Конфетки, бараночки…

Регина Грёз, 2023

Разбирая вещи в старом доме, Алёна загадочным образом попадает в Россию XIX века, а солидная сумма на банковской карте превращается в царские монеты и ассигнации. С такими деньжищами можно весело провести время в торговом городе, прослыть выгодной невестой, завести кавалеров из любого сословия и открыть свое производство (дом народных промыслов, фабрика фарфора, швейный цех?). Или стать щедрым меценатом, взять под крыло сиротский приют, поддержать талантливых студентов.

Глава 6. За покупками и в трактир

В семь часов утра, если верить часам с кукушкой, меня разбудило старческое кряхтение за стеной и жалобы на остывшую печь. Потом по коридору зашаркали тяжелые шаги Федора, и скоро в моей спальне тоже стало гораздо теплее.

В девять часов мы собрались в гостиной на чай с калачами и сливками, а дальше, под благословение Пелагеи Ивановны и ленивые напутствия Ольги Карповны дребезжащая пролетка (железные ободы на колесах вместо резиновых) понесла меня к мосту, чтобы на другой стороне реки встретиться с господином Перекатовым.

Я не ошиблась, выбрав Сергея Петровича гидом и компаньоном в моей первой поездке по мартовской Москве. Его шутливые замечания сглаживали унылое впечатление от рытвин и колдобин на мостовой — улицы были полны раскисшего грязного снега в лепешках конского навоза, над которыми весело гомонили воробьи. Весенняя Москва показалась мне деревянной, низкорослой, сырой.

Кругом носились экипажи и такие же открытые коляски, как наша, бородатые кучера покрикивали и свистели кнутами. Народ был одет пестро и разнообразно, нищие в лохмотьях просили милостыню, чиновники в фуражках спешили на службу, чумазые мальчишки — подмастерья в ломаных картузиках сновали с корзинками и мешками, как челноки, крестьяне в лаптях, купцы в чуйках — кого только не было!

Бойкие торговцы зазывали покупателей на все лады:

— Пироги подовые постные и скоромные, не зевай — налетай! С мясом и яйцами, с семгой и груздями, с кашей и снетками…

— Горячие щи, кислые щи — десять копеек миска!

— Грибки соленые, с лучком, с постным маслицем!

— Морожено хорошее! Сливочно-шоколадное…

— Сбитень горяч, отменно бодрящ! На меду, на клюкве.

По уговору с Ляпуновой мы отпустили Федора с коляской домой, и тут же наняли самого толстого и горластого извозчика на Никольской улице.

— Отвези нас, голубчик, в банк, — значительно молвил Перекатов, поигрывая франтовской тросточкой с античным бюстом в виде набалдашника.

— Куда прикажет ваша сиятельность! — гаркнул богатырь в лохматом зипуне.

Финансовые дела скоро были улажены — на имя Алены Дмитриевны Третьяковой открыт внушительный счет. Но я отметила, с каким удивлением чистые, усатенькие сотрудники косились на мой пуховый платок из дедовых запасов, а также на старенький лисий салоп Ляпуновой.

Поэтому сразу из банка я попросила Перекатова отвезти меня в модный магазин готового платья на Кузнецком мосту, по пути называя все улицы и площади, где будем проезжать.

Так оказались мы в центре Москвы, повидали длинные ряды лавок и подвалов на Тверской и Охотном ряду. Здесь торговали мясом, дичью, рыбой, грибами, овощами, всяким припасом и напитками. Возле открытых бочонков толпился народ, приценивался, торговался.

— Сергей Петрович, можно остановиться, посмотреть, что там продают?

— Извольте, Алена Дмитриевна. Полагаю, грузди соленые, опенки или боровики. А может, и капуста квашеная. Третья неделя сыропуста идет.

— Напомните мне купить клюквенной пастилы для Пелагеи Ивановны, — попросила я Перекатова. — И еще чего-нибудь вкусного к ужину — выпечку, конфеты. Ой, смотрите, какая огромная баранка! Человек ее на шею одел. Настоящая?

— Приказчики на любой фокус идут, лишь бы товарец сбыть, — усмехнулся Перекатов. — Сейчас он с ней по городу гуляет, а вечером пойдет в трактир чай пить.

Мне нравился его мягкий, неторопливый говор и деликатные пояснения.

— Самая блестящая улица Первопрестольной! В глубокую старину на речке Неглинной была слободка мастеров-кузнецов, которые для Пушечного двора трудились, отсюда и название пошло. По преданиям, у боярина Кучки здесь ковали железо, а сейчас червонцы куют — из женских чепчиков, перчаток и шляпок.

* * *

Поспевало время обеда, на улице стало многолюдно, прибавилось нарядных экипажей, мы поехали тише мимо ювелирных магазинов, кондитерских и галантерейных лавок.

— Торты Трамбле, книги Готье… меха, драгоценности, мебель… — вслух читала я огромные вывески.

— Как видите, все иностранные имена, — резюмировал Перекатов. — А вот одна из целей нашего визита. Могу смело рекомендовать вам ателье мадам Жанет-Габриэль.

— Не слишком ли вычурно? — я с сомнением разглядывала в витрине вечерние туалеты в перьях и кружевах от декольтированного ворота до воланов подола. — Разве что по заказу сошьют что-то приличное и удобное.

Перекатов заметно смутился и приятным образом покраснел.

— Простите, Алена Дмитриевна, еще не слишком хорошо изучил ваш вкус.

— Кхм… насчет вкуса… давайте уже переоденем меня и поедем обедать.

«Надеюсь, в ресторанах и меню он разбирается больше, чем в дамских туалетах», — посмеялась я про себя.

Следующий час мы заглядывали в разные магазинчики, пока, наконец, не составили мне минимальный гардероб для барышни 1870-х годов. Под ласковый щебет и комплименты услужливых приказчиков я облачилась в новое голубое платье, идеально сидящее по фигуре, и короткое приталенное пальто серовато-желтого цвета, отороченное енотовым мехом.

На голове моей теперь красовалась круглая шляпка с ненужной вуалькой, а пуховый платок пришлось спрятать в кожаном саквояже, который любезно держал в руках Сергей Петрович.

Еще несколько картонок и пакетов с нарядами, обувью и бельем будет доставлено в дом Ляпуновой, не таскать же покупки по городу.

Желая вознаградить спутника за терпение, я приобрела для него небольшой подарок — брутальное портмоне из телячьей кожи за три рубля, сразу же разложила по кармашкам пачку денежных купюр и серебряную мелочь под замочек.

— Думаю, так нам будет удобно. В ресторане должен расплачиваться мужчина.

— Благодарю вас, Алена Дмитриевна, мне, право, неловко…

— А знаете что, Сергей Петрович? Я устала от блеска и шика, давайте поедем в заведение попроще. Например, какой-то хороший трактир.

— Вижу, вы поклонница русской кухни, Алена Дмитриевна! Тогда наведаемся к Тестову, что в доме Патрикеева на углу Воскресенской. Такой знатной селянки и расстегаев больше в Москве не сыщешь. А в ресторанах все больше французские блюда подают — ростбиф и фрикасе, консоме Марго и стерлядь брезе о шампань…

В добрых глазах Сергея Петровича появился мечтательный (или просто голодный) блеск. Очаровательный мужчина! Так бы и чмокнула в причесанную бородку.

Но сначала надо накормить.

О московских трактирах конца двадцатого века, глотая слюнки, читала я когда-то у Бунина в таинственном рассказе «Чистый понедельник». И вот нежданно-негаданно выпала возможность посетить. Так, не скупись же, Алена Дмитриевна!

На первом этаже заведения у Тестова показалось мне людно и шумно. Народ сидел в верхней одежде, воздух спертый, накуренный, перила лестницы, обтянутые бардовым сукном, нечисты.

Брезгливо поводя тонкими усиками, Перекатов повел меня на второй этаж, где была предусмотрена раздевалка. Дальше мы прошли в большую, высокую залу, заставленную диванчикам и столиками. В глубине залы стоял музыкальный шкафчик, напомнивший мне орган, позже я узнала, что он называется — орекстрион, поскольку имитирует звуки целого оркестра.

Вероятно, проигрывателей с граммофонными пластинками еще не изобрели или до Москвы новшество не дошло. Всему свое время. Я спросила Перекатова о таких личностях, как Федор Шаляпин и Александр Вертинский, но получила отрицательный ответ. Даже если знаменитые исполнители уже родились, известности еще не получили.

Что же касается трактира Тестова — убранство показалось мне совсем простым, на что Перекатов с лукавой усмешкой парировал, дескать «Красна изба не углами, а пирогами». И подозвал полового, то есть расторопного парня-официанта.

Но это в ресторане он бы звался официант и ходил во фраке, а здесь — просто половой. Все атрибуты на месте — белая рубаха с пуговицами на высоком вороте, повязанная красным кушаком, и взбитый на бок завитой чубчик плюс задорные усики и бритый до синевы подбородок.

— Проводите-ка нас, любезный, в отдельную комнату с фортепьяно! — распорядился Сергей Петрович.

«Приятно командовать, имея портмоне, набитое деньгами».

Нам предоставили отдельный кабинет, посредине стол, накрытый скатертью с кистями.

— Рекомендую начать с селяночки, — сладко улыбнулся Перекатов, и я милостиво кивнула.

— На закуску могу предложить семгу с лимоном, балык и жареные мозги, — начал перечислять половой. — Расстегаи с осетриной и печенью налима…

— Несите все и поскорей! — взмолилась я.

— Слушаюсь, сударыня — с! Что изволите из крепких напитков?

Он косил озорным карим глазом то на меня, то на Перекатова.

— Сергей Петрович, руководите банкетом. Может, шампанское?

— Вина у нас отменные, лучших московских погребов, — нахваливал половой.

Мы заказали шампанское «Редерер Силлери», красное и белое вино, прохладный брусничный морс. Разумеется, напиваться вдрызг я не собиралась, но всего пригубить понемножку — милое дело.

— Здешнюю гурьевскую кашу приезжает пробовать даже знать из Петербурга. Не желаете ли отведать на десерт, Алена Дмитриевна? — соблазнял Перекатов.

Заказали и кашу в сковороде и кусок кулебяки в несколько ярусов.

— Я слышала, в Москве цыганские выступления можно послушать по ресторанам.

— Всенепременно, сударыня! — ответствовал половой. — Иван Яковлевич Тестов собрал лучший хор…

— Со «Славянским базаром» однако же не сравнится, — нежно вздохнул Перекатов.

— Посмотрим и «Славянский базар», — обещала я.

— А не желаете ли раковый супчик отведать, Алена Дмитриевна?

— Нет, увольте! — наотрез отказалась я.

Вспомнила, как дед Егор однажды притащил с реки полведра живых раков с намерением их сварить, но бабушка воспротивилась: «Ползают по дну, едят всякую падаль. Тьфу!»

— Скажите, гражданин, — обратилась я к половому. — Не приходилось вам здесь обслуживать купца или мещанина Третьякова Егора Семеныча. Невысокий, бойкий старичок, может быть на чаевые скуповат.

— Никак нет — с!

— А ты получше вспомни, любезный! — развязно молвил Перекатов, бросая на стол гривенник.

Половой ловко ухватил монету и скромно воздел карие очи к расписному потолку.

— Знаем Павла Михайловича Третьякова, который картины собирает. И брата его Сергея Михайловича приходилось видать. И Савву Иваныча Мамонтова…

— Ты по делу говори, братец! А сам не знаешь, так поспрашивай других работничков, — тоном заправского сыщика напутствовал полового Перекатов.

— Нам Егор Третьяков надобен, — уныло повторила я. — Торговый человек из Тобольской губернии. Из Сибири, понимаете?

— О таком не слыхали-с. Прощения просим — с! Ежели кто из наших его обслуживал, тотчас узнаю и доложу-с.

— Уж будь проворен!

Грустные мысли о пропавшем дедушке несколько перебили мой аппетит, но глядя с каким наслаждением Сергей Петрович лакомится розовыми ломтиками семги и бутербродами с паюсной икрой, я несколько воспряла духом.

Желая окончательно развлечь меня, Перекатов посоветовал заказать пианиста. Что ж фортепьяно будет пустовать? Я опрометчиво согласилась. А потом запоздало представила, что человек будет играть-стараться, пока мы, этакие господа, буженину трескаем под красное вино.

Но в комнату уже явился сутулый мужчина с бледным надменным лицом, припухшими синими веками, в помятом фраке, из ворота и рукавов которого выглядывала несвежая рубашка. Поклонился нам, не глядя, и важно сел за инструмент. Я не большой знаток музыки, но звуки фортепьяно звучали резко и грубовато.

— Потише, милейший! — попросил Сергей Петрович.

Пианист обернулся к нам, выпятил нижнюю губу и вдруг вскочил с места.

— Ну, ты и жук, Перекатов! — визгливо вскричал он. — Намедни врал, что с хлеба на воду перебиваешься, за квартиру нечем платить, а сам водишь арфисточек по кабинетам, шампанским угощаешь.

Сергей Петрович густо покраснел, скомкал в ладошке салфетку и ломающимся голосом произнес:

— Попрошу даму не впутывать в наши дела!

— Ах, даму! Je vous présente mes excuses, — ядовито проскрипел музыкант, бесцеремонно подсаживаясь к нашему столу.

Обругал или извинился — хрен поймешь, я по-французски знаю всего пару расхожих фраз. Впрочем, с немецким и английским такая же ситуация. Да-а, дама из меня не ахти при таком раскладе.

— Алена Дмитриевна, прошу меня простить. Мы с господином Самарским должны удалиться для приватного разговора, — Перекатов поднялся со стула, изящным жестом приглашая музыканта к двери.

— Вот уж дудки! Сначала наемся за твой счет. Или вернее за свой. Когда долг отдашь, Перекатов? — буркнул тот, засовывая в рот кусочек красной рыбы, свернутый в скользкую трубочку.

— Charmant!

Еще и пальцы облизал с причмоком. Точно, голодный.

— Сколько же задолжал вам Сергей Петрович? — мягко спросила я.

— Самую малость, барышня! — издевательски продолжал Самарский. — Три «зелененьких» да две «канарейки».

— Двенадцать рублей, — торопливо пояснил Перекатов, пряча глаза.

— Не на один обед хватит, — строго заметил Самарский. — Если, конечно, без всяких там арфисточек-финтифлюшек.

— Прекрати паясничать, Алексей! — со страданием в голосе умолял Перекатов.

— Да заплатите вы ему, Сергей Петрович! — попросила я. — И пусть человек поест нормально. Потом тоже спросим за дедушку. Вдруг поможет.

— Вот это другой разговор! — обрадовался Самарский.

Жадно сцапал несколько купюр, будто невзначай выпавших из тугого портмоне Перекатова, и, потирая крупные костистые ладони, с интересом уставился на меня. А потом привстал со стула и, тряхнув волосьями над салатом, эффектно представился.

— Самарский Алексей Павлович — человек свободного звания и творческой натуры. Художник и музыкант. Любимец женщин и детей всех возрастов, пропорций и мастей.

— Известный картежник и кутила, — едва слышно добавил Перекатов и ревниво ущипнул себя за правый ус. — Не знал, что подрабатываешь тапером.

— Чистое баловство от скуки, — усмехнулся Самарский. — Но открой уже имя своей милой спутницы.

После возвращения долга, настроение его заметно улучшилось, чего не скажешь о манерах. Я решила пошутить.

— Алена Дмитриевна Третьякова. Хозяйка медной горы и золотых приисков на Урале. Будем знакомы.

За столом повисла красноречивая тишина. Самарский на полпути до приоткрытого рта остановил вилку с соленым грибочком. Потом восторженно глянул на смущенного Перекатова.

— Вот это флеш-рояль! А я-то, грешным делом, решил, что ты с голодухи на службу подался.