Гиперандрогения

Римъ Эдельштейн, 2022

Посреди бела дня совершено жестокое убийство директора строительной компании, раскрыть которое предстоит талантливому оперативнику…На первый взгляд – заурядная борьба между крутыми бизнесменами, но при тщательном расследовании выясняется, что врагов у него было куда больше, чем можно подумать: и бывший компаньон, и любовник его жены, и директор благотворительного фонда, и тренер боксёрской команды… И даже воспитанницы интерната для трудных подростков, к которым он когда-то питал незаконную страсть.

ххх

Белёсые стены возвышающихся элитных многоэтажек бросились Собакину в глаза ещё до того, как он даже выехал из этого района. Они стояли обособленно, как колонны, возвышались восьмёркой, а между собой их соединяли маленький парк и новенькая спортивная площадка. Шикарный жилищный массив! С охраняемой парковкой, разумеется.

«Ещё бы! — подумал оперативник. — Не в «хрущёвке» же ему жить…»

Пока он петлял по асфальтированному спуску в этот элитный район, он начал строить предположения. Конечно, скорее всего, Жиров был устранён конкурентом. Девяносто пять процентов убийств всяких влиятельных застройщиков, директоров и иных управленцев да топ-менеджеров совершается именно что конкурентами… Да и характерный почерк для киллера, если честно: дерзко, быстро, посреди бела дня… Конечно, Глазов со своими помощниками там всё запротоколирует, возьмёт показания очевидцев, но, по мнению Собакина, этого будет недостаточно.

Охранник у ЖК здесь был чуть моложавее университетского, топорщил недовольно чёрные усы и мигал глазами, но всё равно пропустил оперативника и даже открыл ему домофон в нужном доме. Так сказать, чтобы не через дверь с хозяйкой знакомиться… То есть вдовой.

Подъезд был такой же шикарный, как и двор: всё чистое, новое, ступени блестят, стены вымыты. На подъездных подоконниках стоят какие-то цветы — то ли астры, то ли ещё какие; сильно пахучие, но политые, прополотые. Тишина! Нигде музыка не орёт, пьяных визгов не

слышно… Красота.

— До двери я сам дойду, — заметил Собакин тоном, не терпящим возражений. Охранник удалился, хоть и не спеша. И опять нахмурился.

Оперативник воспользовался лестницей (само собой, здесь был и лифт, и отполированные двери его блестели так, будто на улице было солнечно, а не предзимняя осень). И скоро уже стоял у тёмно-красной, невероятной двери.

Он прислушался. Машинально прислушался. Да и шёл не топая. (Профессиональная привычка). Но кроме тишины он ничегошеньки и не услышал. Позвонил в дверь, надеясь, что это будет стандартный звонок, а не свистящее нечто. Надежды не оправдались.

— Кто это? — послышался из-за двери глухой женский голос. Она тоже подошла то ли на цыпочках, то ли как, но он не слышал её шагов.

— Оперуполномоченный Собакин! — он достал удостоверение и раскрыл его так перед глазком, чтобы видно было. Конечно, мог перед этим просто долбиться в дверь, заткнув глазок пальцем, пока бы она не открыла, но… Он же пока не на задержании.

За дверью послышался тяжёлый вздох усталости.

— Мне уже позвонили. Глазов, кажется. Рассказал, что мужа убили!

В голосе Собакин не услышал особой тоски, только раздражение… Интересный момент, стоит его подметить у себя в подкорке.

— Мне поговорить с Вами надо, откройте, — мягко сказал он, но быстро.

Очередной вздох, за которым последовал хруст замка, щелчок щеколды, потом брякнула цепочка… Дверь открылась, но сантиметров на десять. Он увидел в эту щель растрёпанную блондинку, которая или спала, или пила… У неё был немного помутневший взгляд, и она окидывала оперативника им с ног до головы. Сама же она была одета в шёлковом халатике золотистого цвета. И всё.

— Говорите же, ну, — сказала женщина.

— Как Вас зовут?

— Агнесса Павловна меня зовут. Всё? Разговор окончен?

— Агнесса Павловна, послушайте, — медленно и с увеличивающимся нажимом проговорил Собакин. — Муж ваш — убит. Убит страшно, расстрелян в упор из обреза. И мне надо найти убийцу, найти быстро. Потому что я не знаю его мотивов и не знаю, почему и как…

— У Вас есть ордер на мой допрос? Или как это называется? — злобно перебила она его. Зашипела, как змея. — Нет? До свидания.

И она хотела закрыть дверь, но Собакин схватился за неё обеими руками (за дверь).

— Я могу, конечно, позвонить Глазову, — начал он. — И тот выпишет постановление на ваш допрос. И сюда приедут полицейские. И Вы поедете в отдел. И там будете сидеть часов пять, пересказывая всё по кругу… И Глазову, и помощнику его, Ручкину. И там душно, и накурено. И все будут смотреть только на Вас.

Он увидел, как Агнесса Павловна заколебалась.

— Я же предлагаю Вам пока что неформальную беседу… Узнаю всё, поеду дальше.

Вдовица сняла цепочку и резко хотела отпихнуть дверь в сторону, но оперативник, само собой, удержал её без особых проблем.

— А вот бить дверкой меня не надо, — сказал он поучительно и мягко вошёл, прикрывая её за собой. — Мне разуться?

— Не стоит, — ответила она и поплелась в дальнюю комнату, в кухню, шлёпая босыми ногами по дорогому линолеуму.

Собакин всё ж скинул свои туфли, зная, что они у него топчут, и как-то постыдившись оставлять чёрные грязные отметины на полу. Оглядывая узкий коридор прихожей с поклеенными бесцветными обоями и серым платяным шкафом, он прошёл вслед за хозяйкой, миновав пару тёмно-синих стеклянных дверей — в другие комнаты.

На кухне же был круглый стеклянный стол винного цвета и пара круглых стульев в такой же цвет на длинных ножках — вроде тех, какие есть в барах. На столе стояла початая бутылка вина, даже не просто початая, а почти выпитая, и два пустых бокала.

— Вы одна? — спросил он резко, оглядывая комнату с синим же кухонным набором: парочка шкафчиков, раковина, бесшумная махина холодильника. Тут ещё было большое окно, в солнечную погоду наверняка палило нещадно — занавески были такого же тёмного цвета. Раздвинутые.

— Одна-одна, — устало она ответила и начала наливать себе в бокал красное вино. — Будете?

— Не пью, — коротко ответил он, но в уме сделал ещё одну пометку.

— На работе, — кивнула она понимающе и залпом осушила свой фужер.

Он поморщился. И твёрдо сказал:

— На службе.

Агнесса Павловна ничего не ответила, просто закинула ногу на ногу и, опёршись локтём на стол, подпёрла свой острый подбородок ладонью.

Собакин мигом окинул её тонкие венозные ноги своим голубоглазым взглядом и перешёл сразу к делу.

— Расскажите, были ли враги у вашего мужа.

Агнесса Павловна отрывисто — и нервно — рассмеялась. Она уже достаточно охмелела, чтобы так себя вести.

— Да кругом. И всюду, — ответила она.

— Кто именно?

— Да быдло это, быдло! — воскликнула она. — Кто ж ещё? Когда ты успешный человек, ездишь на «ландровере», пьёшь вино за десять тысяч утром во вторник, всякое быдло тебе — враг. Все тебе завидуют, все только и ждут…

В другой комнате послышалось движение. Собакин обратил внимание, как дёрнулась Агнесса Павловна, но ничего не сказал ей. И так было понятно, что она тут не одна.

— А поподробнее? Что за быдло? Кто именно?

— Да мало ли кто, — уклончиво ответила она. — Вот, например, Склизякин. Партнёр его. Разругались в пух и прах пару недель назад. Как же мой милый был зол на этого придурка! Он же знал, что мой любимый собирался строить коттедж… И не один! А целый посёлок, и там уже договорился даже с администра-а-а-ци-ей… Фамилия у главного там такая… Разуваев. Или Бармалеев. Или ещё как-то. А Склизняков взял да и выкупил, выкупил! И захотел туда перенести приют для собак! Ну, выселяют собак-то? Слышали? Четыреста штук на улицу, и Склизякин вот и захотел… Хотя нет, это Разуваев-Бармалеев выкупил землю и приют переносить помогает, а Склизняков… он хотел… Он хотел выкупить землю, а мой любимый тоже не пальцем деланый. И… у главного в посёлке том фамилия не Бармалеев, я его с другим перепутала! У того Верхушкин. Или Пашин. Или как-то так.

— Благородно же, — перебил Собакин, впрочем, безучастно. Информация была путаной.

Вдова прыснула со смеху.

— Да он их всех перебьёт, а деньги себе в карман. Склизякин два раза за вечер кушает, а уж денежки-то как любит! Или это Разуваев?

— Так. Ещё кто? — Оперативник уже догадался, что какую-то более точную и ценную информацию ему от вдовы не удастся получить. Во всяком случае, пока что.

— Ну… Вся его компашка. Вся эта «Красная Греция». А я ему говорила, продай ты её… И поедем в настоящую Грецию. Хоть тому же Склизякину. Он высоко метит. У него знаете где завязки есть? Ууу, тендеры-то разыгрывают… — она осеклась и мрачно искривилась, поняв, что наболтала лишнего. Проклятое винцо! — Это был Разуваев!

— Его сотрудники недолюбливали? — спросил оперативник прямо, пропуская мимо ушей путаницу из похожих фамилий.

— Да, — кивнула она. — Вот кто-то из них его и убил.

— Водитель бы указал, что среди них есть похожий по комплекции человек, — сухо выговорил Собакин и сделал пару шагов к выходу. — Но он ничего не сказал такого.

— Может, он сам вообще и убил? — серьёзно спросила она.

— Разберёмся, — пообещал Собакин после недолгой паузы. Дамочка эта явно что-то темнила. Учитывая, что она не могла запомнить фамилии партнёров мужа (или не хотела говорить прямо).

Он сделал ещё два шага до комнаты, из которой слышал шум, и спросил ещё раз:

— Так говорите, что Вы одна?

— Да… Но я…

Собакин быстро ухватился за ручку двери и рванул её на себя: там предстала голубая спальня с большой мягкой кроватью, одеялом стелившаяся по полу. У одной стены стоял шкаф с зеркальной поверхностью, но не купе, а обычный, на другой висела картина. Заснеженные вершины. Всё в спальне было в два тона — в синий и голубой.

— Да что Вы себе позволяете! — вскрикнула она пьяно и подскочила из-за стола. — Это уже слишком!

Собакин мельком осмотрел комнату. На полу лежали чёрные кружевные трусы, постель расправлена — вся в пятнах. Валяется небольшая жёлтенькая упаковка…

— Убирайтесь! — крикнула она и толкнула его в плечо.

Собакин холодно же посмотрел на неё и немного улыбнулся.

— Извините, Агнесса Павловна, я больше так не буду, — сказал но, но бесцеремонно вошёл в спальню и направился к шкафу. — Что говорите, Вы одна дома?

— Одна, одна, одна! Убирайтесь, я полицию вызову! — но голос её звучал истерично.

— А что, если я Вам скажу, что есть ещё один подозреваемый, — заметил Собакин. — И он сейчас здесь.

— Я?! — воскликнула она.

— Нет, что Вы, Вы тут ни при чём.

Собакин подошёл к шкафу и взялся за ручку. Затем медленно попытался открыть. Дверцы не поддались.

— Да я на Вас жаловаться буду! — крикнула Агнесса Павловна. — Вашему начальнику! Или его начальнику! Или кому угодно! Да я до генерала дойду, да вы все повылетаете у меня!

Собакин ничего не ответил, но продолжал остервенело дёргать ручку шкафа, пока она не открылась. Он увидел перед собой… Кучу рубашек. Просто тьму-тьмущую. И пиджаки, и брюки. Это в одном отсеке. А в другом… Платья женские. И больше — ничего.

— Что, фетишист чёртов, убедился?! — крикнула она и нервно рассмеялась. — В нём просто дверцы заедают. Можешь взять вон те чулки себе!

Собакин молча пошёл прочь, даже на неё не глядя. Перед тем, как выйти из квартиры, он сказал:

— Из города никуда не уезжайте, будьте так добры, Агнесса Павловна. И запоминайте мой номер. Пригодится.

И дважды назвал одиннадцатизначное число, стараясь разбить по три цифры. Он был уверен, что, несмотря на всю её пышность и браваду, номерок она попытается запомнить. На всякий же случай.

— А Вы себя кем мните? — спросила она, когда он уже вышел на лестничную клетку. — Холмс? Фандорин? Агата Кристи? Может быть, Николаев Лёша?

— У Вас логическая ошибка, — сказал он. — Один лишний. Один — не персонаж.

— Да? — спросила она и прищурилась.

— Вместо Агаты Кристи Вы должны были сказать мисс Марпл. Всего доброго. Номерок-то, номерок-то не забудьте! — он повторил цифры в третий раз, медленнее.

— Тоже мне, сыщик великий! — крикнула она ему вслед. — Логик хренов!

— Зовите меня… Соколова Варвара Михайловна, — ответил он ей, даже не обернувшись.

— Кто это? Кто?!

Но он уже спускался на первый этаж.