Принцесса, у которой болела голова

Разия Волохова, 2023

Если ты видишь чужие чувства, тебя назовут проницательным. Если ты ощущаешь чужие чувства, тебя назовут чувствительным. А если чужая боль отзывается в тебе как своя? А если боли слишком много? Если болит сама земля, пропитанная кровью, отчаянием и пеплом пожарищ? Тогда ты со своим со-чувствием всем только мешаешь. Боль можно выключить, вместе с другими чувствами. Боль можно приглушить. А ещё с болью можно договориться. Но прежде всего, во всём надо разобраться.

Глава 3. В которой старухе Ню не удаётся умереть

Старуха Ню собралась умирать. Здесь её уже ничего не держало. Сына забрали в солдатский обоз. С ним она мысленно попрощалась: деревенские, да ещё и немолодые, в солдатах не выживали. Тем более, когда дома никто не ждёт, кроме старухи-матери. Дочь давно вышла замуж и перебралась в город. Внуков Ню видела пару раз и не очень-то о них печалилась. «Городские!» — думала она, кривясь. Город она не одобряла: судя по тому, что ей приходилось слышать, ничего хорошего в городе не было.

Корову она уже месяц как свела к соседке слева, как раз после солдатского обоза. Сейчас загнала к ней двух коз и стаю гусей. Кур пока решили оставить в курятнике, с тем чтобы соседский молодняк прибегал их кормить. Теперь она в окошко видела, как рыжий малец прыгает во двор прямо через плетень. «Привык потому что яблоки таскать!» — ворчала Ню. Соседская мелюзга её яблоки очень уважала, самой же Ню обобрать весь сад давно было не под силу. Но грозить воришкам клюкой и выкрикивать проклятья, глядя на их сбитые сверкающие пятки, было приятно.

В ответ соседка каждое утро присылала с тем же рыжим кувшин молока, горшок каши и краюху хлеба. И дала слово забрать старухиного кота. Сейчас кот категорически отказывался покидать дом, отлучаясь только ради охоты: он был потомственным крысоловом, а молоко рассматривал как приятное дополнение.

Старуха Ню лежала в кровати и слушала грохот пушек. Молока сегодня не принесли. Ню надеялась, что все схоронились в лесу. Хотя в общем-то ей было всё равно: односельчан она не особо любила, а соседку слева даже немного презирала за крикливость и излишнюю плодовитость. «Ну куда ей столько ртов?» — возмущалась Ню, глядя на очередного младенца, привязанного платком к упрямо-прямой спине. Но молока и мёда в кашу соседка не жалела.

Сейчас, кроме пушек, ничего слышно не было. Кот опасливо забрался на старухину подушку. Ню закрыла глаза и принялась ждать смерть.

— Брысь! — Кот мявкнул, зашипел и метнулся в открытую дверь. — Здесь кто-то есть!

Ню передумала открывать глаза и постаралась пореже дышать. Смерть смертью, но клинок в грудь — это очень неприятно.

— Старуха. Мёртвая. Пошли отсюда! — голос почти мальчишеский. Но запах пота, дыма и железа ни с чем не спутаешь.

— Нет! — это другой, постарше, но тоже юнец. — Смотри, тут кружева в сундуке. Надо всё проверить, всё равно сгорит.

Ню внутренне скрипнула несколькими сохранившимися зубами. Кружева она плела уже на ощупь, на приданое внучкам, если когда-нибудь свидятся. Когда-то Ню считалась знатной кружевницей, но со временем глаза начали её подводить. Пока эти двое лазали по дому и вытаскивали во двор всё, что можно вытащить, она лежала тихо, надеясь, что уж кровать под мёртвой они потрошить не станут. И не зря: к её углу малолетки приближаться побоялись.

Наконец они ушли, громко хлопнув дверью.

Ню села в кровати. В приоткрытое окно тянуло дымом. Пушечного грохота больше слышно не было. Вообще ничего не было слышно.

Ню поискала шаль, шали не было. Платья и передника тоже — всё утащили юнцы. Ню плюнула им вслед и завернулась в вязаный плед, которым укрывалась поверх одеяла.

Дверь скрипнула, и в щель просунулась грязная ладошка с обкусанными ноготками.

— Уса, ба Уса! — проговорили из-за двери.

Ню чертыхнулась и поковыляла к двери. Так и есть. Пара сопляков четырёх лет из второго дома справа. Мамаша там всегда была непутёвая, а после того, как плотника, её мужа, забрали в обоз, совсем запустила своих отпрысков. Брат с сестрой прибегали к Ню почти каждый день и уничтожали всю кашу, которую присылала соседка слева. Ню брезгливо морщилась, и в конце концов приучила их мыться в кадушке, прежде чем приближаться к горшку.

Но сейчас кадушка лежала разбитая, а воды не было.

— Куда подевалась ваша мамаша? — проворчала Ню, глядя на две перемазанные мордочки. Малыши дружно заревели. Впрочем, Ню и сама всё поняла: раз матери нет, значит, её нет совсем. Непутёвость непутёвостью, но детей она бы не оставила. — Всё, замолчите! — прикрикнула она. — Надо спрятаться.

Деревня горела, клубы дыма поднимались с севера и с юга, но до их улицы огонь пока не добрался. Пустые дома рьяно обыскивали солдаты-северяне.

— Пойдём к восточной околице, — объявила малышам Ню. — Там они уже всё обыскали. Может, повезет, пересидим в овраге. — Малыши молча таращили на неё испуганные глаза. — Всё, побежали, — объявила Ню. — Воображаем, что мы — клок дыма. Молчим, не спотыкаемся, не ревём.

Она заковыляла по улице, сжимая в каждой руке по ладошке.

***

На Морковной улице на завалинке сидел дед Вью и курил трубку. Улица казалась свободной, как будто северяне сюда ещё не дошли. Дед Вью был старше Ню и такой сгорбленный, что над плечами торчала только блестящая макушка.

— Пойдём с нами, Вью, — проговорила Ню, пытаясь отдышаться. — Они тебя убьют.

— Не пойду, — проскрипел Вью. — Мне уже всё едино. Убьют — грех на них. А ты беги, спасай малышню. Им жить ещё.

— Какая уж тут жизнь! Смерть одна вокруг. Пойдём, Вью, помереть всегда успеем, а там, глядишь, ещё разочек на солнышко поглядим.

— Не будет солнышка в таком пожарбище, — мотнул бородой Вью. — Беги, Ню, я сдержу их, уж как смогу. Сбереги ребятню. И себя сбереги.

Ню взяла малышей и поковыляла дальше, к восточной околице.

Дымом затянуло всё вокруг, дети кашляли, у самой Ню першило в горле, но солдат тут уже не было. Направление Ню теперь выбирала по наитию.

— Чёрт бы вас подрал, это моя деревня, я не могу тут заплутать! — бормотала она себе под нос.

Но они плутали, так как ни одной приметы, ни одного дома Ню разглядеть не могла. Она ковыляла вперёд, волоча тяжело пыхтящих детей, упрямо представляя себе прохладный, вечно тенистый овраг с ледяным ручейком на дне, журчащим по скользким разноцветным камушкам. Пока не поскользнулась и не свалилась кубарем в тот самый ледяной поток. Камни при ближайшем знакомстве оказались далеко не гладкими.

— Чёрт! — проговорила она и начала пересчитывать свои кости. Чудо: ничего не сломалось, хотя спина разогнулась с большим трудом. Выше по течению фыркали и пищали: мелюзга пыталась выпить целый ручей. — Хоть отмоются — проворчала Ню.

Дым поднимался вверх; здесь, в овраге, дышалось непривычно легко. Накупавшись, дети тут же замёрзли. Ню прикрыла их своим пледом: добротная шерсть, даже сырая, сохраняла тепло.

Мокрая, вся в ушибах, с горечью дыма в груди, она прилегла рядом с сопящими и кашляющими сопляками и заснула.

***

— Дед был прав, вон они, в овраге! — Майра тащила Принцессу за руку, как будто та упиралась

Дым сносило ветром, в неверном вечернем свете сгоревшая деревня казалась гнилой пастью гигантского мёртвого дракона. «Не совсем мёртвого, дым-то есть!» — вертелось в голове у Принцессы.

— Пойдём с нами! — Принцесса протянула руку пожилой женщине в перемазанной белой рубахе. В её полы вцепились два мокрых и дрожащих малыша. — У нас тепло и есть еда. И никто не воюет.

— Это тот свет? — проскрипела женщина. — Детям рановато, они и не пожили толком.

— Этот, — покачала головой Принцесса. — Просто в стороне от войны.

— Тогда хорошо, — кивнула Ню и протянула руку.

***

Дед Вью сидел под окошком, как и прежде. Только не на завалинке, а на широком чурбаке. Но выглядел совершенно таким же, как и в родной деревне.

— Приветствую тебя, Ню, — высокопарно проговорил он. — Хорошо, что вас нашли. Здесь нужен хоть кто-то здравомыслящий.