d’Рим

Ринат Валиуллин, 2019

«Все дороги ведут в Рим». Что это? Город-мечта или город-сон?.. Как с ним связаны самые громкие убийства XX века? И что страшнее – преступление или последующее за ним наказание – стать самым обычным человеком, погрязнуть в трясине быта, без права на мечту? Но чем ярче мечта, тем проще нажать на курок. Тем ближе Рим. Именно Рим вечным стечением обстоятельств открыл героине романа глаза на свое истинное предназначение. Всякий раз, оказываясь в Риме, она приближалась к своей мечте настолько, что казалось, протяни руку – и достанешь. Но с мечтами никогда не было так просто, а с женскими – тем более. И вот она уже снова вглядывалась вдаль, высматривая в оптический прицел новую жертву, спрашивая себя постоянно: «И почему для достижения мечты мне приходится заниматься бог знает чем?»

Немец

— Каждый уважающий себя политик хотел бы иметь за пазухой свою небольшую войну, чтобы можно было оперативно развести пожар в любом уголке, превратив его в уголек. Иметь в своем арсенале войнушку, которую в любой момент можно было бы закинуть туда, где срывают куш. Правда, не все отдают себе отчет, что искры от этого пожара могут легко перекинуться на соседние государства и вернуться эффектом горящего бумеранга.

— Знаешь, я не очень люблю политику. Давно уже заметила, если человек начинает говорить о политике, значит, он стареет.

— Неужели я уже так давно об этом говорю? Ты останавливай меня, если что, — улыбнулся Немец.

— Уже минут пять. Пять минут не знаю, как мне поступить — с одной стороны скучно, с другой — как красиво ты говоришь!

Город накинул темный плащ, в который стучался дождь. И плащ, и плач. Анна начала всматриваться в темноту через оптику, приближая плащ. Они шли по набережной. Он — в длинном черном плаще, она — в коротком белом. Черное и белое. Тела, внутри которых только что приятно развалился ужин и растеклось вино, двигались медленно. Ни противный моросящий дождь, ни раскачивающий Луну ветер не могли мешать их философской прогулке. Черный плащ то разводил руками, придавая своим словам больший вес, чтобы их не унесло ветром, мимо прекрасных ракушек девушки, то приобнимал сзади белый, прикрывая от сквозняка и коррозии хрупкую женскую логику.

— Если ты не знаешь, как поступить в той или иной ситуации, значит, ты изначально не туда поступил.

— Ты так считаешь?

— Мне кажется, из тебя получился бы неплохой актер.

— Неплохой — значит не сыгравший ни разу негодяя, — улыбался мужчина. — Вообще, по-хорошему после сорока нужно уходить в художники, писатели и прочее творческое безобразие. Пик гормональной активности позади, ни бизнес, ни прибыль, при всем моем уважении к богатству, уже не приносят той радости. Каким бы он ни был высоким — Эверест позади… Могу только оглядываться на белые вершины воспоминаний.

— Ну, ну, полегче.

— Ты-то еще на подъеме, я — на спуске, в базовый лагерь, греться, творить, спать.

* * *

Дождь замерзал, незаметно превращаясь в снег. И вот уже природа в бинтах, она была больна, холодна и прекрасна. Снег был белым, а ночь — черной. Анна не любила снег, но еще больше дождь.

Немец увидел девушку, облокотившуюся на парапет. Большой вырез на длинной юбке резал взгляд, потому что на голую кожу падали холодные снежинки.

— Какая сервировка.

— Вырез на платье женщины — это форточка, в которую она зовет тебя домой. Этот с ней, как ты думаешь? — спросило белое пальто.

Чуть поодаль они увидели взрослого мужчину, который находился годах в двадцати от девушки, нервно курил и посматривал в сторону выреза.

— Он не знал, как подойти к незнакомке. Стоял в стороне и ломался, будто хотел сломаться до такой степени, чтобы она оказала ему первую помощь.

— К незнакомке?

— Стоит людям только поссориться, как они начинают строить из себя незнакомцев.

— Зато можно заново познакомиться. Интересно, кто кого строит?

— Интересно, из чего? — продолжал иронизировать черный плащ. — Или лучше сказать «чем»?

— Голосом, мне кажется, у него приятный голос.

— Приятный — это какой?

— Не знаю, но видно, что она его муза.

— Муза? Зачем тогда так далеко отпустил, дурак? Он забывает, что у муз легкие крылья. Раскроют — и нет, унесло порывом ветра. Говори со своей женщиной! О чем угодно, главное — не молчи. Говори, пусть она вспомнит, что когда-то была влюблена в твой голос.

— Как ты думаешь, кто он? — хотелось докопаться до истины девушке.

— Писатель, раз она муза.

— А может, поэт?

— Для поэта староват. К тому же зануда.

— Почему?

— Разве ты не видишь, как медленно он ее убивает?

— Замораживает. Разве можно быть холодным с девушкой в такую погоду? Не убивайте женщину занудством, зачем вам в постели мертвец? Может быть, у него просто творческий кризис? — заступилась за мужчину девушка.

— Творческий кризис — это, как правило, недостаток секса, скудность половой жизни. Надо больше заниматься любовью, не будет никаких кризисов. Где койка не скрипит, там не скрипит перо. У настоящего писателя скрип койки прямо пропорционален скрипу пера. Ты не замерзла? — обнял крепче черный ворон белую лебедь.

— Нет.

— Что ты делаешь завтра?

— Кофе. А что?

— Я хочу наброситься на тебя голодным. А я пока сытый. Погуляем еще?

— Погуляем, если скажешь, о чем он пишет.

— О вечном.

— То есть?

— О своем, — заставил он улыбнуться подругу.

— Стоит как абзац.

— Ничего, помирятся завтра, начнут все с красной строки. Извини, — черный рукав достал из кармана телефон и прижал к уху: — Да, привет. Да так, гуляю кое с кем. Нет, ты ее не знаешь. Как у тебя? Снегопад? Это хорошо. Надеюсь, рейс не задержат. В любом случае посадка будет мягкой, — засмеялся. — Позвони мне сразу же по прилету. Почему ты погрустнела? — черный плащ догнал и приобнял белый, который чуть оторвался.

— Значит, я для тебя кое-кто?

— Я знал, что ты поведешься. Одну и ту же музыку все слышат по-разному: одни грустят и плачут от тоски, другие сексом занимаются и плачут от удовольствия. Коллега по работе.

— Знаешь, какая главная задача мужчины? Не быть женщиной, как бы ни хотелось.

— То есть?

— Всегда говорить правду.