Искра

Рейвен Кеннеди, 2021

Царь Мидас сделал меня той, кем я стала. Известная. Недосягаемая. И полностью его. Когда тебя пытаются от всего оградить, ты веришь, что это для защиты… пока не начинаешь понимать, что на самом деле – с целью удержать. Сейчас я в чужом королевстве среди врагов. Без друзей и союзников. Но я не собираюсь сидеть сложа руки и сдаваться. Потому что сила моего гнева обрушится на него. Король Ревингер. Он ужасающий, могущественный и слишком соблазнительный. Я усвоила урок, как противостоять манипуляциям королей. Но почему внутри меня все сжимается каждый раз, когда Ревингер рядом? Мне нужно действовать осторожно, иначе я рискую потерять гораздо больше, чем просто свободу. В этот раз я не дам снова заточить себя в клетку. И в ловушке окажутся они. Надеюсь, мое сердце останется целым.

Глава 2

Аурен

Я распахиваю глаза.

— Что? Мидас возвращается?

Рип выгибает бровь.

— Что не так? Тебя это опечалило?

От охватившего меня огорчения я поджимаю губы. Если Мидас рядом, то я упустила шанс улизнуть.

Хотя, положа руку на сердце, признаю: это все равно было неосуществимо. Мне бы пришлось изучить каждый уголок этого замка и только тогда бы крайне повезло выбраться без ведома Мидаса. Даже если бы мне по чистой случайности удалось сбежать, рано или поздно он бы все равно вышел на мой след. Мидас никогда не позволит мне его оставить.

Я в ловушке. Наложница, опутанная узами.

— Ты должен уйти сию же секунду, — упорствую я.

Рип просто глядит на меня, не сдвинувшись ни на дюйм, чем раздражает еще больше.

— Почему?

Не веря своим ушам, смотрю на него.

— Потому что если Мидас увидит тебя здесь…

— И что он сделает? Превратит меня в золото? — с мстительным блеском в глазах глумится Рип. Разумеется, он уверен в себе. Почему бы и нет? В его руках величайшая тайна Мидаса.

Меня сковывает напряжение.

— Не…

Рип лукаво мне улыбается.

— Прошу простить, сменю личину.

Я не успеваю взять себя в руки, как его сила вырывается наружу, и меня начинает тошнить. Я приваливаюсь к дверному косяку, сдерживая рвотные позывы, когда взбудораженная магия пробивает себе дорогу.

Рип снова начинает меняться, и я смотрю, как исчезают острые черты его лица. Заостренные уши фейри смягчаются, высокие скулы разглаживаются, а серая чешуя пропадает. В мгновение ока коротких шипов над бровью как не бывало, так же быстро исчезают шипы на руках и спине.

Когда Рип исчезает и его место занимает король Ревингер, все его тело трясется. Он ведет мускулистыми плечами, и на шее под кожей проступают темные коварные линии. Они расползаются до его подбородка, как корни в поисках более благодатной почвы.

Я втягиваю воздух, пытаясь побороть осевшую в животе тошноту. Но, прежде чем она успевает поглотить меня полностью, его сила стихает. Мое тело с облегчением обмякает, и я, дрожа, смотрю на него.

Перевоплощение завершено, и когда он снова открывает глаза, в них нет знакомой черноты. Вместо того я вижу темно-зеленую радужку глаз короля гнили.

Отвернись, убеждаю я себя.

Я должна отвернуться, потому что каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, внутри у меня все переворачивается, в груди ноет, и появляется ощущение, будто я не знала его вовсе.

Сердце снова начинает гулко биться, но я не знаю, в чем причина: в том, как воздействует на меня его сила, или потому что он пугает меня в этом обличии, — меня пугает король Ревингер. Забавно, что он прячет шипы и чешуйки и вместе с тем становится еще более пугающим.

Мне не по душе видеть этот облик. Сколь бы ни пыталась я убедить себя, что это просто Рип, он все равно кажется мне незнакомцем. Незнакомцем, которому я не осмелюсь довериться.

Мое беспокойство превращается в страх, я поворачиваюсь и, спотыкаясь, иду в спальню Мидаса от необходимости оказаться от Ревингера как можно дальше, от необходимости сбежать.

Но успеваю сделать лишь пару шагов, потому что спотыкаюсь обо что-то, лежащее на полу. Мне удается обрести равновесие, не грохнувшись на пол, и только тогда я понимаю, что споткнулась о тело.

— Великие боги… — Поднеся руку ко рту, я с ужасом смотрю вниз на распростершегося у моих ног человека.

Глаза стражника закрыты, а рот разинут. Золотые нагрудные доспехи блестят, но под ними кожа поблекла и стала серого цвета. Как виноград, сорванный с черенка и брошенный на землю вянуть на солнце.

Я быстро перевожу взгляд на второе тело — еще один стражник в том же состоянии. А потом еще один, еще и еще.

Из горла у меня вырывается сдавленный крик, а в ушах звенит от леденящего кровь страха. Но я не в силах отвести взор от лежащих ничком трупов, от высушенных глаз, в которых застыл ужас. Не в силах отвернуться от потрескавшихся губ или впалых щек.

Потому как… вот на что способен Ревингер.

В один миг все эти стражники живы, а в следующий — от них остается всего лишь высушенная кожа.

Чувствую, как от сбивчивого дыхания поднимается и опускается грудь, но как бы часто я ни дышала, воздуха мне не хватает, потому что в голове гудит одна-единственная мысль.

А поступила бы я так же?

Если бы солнце не село и моя сила золотого прикосновения еще была в действии, смогла бы я взломать эту дверь, стала бы я той, кто убил стражников вместо Ревингера?

Чувствую, как подступают слезы. Возможно, пелена перед глазами — это единственный способ моего тела защититься, но он безуспешен.

Помогает только, когда Ревингер встает передо мной и загораживает вид. Я веду взглядом вверх по его телу и наконец смотрю ему в глаза. Зеленый взор скользит по моему лицу, как пар по горячей воде.

— Ты должна дышать, Аурен.

— Я и дышу, — огрызаюсь я.

— Ты часто дышишь и задохнешься, если продолжишь в том же духе, — спокойно отвечает он. — Ты когда-нибудь видела, как золотится смерть только в твоей силе?

Я горько усмехаюсь.

— Я повидала множество смертей.

Старые стертые воспоминания прорываются одно за другим. Я повстречалась со смертью в ночь, когда меня выкрали из дома, и с той поры она неотступно за мной следовала.

— Эти люди не заслужили такого, — говорю я и сердито смахиваю слезу, упавшую с ресниц.

— Не соглашусь. Они удерживали тебя против воли.

Я с яростью смотрю на него.

— Они всего лишь исполняли приказ. Делали то, что им велено. — В голове возникают мысли о том, что велели делать мне. — Я не хотела… — Не выношу, когда мой голос прерывается. — Этого.

Я задыхаюсь от чувства вины, которое в тишине словно становится еще более осязаемым.

— Эти твои золотые глаза… такие выразительные, — шепчет Ревингер. — В один миг в них ненависть, а в следующую — любовь.

Он устремляет на меня зеленый, как лес, взгляд и поднимает руку, а я инстинктивно вздрагиваю. В ответ на мой отклик Ревингер замирает и мрачнеет.

— Я не причиню тебе боли, Золотая пташка.

Выражение моего лица подсказывает ему, что уже причинил.

Стиснув челюсти, он поворачивает руку, словно прокручивает невидимую рукоятку. Темные линии его магии медленно обвиваются вокруг ладони, обхватывая пальцы подобно вьющимся стеблям лозы.

Я чувствую, как меня снова легонько касается его сила, напоминающая дуновение ветерка. Готовлюсь к приливу тошноты, но она не наступает. И волны гнилостной дурноты тоже сейчас не ощущаю. На вдохе магия ухватывается за воздух призрачной дымкой, наполняющей грудь жизнью.

Я не съеживаюсь, не давлюсь и не падаю без сил на пол. Меня не тошнит. Наоборот, вокруг нас гудит энергия, и каждая моя лента вытягивается, а спина покрывается мурашками.

Внезапно в комнате раздается кашель, и я встревоженно подпрыгиваю, резко повернувшись на звук.

— Что…

Все лежащие вокруг меня стражники переворачиваются или садятся, надрываются от сухого кашля, который дерет им глотки наждачной бумагой, и пытаются втянуть воздух потрескавшимися губами.

Округлив глаза, я резко смотрю на Ревингера.

— Как ты… я думала, они мертвы!

Он снова опускает руку, и линии исчезают с его ладони.

— Были бы мертвы, если бы я подождал еще немного. Гниющее тело можно обратить вспять только спустя определенное количество времени.

Я недоуменно таращусь на него и качаю головой, пока солдаты поднимаются на ноги. Они сбиты с толку и выглядят так, словно посмотрели Смерти в лицо и не уверены, как им удалось пересечь черту и вернуться к жизни.

— Ты только что… ты… почему? — задыхаясь, спрашиваю я, потому что совсем его не понимаю.

Ревингеру не предоставляется возможности мне ответить. Дверь в спальню внезапно распахивается, и нас прерывают.

Мидас резко останавливается в дверях. Его золотистая туника и брюки мерцают в приглушенном свете, отчего его медово-светлые волосы кажутся даже светлее. С удивлением он обводит комнату взглядом и напрягает загорелый, резко очерченный подбородок. Смотрит на пошатывающихся стражей, которые до сих пытаются встать по стойке смирно, а потом его взгляд падает на меня. Когда Мидас замечает стоящего рядом со мной Ревингера, его лицо искажается от гнева.

— Что это все значит? Какого черта вы заявляетесь в мои личные покои? — Я едва узнаю голос Мидаса из-за сквозящей в нем ярости. Он величественно идет вперед и останавливается рядом со мной, однако взгляд карих глаз прикован к королю гнили.

Ревингера словно не трогает гнев Мидаса. Напротив, он смотрит на того со скучающим весельем. Ощущение, будто он не только изменил свой облик, но и за долю секунды стал совсем иным человеком. Даже жесты его кажутся иными. Ревингер выглядит чванливым и спокойным, темные брови приподняты в аристократичном и насмешливом выражении.

Шипов, чешуи и враждебного взгляда как не бывало. Их сменили глумливая улыбка на губах и увивающие кожу линии, корона криво лежит на голове. Неудивительно, что остальные не подозревают, что это один и тот же человек.

— О, а разве это не мои гостевые покои? — отвечает Ревингер с притворной простотой и оглядывает комнату. — Виноват.

— Тебе прекрасно известно, что нет, — цедит сквозь зубы Мидас. — И, что во имя всех богов, ты сотворил с моей стражей?

Мужчины еще немного покашливают, но им хотя бы удается стоять прямо, даже если они выглядят так, словно по ним прошлась сама смерть.

— О, со стражей? Я немного отравил их гнилью.

Мидас с ужасом восклицает:

— Ты… что?

Я настороженно наблюдаю за ними, словно застряв между двумя непоколебимыми камнями.

Ревингер пожимает плечами.

— Они уже оправились. Немного еды и отдыха — и будут в полном порядке.

Я явственно ощущаю злость Мидаса, как и вижу, что она зарождается в его карих глазах.

— Это акт агрессии.

Зеленые глаза смотрят на Мидаса, пронзая его насквозь.

— Если бы это было агрессией, ты бы знал об этом, — холодно отвечает Ревингер, чье пренебрежительное выражение лица сменяется чем-то более безжалостным. В груди у меня сжимается, я быстро вожу взглядом между ними.

С мгновение Мидас молча негодует, а потом переводит внимание на открытую дверцу клетки — дверцу, которая теперь переливается золотом.

— Что тут делает моя фаворитка и почему она осталась наедине с иноземным королем? — требует он ответа у стражников.

Не знаю, как таковое возможно, ведь они и без того до ужаса бледны, но облаченные в доспехи мужчины еще сильнее белеют. Некоторые из них быстро кидают встревоженные взгляды в мою сторону, и внутри у меня все холодеет.

Они видели. Видели, как дверца клетки превратилась в золото. Я в гневе ударила по ней ладонями, пытаясь выломать, и позолотила полностью прямо у них на глазах.

Мидас сдвигает брови, и его взгляд темнеет, когда он понимает, что они, должно быть, видели.

Черт.

— Иноземный король? — вмешивается Ревингер, делая вид, будто не понимает. — Мидас, мы несколько часов назад заключили соглашение, ты разве забыл? Мы теперь союзники, — усмехнувшись, говорит он.

— И все же ты здесь, в моих покоях, используешь свою силу против моих стражников и стоишь рядом с моей фавориткой, на что не имеешь никакого права! — резко отвечает Мидас. — Мы оба с тобой понимаем, что ты не мог перепутать мою комнату со своими покоями.

Мидасу не нравится, когда его застают врасплох. Как истинный зачинщик, он придирчив в отношении каждого исхода событий. И раз уж Ревингер проник в его личные покои, то Мидас предчувствует угрозу, как загнанная в угол добыча.

А когда Мидас чувствует себя загнанным зверем, он опасен.

Ревингер осматривает комнату, замечает кровать, камин, балкон — все без энтузиазма и интереса.

— Возможно, ты ошибся. Возможно, я и впрямь перепутал со своими покоями и отравил твоих стражников, решив, что ты пытаешься устроить мне засаду.

Из груди Мидаса вырывается звук, похожий на рык.

— Или… — продолжает Ревингер, — возможно, я просто хотел взглянуть, как живет действующий монарх Пятого королевства. — Зеленый взгляд скользит по мне. — Интересно, как держат фаворитку царя, — изогнув губы, задумчиво бормочет он. — Как ты считаешь, что можно сказать о мужчине, который держит женщину в клетке?

У меня перехватывает дыхание. Я чувствую, как от повисшего в комнате напряжения стучит мое сердце. Напряжение такое густое, что обвивается вокруг моей шеи и сбивает с ног.

Ревингер наблюдает за Мидасом, а Мидас наблюдает за Ревингером.

Я наблюдаю за ними обоими.

Ревингер хочет резать и колоть, быть шипом в спине Мидаса. А Мидас выглядит так, словно хочет повалить Ревингера на землю.

Но… он не может.

Конечно, обычно я — единственная, кто знает об этом. Мидас очень умело играет свою роль. Если уж на то пошло, у него было десять лет, чтобы отточить эти навыки. Ловкость рук, нарочитое приглашение меня на пиры, запоздалый принос золотых предметов… он умеет вести себя так, словно эта сила принадлежит ему.

Но Ревингер теперь знает правду. Мидасу это недоступно — и я хочу, чтобы так и оставалось. И все же, возможно, все вот-вот пойдет насмарку. Возможно, Ревингер его разоблачит. Или, быть может, он просто отравит Мидаса гнилью, не сходя с места.

Тревога сжимает меня, как туго стянутый корсет.

Стражники Мидаса переминаются с ноги на ногу. Возможно, они тоже чувствуют угрозу, как я. Меньше всего, наверное, им хочется снова выступать против Ревингера. В первый раз это сыграло с ними дурную шутку. Но они стражники, и потому выбора у них в самом деле не так уж и много.

Тишина в комнате только усиливает напряжение, и даже мои ленты, как бы больно им ни было, напрягаются, словно в ожидании битвы. Если она и случится, то Мидасу ее не выиграть. Угрозами тут не поможешь.

Похоже, он приходит к точно такому же выводу, потому что я вижу, что Мидас решает отступить. Это требует сил, но его лицо расслабляется, пальцы разжимаются, и он силится выглядеть бесстрастным, а учтивое выражение лица стирает все следы его истинных чувств.

Мидас не дурак. Он знает, как изучать своих противников, и в этот миг понимает, что хозяин положения не он. Когда нет возможности рассчитывать на победу с помощью своей силы, остается вести политические игры.

Вот почему я не удивлена, когда он прочищает горло и произносит:

— Как ты сказал, мы действительно союзники. Поэтому я прощу эту ошибку.

Ревингер наклоняет голову, на его губах мелькает ухмылка.

— Весьма признателен. — Он снова переводит на меня взгляд и подмигивает, после чего выходит из комнаты.

Стоит королю гнили уйти, как я перевожу взгляд на Мидаса, но все его внимание занимают стражники.

— Вы обманули мои ожидания, — говорит им он.

Мужчины напряжены, некоторые из них вздрагивают, когда он проходит мимо них в коридор и говорит так тихо, что я его не слышу. Как только Мидас возвращается в комнату, вместе с ним входят еще десять солдат, и те тут же хватают стражников, которым было велено за мной присматривать.

Мужчины не артачатся, когда их утаскивают прочь, а я с замиранием сердца понимаю, что Мидас убьет их, ведь они стали свидетелями того, что я сделала с этой дверью.

— Не убивай их, — срывается с моих губ мольба, как прорастающее из земли растение, хотя я знаю, что она бесплодна. Как и большинство моих просьб к Мидасу.

— Все кончено, — прищурившись, отвечает он. — Они определили свою судьбу, увидев то, что им не положено видеть.

Горло сжимается от непреложного чувства вины. Не только потому что я потеряла контроль и позолотила женщину, которая заняла мое место, но и потому, что теперь эти мужчины умрут из-за моей силы. Возможно, не от моей руки, но конечный результат неизменен.

Как я сказала Ревингеру, я видела множество смертей.

Возможно, стражникам было бы лучше оставаться гнилым ворохом на полу. Кто знает, какая судьба была бы милосерднее? Возмездие какого правителя они бы предпочли сами?

Я глотаю подступивший к горлу ком, но на сей раз тошнота не имеет никакого отношения к силе Ревингера. Она связана лишь с моими сожалениями и человеком, стоящим рядом.