот показались девушки и их конвой, застывшие перед огромным входом в черную пещеру.

Вот и драконье логово, подумалось мне.

Но из пещеры нам навстречу высыпали люди. Самые рослые из них едва достигали дикаркам до плеч, но в то же время их руки, шея и ноги были шире, крепче. Они с радостью приветствовали девушек.

Еще издали я уловила аппетитные запахи, и голод снова дал о себе знать. Господи, хотя бы здесь меня накормят?

Вол, казалось, собрал все силы и потрусил быстрее. Возможно, эти земли и были его домом. Ведь откуда-то же нам его привели и достаточно быстро.

Когда мы подъехали и остановились, то дикарок было не узнать. На шеях каждой из них было по меньшей мере с десяток ожерельев из ракушек, и низкорослое племя продолжало в танце выносить из пещеры все новые произведения искусства. Тина Тёрнер нагнулась, чтобы ей на шею повесили очередную связку бус. Никто из девушек не улыбался, не танцевал и не разделял всеобщей радости. Они стояли покорно и молча.

Мне тоже попытались надеть бусы. Но маг пресек эту попытку, и молодой парень с пышными усами словно бы ойкнул, кивнул и подскочил со своим даром к Тине. Не сказать что бы мне не хотелось таких же украшений… Но магу видней. Я обещала себе, что буду во всем его слушаться. Мое непослушание уже принесло бед, хватит.

С танцами и песнями горные люди приветствовали и мага. Гордый хозяин подошел к волу и чмокнул его макушку между рог, молодец, мол, справился. Бык не разделил нежности и с мычанием замахал головой, чем насмешил почти всех усатых коротышек.

Вперед вышел дородный, крепкий, с пузом навыкате под пышной черной бородой и зычно поздоровался с магом. Рядом с ним красный маг выглядел на редкость тщедушно со своим узким бледным лицом и тонкими руками. Одна только рука румяного горного Вождя была равно в обхвате талии мага, но он все равно был ниже ростом, хотя и выше остальных соплеменников.

Вождь громыхнул приветствие, и танцы с плясками потекли обратно в пещеру, освещенную косыми лучами закатного солнца.

* * *

На ужин была рыба. Не то чтобы я не любила рыбу, я до того оголодала, что, помнится, и сырую проглотила с удовольствием, но на ужин была только рыба. Какая угодно рыба. В каком хочешь способе приготовления, но только рыба.

Жареные на рыбьем жире куски филе и приготовленные целиком мелкие рыбешки, размером с мизинец. Несколько вариантов ухи — только из голов для Вождя, только из хвостов и спинок для приближенных, из потрохов для детей за отдельным столом. Просто отварные куски, размером с акулу. Сырые розоватые, обвитые водорослями — почти что суши, только без риса и соевого соуса. Штабеля высушенных до каменной твердости плоских, словно раздавленных слоном, рыб. Всевозможные рыбные копчения, но от них несло так, словно бы это были куски горелого пластика. Чернейшая-чернейшая, даже не знаю, как они довели ее до такого состояния, словно эта рыба побывала в эпицентре извержения вулкана до того, как попала на стол. Горы рыбьих глаз в глубокой миске, предназначенных только для Вождя. Молоки, икра, даже рыбьи щечки и рыбьи мозги и тоже во всех ипостасях — копченые, вареные и жареные.

Запах стоял такой, что не передать. Ели руками. Отмыться потом не представлялось возможным, мы провели там два дня, и после, клянусь, я не могла смотреть на рыбу еще очень и очень долго.

Лишь однажды в последний праздничный вечер, накануне отбытия утром, к столу вынесли плоские, сухие и тверды лепешки из какого-то зерна грубого помола. Каждому предназначалось по одной и только Вождю две. Они были совершенно безвкусными, но с каким удовольствием я сгрызла ее всю, не оставив ни крошки!

Оно и понятно, их соленый каменный остров не обладал иными богатствами, кроме как рыбьими. В сезон они охотились на птиц, которые вили гнезда на скалах. В обычные дни ели скромнее — моллюски, кальмары, мидии, креветки и всевозможные водоросли, даже соскобленные с прибрежных скал в пору голода. Мисками на столах служили раковины самых разнообразных размеров. Кубки были каменными — в центре черного базальта подходящей формы выдалбливалась середина. Пили они что-то невероятное, настоянное и перебродившее, тоже изготовленное из каких-то даров океана и водорослей. Меня едва не вывернуло от одного лишь запаха. Благо была чистая вода из тонкого горного ручья, и в тот первый вечер, сидя за столом — всего лишь прямоугольным куском породы, украшенным витиеватыми узорами, — я сполна утолила и жажду, и голод.

Девушки, конечно, тоже ели, но они так и не улыбались, хотя большая часть тостов была сказана именно в их честь, что меня очень удивило. Их посадили во главе камня, напротив Вождя, и подносили им блюда сразу после того, как их опробует Вождь. Но им это не доставляло ни радости, ни удовольствия. Я не знала, что нас ждет впереди. Но по их лицам было видно, что ничего хорошего.

* * *

К концу пира в главной пещере стало не продохнуть — по мере того, как пьянел и добрел Вождь, к столу приближались все новые и новые лица. Вождь хмурил кустистые черные брови, но хмель делал свое дело. Вождь милостиво разрешал им подойти к столу. Эти люди словно выходили из стен, они были тут все время, поняла я, с самого начала пира, но лишь молчаливыми свидетелями. Они были бледны и худы, перемазаны грязью и с жадностью набрасывались на остатки маринованных яиц, вонявших так, словно они протухли еще неделю назад. Остальные из горного народца делали вид, словно вовсе не замечали их, из чего я сделала вид, что эти люди были или слугами, или рабами, да и к столу их подпустили точно собак, которым разрешено догрызть косточки.

А после начались танцы. Появились полые кости с отверстиями — прародительницы флейт. Перетянутые кожей деревянные рамы, по которым лупили кулаками, — барабаны. Для моего слуха это не было музыкой, но люди пускались в пляс и четко разделяли одну песню от другой. Какофония звуков сводила меня с ума — пещерное эхо множило громогласные, неритмичные раскаты барабанов, а флейта то и дело срывалась на тонкий пронзительный писк, похожий на игру трехлетнего ребенка со свистком. Но они танцевали, да.

Они водили хоровод, в центре которого жались друг к другу Тина Тёрнер и другие, увешанные ракушечными ожерельями. Они на полторы-две головы возвышались над толпой, и это походило на вечеринку в честь Хэллоуина, где выбранной темой для костюмов стал древний мир.

Я поняла, что даже в таком шуме и грохоте, все равно клюю носом. Но идти было некуда. Красный маг терпеливо выслушивал вконец опьяневшего Вождя, изредка бросая на меня выразительные взгляды, мол, ты бы слышала, какую ерунду он мне втирает. Наконец, он смог оставить горного Вождя, сразу подошел ко мне и, взяв за руку, повел вдоль каменной стены, избегая столкновения с хороводом, по степени вращения уже близким к скорости света. Боже, если хоть один из них споткнется… Но бешенное вращение впало в исступление, барабаны стучали, не переставая, флейта дудела, как будто ее убивали, а черные вытянутые тени бесновались на стенах и потолке пещеры. Широкие, как блины, лица горняков раскраснелись. Они горланили песни, каждый на свой манер, но никого это не волновало. Костяные ожерелья вторили их танцу, как трещотки.

Некоторые пролетали мимо нас, начинали что-то говорить, но их уносило прочь на полуслове. Даже стены пещеры дрожали от топота сотни босых ног.

Маг указал мне на трещину в стене, которая казалась довольно-таки низким проходом куда-то вглубь. Пришлось сильно нагнуться, чтобы не удариться головой. Видимость внутри была близкой к нулевой. Но маг уверено пошел вперед и повел меня за собой.

Только в этом горном туннеле я поняла, как сильно у меня кружится голова от нехватки кислорода, и каким спертым был воздух в пиршественном зале, где по углам горели несколько костров. Стало холодно, я задрожала. На мне были только джинсы и кое-как завязанная поверх бюстгальтера разорванная рубаха.

Я шла за ним, согнувшись в три погибели, и слышала, как стучат мои зубы. А потом маг остановился перед освещенным изнутри проходом, еще более низким, чем первый. Казалось, в него и вовсе надо заползать, а не заходить. Согнувшись пополам, маг пролез туда первым. Мне оставалось только повторить.

Мы оказались в небольшой, раза в четыре меньше, чем зал для пиров, пещере, но стены ее были очень высокими и своды терялись в темноте.

— У-уху! — не сдержавшись, ухнула я.

Эхо повторило мое уханье раз пять, если не больше, пока не стихло.

Но главное сокровище находилось в центре пещеры — горячий источник. Я с наслаждением вздохнула горячий влажный воздух и с еще большим вожделением поглядела на первобытную ванну. А потом покосилась на мага, ну а дальше-то как, купаться тоже вместе будем? Или зачем он привел меня сюда?

Он занимался тлеющим костром у одной из стен, но вместо того, чтобы приказать ему вспыхнуть ярче, он словно бы «прикрутил» пламя до едва видимых угольков. Романтический полумрак, ну зашибись.

Он сел прямо на пол, скрестив ноги по-турецки, и взглядом велел мне сесть напротив. Я села.

Он указал на костер и назвал его на своем языке. Я повторила, не с первой попытки, но повторила. Затем он повторил то же самое с камнем, веткой и водой в купели. Я повторяла, надеясь, что уроком словесности все и ограничится.

— Эйдер Олар, — сказал он, указав на себя и предоставив мне самой разбираться, где фамилия, а где имя.

Надо же, не прошло и три года, как мы все-таки познакомились!

Мою русскую заковыристую фамилию не каждый португалец мог произнести, что уж говорить, наверное, об первобытном человеке, поэтому я просто сказала:

— Майя.

— Айя?

— Майя.

— Айя, — упрямо отозвался Эйдер Олар.

Ладно, буду Айей.

Следующие полчаса я потратила на выяснение того, как именно мне следует к нему обращаться: только Эйдер, только Олар или надо всегда произносить полное имя. Я брала в пример свою «Айю» и спрашивала: «Айя — Эйдер? Айя — Олар?».

Его узкое лицо исказила мука, а во взгляде явно читалось: «Господи, зачем я с ней только связался, я же никогда не объясню ей все нюансы жестами и парой известных ей слов».

Наконец, в нетерпении тряхнув рыжими волосами, он сказал, оперируя теми несколькими словами, что были мне известны:

— Нет Олар. Эйдер — я. Айя — ты.

— Баи, — отозвалась я.

Эйдер весь аж засветился, услышав, как я говорю на его языке. «Не все еще потеряно», — мелькнуло в его взгляде и он принялся за новую порцию слов.

Я выучила с десяток новых слов, когда окончательно выдохлась. Их язык не был похож ни один известных мне, ни одно слово нельзя было запомнить ассоциативно или по знакомому звучанию. К тому же была, очевидно, глубокая ночь, я устала, а еще эта горячая ванна рядом, которая так и манила меня.

Эйдер заметил, с какой тоской я поглядываю на горячий источник, и сказал:

— Нет. Огонь, — указал он на тлеющие угли.

Я повторила.

Он сказал:

— Глаза огонь, — то есть «смотри на огонь», а потом произнес: — Асар-а!

Угли вспыхнули, загорелись. Вечер фокусов, дамы и господа, на арене доисторический маг Эйдер Олар. Я похлопала ему. Он оставался серьезным. Даже когда сказал:

— Ты огонь.

Он хочет, чтобы я повторила фокус?

— Асара, — безжизненным тоном повторила я.

— Нет! Асар-а! — повторил Эйдер, ставя ударение на последнее «а».

Как скажешь, настырный фокусник.

— Асар-а, — повторила я.

Он что, ждет, что пламя и меня начнет слушаться? Как бы ему рассказать, что в моем мире магии не существует?

— Ты огонь, — снова повторил он.

Я покачала головой.

— Ты огонь! — повторил он требовательнее.

— Асар-а! — крикнула я в ответ.

Ничего не произошло.

— Огонь! — крикнул Эйдер.

— Да чтоб тебя! Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Я не успела договорить, как огонь, проклятый огонь, который едва теплился на каменном полу, словно от взрыва, взвился вверх. Эйдер отшатнулся, я так вообще отлетела в сторону. В пещере стало светло как днем. Температура поднялась градусов эдак на десять, что в сумме с горячим источником, превратило пещеру в настоящую русскую баню. Пар клубился туманом.

— Баи, Айя, — тихо произнес Эйдер.

Он улыбался.