Повесть о декабром чертополохе

Римъ Эдельштейн, 2023

Ночь. Тьма. Нечисть прёт со всех сторон. Прёт, как поезд по рельсам, потерявший управление.И кто-то должен ей противостоять! Эта участь выпадает обычному маленькому человеку, оказавшемуся заложником ситуации… И всё осложняется тем, что он – атеист, до последнего не верящий в происходящее.Их нищий, депрессивный городок даже не подозревает о нависшей опасности: чудища готовятся устроить кровавую вакханалию в праздничную ночь.

КОНЕЦ ЗАБЕГА

Он ничего не придумал лучше, как бродить. Действительно, идти ему теперь было некуда — Вадим вообще ничего больше не понимал. Если психиатр сам оказался сумасшедшим, то кто же может ему помочь? Об этом стоило бы поразмыслить.

Вадим не хотел есть, спать или в туалет. Его бил невероятный озноб и он просто шёл, куда глаза глядят. У него не было даже не малейшей цели; он просто скитался, бродил. Прошёл

множество остановок. Зимний парк, малолюдный. Ходил около торгового центра, рядом с которым стояла группа людей в чёрных куртках и красных кроссовках. Один что-то вызывающе крикнул ему, но парень не отреагировал и пошёл дальше.

Неизвестно, сколько он так ходил, только едва уже не валился от усталости. И ноги его принесли к одиноко стоящему белому зданию с тёмными дверями, которые сейчас запирал мужчина в чёрной одежде. Делал он это медленно, потом посмотрел наверх — на купол. Перекрестился и пошёл прочь.

Церковь. И Вадим понял, что больше ему идти некуда. Он просто направился к этому мужчине, и тот остановился. Видимо, Вадим выглядел так плохо, что священник (Вадим решил, что это был именно он) остановился. Взгляд его оказался преисполнен сострадания и участливости, парень мог в этом поклясться. Он убедился, когда подошёл ближе. Мужчина с длинной чёрной бородой — худой и высокий — внимательно смотрел на пришедшего.

— Здравствуйте, — сказал Вадим. — Мне больше некуда идти. Потому я пришёл сюда.

Мда, лаконично, но лучше и сказать нельзя. Краткость — сестра таланта.

— Здравствуй, — ответил мужчина. — Я вижу, что приключилось с тобой что-то нехорошее. И нужна тебе помощь.

— Нужна, — тут же согласился Вадим и почувствовал невероятное облегчение, как будто сначала босиком стоял на морозе, а потом забежал в натопленную баню.

— Идём. И ты мне всё расскажешь. И я обещаю помочь, чем смогу.

— Если Вы мне не поможете, то вряд ли кто-то ещё поможет…

Мужчина повёл его обратно и снова стал отпирать церковь. Вадим оглянулся по сторонам и поразился тому, как же потеплело на улице. Они прошли внутрь и оказались в тёплом и просторном помещении, и Вадим почему-то сразу же успокоился. Стояла тут какая-то необычайно умиротворённая атмосфера. Может, потому что сейчас здесь уже никого не было из прихожан — после утренней молитвы; может, потому что само это здание обладало невероятной силой.

— Рассказывай, что у тебя случилось.

И парень снова всё рассказал, начиная от вчерашнего вечера и заканчивая сегодняшним утром. Старался ничего не упустить, постепенно приводил мысли в порядок… Конечно, он по-прежнему считал себя убеждённым атеистом, но выговориться перед кем-то ему нужно было. И, в конце концов, он понял, что нашёл правильное место.

— Я тебя услышал, — сказал священник задумчиво. — Я бы мог многое тебе сказать, но я знаю того, кто сталкивался с тем же самым. Это не галлюцинации.

Вадим попытался сглотнуть, но у него застрял комок в горле, а ладони вспотели. Наверное, он до последнего хотел найти всему произошедшему рациональное объяснение, но теперь понял, что попал в большую переделку. Но спрашивать ничего не стал, вглядываясь в сосредоточенное лицо мужчины.

— У меня был прихожанин, который долго лечился в психиатрической лечебнице, но безрезультатно, а потом пришёл сюда. Он рассказывал похожие вещи.

— И Вы ему помогли? — с надеждой спросил Вадим.

— Он сам себе помог, — ответил священник. — Его гложило… Впрочем, я думаю, тебе надо с ним самому поговорить, вы сразу поймёте друг друга. Я бывал у него в гостях. В те моменты, когда он не мог выйти из дома, его одолевали… «Галлюцинации», как ты выражаешься. И он звонил сюда, и я ехал к нему.

— И он их победил?

— Во всяком случае, они его оставили в покое.

— И где же мне его найти?

Священник помолчал, глядя на парня. По всей видимости, выглядел тот всё ещё настолько плохо, что он сказал:

— Я сам тебя отвезу к нему, но сначала… Возьми-ка кое-что. Я думаю, это тебе пригодится.

Он ушёл в комнату, примыкающую к молельному залу, а вернулся обратно уже с небольшой полулитровой стеклянной баночкой, закрученной белой крышкой. Внутри была прозрачная жидкость.

— Держи. Это святая вода.

Вадим понял это ещё до того, как его ладони коснулись прохладной поверхности склянки. Он пристально посмотрел в лицо священника — одновременно печальное и спокойное — и тот кивнул. Кивнул оценивающе, а потом жестом показал Вадиму на выход.

Парень очень удивился, когда увидел, что священник ездит на серой «волге», поджидающей хозяина у северо-западного угла решётчатого забора. Добрая улыбка коснулась его губ — старый добрый автомобиль, который он так редко встречал. С большими жёлтыми фарами, мягко урчащий, плавно двигающийся по дороге.

Навстречу летели «субару», «шкоды», «ниссаны». Даже один серенький «опель» — такой непривычный для действительности их городка. Они проехали несколько перекрёстков, прежде чем священник начал уходить влево и влево — многоэтажки начали сменяться стандартными «пятёрками», а затем и те стали редеть, вместе с угрюмыми пешеходами. Большую часть пути они молчали, пока не выехали к длинному блошиному рынку.

— Он тут… работает? — нерешительно спросил Вадим.

— Да, — ответил священник. — Пойдём.

Они выбрались на улицу, и парень снова почувствовал холод. Он шёл следом за твёрдо идущим мужчиной, стараясь не смотреть на лица торговцев и покупателей — мало ли что. Но то и дело замечал колючие и пристальные взгляды людей в чёрных и коричневых куртках нараспашку, разноцветных шапках. Чернобородые или бритые — с двумя подбородками; или худенькие женщины в больших подранных бушлатах, или совсем юные девчушки — кареглазые, в двух тёплых платках. Они все смотрели на него — он мог поклясться, неодобрительно, с ненавистью.

«Ты точно спятил, Вадя, — произнёс парень про себя и выдохнул с некоторым облегчением. — Они просто смотрят на тебя, как на самого обычного клиента таких местечек. И ждут, что ты подойдёшь к ним и купишь джинсы или ботинки, или унты».

Покупателей тут было не очень много — с десяток сонных людей, растянувшихся шеренгой вдоль этих лотков. Кто-то примерял куртку с тёмным воротником, крутился перед засаленным зеркалом под одобрительный взгляд пузатого продавца. Собственно, и многие палатки пустовали — в зимний сезон не все торговцы выходили на рынок, многие вообще арендовали места в павильонах.

Откуда ни возьмись, перед ним возникла девушка в тёплой длинной юбке, закутанная в пуховый платок. Она очень торопилась, потому суетливо пыталась проскочить между священником и атеистом (или уже «атеистом»), и задела его плечом. Задела крепко — он чуть не выронил банку на пол. Сердце ухнуло вниз.

Девушка даже не оглянулась, да он особо и не хотел ловить на себе дополнительные взгляды. Тем более что священник уже свернул вправо — и оказалось, что рынок здесь закончился, и теперь начинались узенькие бутики или что-то в этом духе. Первое маленькое зданьице, по правде сказать, не было бутиком — вывески не было, но на стекле

была приклеена картонка, где корявая надпись из больших букв гласила «САПОЖНИК».

Они вошли внутрь и едва сразу не упёрлись в прилавок — много места там и не могло быть. На стенах висели ремни и заклёпки, непонятные полуобручи и парочка меховых изделий; на прилавке же лежал сапог с оторванной подошвой, и мозолистые иссушенные руки откровенно старого мужика аккуратно переворачивали его с бока на бок.

Вадим вгляделся в него пристальнее: седые короткие волосы, очень морщинистое лицо, напоминающее собой помятый брезент, кожаный фартук. Он мельком посмотрел на священника, и брови его удивлённо поползли вверх. Но когда он уставился на Вадима, то просто замер.

— Здравствуй, Егор, — сказал священник. — Дела идут?

— Здравствуй, Аркадий Георгиевич, — отозвался Егор, но продолжал ошалело смотреть на парня, отчего у того аж кожа покрылась мурашками размером с гальку. — Идут… Штиблеты рвут, сапоги ломают. А покупать новые — не могут, поэтому дела идут, спасибо на добром слове… Отмеченный, невероятно!

Вадим опешил и переводил взгляд то на одного, то на второго. Священник, впрочем, сохранял непроницаемое лицо.

— Отмеченный? — не понял Вадим. — Что это значит…

— Тебе передали метку, — кивнул тот. — Я это понял сразу. Я это почувствовал. Или, если хочешь, просто увидел в тебе.

— Не понял, как…

— Рыбак — рыбака, — подсказал Аркадий Георгиевич и едва заметно улыбнулся.

Егор кивнул и тоже улыбнулся, но его улыбка вышла болезненной.

— Мне тоже передали метку. Давно, двадцать лет назад. Помню, навис пасмурный вечер, и я тогда был в хорошеньком подпитии, чего скрывать… И наткнулся на бабулю, лежащую на остановке. Из её бочины торчал охотничий нож. Так вот… Я, конечно, растерялся и хотел побежать куда-нибудь, искать телефон-автомат или забежать в кафе, чтобы вызвать «скорую». Я это сделал, кстати. Но сначала она очнулась и дала мне семирублёвую монету, представляешь?

Вадим раззявил рот от неимоверного изумления и не знал, что сказать. Он нашёл в кармане свою метку и вынул её, показал, и глаза Егора быстро наполнились слезами, но он продолжал улыбаться.

— Вот. И у тебя она есть.

— Я её выкидывал, — пожаловался Вадим. — Но она всё равно оказывается у меня в кармане. Что за абсурд?

— Это же метка, — напомнил сапожник. — Её выкинуть нельзя. Никак. Я куда только не кидал свою… Но передать можно. Отдать.

Он замолчал, гневно поджав губы.

— Они требуют у меня её, они требуют её отдать, — заговорил Вадим хриплым голосом. — Почему они сами не могут…

— Сами они не могут, — согласился Егор. — Это метка. Белую метку получает тот, кто избран… Так сказать, шлагбаумом.

— Каким ещё шлаг…

— Шлагбаумом, да, это, мне кажется, точное слово. И этот шлагбаум смотрит, чтобы они не сильно разгонялись.

— Кто — они? — тупо спросил Вадим, хотя знал ответ на этот вопрос.

— Ты же видел их. Я видел. И ты видел. И ты ещё увидишь. Я чуть не сошёл с ума, угодил

в «дурку», но… Мне это не помогло. Они достали меня и там.

— Подождите, подождите! — спохватился Вадим, опершись на стойку, как старик с головокружением опирается на костыль. Он хотел это многозначительно выкрикнуть, но получился лишь сдавленный клёкот. — Они… Эти они…

— Кровососы, одурманенные, лохмачи, чёрнокнижницы, — сказал Егор тихо, наклонившись вперёд. Может, он боялся, что его услышат. — Давители, кровопийцы, душители, кого там только нет… — Он содрогнулся всем телом, и лицо его побелело. — Так вот, чтобы они не разгонялись, есть шлагбаумы. Темнобои, злоборцы, белославы. В общем, как их только не называют.

— Есть они и они, то есть, — повторил Вадим, но в голове у него прояснения не наблюдалось.

— Верно! — щёлкнул пальцами Егор и указал на него. Жёлтенький сухой палец немного дрожал. — И ты теперь — один из них. Из шлагбаумов.

— Но мог быть и один из других, — проговорил Вадим.

— Верно, неплохо схватываешь, на лету прямо, — отметил Егор с небольшим удовлетворением. — Я много изучал этот вопрос. И не только с Аркадием Георгиевичем — он появился уже под самый конец, когда я едва не сорвался в безумие полностью. Я говорил ещё с другими людьми. Которые тоже сталкивались с чем-то таким. Иные даже пытались всё упорядочить и записать.

— И что?..

— И что? — повторил Егор и усмехнулся, но невесело. — Всё элементарно. Или не очень. Слушай: есть, так скажем, беспредельщики, понимаешь? Делают всякое. И их нужно кому-то усмирять. И вот шлагбаумы останавливают их, не дают им слишком уж бесчинствовать.

— Что-то вроде полиции?

— Можно и так сказать… Получивший метку становится шлагбаумом, и будет им, пока не передаст её. Другому.

— А если я не хочу…

— Так возьми и отдай, — подытожил Егор и опустил взгляд.

— А почему они просят отдать метку, а сами не могут взять её? — спросил он и тут же подумал, что уже спрашивал это.

— Мне говорили, что это позволяет сохранять баланс. Относительный, конечно. Иначе бы душители переломали все шлагбаумы и забрали метки. А так… Они не могут её взять насильно, только по доброй воле отмеченного.

— И в чём же суть этого… «отмеченного»?

— А в том, юный мой друг, что у отмеченного есть свои преимущества над обычными людьми. Ты, наверное, заметил, что ты можешь с ними контактировать, даже если их нет поблизости. Пресловутые «галлюцинации»… Готов поспорить, что так ты их и называешь…

«Да на что угодно», — послышался у него в голове голос Виталика.

— Ещё ты не поддаёшься подчинению. То есть, если кровосос прокусит тебе артерию или вену — или даже лохмач — ты не превратишься в одного из них. Одурманить тебя тоже не смогут. С тобой можно только договориться.

Егор попытался облегчённо улыбнуться, но не вышло, только искривился.

— Но это не так и хорошо, — сказал внезапно священник, до этого почти не участвовавший в разговоре.

— Да, — кивнул Егор. — Потому что они не будут тебя умасливать, не для них этот способ. А

вот заставить — попробуют…