Поэты Серебряного века

Сборник

Серебряный век – уникальное явление в духовной жизни России, культурный феномен конца XIX – начала XX века, великая эпоха, в которую сформировались как поэты А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Цветаева, С. Есенин, В. Маяковский, В. Хлебников и многие другие выдающиеся мастера поэтического слова. Предлагаемая вашему вниманию антология представляет наиболее яркие и значительные произведения двадцати четырех русских поэтов Серебряного века – символистов, акмеистов, футуристов, а также авторов, не связанных с каким-либо определенным поэтическим направлением русского модернизма.

Константин Большаков

Несколько слов к моей памяти

Я свой пиджак повесил на луну.

По небу звезд струят мои подошвы,

И след их окунулся в тишину.

В тень резкую. Тогда шептали ложь вы?

Я с давних пор мечтательно плевал

Надгрезному полету в розы сердца,

И губ моих рубинящий коралл

Вас покорял в цвету мечты вертеться.

Не страшно вам, не может страшно вам

Быть там, где вянет сад мечты вчерашней,

И наклоняются к алмазящим словам

Ее грудей мечтательные башни,

Ее грудей заутренние башни.

И вечер кружево исткал словам,

И вечер острие тоски нащупал,

Я в этот миг вошел, как в древний храм,

Как на вокзал под стекло-синий купол.

1913

Посвящение

По тротуару сердца на тротуары улицы,

В тюль томленья прошедшим вам

Над сенью вечера, стихая над стихов амурницей,

Серп — золоченым словам.

Впетличив в сердце гвоздичной крови,

Синеозерит усталым взором бульвар.

Всем, кого солнце томленьем в постели ловит,

Фрукт изрубинит вазный пожар.

И, вам, о, единственная, мои стихи приготовлены —

Метр д'отель, улыбающий равнодушную люстру,

Разве может заранее ужин условленный

Сымпровизировать в улыбаться искусство,

Чтоб взоры были, скользя коленей, о, нет, не близки,

А вы, как вечер, были ласковая.

Для вас, о, единственная, духи души разбрызгал,

Когда вы роняли улыбки, перчатку с сердца стаскивая.

«Милостивые Государи, сердце разрежьте…»

Милостивые Государи, сердце разрежьте —

Я не скажу ничего,

Чтобы быть таким, как был прежде,

Чтоб душа ходила в штатской одежде

И, раздевшись, танцевала танго.

Я не скажу ничего,

Если вы бросите сердце, прощупав,

На тротуарное зеркало-камень,

Выбреете голову у сегодня-трупа,

А завтра едва ли зайдет за вами.

Милостивые Государи, в штатском костюме

Заставьте душу ходить на прогулки,

Чтобы целовала в вечернем шуме

Слепое небо в слепом переулке.

Сердца, из-под сардинок пустые коробки,

Свесьте, отправляясь на бульвары,

Волочить вуаль желаний, втыкать взорные пробки

В небесный полог дырявый и старый,

В прозвездные плюньте заплатки.

Хотите ли, чтоб перед вами

Жонглировали словами?

На том же самом бульваре

В таксомоторе сегодня ваши догадки

Бесплатно катаю, Милостивые Государи.

Октябрь 1913 г. Москва

Осень годов

Иду сухой, как старинная алгебра,

В гостиной осени, как молочный плафон,

Блудливое солнце на палки бра,

Не электричащих, надевает сиянье, треща в немой телефон.

И осыпаются мысли усталого провода,

Задумчивым звоном целуют огни.

А моих волос бесценное серебро водой

Седой обливают хилые дни.

Хило прокашляли шаги ушедшего шума,

А я иду и иду в венке жестоких секунд.

Понимаете? Довольно видеть вечер в позе только негра-грума,

Слишком черного, чтоб было видно, как утаптывается

земной грунт.

По́том времени исщупанный, может, еще не совсем

достаточно,

Еще не совсем рассыпавшийся и последний.

Не кажусь ли вам старик — паяцем святочным,

Богаделкой, вяжущей на спицах бредни.

Я века лохмотьями солнечной задумчивости бережно

Укрывал моих любовниц в рассеянную тоску,

И вскисший воздух мне тогу из суеверий шил,

Едва прикрывающий наготу лоскут,

И, упорно споря и хлопая разбухшим глазом,

нахально качается,

Доказывая: с кем знаком и незнаком,

А я отвечаю, что я только скромная чайница,

Скромная чайница с невинно-голубым ободком.

1914

Автопортрет

Ю.А. Эгерту

Влюбленный юноша с порочно-нежным взором,

Под смокингом легко развинченный брюнет,

С холодным блеском глаз, с изысканным пробором.

И с перекинутой пальто душой поэт.

Улыбки грешной грусть по томности озерам

Порочными без слез глазами глаз рассвет

Мелькнет из глаз для глаз неуловимо-скорым

На миги вспыхнувший и обреченный свет.

Развинченный брюнет с изысканным пробором.

С порочными без слез глазами, глаз рассвет,

Влюбленный юноша с порочно-нежным взором

И с перекинутой пальто душой поэт.

Май 1914 г.

Полночь

Пробило полночи костлявые ребра,

Двенадцать часов перебрали скелет,

И голый череп стал бесконечно-добрым,

И в нем сквозил надушенный поэт.

А дьявол-секунда в красной маске,

Хохоча, наливала в стакан вино,

И блестки брызг люстрили ласки,

Говорили шепотом о вине ином.

Вы с хохотом оттолкнули секунду,

И отвергнутый Дьявол, проваливаясь, хохотал.

Звенели и пели на каждой из струн — дам

Новые секунды, наливаясь в бокал.

Молитва любимой

Ах, не скрыть густым и грустным ресницам

Глаз, смотрящих только на одну.

Вы по жизни моей, как по книги страницам,

С тихим шелестом тихо прошли в тишину,

Вы прошли в тишину, серебристое имя,

Как неслышная поступь шагов

Богомольно несется губами моими

На алмазы кующихся строф.

Как влюбленному мальчику дороги вещи,

До которых коснулись любимой рукой,

А тоска с каждым днем неотступней и резче,

Каждый день неотступней с своею тоской.

Никогда не сказать серебристое имя,

Никогда не назвать Вас, одну,

Как по книги страницам, Вы днями моими

В неизбежную тихо прошли тишину.

Июль 1915

Осень

Михаилу Кузмину

Под небом кабаков, хрустальных скрипок в кубке

Растет и движется невидимый туман.

Берилловый ликер в оправе рюмок хрупких

Телесно розовый, раскрывшийся банан.

Дыханье нежное прозрачного бесшумья

В зеленый шепот трав и визг слепой огня,

Из тени голубой вдруг загрустившей думе,

Как робкий шепот дней, просить: «возьми меня».

Под небо кабаков старинных башен проседь

Ударом утренних вплетается часов.

Ты спишь, а я живу, и в жилах кровь проносит

Хрустальных скрипок звон из кубка головок.

25. IX. 1914

Романтический вечер

Вл. Маяковскому

Вечер был ужасно громоздок,

Едва помещался в уличном ридикюле, —

Неслышный рыцарь в усталый воздух,

Волос вечерних жужжащий улей,

Отсечь секунды идет панелям,

И медлит меч по циферблату.

Пролетая, авто грозили, — разделим, разделим…

Закован безмолвием в латы,

Закрыв забралом чудесной грусти

Лицо, неведомый один,

Как будто кто-то не пропустит,

Не скажет ласково «уйди».

Апрель 1914. Москва

И еще

В час, когда гаснет закат и к вечеру,

Будто с мольбой протянуты руки дерев,

Для меня расплескаться уж нечему

В этом ручье нерасслышанных слов.

Но ведь это же ты, чей взор ослепительно нужен,

Чтоб мой голос над жизнью был поднят,

Чья печаль, ожерелье из слезных жемчужин

На чужом и далеком сегодня.

И чьи губы не будут моими

Никогда, но святей всех святынь,

Ведь твое серебристое имя

Пронизало мечты.

И не все ли равно, кому вновь загорятся

Как свеча перед образом дни.

Светлая, под этот шепот святотатца

Ты усни…

И во сне не встретишь ты меня,

Нежная и радостно тиха

Ты, закутанная в звон серебряного имени

Как в ласкающие вкрадчиво меха.

Январь 1916 г.