Перекрёсток семи дорог. Свита короля

Раяна Сол, 2023

Все проблемы начались, когда корол решил жениться. Собрал обоз поехал свататься. Да только не всем по нраву его решение. То лаги, то русалка, то последователи страшного культа. И все норовят упокоить короля. И может у них бы вышло, но вот со свитой к короля полный порядок. наемница Дана, эльф Этаниэль, Мечник и маг Алисия помогают королю в этом нелегком деле – сватовство. Король едет в горную страну, доедет ли? Кому выгодна смерть короля? Какое отношение имеют к этому старые счеты и новые долги? Читайте и узнаете.

Глава 3

— Ну а точно нам нужен этот хренов турнир? Глаза Наума были большими и печальными как у коровы на апрельском лугу. Ведь это же куча расходов. Организация, гости, призы, застолье. А казна то, сам знаешь, пуста казна то. Может метнулся бы один, ну с парой-тройкой людей, да и ладно. Там неизвестно еще, как оно пойдет. Может я ей не глянусь, или она мне.

— Глянусь, не глянусь… Нагляделись уже. Вон боярыни ропщут, волосья друг дружке рвут, трон твой деля. Ярослав на печальные глаза не повелся и весьма сердито встряхнул зипуном. В сторону полетели пыль, крошки и даже, кажется, моль. Но это не точно. Может и таракан. Но явно что-то живое. Зипун был старый и лежал в сундуке целую прорву лет. Боярин повертел рухлядь в руках и со вздохом кинул на пол. К тому что отбросить.

— Свадебный обоз — дело не быстрое и не легкое. Надо ж показать себя с лучшей стороны. Ведь же не мужик к знакомой девке в другое село, сам король сватается. Свита должна быть, слуги, воины, дары и подарки, чтоб все как у людей. И не смотри на меня так. Иди вон лучше зеленый сундук перебери. Что там?

— А пес его знает. Наум задумчиво почесал нос и чихнул, всё-таки не любил он эти дела. Суматошно-свадебные. Мандражировал прям.

— Не выражайтесь, Ваше Величество. Неприлично.

— Прилично-неприлично. Ну а я откуда знаю, его двести лет не открывали. И вообще, почему мы, в смысле достойный муж и глава государства, занимаемся какими-то бабскими вопросами? Сундуки, тряпки. У Настасьи спроси, ключницы.

— Знаю я твою Настасью. Ей двести лет в обед. Её, что ни спроси, реветь начинает. Думает, что гонят. Воет, как по покойнику. Дура баба. А насчет турнира ты не прав. Да, обычай не нашенский, однако тут понимание должно быть. Политическое.

— Какое?!

— Политическое. Ты ж не гулять едешь, ты жену привезёшь. То бишь королеву. А кто ее тут знает? Никто не знает. И горцев у нас не особо жалуют. За нрав горячий, за гордость до глупости. А тут гуляние во славу новой королевы. И призы с ее именем. А главный приз — великая честь сопроводить своего короля до его будущей супруги, и привезти уже обоих домой. Понимаешь теперь? Сразу коленкор другой, и отношение тож. А на турнире энтом еще вели пряников налепить с ее именем и бабам с дитями раздай.

— Яяяя?

Наум тут же представил себя в колпаке и с толстым пузом, что лепит и месит пряничное тесто и громко фыркнул от смеха.

— Прикажи велеть! Как дитя малое, честное слово.

Ярослав любил Наума, как собственного сына, которого у него никогда не было и сейчас журил его по-доброму, по-отчески. Наум это понимал, как и то, что после родителей именно старый боярин Ярослав первым принес присягу, тем самым поддержав законного наследника и его право на трон. И прощал боярину многое, в том числе и этот отческий тон.

— А мужикам пива налить. В кружечки стеклянные.

— Вооот. Вот это уже стратегически верно. Можете же, Ваше Величество, только из вас блох выгонять надо.

— Так на той же неделе гоняли. В тон ответил Наум, и тут же смачно почесался. И в бороде будто завозилось что. Тьфу ты, пропасть!

— Только зачем же в стеклянных. Стеклянные кружечки — это нерачительно зело, выпьют и разобьют, во хмелю то. Пусть со своей тарой приходят, а мы им пару бочек и хватит. Наум махнул рукой. Когда грозит большая беда, война там али женитьба, на мелочи смотришь куда-как проще.

Ветер пел свою печальную песню. Здесь в башне песня ветра звучала особенно тоскливо. Узкое окно с тонким стеклом дрожало и посвистывало крохотной дырой в раме, отчего слышался в этом звуке толи стон раненого, толи плач брошенного ребенка, а может быть все приведения замка собрались здесь, чтобы оплакать свою или ее судьбу. Ветер выл и плакал в ущельях уже не одну сотню лет. По ком? А не всё ли равно. Может быть по великому князю Вардо, деду Тамары, который так внезапно и глупо погиб, свалившись в ущелье. Так ей сказали, но она знала, что врут. Чтобы дед, да свалился? Когда это было? Они вместе, вместе облазили все горы в округе, взбирались по самым крутым утёсам. Иногда смеху для, иногда, чтобы достать какого-нибудь глупого козленка, который переоценил свои силы или выносливость. Дед сам учил Тамару: и как оценивать высоту, и куда и как ставить ногу, и как подтягиваться, цепляться за скалу не только руками-ногами, но и всем телом. Дед не мог просто свалиться, определенно его столкнули. Она даже догадывалась кто, но разве поверят ребёнку то? Тем более девочке. Основное предназначение женщины быть тихой и послушной, уметь вести хозяйство и рожать мужу сыновей. Всё. Ее и учили только этому. Как она упрашивала отца позволить присутствовать на занятиях вместе с братьями. Он не разрешал. Но вот просьбе жены уступил. Очень уж любил свою красавицу Верико. Тамара походила на свою мать, но только не характером. Та была действительно украшением семьи, и с тихим достоинством руководила большим домом, и челядинцами, а иногда и гордым супругом, но так, чтобы он не замечал. А вот Тамаре не хватало ни терпения, ни усидчивости. — В бабку пошла, — хмыкал дед в полуседые усы. И глаза его становились задумчивыми и грустными. Свою жену он потерял еще лет двадцать назад. Ее убил оборотень. И никто не знал откуда он взялся в горах, но вот взялся и случайно ему попалась именно княжна, вышедшая к роднику за водой. Он целый год гонялся за этим чудовищем, и нашел, и привез домой. И долго держал в клети под замком, не спеша ни убить, ни отпустить, и часто спускался вниз, и проводил там по два-три часа, а что делал — непонятно. А потом оборотень исчез, просто однажды слуга принес ему еду, но обнаружил клетку пустой, а замок не взломанным, но открытым снаружи. Люди опасались новых нападений, но в округе было тихо, да и всем стало не до того. Подросла юная Лейла и ей нужно было готовить приданное и искать жениха. Тамара родилась зимой, когда ветры особенно злы, а пики гор укрыты большими белыми шапками, какие носят местные чабаны. Зимой хорошо сидеть у горячего очага, положив голову на колени матери и слушать бурю, что норовит разрушить княжеский замок, да всё никак не может. Зимой хочется слушать сказки и старинные песни, и можно мечтать о несбыточном и представлять себя отважным героем на вороном коне, несущимся сквозь армию врагов, круша все на своем пути. Таким героем и воображала себя юная Тамара и любила смотреть, как тренируются братья в воинском зале. Она тоже приходила сюда, но когда никто не видит, ночью, и в одиночку повторяла движения и замахи, подсмотренные у учителя днем. Так он ее однажды здесь и застал. Высокий одноглазый воин по имени Мурад. Мурад лишился глаза и половины руки в одной из прошлых войн между князьями, но не утратил ни стати, ни сноровки. Она сжалась в комочек, ожидая, что вот сейчас он закричит, затопает ногами, погонит прочь непутевую. Но он только хмыкнул и сбросил с плеч ахалохи.

— Ты неправильно держишь саблю, девочка. И в подтверждение слов слегка ударил клинком по клинку. Сабля вылетела из ладони и задорно поскакала по полу. Кисть обожгло болью, но она даже не пискнула, боясь спугнуть момент.

С тех пор тренировки стали регулярными. И с отцом учитель поговорил, и к братьям поставил, но не сразу, а когда она чуть-чуть освоилась. Те сначала только хмыкали, мол, чего с девки взять. Но когда она победила каждого да не по одному разу, притихли, и старались смотреть и слушать внимательнее. Ибо стыдно, когда женщина сильнее тебе. А она вовсе не была сильнее, проворнее да, а еще хитрее, тем и пользовалась. Но всё это ей ничуть не помогло, когда в замок пришла болезнь. Ее нельзя было проткнуть саблей или положить на обе лопатки, как и нельзя было вылечить. Очень-очень странная болезнь, поразившая исключительно князя его супругу и сыновей. От нее синели губы, а на лице появлялись странные красные пятна, и запах, ужасный запах тухлятины, поселившийся в их покоях. Ни один доктор не признал в ней ни чуму, ни оспу, ни коровью мороть, словом, ничего из того, что было известно. И опять она чувствовала, ей врут.

— Отвечай, или я велю тебя казнить, — эта гордая девчонка четырнадцати зим от роду так драла нос и подбородок, что казалось еще чуть-чуть и она проткнет ими потолок, но она не плакала и держалась так, как и достойно княжне великого рода. Зрелище было и грустное, и комичное и лекарь вздохнул, присел рядом с троном на корточки, ничуть не чинясь, и погладил девчонку по руке.

— Княжна, я понимаю ваше состояние, но и вы поймите меня. Я и так делаю что могу, но эта задача мне не по силам. Я не знаю, что это за болезнь. Если бы знал, было бы проще помочь или хотя бы не мешать организму бороться. А я вижу такое в первый раз и тыкаю наугад, даже не понимая, что я лечу, убираю симптомы и только. Боюсь, они не доживут до утра.

— Что же вы за лекарь, если не знаете, что за болезнь. Лекари знают всё. Эта абсолютно детская вера в его всемогущество позабавила старого друга семьи. И он решился:

— Если бы я не думал, что это невозможно, я бы предположил… Вано замешкался, не зная, продолжать ли.

— Продолжай, — Тамара склонилась к нему так, что мягкие косы коснулись давно небритой щеки.

— Я бы предположил яд… Редкий и весьма действенный. Но кому оно надо? Верно?

Она похоронила их три дня спустя и долго стояла на утесе, позволяя ветру играть ее волосами и звенеть траурным ожерельем. А потом приехал дядька. Опекуном юной племяннице. И Жрец.

— Ну что, как думаешь, выгорит дельце то, а?

Князь развалился в кресле и взглянул на жреца. Неопрятное пузо его колыхалось, изо рта разило вином и мясом, и весь он был, словно не человек, а голем, тупая бездушная копия человека. Но жрец склонился в почтительном поклоне, и длинный балахон его пурпурным пятном растекся по каменным плитам.

— Да, вашшше сссиятельство. Именно так. Наум слаб, за ним нет рода, а таких легко скинуть, устранить, а Рось — это прежде всего территории, много территорий и много места, просссстор, ссссвобода.

— Территории — это да, это аргумент. Князь Ардан смачно рыгнул и перевел взгляд на мальчишку прислужника, — что ж, иди позови сюда Тамарку, говорить с ней буду, а станет артачится, скажи, плетей всыплю. Виданное ли дело, родному дядьке перечить. Ну, чего вылупился?! Ступай! Мальчишку вымело за дверь, как молодого марала.

— И ты ступай, Жрец, устал я что-то.

«Жрать меньше надо» — думает про себя Жрец, но вслух ничего не произносит и, не снимая капюшона, семенит прочь. Люди слишком вонючи и скучны, а он не совсем чтобы человек. По крайней мере сейчас.

— И да, ты это, — князь зевает, словно за зевотой хочет скрыть неприятные слова, — поаккуратней там что ли. Мне опять жалуются, что девка пропала, кухонная. Жрете вы их что ли? Так я тебе секрет открою, девки оне для другого дела, того которое в спальне. Понял али нет? Князь хохочет, сотрясается прям своей собственной плоской шутке. И этот хохот еще долго преследует Жреца.

— Потерпи Верховный. Я сейчас, — брат встречает его в покоях и торопится снять неудобный балахон, что липнет к телу и трещинам на нем, доставляя массу неудобств. У брата уже готов, что таз с теплой водой, что чистые тряпицы, и Верховный Жрец с наслаждением опускает черные ступни в теплую воду. Вода немедленно розовеет. Служение богине Ульшаг — это действительно Служение. Богиня сурова и требует от своих жрецов покорности и почитания, а еще умения терпеть боль, холод, лишения. Отмеченные вниманием богини верховные жрецы никогда не снимают перчаток и капюшона, ибо тот, кто однажды узрел мощь богини, никогда уже не будет прежним: ни внутри, ни снаружи. За всё надо платить — это знает каждый, кто приходит в культ Ульшаг. Молодшие братья думают, что отказ от мирской жизни, собственного имущества и послушание — это и есть та цена, которую они платят. Глупцы! Истинно верующие знают, что за реальное могущество Ульшаг попросит самое ценное, что есть у человека — его душу, его принадлежность к роду человеческому, и кто готов отринут этот дар, измениться, тот становится выше всего и лишь тому открываются все сокровенные тайны.

Официально культ запрещён. Огнем и мечом выжжен предками короля Наума. Жалкие крохи остались после той резни, чудом уцелевшие два десятка жрецов во всех странах объединенных королевств. Почти двести лет ушло на то, чтобы найти утраченное знание, набрать и хоть немного натаскать адептов, которые могли бы заниматься самой простой работой: вербовкой и убийствами.

— Он согласен, — не открывая глаз, едва слышно шепчет Верховный Жрец, когда боль немного отступает, — он вызовет Наума сюда, и каждый получит свое. Он — Королевство, а мы — паству. Культ возродится, как никогда раньше, только бы успеть, только бы хватило сил…

— Хватит. Непременно хватит. Брат подносит к сухим губам верховного кубок с рубиново-красным вином, в котором примерно половина — человеческая кровь. Таково условие богини. Жизнь за жизнь, кровь за кровь, Верховный вынужден питаться человечьей кровью, чтобы жить. Здесь ее слишком мало. Здесь они слишком заметны, иное дело целая страна, целая страна с человечьим стадом, которым можно пользоваться по желанию. Кормить, растить как скот, и лишать жизни, но исключительно по необходимости. Верховный закрывает глаза и позволяет мечтам захватить его разум. Брат медленно и осторожно втирает в поврежденную кожу пахучую вязкую мазь на основе козьего жира, но Верховный знает, что не это ему поможет, а только кровь, которая уже начала действовать. Через час на теле останутся только тонкие шрамы. Вот они уже не исчезнут, и потому лик его всегда скрыт от посторонних глаз.

Тамара, приклыв ном платком, перешагивает очередную лужу. Так луж теперь много, ни кунаки дяди, ни их свора собак, не утруждают себя приличиями. Когда все изменилось? Буквально за два года самый красивый замок горной страны превратился в оплот бродяг и всяких сомнительных личностей. Исчезли ковры со стен и гобелены, которые стоили целое состояние. Ибо старые мастера ткачества свое дело знали хорошо. Еще бы они его не знали. Князья Мценские всегда славились крутым нравом и скоростью принятия решений. Не стало картин в коридорах и на парадной галерее, где она любила рассматривать гордые лица князей и их жен. Дядька сказал «Не к чему держать здесь галерею мертвецов» Теперь по стенам висело оружие, много оружия: сабли, и мечи и кортики, не самого лучшего качества, но главное что, много. Дядька приехал не один, привез целый отряд всякого сброда, такие же ироды, как и он сам. Если есть в стаде паршивый баран, то в славном роде Мценских, Ардан как раз тот самый. Еще в молодости, понимая, что наследство, к младшему в семье, ему не светит, он ушел из дома и примкнул к отряду Вольных. Грабил, убивал, насиловал, — слава о его «подвигах» катилась от села к селу. Дед Тамары переживал, но официально от сына так и не отрекся. А зря. И вот спустя столько лет явился, кого не ждали. Мурад и пускать не хотел, но ведь по праву крови же. Скорее всего это он отравил брата и его семью, но ведь как докажешь. Не своими же руками, а подкупить какую-нибудь служанку, или мальчишку-поваренка, долго ли? Не вешать же всех. Зачем оставили ее только, вот этого девушка не понимала. Сначала думала, грешным делом, свататься будет или так в кровать полезет. Каждую ночь запиралась у себя в башне и дрожала от страха. Но обошлось. Пока, обошлось. Запираться, правда, не перестала. Ходят, в лицо улыбаются кунаки эти дядькины, но так преехидненько. И смотрят главное, как на шашлык смотрят, облизываются.

— Звали, дядя? В голосе ни капли почтительности, но приличия, чорт бы их побрал.

— А, Тамарка, заходи, садись. Он указал на кресло подле себя, — разговор есть.

Тамара осторожно усаживается на самый краешек, сколько раз было, что после эдаких то разговоров и бежать приходилось сломя голову, а плечи неделю или две болели и саднили после ударов нагайкой.

— Да не трясись, — мужчина расслаблен и даже радушен, — дело у меня до тебя есть. Свадебного толку.

Тамара побледнела. Неужели же, посватается? Но дядька сделал вид, что ничего не заметил.

— Ага, замуж тебя решил выдать. А то, виданное ли дело, семнадцать лет девке, а она еще ни сном ни духом как мужику постель стлать. Жениха нашел. Хорошего жениха, хорошего. Не местного, правда, но зато самого короля. Рось. Слыхала про такую страну? Письмецо ему кинул, что есть у нас девка тоже княжеского роду, хорошая девка, справная, а что с гонором, то про это не сказал, пущай потом сам учит. Уму-разуму. Ну и стал быть суда он приедет вскорости. Тебя посмотреть… — дядька оценивающе оглядел худенькую Тамаркину фигуру, — мда, если найдет на что… Посмотреть, в смысле. Ну и себя показать. Ясно? Всё. Иди готовься, да спроси там у мамок-нянек как оно в кровати то, чё делать надо, а то ж позор выйдет, ежели не разбересся.

Тамара вскочила и ни слова не говоря вылетела вон. Лицо пылало от гнева и обиды.

— Ее, княжну рода Мценских, какому-то не мытому корольку. Да еще как корову, сами предложили. Позор. Бесчестие. Да если б родители были живы, разве допустили бы они такое. Да за ее руку самые видные женихи бились бы до последней капли крови и дары бы несли, шкуры горных козлов, добыть которые могут только самые ловкие и смелые джигиты, и каменья прозрачного хрусталя, что водится только в самых глубоких горных ручьях, и сабли дамасскою стали и много чего еще. А так… Что они написали? Как можно было предложить ее как девку падшую. Не-мы-сли-мо!

Дорога сама легла под ноги и вывела на крепостную стену. Замок стоял на крутом утесе и где-то далеко внизу как сердце огромного морского зверя билось море. Море было живым, с яростью бросалось оно на утесы и так же яростно откатывалось назад. Горизонт, укутанный туманом, казался таким же далеким и смутным, как и ее счастливое детство. Было ли? Нет? Тамара подошла к самому краю. А что? Это выход. Просто и быстро, она даже не успеет ничего почувствовать. Девушка чуть-чуть подобрала подол расшитого платья и носок сапожка ступил на уступ между камнями.

— Не дури! — Кто-то подхватил ее за талию и аккуратно спустил вниз, — подохнуть всегда успеешь, — Мурад обнял девушку и набросил на плечи теплую овчинную бурку, — только глупцы думают, что в этом есть честь и правда. Для справного воина в бою, может оно и так, но не для девки, и уж тем более не для княжны. Надо бороться: за жизнь, за честь и свой замок. Поняла?

Тамара кивнула. Она поняла. Всё так. Она еще поборется, она еще всем покажет, не будь княжной Мценской.

Учитель одобрительно кивнул. И потом улыбнулся совсем уж хитро.

А замуж — это не страшно, в замужестве тоже, говорят, жить можно.