Глава 3
Крупные хлопья пепла грациозно кружили надо мной; может, они мечтали, чтобы я успела рассмотреть всю их красоту и уникальность; может, хотели показать, что лучше снежинок. Я сразу догадалась, где нахожусь, да и подняться на ноги в этот раз было значительно проще. Я уже знала, что нужно искать солнце. Взгляд сразу нашёл тот самый свет, что завораживающе манил к себе. Не сомневаясь ни минуты, сделала шаг навстречу ему. Мои ноги были полны сил, зловещий свист вьюги больше не отвлекал, да и Ангел не лежала погребённая под слоем пепла.
Когда глаза привыкли к свету, я обнаружила, что стою во дворе довольно большого дома из массивных деревянных брусьев. На ступеньках крыльца, греясь на солнышке, сидит она. Девушка, которую я приняла за Ангела. С её белоснежными волосами весело играл лёгкий ветерок. Веки незнакомки были сомкнуты, но она слегка улыбалась. От наблюдаемой тайком картины мне стало так хорошо и мирно на душе. Значит, мой Ангел в безопасности, можно выдохнуть, можно перестать винить себя. Я неохотно отвернулась от девушки (старая привычка запоминать композицию, чтобы потом сделать набросок), но решила дать Ангелу возможность отдохнуть.
В тот же миг я оказалась в незнакомой просторной кухне. Спиной ко мне и лицом к большому окну, на диванчике сидели молодая женщина и мужчина. Она закуталась в пушистое одеяло. Он одной рукой обнимал её за плечи. Они то ли встречали рассвет, то ли провожали закат. Девушка, кажется, что-то говорила. Я не могла разобрать слов. Но отчего-то улыбалась. Парочка так гармонично смотрелась, что захотелось запомнить этот момент навсегда, нарисовать что-то похожее. Они почти одного роста, с одинаковым цветом волос, только она хрупкая, а он крепкий. Они, как два магнитика, чувствуют друг друга, точно соединены десятками полупрозрачных ниточек. Она смеётся так искренне и тепло. Он наклоняется, чтобы украдкой поцеловать её плечо, выбравшееся из пушистого одеяла. Где я уже их видела?
Где-то неподалёку от меня шла шумная беседа, которая мешала досмотреть такой приятный сон:
— Света, представляешь, куда сейчас Богданова вызвали? — лепетал взволнованный женский голос.
— Куда же? — отвечал второй голос, очень уставший. — У нас вторые сутки дурдом настоящий! Ты ещё удивляешься?
— На опознание! — первый голос произнёс это таким громким шёпотом, что не услышать было невозможно.
Сквозь слабеющую пелену сна я смутно различила те самые фигуры, что вели разговор, их размытые лица мелькали прямо надо мной.
— У него всего двое ушли. Наверное, решил с родственниками сам поговорить, — ответила женщина с уставшим голосом.
— Света, так говорят, одна из них — дочка заведующего кардиохирургией! Стасика нашего младшая сестра, — всё не умолкал взволнованный голос. — Не кровная сестра, конечно, но они в одной семье воспитывались! А Стасик на дежурство должен только завтра выйти.
— Ну тебя! Опять сплетни распускаешь! Я с Солнцевым работала в том году, у него дочка в Ярославле учится. Сергей Вячеславович сам говорил! Придумаешь тоже!
— Да говорю тебе! — не унималась женщина. — Она к Стасику на свадьбу приезжала, только и свадьбы никакой не случилось! Половина гостей у них — врачи наши. Да всех вызвали, когда взрыв случился. Её привезли когда, Богданов аж побелел весь. Я своими глазами видела! Из операционной потом вылетел как ошпаренный, вернулся ни жив ни мёртв, коньяком разит за километр!
— Ох, Господи помилуй! Да неужели? Я же её ещё маленькой девочкой помню, Сергей Вячеславович сердечко ей по кусочкам собирал! А Леночка наша Котова, уж сколько хлопотала над девочкой! Горе-то какое!
— Горе, Светочка, горе! Их таких у нас сколько, страшно подумать, это у Богданова всего двое!
— Сплюнь и не каркай! — рассердилась женщина с уставшим голосом.
— Ведь я тоже после работы за продуктами туда заходила почти каждый день. Удобно же, и цены хорошие, — не унималась болтливая женщина.
— Да что ты за человек такой? Всё о себе!
— А о ком мне ещё, Света?
Голоса теперь уже спорящих медсестёр удалились. А у меня пересохло в горле и защемило где-то в груди.
— Эй, чокнутая? Ты жива? — послышался раздражённый шёпот соседа.
— Жива, — ответила я и открыла глаза.
— С мозгами совсем не дружишь? — резко спросил Игнатов не родственник.
— Слушай, — я повернула голову, желая осадить наглеца, — отвали…
Всего на расстоянии вытянутой руки на меня смотрели перепуганные глаза, необъяснимо знакомые глаза. Наверное, мы встречались раньше в университете, как ещё объяснить это чувство.
— Людям, кроме тебя, есть чем заняться, а ты навела тут шороху! — с неприкрытой злостью возмущался парень. — Из-за рюкзака какого-то! Люди близких потеряли, а ты со своими карандашами!
Он отчитывал меня как провинившуюся школьницу. А я только и видела, как больно ему, не из-за меня, не из-за сложного перелома, больно по-другому, когда уже ничего невозможно исправить.
— Его нашли, да? Арсения? — тихо спросила я, не отводя от парня взгляда.
Сосед резко замолчал и кивнул. Я заметила, как дрожат его губы, а глаза борются с застигшими врасплох слезами.
— Мне так жаль, — прошептала я и перевела взгляд в тот самый белый больничный потолок. — Прости.
— За что? — с удивлением спросил Лёша.
— Что не знаю, как утешить.
Наверное, на первый взгляд может показаться, что я очень холодный и равнодушный человек, потому что никогда не могу найти правильных слов и в основном молчу. Но казаться не значит быть. По крайней мере, так всегда говорит мама. Вот она-то действительно чуткий и тёплый человек. Ольга Александровна Краснова работает учителем математики в старших классах, её обожают ученики и их родители, к ней в класс мечтают попасть, запись на дополнительные занятия переполнена на год вперёд. Мама умеет находить ключик к самым разным людям, и уж если не научить детей формулам сокращённого умножения и теореме Виета, так помочь найти другие свои сильные стороны.
У меня с учёбой всегда были проблемы: точные науки мне не давались, тяжело запоминались исторические даты, да и география шла со скрипом. Единственное, что с детства шагало со мной рука об руку, — это рисование. Каляки-маляки появились в нашем доме раньше, чем я научилась ходить. Правда, ценность моих художеств замечает пока только мама. Говорит, ей мерещится где-то там какой-то свет, и всё такое. Она, как хороший любящий родитель, видит в своём ребёнке гораздо больше, чем есть на самом деле. А я не ищу признания, скорее с помощью своих рисунков изучаю мир. Вот нашла я занимательный кусочек пейзажа, ухватилась за картинку, перенесла на бумагу или холст. А природа открыла мне что-то скрытое от посторонних глаз, поделилась своим секретиком, разрешила стать частью этой картинки. Я словно наблюдаю за всем этим миром, чтобы воспроизвести потом в летопись. Я не участник событий, а рассказчик.
— Знаешь, не в карандашах ведь дело, — вдруг снова произнёс сосед, — тебе не кажется, ты не чувствуешь… — он замялся, прежде чем продолжить.
— Будто мы виноваты, что выжили? — я закончила фразу за него.
Он кивнул белому потолку над собой, точно боялся моего ответа.
— Когда мне было шесть, мы с мамой попали в аварию, — поддавшись странному порыву сочувствия, я начала рассказ. — Я этого почти не помню, а мама не рассказывает подробности. Знаю только, что мы чуть не погибли. На маму это очень повлияло. Но я запомнила, как изменились её глаза после больницы. В них поселился постоянный страх. Маму начинает колотить от ужаса, даже когда у меня обычная температура. Эта женщина каждый день звонит мне ровно тысячу раз. Вижу, как облегчённо выдыхает она, когда после учёбы я возвращаюсь домой целая и невредимая. Временами кажется, что моё существование причиняет маме такую сильную боль. Может, если бы тогда меня не стало, не было бы всех этих лет дикого страха и паники? Не было бы столько испытаний и трудностей? Иногда это очень сложно — оправдывать чьи-то ожидания, так что теряется сама суть твоей личности. Понимаю, о чём ты говоришь, точнее, я особенно понимаю тебя. Если бы мне пришлось выбирать между спасением звезды университета, действительно хорошим парнем и мной, я бы выбрала его. Потому что в этом был хотя бы какой-то смысл.
— Я не хотел сказать, что ты не заслуживаешь… — Лёша попытался возразить и снова посмотрел на меня.
— Знаю, конечно, не хотел. Ты хотел, чтобы всё, что с нами произошло, оказалось кошмаром, чтобы мы проснулись в другом месте в другое время.
— Это я позвал его в кофейню, — неожиданно признался сосед. — Я курить бросил, а кофе помогает не сорваться.
— И я добровольно пошла в магазин сладостей. Думаешь, он на тебя злится? — я вновь вспомнила лицо Ангела, только теперь уже на крыльце, умиротворённое и счастливое.
— Думаю, он бубнит, что я дубина стоеросовая и у меня ноги до того были кривые, а теперь совсем, — парень улыбнулся сквозь слёзы.
— Как ты узнал? О том, что Арсений… — мы смотрели друг на друга с противоположных коек палаты интенсивной терапии.
— Спросил у медсестры, которая ставила тебе капельницу. У той, что болтливая.
— Ты можешь сейчас загрызть самого себя, — сказала я соседу, — но это никому не поможет. Ты можешь пытаться сделать всё, чтобы стать достойным шанса, но, боюсь, твоей планке не будет предела.
— Ты так легко об этом говоришь, — в голосе Игнатова-не-родственника, даже послышались лёгкие нотки зависти.
— Казаться не значит быть, — сказала я и отвернулась к стене.
Этому белому потолку палаты интенсивной терапии хватит на сегодня откровений.
