Мельница Ранкура

Поль Монтер

Достойная семья графа Монтель де Клансье наслаждается мирной жизнью в своем уютном доме. Тем неожиданней для неё становится страшное несчастье, обрушившееся без видимого повода. Волею судьбы старший сын графа оказывается перед весьма сложным выбором. Хватит ли у него сил устоять, угодив в жернова, что, походя, перемалывают людские судьбы. И сможет ли вспыльчивый, своенравный Робер сохранить благородство и обрести искреннюю любовь.

Часть первая

Предместье Руана окутали сумерки. Поздняя осень буквально изнуряла Нормандию нудно моросящим дождём. Казалось, сырость пропитала всё вокруг: и размытые дороги, на которых экипажи тонули в грязи по самые спицы, и сиротливые деревья, что с каждым порывом ветра теряли остатки листвы. Горе несчастным, оставшимся без крыши над головой в эдакую пору. Впрочем, обитателям особняка Монтель де Клансье, как и их гостям, тоскливая погода не доставляла ровным счётом никаких неудобств. Прекрасный дом из белого камня сиял, как драгоценная шкатулка. И ухоженная аллея, и чудесный сад, украшенный скульптурами, подчёркивали солидное состояние хозяев и уютную атмосферу, что царит в дружных любящих семьях. И действительно, чета Монтель де Клансье ― граф Александр, его очаровательная супруга Сабина и старик Оскар ― славились своим гостеприимством и радушием.

Гости осушили немало бокалов под щедрые комплименты столь достойным хозяевам. Полный и рыхлый барон дю Вердье, утирая потное раскрасневшееся лицо, опустился в кресло и, продолжая беседу, обратился к графу:

— Ах, сеньор, мы так славно провели время в вашем доме, впрочем, как всегда. Поверите ли, я готов и вовсе надоесть вам визитами, но, Бог мой, отчего вам вздумалось забраться в такую глушь? Право же, добраться до вас ничуть не быстрее, чем до Парижа.

— Вы совершенно правы! ― подхватил сухопарый маркиз Эдмон. ― Ваш особняк просто чудо, но при ваших средствах вы запросто могли бы выстроить такой же, и гораздо ближе.

— Друзья мои, ― мягко улыбнувшись, произнёс Александр. ― Увы, это отнюдь не моё решение. Идея покинуть город пришла в голову моему отцу. Вы ведь знаете, спорить с отцом у нас в семье не принято. ― И заметив, что в глазах гостей застыл немой вопрос, граф продолжил: ― Это всего лишь проявление заботы о наших сыновьях. Да-да, старик считает, что большой город полон соблазнов. Наш старший, Робер Антуан, и без того достаточно пылок и имеет склонность искать приключения даже там, где их нет. Я не хочу упрекать мальчонку в этом, но отец прав: обладай Робер более покладистым и спокойным нравом, мы не решились бы на подобный шаг. Сказать откровенно. ― Александр склонился ближе к собеседникам. — Лично мне по нраву, что Робер не слишком усидчив и не питает тяги к обучению. Хотя, конечно, учитель заставляет его зубрить, как и младшего брата. Но бесстрашие и ловкость наверняка в последующем сделают из нашего первенца недурного военного. Кто знает, если на то будет воля Господа, мальчик вполне сможет дослужиться до высокого чина в свите монсеньора.

Гости согласно закивали. Наверняка старшему сыну де Клансье удастся стать прославленным полководцем.

— Ну а что касаемо младшего, ― продолжал хозяин дома, ― то нам осталось лишь гордиться его усидчивостью. Вообразите только, Люсьену нет десяти лет, а он может цитировать по памяти целые абзацы книг. Мальчик готов торчать в библиотеке с утра до вечера. Однако, в противовес брату, он чурается охоты и прочих шумных развлечений. Подозреваю, что в глубине души малыш побаивается верховой езды и уроков фехтования.

Маркиз и барон благодушно рассмеялись. Что ни говори, а семья де Клансье может искренне радоваться своим отпрыскам. Если старший станет военным, то младшего наверняка ждёт карьера учёного или священника, что тоже неплохо. Но вскоре беседа вновь вернулась к слишком удалённому месту для жилья.

— Оставьте, друг мой. ― Пожал плечами граф. ― У нас совсем нет родни, что требовалось бы навещать каждый день.

— Счастливчик! ― вырвалось у маркиза. ― Вообразите только, я имею несчастье приходиться дядюшкой куче племянников и племянниц. Ведь я нарочно не пишу завещания только для того, чтобы взглянуть на свару, которую они устроят на моих похоронах. ― Гости рассмеялись.

— Но вы-то этого не увидите.

— Непременно упрошу Господа дать мне взглянуть на родню с неба, а после чинно отправлюсь в чистилище. ― Подмигнул маркиз.

— Ну, нам опасаться нечего. ― Пожал плечами граф. ― Моего состояния с лихвой хватит на обоих сыновей. Да и ко всему, мои мальчишки очень привязаны друг к другу, несмотря на то что разнятся нравом.

Меж тем старший сын графа, высокий стройный подросток с густыми тёмно-русыми волосами, изнывал от скуки. Наряженный по случаю приезда гостей в зелёный камзол тонкого сукна, из манжет которого выбивалась пена кружев батистовой сорочки, суконные панталоны и ослепительно белые чулки, он чувствовал себя ужасно скованным. Его отец был совершенно прав относительно нрава своего первенца. Даже в одежде Робер предпочитал исключительно свободу и удобство. Сидеть над книгой или письмом было для него сущей мукой. Он обожал носиться по округе на упрямом жеребце по кличке Дьявол, охотиться или ловить рыбу в крошечном озерце. И теперь, чинно восседая возле матери в окружении дам и девиц, что откровенно разглядывали его, он едва не зевал от тоски.

— Бог мой, Сабина, душа моя, ― проворковала старая баронесса. ― Вы можете гордиться своим старшим сыном. Мальчик просто очарователен.

— Немудрено, ― подхватила моложавая маркиза. ― Ведь Роби похож на матушку, а наша Сабина всегда отличалась привлекательностью.

Графиня польщённо улыбнулась и бросила горделивый взгляд на сына.

— Благодарю вас. Наш мальчик несомненно хорош собой, однако ему не помешало бы немного прилежания в учёбе, — нежно прикоснувшись к руке сына, добавила женщина.

Дамы ничуть не лукавили, расточая комплименты. Сабина действительно была красивой. Пышные волосы чуть светлее, чем у сына, уложены в затейливую причёску, нежные щёки покрыты лёгким румянцем. А пухлая нижняя губка придавала её облику дополнительного шарма. Робер очень походил на мать, даже формой рта, но волевой подбородок с ямочкой он несомненно унаследовал от отца и деда. Как только разговор из нудных вопросов про учёбу иссяк и дамы начали восторгаться его внешностью, уверяя, что через пару лет он вскружит головы всем девушкам в провинции, Робер заметно повеселел. Ему было совершенно плевать на свою внешность, но любая похвала приводила его в восторг. Граф искренне сожалел об эдаком пороке, но мать и дедушка словно не замечали его. Однако скоро и это наскучило юному повесе, и он, улизнув из гостиной, направился на поиски брата. Время было достаточно поздним, но спальня Люсьена оказалась пуста. Робер хмыкнул и поднялся в библиотеку, но и там оказалось темно и пусто. И подросток уверенно поспешил в цокольный этаж, где располагались кухня и комнаты прислуги. Оглядевшись по сторонам, он толкнул неприметную, таившуюся под лестницей дверь чулана, куда обычно складывали старые корзины, вязанки хвороста и прочую видавшую виды утварь.

При тусклом свете единственной свечи он тотчас заметил братишку и молоденькую служанку Жеральдин, что сидели прямо на полу, поджав под себя ноги.

Оба вздрогнули от неожиданности и замерли в попытке разглядеть вошедшего.

— Ага, попались! ― радостно воскликнул Робер. ― Я и не сомневался, что ты торчишь в чулане и жадно внимаешь россказням кудрявой врунишки.

— Ох и напугали же вы, сеньор. ― Поджала губы горничная, поправляя чепец.

— Ой, как же, так я и поверю, что тебя можно запросто напугать, ― рассмеялся Робер. ― Ты та ещё штучка. Говорят, недавно огрела конюха поленом. А уж он здоровее тебя вдвое.

— Вот вы насмешник, сеньор! ― Покраснела Жеральдин. ― Пьер получил по заслугам. Я не из тех, кто позволяет себя щипать по углам. Если бы я не была порядочной девушкой, меня бы сроду не взяли в такой солидный дом.

— Ладно, ― миролюбиво бросил Робер. ― Мне до чёртиков надоело торчать среди гостей, вот я решил пройтись. Ну, Люсьен, ты вновь погрузился в деревенские байки, после которых всю ночь станешь стучать зубами или вовсе намочишь постель.

— Когда это я мочил постель?! ― покраснев от обиды, воскликнул младший брат. ― По крайности я не строю из себя взрослого, целуя ручки всем маминым подругам. Истории Жеральдин гораздо интереснее, чем праздная болтовня. Сам наверняка побаиваешься слушать про нечисть, вот и цепляешься ко мне.

— Вот зануда! ― захохотал Робер, похлопав брата по плечу. ― Давай, рыжая болтушка, начинай, да пострашнее, и надо бы погасить свечу. Тебе достанется, если нас здесь застанут.

Жеральдин кокетливо поправила вьющиеся прядки огненно-рыжего цвета, что выбились из-под чепца, и, дунув на свечку, зловещим шёпотом произнесла:

— Было это лет сто назад, а может, и больше. Одна деревенская девушка отправилась за хворостом…

По мере повествования Люсьен неосознанно придвигался всё ближе и ближе к брату, пока окончательно не прижался к его боку. Святой Марк, уж больно страшной показалась история, да ещё в кромешной темноте.

Незадолго до полуночи гости покинули особняк де Клансье, и уставшие супруги отправились в свои спальни, уверенные, что их сыновья давно спят. Вскоре на покой разошлись и слуги, и дом погрузился в сонную тишину.

Но в полночь троица в чулане внезапно услышала грохот, звон разбитого стекла, хриплую брань незнакомцев и топот грубых башмаков. А затем последовали истошные крики застигнутых врасплох людей.

— Зажги свечу, Жеральдин! Мне… мне страшно, ― воскликнул Люсьен.

Служанка торопливо чиркнула огнивом и испуганно осенила себя крестом. Робер метнулся к двери, но девушка оказалась проворнее и, вцепившись ему в плечи, забормотала:

— Стойте, стойте, сеньор. Кто знает, что там творится? Открыв дверь, вы подвергаете опасности и себя, и нас.

— Ты ума лишилась? ― раздражённо бросил подросток. ― В моём доме творится разбой, а я стану сидеть в чулане и дожидаться утра? Мне всего-то надо взять шпагу, и я…

— Вот упрямец! Откуда вам знать, сколько разбойников снаружи? Получите дубинкой по своей распрекрасной голове раньше, чем схватитесь за шпагу, ― сварливо заметила девушка.

— Да, да, братик, не уходи, умоляю. Иначе я просто помру со страху, ― всхлипнул Люсьен.

Робер нерешительно отошёл от двери, беспомощно покусывая губу.

— Лулу, не вздумай реветь, ― сурово бросил он. ― Среди де Клансье не было трусов. ― И заметив, как огромные серые глаза братишки наполнились слезами, он, смягчившись, добавил: ― Вот дурачок, разве я позволю кому-нибудь тебя обидеть?

Грохот и возня за дверью не утихли, а разгорелись с новой силой.

— Погаси свечу, Жеральдин, ― шепнул Робер, приникнув к двери в попытке лучше расслышать происходящее. Внезапно почти у самой двери раздался женский визг, тотчас сменившийся хрипом, и глухой звук упавшего тела.

— Пресвятая Дева… ― прошептала служанка. ― Это же кухарка Филомена.

В скудной полоске света из-под порога показалось тёмное пятно, что становилось всё шире.

— Это… это… кровь? ― выдохнул Люсьен и повалился на девушку.

— Чёрт возьми, малыш, кажется, совсем сомлел. ― Робер подхватил братишку, стараясь поставить его на ноги.

— Сеньор, нам лучше спрятаться, ― решительно произнесла служанка. ― Неизвестно, как обернётся дело.

Девушка и впрямь оказалась весьма прозорливой. Не прошло и пары минут, как за дверью послышался низкий хриплый голос:

— Ну что, пирушка окончилась, Беспалый?

— Конечно, хозяин, ― ответил ещё один незнакомец. ― Когда лиса забирается в амбар, гуси недолго гогочут и машут крыльями, ― со смехом добавил он. ― Тишина ― словно кладбище святых мучеников.

— Вот и отлично. Я из тех, кто хорошо выполняет свою работу. Ни одного из де Клансье не должно остаться в живых. Теперь осталось подпалить это славное местечко. Огонь лучше всего скрывает следы. Да, Беспалый, проверь-ка ещё чулан. Не годится, если упустим даже паршивого поварёнка, что прикорнул тайком. ― И, будто отвечая на немой вопрос собеседника, пробурчал: ― Давай, шевелись, я обещал, что не оставлю в живых даже жалкого слугу. Ведь мертвецы не могут свидетельствовать в суде. ― После этих слов старенькая дверь чулана слетела с петель от внушительного пинка неизвестного, и в проёме, освящённый мятущимся пламенем факелов, показался высокий худощавый человек в низко надвинутой шляпе. Впервые в жизни Робер почувствовал страх. Скорчившись за кучей хвороста и корзин, он ощутил, как холодные струйки пота бегут по спине. Рядом, сжавшись в комочек, замерла Жеральдин, обхватив за плечи Люсьена и зажимая ему рот ладонью. Несколько томительных секунд они смотрели друг на друга расширившимися от ужаса глазами и затаив дыхание.

— Здесь никого нет, хозяин, ― крикнул незнакомец, окинув взглядом чулан. Швырнув факел прямо на кучу хвороста, он поспешил прочь.

Едкий дым заполнил каморку,

— Проклятье! ― сдавленно вскрикнула Жеральдин и, сорвав фартук, начала сбивать пламя. ― Да помогите же, сеньор! Или вы тоже сомлели, как ваш братик?

Робер очнулся и поспешил ей на помощь. Но попытки погасить огонь оказались тщетны.

— Мы сгорим заживо, если не унесём ноги, ― бросила служанка.

Вдвоём с Робером они подхватили Люсьена, что еле перебирал ногами, и, задыхаясь, сгибаясь от надрывного кашля, поспешили в галерею. Первое, обо что споткнулась Жеральдин, было телом несчастной кухарки. Стелившийся дым милосердно скрыл подробности расправы, но излишне чувствительный и хрупкий Люсьен вновь закатил глаза и обмяк на руках у брата. Девушка решительно двинулась к кухне, припомнив, что там есть выход на задний двор. Другие пути были начисто отрезаны разгоравшимся пожаром. Но стоило ей открыть заветную дверцу, навалившись на неё всем телом, как Робер отпрянул.

— Постой, возьми Люсьена и бегите подальше от дома, я должен позаботиться о родителях. Да и дедушка вряд ли спустится по лестнице без помощи.

— Вы ума лишились! ― воскликнула Жеральдин, тотчас разразившись кашлем. ― Младенцу ясно, что они мертвы! ― грубо выпалила она. ― По крайности спасётесь сами и сохраните жизнь вашего несчастного брата.

Лицо Робера исказилось яростью, он вскинул голову, но не успел произнести ни слова, как позади с жутким грохотом рухнула лестница, окатив троицу целым снопом искр. Бедняги больше не спорили, все трое рванулись вперёд в единственной надежде избежать страшной смерти. Но, выскочив во двор, отлично освещённый пожаром, спасённые с отчаянием увидели нескольких всадников, что стояли поодаль, словно наслаждаясь делом своих рук. Служанка упала ничком в траву, потянув за собой обоих братьев де Клансье. Бедняги лежали, уткнувшись во влажную землю и замерев от страха. Кто знает, успели ли головорезы их заметить? Не в силах продолжать пытку неизвестностью, Жеральдин тряхнула старшего сына графа за рукав и указала глазами в глубину сада. Этот участок всегда был в тени, и садовник давно его забросил. К чему тратить силы, если там вовсе не растут цветы? К счастью беглецов, в кустах жимолости скрывалась калитка, что вела прямиком в рощу. И вот, приникая к земле и поминутно ожидая окриков, несчастные поползли к спасительному выходу. И, только выбравшись за ограду, они наконец выпрямились в полный рост и со всех ног помчались к лесу. Пережитый страх гнал их без остановки, пока девушка не полетела кувырком, споткнувшись о поваленный ствол дерева.

— Вот чёрт! Я потеряла одно сабо, ― пробормотала она, потирая ушибленную ногу.

— Не великая потеря в сравнении с жизнью, ― буркнул Робер, заботливо усаживая брата на тонувший в пожухлой траве ствол дерева. Теперь беглецы могли хотя бы немного перевести дух и оглядеться. Моросящий дождь приятно охлаждал разгорячённые лица, но вскоре их одежда промокла насквозь, и начал пробирать озноб.

Робер потёр себя по плечам.

— Надо идти в деревню и попросить о помощи, ― наконец заявил он.

— Вот придумали! ― хмыкнула девушка. ― А если разбойники до сих пор шатаются в округе? Да и почём вам знать, куда они направились.

— Стало быть, пойдём в город, надо же известить интенданта. Он мигом отправит гвардейцев на поиски убийц.

— Знаете, сеньор. ― Жеральдин по-стариковски поджала губы. ― Вы вроде не глупый парнишка, а несёте настоящую чушь. До города больше двух льё, ваш братец не пройдёт и половины. И ко всему, мы запросто замёрзнем до смерти в мокрой одежде.

— Ну и нахалка! Вообразила, что говоришь с деревенщиной! ― вспылил Робер. ― В конце концов, у тебя есть огниво. Разведём костёр и обсохнем.

— Ах, как просто. ― Всплеснула руками служанка. ― Да я выронила огниво, ещё когда мы неслись словно кони, сорвавшиеся с привязи. И вот что я вам скажу, сеньор храбрец, бродить по ночному лесу ― совершенно никчёмная затея. Мы запросто можем наткнуться на дикого кабана. Что-то я не вижу при вас шпаги. Или вы так сильны, что расправитесь с ним одним взглядом?

Лицо Робера вспыхнуло, но он промолчал, не найдя что возразить. Всё это время Люсьен сидел, не проронив ни звука, уставившись в одну точку. Спохватившись, старший брат погладил его по плечу.

— Бедный Лулу, должно быть, ты совсем окоченел. Давай руки, я разотру тебе пальцы, и кровь быстрее побежит по жилам.

Но мальчик вскинул на брата измученный взгляд и беззвучно пошевелил губами.

— Святой Франциск, ― шепнула Жеральдин. ― Неужели бедняжка онемел?

Робер вздрогнул и начал трясти братишку за плечи.

— Проклятье! Лулу, ради Милосердного Отца, не молчи, скажи хоть полслова!

Но бледный до синевы Люсьен беспомощно таращился во тьму и заливался слезами.

— Бог свидетель! ― прошипел Робер. ― Я готов лично разорвать паршивых убийц голыми руками! Мало нам горя, что в одночасье лишились родителей и дома, так ещё Люсьен стал калекой!

— Хватит вам бесноваться, сеньор. ― Нахмурилась служанка. ― От ваших угроз дело не сделается. Кажется, я знаю, куда нам следует идти.

— Возомнила себя самой прозорливой? ― ядовито произнёс Робер. ― Да ты старше меня всего-то лет на пять.

— Вот на эти пять лет я и умнее вас, ― спокойно бросила девушка. ― Неподалёку в низине есть обитель святого Марка. Редко кто наведывается туда. Мы найдём ночлег, да и кому, как не монахам, позаботиться о несчастном ребёнке? А потом сообразим, как быть дальше.

— Что это я должен прятаться, словно жалкий мышонок? Может, мне и вовсе позабыть о грабителях?

— Умничайте дальше, сеньор. Вы страсть как напоминаете задиристого петушка, что совсем недавно сменил перья. Неужто вы не слыхали, что мололи проклятые разбойники? В особняк шли вовсе не грабить, а убивать.

Робер замер, приоткрыв рот от удивления. Чёрт возьми, ведь он действительно слышал разговор головорезов. Выходит, служанка права. Пожалуй, их с братом мигом убьют, если узнают, что они остались в живых. Стало быть, добраться до интенданта будет не так уж легко, как казалось. И по всему, мысль, что выказала Жеральдин, достаточно хороша. Кто вздумает искать отпрысков де Клансье в затерянной в лесу обители? Робер ласково потрепал светлые волосы брата и постарался улыбнуться, хотя улыбка вышла кривой и не слишком ободряющей. Братья двинулись за девушкой. Жеральдин напрягала глаза, всматриваясь в сумрак ночи, и с облегчением выдохнула, когда тучи очистили небо и показалась луна. Ещё больше часу они блуждали по лесу, пока перед ними не открылась низина, затянутая туманом. Служанка осенила себя крестом и кивнула:

— Ну вот что, славные сеньоры де Клансье. Конечно, я наслышана, что монахи в обители порядочные и честные люди, но по мне, так лишняя осторожность не помешает. Думаю, вам не следует называть своих настоящих имён. А причину, по которой мы угодили в неприятности, оставьте поведать мне.

— Кто бы сомневался, — язвительно произнёс Робер. ― Я всегда говорил, что ты знатная выдумщица и мастерица приврать.

— Когда речь о жизни и смерти, сеньор, не грех и приврать. ― Пожала плечами Жеральдин. ― Эй, Люсьен, малыш, как тебе имя… к примеру… Обен?

— Что за ерунда? ― хмыкнул Робер.

— Вовсе не ерунда, так звали моего крёстного, ― обиженно проворчала девушка.

— Ладно, не дуйся. Ну, братец, согласен ты на время стать Обеном?

Несчастный Люсьен вновь не смог произнести ни звука и только кивнул.

— А вам, сеньор, подойдёт…

— Отстань, я сам придумаю, ― буркнул Робер. ― Успею, пока идём к воротам.

Троица начала медленно спускаться, то и дело поскальзываясь на мокрой траве и рискуя скатиться кубарем. Наконец показались высокие стены монастыря, увитые завядшим плющом. Жеральдин вновь перекрестилась и только протянула руку к колокольчику, как Робер стремглав бросился прочь.

— Вот чёрт! ― вырвалось у служанки, но, бросив взгляд на распятие, она испуганно вздрогнула: ― Куда вас понесло, сеньор?!

— Я не стану отсиживаться в обители, словно испуганный кролик! Ты славная девушка, Жеральдин, и наверняка сумеешь позаботится о себе, а монахи помогут Люсьену. Я всё же проберусь в город и сообщу интенданту. А может, и сам нападу на след проклятых разбойников. ― И, не желая слушать уговоров и наверняка правильных слов, что бросала вслед служанка, Робер прибавил ходу. Сказать откровенно, он попросту боялся, что доводы Жеральдин окажутся куда умнее, чем его скоропалительное решение. А отбежав на приличное расстояние, он и вовсе счёл, что его поступок единственно верный. Укрывшись за кустами орешника, подросток дождался, пока створка ворот откроется и фигурки путников скроются в обители. Ну вот и хорошо. Теперь у него развязаны руки. Право же, одному намного легче осуществить свой план. Тем более он сулит немало захватывающих приключений, где можно проявить все свои умения. А Робер воображал себя весьма ловким, умным и сильным для подобных испытаний. Уверенный, что мигом выйдет к проезжей дороге, он решительно двинулся вперёд. Но, проблуждав более часу, с тоской понял, что так и не покинул леса. В довершение беды, небо вновь заволокло тучами и повалил первый снег. Тяжёлые влажные хлопья оседали на непокрытой голове и плечах. Волосы намокли, и пряди прилипли к лицу, мешая смотреть. Холод донимал отчаянного путника, и Робер ежеминутно тёр себя по плечам, воображая, что таким манером сможет согреться. Вскоре он вымок до нитки, и даже в башмаках хлюпала вода. Из носу потекло, зубы выбивали дробь, а вожделенной дороги так и не было видно. Наконец, осознав, что заблудился, Робер почувствовал, как слёзы подступают к глазам и сейчас он разревётся, словно Люсьен. Одиночество и страх обрушились на незадачливого искателя приключений. Подросток всхлипнул и, мучаясь раскаянием, решил во что бы то ни стало возвращаться в обитель. Пройдя, как ему показалось в правильном направлении, он остановился, пытаясь разглядеть знакомые места, как вдруг услышал глухое рычание прямо за спиной. Липкий страх на мгновение сковал его, но очнувшись, Робер помчался вперёд, напрягая последние силы. Однако, судя по низкому хриплому рычанию и топоту лап, зверь не собирался отказываться от добычи. Подросток продолжал свой сумасшедший бег и, бросив взгляд через плечо, успел заметить огромного волка, что мчался позади мрачной тенью. Робер вскрикнул. Погоня продолжилась. Юный граф уже не чувствовал ни рук ни ног, каждая жилка дрожала от напряжения, во рту пересохло, от разгорячённого тела валил пар. Споткнувшись о торчащее из земли корневище, Робер полетел кувырком. Привстав на руках, прямо перед собой он увидел, как огромный волк с оскаленной пастью поднялся на задние лапы. Сверкнули янтарно-жёлтые глаза зверя. Робер скорчился на земле, обхватив голову руками, и, как в бреду, затараторил молитву, с диким ужасом ожидая мучений от зубов и когтей этого исчадия ада. Однако прошло несколько минут, и наступила тишина. Ни злобного рычания, ни обжигающего дыхания зверя, ни шороха опавшей листвы.

Не в силах поверить, что он остался жив и хищник по какой-то причине убрался восвояси, он так и не смог заставить себя открыть глаза и подняться на ноги.

— Надеюсь, ты не успел отдать Богу душу, малец? ― послышался прямо над ним хриплый насмешливый голос.

Робер вскочил на ноги, что ещё дрожали от жуткой погони, и уставился на незнакомца, что стоял возле него. Насколько можно было разглядеть при скудном, пробивающемся сквозь тучи лунном свете, незнакомец был очень высок и довольно широкоплеч. Длинные седые волосы, обрамлявшие лицо, спускались по плечам и доходили до простого пояса из верёвки.

— Господь милосердный! ― Робер прижал руки к груди. ― Вы спасли мне жизнь, господин. Клянусь, что буду до конца дней своих молить за вас Отца небесного!

— Неужели? ― хмыкнул незнакомец. ― Тогда ты будешь первым и наверняка единственным, кто станет поминать меня в молитвах. Скажи лучше, какого дьявола ты шатаешься по лесу в эдакую пору? Подобная прогулка может плачевно окончиться даже для взрослого, не говоря уж таком сопляке, как ты.

Ободрённый появлением человека, Робер пропустил мимо столь не лестный отзыв о себе и, облизнув пересохшие губы, пробормотал, что трагические обстоятельства вынудили его отправиться в город, но в темноте он заблудился и потерял дорогу.

— Хм, а ты здорово сглупил, парень, отправившись в город ночью. И должно быть, блуждал не менее трёх часов, если умудрился забраться не меньше чем за пол-льё от дороги. Ладно, можешь переночевать у меня, мой скромный дом совсем рядом.

На несколько мгновений Робер замялся, но после открыто взглянул на собеседника и улыбнулся.

— Должно быть, вас послали святые, господин… господин…

— Меня зовут Симон Ранкур, ― бросил незнакомец. ― Можешь приписать моё появление святым, если тебе так больше нравится, ― с усмешкой добавил он.

И после двинулся вперёд, даже не проверив, последует ли подросток за ним. Робер рванулся за своим спасителем, стараясь приноровиться к его широким шагам. И спустя четверть часа показался тонущий во мраке силуэт мельницы.

— Ого! Так вы мельник, господин Ранкур?

— Ещё не хватало, ― буркнул Симон. ― Пораскинь умишком, кто потащится с зерном в эдакую глушь? Мне просто нравятся глухие места, да и скрип мельничного колеса навевает на меня умиротворение.

— Стало быть, вы отшельник?

— Вот дьявол! Я вижу тебя меньше получаса, а ты уже успел изрядно надоесть вопросами. Язык словно помело. Не удивлюсь, если твоя родня ― сплошь глухие.

— Мои родные… ― Вспыхнул Робер. ― Мои родные погибли… У меня никого не осталось, кроме маленького брата.

— Не такая уж редкость, ― спокойно проронил Ранкур. ― И где твой братец?

— Он… он в монастыре, ― прошептал подросток и осёкся: не сболтнуть бы лишнего, ведь он совсем не знает, кто такой Симон Ранкур.

По счастью, новый знакомый не слишком обратил внимания на слова гостя и, распахнув потемневшую от времени дверь, кивнул.

Ах, какое разочарование отразилось на лице Робера! После долгого блуждания по лесу в мокрой одежде основательно продрогший юный граф оказался в убогой комнатёнке, где царили запустение и сырость. Запах влажных камней и шерсти едва перебивал аромат можжевеловых веток, подвешенных к балке потолка. Небольшой очаг, грубо сколоченная мебель, состоявшая из лавки, колченогого стола и лежанки, крытой соломой. Вдоль почерневшей от гари стены тянулась полка с простой утварью.

Ранкур сбросил накидку и склонился над очагом, дуя на подёрнутые золой угли. Гость нерешительно примостился на краешке лавки, стараясь унять дрожь, охватившую тело. Право же, он так закоченел, что ноги непроизвольно постукивали по земляному полу, а зубы выбивали дробь.

— Не слишком подходящее место для танцев, ― усмехнулся Симон, выпрямившись во весь рост. ― На, опрокинь стаканчик, по крайности перестанешь клацать зубами, пока я разведу огонь.

Робер вымученно улыбнулся и жадно осушил полный стакан. Теперь при мятущемся пламени свечей, что попросту стояли на щербатом блюде, он смог как следует разглядеть своего спасителя. Лицо Симона было изрезано глубокими морщинами, нависшие веки почти совсем скрывали глаза. Но меж тем при каждом движении было видно, как напрягаются крупные мускулы под рубахой. Словно старость коснулась лишь лица Ранкура, оставив молодым его тело. Да и жесты Симона выдавали человека достаточно сильного и ловкого, лишённого старческой немощи.

Меж тем хозяин дома начал неторопливо нанизывать огромные куски мяса на вертел, и едва оно прихватилось огнем, он тотчас побросал куски в миску и присел к столу.

Запах жареного мяса заставил Робера сглотнуть слюну. Господь милосердный, он и забыл, когда ел последний раз! Но, впившись зубами в сочный кусок, почувствовал привкус крови. Однако ни укорить хозяина в неловкой готовке, ни отказаться он не решился.

Ранкур, быстро расправившись со своей долей, привалился к стене и раскурил трубку.

— Теперь расскажи, что приключилось, малец, и не забудь назвать себя, не то я сам выдумаю тебе прозвище, которое может тебе и не понравиться.

Гость смущённо откинул со лба влажные пряди волос и, выпрямившись, произнёс:

— Робер Антуан Монтель де Клансье к вашим услугам.

Старик приподнял бровь и рассмеялся.

— Ах, как пышно. Стало быть, простофиля, шатающийся по лесу, господский сынок. Тогда вынужден повторить вопрос, что задал ещё в лесу. Какого же дьявола тебе не сиделось дома?

И, расслабившись от тепла и нескольких стаканов сидра, Робер выложил короткую историю о постигшем семью де Клансье несчастье. И, к удивлению, заметил, что Ранкур слушает его достаточно равнодушно, словно речь идёт о чём-то обыденном.

— Выходит, твой папаша кому-то здорово насолил, ― протянул он.

— Вы не можете так говорить о моём славном отце! ― вспылил Робер. ― Все знают, что он исключительно порядочный и честный человек, впрочем, как и матушка и наш дед.

— Тогда бедная родня устала ждать наследства, ― хмыкнул Симон.

— У нас нет родни, ― уверенно произнёс подросток. ― Мы с братом единственные наследники семьи.

— Не будь дураком, малец. Вряд ли головорезы просто так явились в особняк. Грабители не полезут в дом, полный хозяев и прислуги. Они явно шли убивать. Их точно кто-то нанял. Теперь ты понял, что твоё наивное желание отправиться к интенданту глупо? Даже если гвардейцы разыщут разбойников, маловероятно, что они выдадут того, кто им платил. А стало быть, зачинщик останется на свободе. И что это означает, парень?

— Что? ― Удивлённо вскинул взгляд Робер.

— Что ты и твой братец останетесь ходячими мишенями.

Подросток прикусил губу и задумался. Вот проклятье, почти те же слова говорила и Жеральдин. Выходит, им с Люсьеном уготована жалкая участь гонимой страхом добычи?

— Не лучшее время для размышлений, ― рассмеялся Ранкур. ― Все мысли так отчётливо отражаются на твоём лице, что можно с точностью прочесть их. Ты еле держишься на ногах, парень. Отправляйся спать. Не то ткнёшься в стол носом, и мне придётся нести тебя на руках. Роль доброй нянюшки меня никогда не привлекала.

Робер послушно поднялся и, покачиваясь, добрёл до лежанки. Усталость и впрямь обрушилась на него, начисто лишив сил. «Это всё сидр», успел подумать Робер. Несколько секунд он с сомнением оглядывал убогое ложе, но, отбросив брезгливость, едва ли не рухнул на жёсткий тюфяк и провалился в тяжёлый сон.

Несмотря на крайнюю усталость, спал он плохо. Тощий тюфяк едва прикрывал доски, и Робер ворочался с боку на бок. Сын графа обладал достаточно чувствительной кожей, и соломинки, впивающиеся даже сквозь ткань камзола, вызывали у него нестерпимый зуд. Ко всему, навязчивый запах влажной шкуры назойливо проникал в ноздри его изящного носа. Проснувшись, подросток ощутил сильнейший озноб, хотя лицо его раскраснелось и глаза лихорадочно блестели. Он с трудом поднялся с лежанки и заметил сидящего у окна Ранкура, что неторопливо строгал кусок дерева.

— М-да… вид у тебя довольно унылый, сеньор граф, ― насмешливо протянул Симон.

— Должно быть, я немного простыл под дождём и снегом, ― осипшим голосом пробормотал Робер, присаживаясь на лавку и облизнув запёкшиеся губы.

— Какого чёрта ты завалился спать в мокрой одежде? Ах да, ты же господское дитя и не можешь заснуть без ночной сорочки и колпака.

— Сомневаюсь, Симон, что вы нарочно держите для гостей сии предметы, ― язвительно буркнул подросток.

— О, я смотрю, жар придал тебе дерзости, парень, ― рассмеялся старик. ― Впрочем, это неплохо. Однако, возвращаясь к твоему виду. Ты похож на хворого барана, Роби. И всё по собственной глупости. Ладно. ― Ранкур поднялся с места и, повозившись в крохотном ларе, вытащил заношенную блузу. ― На, сними свой распрекрасный наряд и переоденься. Штаны я тебе не предлагаю ― лежащему в постели они ни к чему.

Робер едва подавил брезгливую ухмылку, но перед глазами у него всё плыло и отчаянно хотелось согреться. Неловко путаясь в застёжках праздничного камзола и завязках панталон, он наконец разделся и теперь стоял нагишом, смущённо прикрывая низ живота скомканной блузой.

— Прежде чем получишь сухую одежду, я разотру тебя медвежьим салом, малец, ― деловито бросил Ранкур.

— Экая мерзость! ― вырвалось у Робера. ― Избавьте меня от такого завидного предложения.

— А не закрыть ли тебе свой милый рот, откуда всё равно, кроме глупого жеманства, ничего не исходит? ― Старик зачерпнул белёсо-жёлтую густую жидкость и начал энергично растирать спину гостя, словно не замечая его страдальческого лица.

Когда крайне неприятная процедура была окончена и Робер, облачившись в рубаху, что доходила ему до щиколоток, вновь улёгся на соломенный тюфяк, старик накинул сверху одеяло и свою поношенную накидку. После он обтёр ладони прямо о свои штаны и налил полный стакан сидра.

— Видел бы свою рожу, благородный сеньор, ― произнёс он. ― Тебя смутила собственная нагота или чудесная мазь?

— И то, и другое, ― сквозь силу шепнул Робер. В горле его саднило, и каждое слово давалось с трудом.

— Ах да, я позабыл, что малютка граф ― католик. Ваш Господь внушает, что нагое тело ― прибежище греха. Я не ошибся?

— Всё верно, Симон.

— Ну раз Бог наделил вас телами, значит он не против их наличия.

Подросток на минуту задумался и тотчас убеждённо возразил, что речь лишь о нагом теле. И, спохватившись, спросил:

— Отчего вы говорите «ваш Господь», разве вы не католик?

— Нет, малыш зануда, ― хмыкнул Симон.

— Силы небесные! Стало быть, вы гугенот или, того хуже, язычник!

— Опять не угадал. Ну ладно, не время для заумных речей. Выпей вина и постарайся уснуть, иначе хворь и вовсе сожрёт тебя.

Робер с готовностью осушил стакан горячего напитка и блаженно откинулся на засаленную подушку. Слабость и нега окатили его волной, он больше не дрожал от холода и, погрузившись в целебный сон, вовсе перестал замечать жёсткое ложе и колючий тюфяк.

Робер пребывал в странном оцепенении. Причудливые картины мелькали в голове, и юный граф вовсе перестал отличать сон от яви. Несколько раз ему виделось, что к лежанке подходит тот самый огромный волк, что гнался за ним в лесу. Но это совершенно не вызвало у него страха, а напротив, хотелось прикоснуться к серой, с рыжими подпалинами, шкуре. Затем янтарные глаза зверя приближались, и Робер видел Ранкура, обтирающего ему потное лицо или прикладывающего прохладную руку на его лоб. И наконец зимним солнечным утром юный де Клансье проснулся, ощутив, что здоров и ужасно голоден. Робер спрыгнул с лежанки и тотчас растянулся на полу, запутавшись в длинной блузе. Хохот старика вызвал у него досаду, но она мигом уступила место улыбке. Право же, он наверняка и впрямь был смешон.

— Силы небесные, сколько же я хворал? ― удивлённо воскликнул Робер, заметив изморозь на оконце.

— Всего несколько дней, сеньор неженка. ― Кивнул Симон, наполняя облезлое блюдо огромными кусками мяса. И хотя оно вновь оказалось полусырым, Робер с аппетитом принялся за еду.

— Послушай, Роби? ― внезапно обратился к нему старик. ― Скажи по совести, за кого ты меня принимаешь?

Подросток удивлённо вскинул на старика взгляд и, вздохнув, решительно произнёс:

— Не в обиду вам, Симон, думаю, вы натворили дел и вынуждены скрываться в эдакой глуши. Или… или… сбежали с каторги, ― опустив голову и заливаясь краской смущения, добавил он.

Старик с минуту молчал, приподняв брови и приоткрыв рот, но после разразился таким громким смехом, что заколыхался сидр в бутылке.

— Ну и ну, ― утирая глаза, бросил Ранкур. ― Кажется, я был готов к любому ответу, кроме такого. Ты или ужасно наивен, или боишься сам себе признаться в подозрениях. Да-да, сдаётся мне, что ты действительно почти догадался, но ужас и отвращение заставляют тебя счесть подобные мысли плодом воображения.

Робер не нашёлся что ответить и теперь сидел молча, отчаянно соображая, что угодил в очередную переделку. А ведь старик прав: смутные видения, пожалуй, вызывали некие мысли относительно сущности Симона, но разум отметал их, не желая испытывать животный страх.

— Что ты знаешь про оборотней, парень? ― спокойно спросил старик.

— М-м-м, это посланники ада, что принимают людское обличие, дабы сбить с толку людей. И… и в полнолуние подстерегают несчастных. Укус оборотня мигом превращает бедолаг в таких же приспешников дьявола.

— Бубнишь, словно отвечаешь урок гувернёру, ― хмыкнул Симон. ― Увы, эти россказни гуляют по свету достаточно долго, обрастая немыслимыми подробностями. И отчего-то страстью к сочинительству про нечисть обладают люди, вовсе не смыслящие в этом.

— Ну да, по-вашему, все рассказы про оборотней ложь и выдумки? ― запальчиво возразил Робер. ― Почём вам знать, как обстоит по правде?!

— Просто по тому, что ты, задиристый дерзкий малец, вторую неделю делишь кров с оборотнем и вроде недурно себя чувствуешь.

По лицу Робера хлынул пот, сердце вздрогнуло и словно замерло в груди. Он вжался спиной в стену и расширившимися глазами уставился на старика.

— Пресвятая дева, святой Франциск… вы… вы… хотите погубить меня… Симон?

— Вот дурак! ― Скривился старик. ― Ты вообразил, что я оборотень-гурман, что неделю выхаживал хворого мальчонку себе на ужин? Послушай, парень, если не будешь таращить свои прекрасные глаза и трястись, как овечий хвост, я готов рассказать тебе кое о чём.

— Господин Симон… ― Робер судорожно сглотнул. ― С чего вы решились на откровенность именно со мной?

— У меня не осталось выбора, Роби. Просто не осталось выбора, ― задумчиво пробормотал старик. ― Моё время сочтено. Ну, ты готов слушать или бросишься в лес сломя голову в одной сорочке, сверкая голым задом?

Бледность исчезла с лица подростка, уступив место пылающему румянцу стыда. Его, Робера Антуана Монтель де Клансье, заподозрили в трусости! Да, но, услыхав подобные речи от собеседника, вряд ли даже взрослый и мужественный человек останется равнодушным. Робер сжал кулаки, дабы унять дрожь в пальцах, вскинул голову и, открыто глядя на старика, ответил, что вовсе не против его выслушать.

Хотя речь старика была довольно монотонной и лишённой ярких эмоций, подросток начисто позабыл, что сидит в промозглой комнате старой мельницы напротив нечисти, о которой прежде слышал только из болтовни Жеральдин. Забравшись на лавку с ногами и обхватив колени, он в упор смотрел на изрытое морщинами лицо Ранкура. Пожалуй, всё повествование и впрямь походило на сказку. Симон был плодом искренней любви дочери мельника и молодого оборотня. Понятно, что пара вынуждена была встречаться тайком. Но мать, обеспокоенная постоянными отказами дочери женихам, устроила за ней настоящую слежку. А когда правда выплыла наружу, испуганная до полусмерти женщина помчалась к местному кюре. Отец Аврель славился своей пылкостью и фанатичной верой. Идея истребить нечисть была его путеводной звездой. Бедняга так ревностно обличал любого, кто, по его мнению, якшался с дьяволом, что даже епископ, раздражённый чересчур ретивым служителем, отправил его в приход затерянной в лесах деревушки. Но Отец Аврель успел отправить на костёр достаточно несчастных крестьян, подозревая их в сделках с лукавым. И вот к этому человеку и пришла мельничиха. Надо ли удивляться, что священник тотчас обзавёлся помощниками, которым без труда удалось выследить и убить оборотня. А после Отец Аврель повелел повесить и самого мельника, и его семью, а мельницу сжечь. Вот так донос на собственную дочь решил судьбу самой мельничихи. Однако девушке чудом удалось сбежать и податься в лес. Бедняжка ожидала младенца и, Бог знает, каково ей пришлось.

— По счастью, кровь отца сделала ребёнка сильным, крепким и выносливым, ― продолжал Симон. ― Ему нипочём был холод, он не страдал хворями. И, едва научившись ходить, мог запросто поймать кролика или дикую утку. Кровь зверей вполне заменяла ему молоко. Но его мать была обычной женщиной, и жизнь отшельницы вскоре совсем подорвала её здоровье. Она угасала с каждым днём, и когда мне исполнилось семь лет, бедняжка скончалась. Несколько лет я провёл в лесу, но вскоре любопытство вынудило меня искать людского общества. О, я оказался достаточно послушным сыном, Роби. Из всех наставлений матери больше всего запомнил её слова об осторожности. Вообрази, парень, даже будучи сопляком, я ничем не выдал себя, ― с гордостью добавил старик.

— Господин Ранкур! ― воскликнул подросток, всплеснув руками. ― Как это возможно?! Ведь полнолуние могло застать мальчика где угодно ― как было не заметить страшного превращения?

— Ах, Роби, твоя голова забита байками про оборотней. Я же говорил, что их плетут чаще всего те, кто ни черта не смыслит. Скажи, тебя не удивляет, что на земле есть простолюдины и господа? Ну вот, представь в царстве тьмы похожая история. ― Старик неспешно набил трубку табаком и потянулся к очагу за угольком.

Робер потёр виски руками и, вскинув взгляд на Симона, пролепетал:

— Простите, Ранкур, но я не понимаю…

— Я оборотень-сеньор, парень, ― усмехнулся старик. ― Так тебе понятней?

Подросток вовсе потерял счёт времени. История Симона была поистине захватывающей и полной приключений. Робер совсем не заметил, когда совершенно расслабился и перестал испытывать страх. Он словно маленький ребёнок, зачарованный сказкой, подался вперёд и слушал старика с таким вниманием, с каким сроду не слушал даже родного отца. Надо ли упоминать, что Робер, и без того склонный к авантюрам и воображавший обычную жизнь скучной, оказался, пожалуй, самым благодарным слушателем. Он жадно внимал рассказу, боясь упустить хоть слово. А врождённая пылкость заставляли его искренне сопереживать или восхищаться героем истории.

— О, Симон, стало быть, вы всё же отомстили кюре! ― облизнув пересохшие губы, воскликнул он.

— Конечно. ― Кивнул старик. ― Ведь он стал причиной моего сиротства. Отца я лишился ещё до своего рождения, а несчастная мать и вовсе скончалась у меня на руках. Да и ко всему, скажу тебе откровенно, оборотни весьма мстительны. Впрочем, и люди не всегда отличаются милосердием.

Подробности расправы над Отцом Аврелем заставили Робера поёжиться. Вот ужас ― увидать подобное собственными глазами. И хотя внушённые с детства убеждения должны были бы вызвать к рассказчику ненависть и отвращение, подросток мигом нашёл оправдание его поступку. Право же, ведь Ранкур мстил за родителей. Разве сам Робер, обладай он подобными качествами, стал бы думать о добродетели, попадись ему убийцы, напавшие на семью де Клансье? И в какой-то момент у него промелькнула зависть к старику, обладающему силой зверя.

Уже на рассвете сон-таки сморил беднягу, и юный граф задремал прямо за столом, опустив голову на сложенные на столешнице руки. Он заснул так крепко, что едва ощутил, как Симон перенёс его на лежанку и прикрыл одеялом. Во сне ему виделось, как он, ловкий и сильный, расправляется с разбойниками и, забрав Люсьена из обители, возвращается в отчий дом.

Теперь Робер даже не помышлял об уходе. Для себя он находил кучу причин остаться. Господь милосердный, всё вокруг замело снегом, он утонет в сугробе по самую макушку, не добравшись до дороги. При этом глубокий и рыхлый снег вовсе не мешал ему таскаться за стариком. Охота в обществе Ранкура была совсем не похожа на ту, к которой он привык, живя в особняке. Симон слышал топот дикого кабана задолго до появления. И выскакивал зверю навстречу, вооружённый одним лишь кинжалом. Как этот старик умудрялся без всякого видимого труда схватить кабана и, подняв его одной рукой, другой ― распороть ему брюхо? Потроха вываливались на снег. Робер замирал, глядя на окрашенный кровью снег и тонкие струйки пара от внутренностей зверя.

Словом, жизнь лесного отшельника вполне устраивала подростка. Ко всему, Ранкур вовсе не придерживался строгого уклада и не требовал этого от своего юного гостя. Робер привык есть и спать, когда придёт охота. Густые волосы, избавленные от услуг горничной, свободно спадали на плечи. Попытки хоть как-то успевать за Ранкуром делали его руки и ноги сильнее, а тело ― выносливее. И вскоре прежде изнеженный заботливыми родителями и прислугой юный сеньор превратился в крепкого и здорового подростка. Пробегав по зимнему лесу несколько часов, с трудом поспевая за стариком, Робер спокойно снимал задубевшую на морозе куртку и, вытряхнув снег из выделанных Ранкуром сабо, старательно нанизывал куски мяса на вертел.

И только когда, случайно бросив взгляд в небо, он заметил ровный круглый шар луны, ему стало не по себе. Он подбросил хвороста в очаг и принялся ставить миски и стаканы для ужина, то и дело бросая тревожные взгляды в сторону старика.

— Чёрт возьми, Роби! Если бы твои глаза могли источать пламя, я давно бы сгорел заживо, ― пробурчал Симон. ― А-а-а, ты, должно быть, ждёшь, что я начну кататься по полу, обрастая шерстью и выть диким голосом?

Робер не нашёл что ответить и потупился.

— Вот дурак! Бедняга твой гувернёр. Ты, видно, не привык запоминать услышанное и ему приходилось повторять трижды. Тебе же сказано, что я оборотень, сеньор. По счастью, мы, высшие оборотни, избавлены от этакой напасти. Представь, парень, я принимаю обличие волка, когда мне придёт охота, а не оттого, что настало полнолуние. В придачу, я не становлюсь мерзким чудовищем, которых рисуют святоши для устрашения простаков. Оборотень вроде меня похож на обычного волка, хотя и гораздо крупнее. Оттого я могу жить среди людей и не выдать себя.

— Ого! ― воскликнул Робер, не в силах скрыть восхищения и любопытства. ― А вас… вас… простите, Симон, должно быть, это ужасно глупо… Оборотня сеньора можно убить серебряной пулей?

— О, малец вновь вспомнил рассказы кормилицы. ― Скривился старик. ― Увы, любопытный граф де Клансье, меня, как и любого высшего оборотня, вообще мудрено убить. Хотя святоши наверняка знают способы. Недаром у кюре Авреля весь чердак был завален трактатами о нечисти. Скажу откровенно, любая пуля нанесёт рану. По счастью, они заживают менее чем через полчаса. Помнится, в юности я здорово поранил руку, и мне пришлось носить окровавленную повязку несколько дней, дабы не вызвать подозрений. Тогда я жил в рыбацком посёлке и ухлёстывал за девицами. Ах, как они меня жалели, Роби, ― рассмеялся старик. ― Это довольно трогательно.

Рассказы о любовных похождениях Симона вмиг завладели Робером. Ещё бы, ведь добродетельная семья де Клансье до поры до времени тщательно оберегала сыновей от подобных откровений. И теперь в глазах подростка Ранкур обзавёлся очередным достоинством: умением вызывать у женщин пылкие чувства. Хотя Роберу было трудно представить Симона молодым. Должно быть, он был привлекателен внешне.

— Отчего же вы так и не женились, Симон?

— Ох, Роби… ― Старик неторопливо набил табаком трубку и задумчиво покачал головой. ― Сложно ответить. Возможно, искал такую же преданную женщину, как моя мать. Да… вряд ли ты сможешь понять, слишком мал для этого. Беззаветная любовь моей несчастной матери сыграла со мной злую шутку. Я вообразил, что, открывшись возлюбленной, обрету верную подругу, готовую делить со мной участь изгоя. Увы, узнав правду, девицы в ужасе покидали меня. Хотя надо заметить, ни одна из них меня не выдала.

— Так, стало быть, они действительно искренне любили вас!

— Скорее, опасались за себя, ― хмыкнул Ранкур. ― Ты же знаешь, что грозит тем, кого заподозрят в сделках с нечистью. И ко всему, никто из женщин не решился произвести на свет моё дитя. Бедняжки шли на любые ухищрения, дабы избавиться от младенцев. Выходит, я не смог встретить похожую на мою мать. Скажу откровенно, парень. Я успел привязаться к тебе. Думаю, будь у меня сын, он был бы похож на тебя, не лицом, так норовом.

Эти слова, произнесённые тихим голосом, и искренняя тоска в глубоких глазах старика вызвала у Робера сердечную боль. Он чувствовал, что невольное признание далось старику с трудом и вызвано сильными чувствами. Подросток опустил голову и смущённо пробормотал:

— Можете смеяться надо мной, Симон. Должно быть, то, что скажу, глупо. Но вы спасли мне жизнь и заботитесь, словно родственник. Я могу… могу счесть вас приёмным отцом.

Ранкур не ответил, но глаза его вспыхнули такой благодарной радостью, что любые слова стали бы лишними.

Впрочем, ночь откровений не сделала старика добрым дядюшкой, что умиляется даже оплошкам любимого племянника. Симон не скупился на язвительные намёки и обидные сравнения, когда Робер не проявлял достаточной, по его разумению, ловкости и внимания. Но, возможно, именно такой учитель подходил взбалмошному упрямцу. И к началу лета подросток стал отлично ориентироваться в лесу. Разделывал звериные туши не хуже самого Ранкура и мог с точностью сказать, в каком направлении двинулись лоси. Когда лучше застать врасплох диких уток и как не угодить в волчью яму. А заодно научился ловко владеть кинжалом.

Казалось, такая жизнь пришлась юному графу по душе. Однако его тяготило, что иногда, проснувшись среди ночи, он понимал, что Симона нет в комнате, а выбравшись наружу, убеждался, что и поблизости его тоже нет. И, к своему искреннему удивлению, вернувшись в дом, заставал старика преспокойно спящим на соломенном тюфяке возле лежанки. А когда он наконец решился напрямую расспросить Ранкура, старик, словно прочитав его мысли, внезапно произнёс:

— Бедняжка Роби, эдак ты и вовсе перестанешь спать, карауля меня. Ладно, пойдём, я кое-что тебе покажу. ― С этими словами Симон надавил на выступ возле очага, который подросток привык считать попросту неаккуратной работой, и вдруг очаг со скрипом сдвинулся с места и, выдвинувшись вперёд, открыл взору небольшой квадратный лаз, обшитый деревом. Глаза Робера тотчас вспыхнули. Должно быть, очередная тайна старика, в которую он наконец-то будет посвящён. Симон зажёг факел и начал спускаться. Подросток торопливо поспешил за ним. Ступени ведущей вниз лестницы были выложены камнями и от сырости поросли мхом. Несколько раз Робер поскальзывался и, не схвати старик его за шиворот, парнишка переломал бы себе все кости, кувыркаясь вниз головой. Наконец они оказались в длинном тоннеле. Земляного наката потолка было достаточно, чтобы рослый Ранкур мог спокойно идти в полный рост. Путники прошли около четверти часа, пока сбоку не оказалась ниша. К боязливому разочарованию Робера, в ней стояли грубо сколоченные козлы, на которых покоился простой, ничем не покрытый гроб.

— Вот, Роби. Видишь, я оказался мастером на все руки. Я сам сделал последнее пристанище. ― И заметив, что подросток ничего не понял, вздохнув, пояснил: ― Этот гроб для меня, простофиля ты эдакий. Даже таким, как я, хочется приличного ухода, ― с горькой усмешкой добавил он.

Робер растерялся. Он никак не мог сообразить, надо ли что-то сказать и не будет ли любая фраза глупой и неуместной. И ко всему, ему не слишком приятно было стоять в полумраке подземелья и любоваться на гроб. Подросток переминался с ноги на ногу, так и не придумав повод для смены разговора. Но вдруг сам Ранкур, вздохнув, взял из его рук факел и направился в обратный путь.

— Симон! ― не в силах срыть разочарования, воскликнул Робер. ― Мы же не дошли до конца тоннеля. Неужели вы потратили время только для того, чтобы показать мне своё последние пристанище? Симон, да вы слушаете меня?

— Что ты привязался, Роби? ― раздражённо буркнул старик. ― Чего тебе ещё надо знать?

— Ну, к примеру, я хотел бы знать, куда ведёт подземный ход. И можно ли выбраться наружу с другого конца.

— Можно, ― сухо бросил Ранкур. ― Хотя ты будешь семенить своими маленькими шажками до рассвета.

— Ну и ладно, ― обиженно пробормотал подросток. ― Главное ― понимать, куда приведёт тоннель.

— Прямиком в Руан, настырный неслух, ― не оборачиваясь, произнёс старик.

— В Руан?! Вот это здорово! ― Робер остановился и прихлопнул в ладоши. ― Эдак можно ходить туда-сюда и не попасться никому на глаза! Вы просто молодчина, Симон!

Видимо, искренний восторг смягчил мрачное настроение старика, и он уже охотнее добавил:

— Да, Роби, я могу гордиться своим усердием. Пусть путь долог, но совершенно безопасен. Всякое может приключится с тем, кто служит ночному мраку. Хорошо иметь про запас тайный ход.

Больше ни Ранкур, ни его постоялец не упоминали подземное путешествие вслух, но Робер нет-нет да и задумывался о явном преимуществе увиденного. Экая жалость, что в особняке де Клансье не было подобного. Они с Люсьеном и Жеральдин могли бы укрыться от разбойников и преспокойно отправиться в город за помощью. Но вскоре размышления о пользе тайного хода сменило искреннее отчаяние и страх за старика. Симон словно разом стал немощным и, казалось, таял день ото дня. Ни о какой охоте и речи не шло. Несчастный еле перебирал ногами. Теперь Роберу самому пришлось ставить силки на кроликов. Старик строго-настрого запретил гоняться за крупным зверем.

— Ты ещё не настолько опытен и силён, Роби, ― качая головой, говорил он. ― На кой чёрт мне кусок кабанятины, если зверюга покалечит тебя или вовсе станет причиной твоей смерти?

— Симон, может, вы захворали и вам следует отлежаться пару деньков? ― с надеждой вопрошал Робер.

— Нет, Роби, ― через силу улыбался старик. ― Не стоит тебе прятаться от правды. Я попросту скоро помру. Видишь, парень, в участи оборотня сеньора есть и незавидные стороны. Хотя мы живём гораздо дольше простых смертных, однако не обладаем вечной жизнью. Вот и мой срок подошёл к концу. Экая жалость, что я так и не оставил потомства…

Робер вздрогнул и, прикусив губу, погрузился в раздумья. А дождавшись полуночи, он помог старику перебраться на лежанку и без всякого предисловия спросил:

— Скажите, Симон… если бы я… словом, не родной сын, к примеру…

Потухшие глаза Ранкура на мгновение вспыхнули.

— Роби, я не ошибся? Ты хочешь знать, могу ли я передать свою силу тебе? Дьявол… вообразить не можешь, каким бы счастьем это для меня стало!

— М-м-м, Симон, стало быть, я стану оборотнем? ― Робер почувствовал, как сердце похолодело и пелена страха окутала его.

— Не совсем, мой мальчик. Ведь людской крови в тебе будет ещё больше, чем во мне.

— И я смогу зайти в обитель или часовню, и меня не поразит гром? ― расширив глаза, прошептал Робер.

— Ах, дурачок, ― слабо рассмеялся старик. ― Когда ты успел стать святошей? Для тебя так важно слушать мессу и ходить на исповедь?

— Но…

— Да, Роби, ты сможешь преспокойно торчать в храме с утра до ночи и даже нырнуть в чан со святой водой по самую макушку. Другое дело, что тебе это не поможет, как и усердные молитвы. Господь попросту не будет видеть и слышать тебя, ибо ты больше не будешь принадлежать к миру людей и, стало быть, иметь его покровительство.

Робер не стал вникать в столь длинное объяснение. Ему было достаточно, что он запросто сможет навестить братишку и не сгореть заживо при виде распятия.

— Эй, парень, ты так задумался, что и вовсе похож на полоумного. ― Ранкур потрепал подростка по щеке. ― Вот что, Роби, давай оставим этот разговор. У тебя есть несколько дней хорошенько всё обдумать. Ибо только осознанное и добровольное решение имеет для меня цену.

— Для вас? ― Удивлённо приподнял бровь Робер.

— Представь себе. В случае твоего согласия у меня есть неплохие шансы на тихий и безболезненный уход. А ко всему, хотя бы на мгновение повидать мать. Она ведь, бедняжка, вряд ли угодила в рай, связавшись с моим отцом.

Робер вновь провёл бессонную ночь. Ворочаясь с боку на бок, он, словно ушлый торговец, пытался взвесить все выгоды, что сулит ему эдакое превращение. Но меж тем со страхом понимал, что согласие окончательно приведёт его на сторону тьмы. Увы, подобные рассуждения были слишком сложны для столь юной и неокрепшей души. Надо ли удивляться, что пылкость Робера и страсть к приключениям явно перевесили все внушённые с детства добродетели. Советоваться ему было не с кем, а посему окончательно решение он принял сам. Дабы в глазах старика оно не выглядело скоропалительным, Робер выждал пару дней, изо всех сил изображая, что погружён в размышления. Но эти наивные ухищрения тотчас вселили в Ранкура твёрдую уверенность, что всё будет именно так, как он и мечтал.

— Роби, время вынуждает меня поторопиться, ― спокойно произнёс он. ― Мой конец близок. Если ты согласен, то мне хотелось бы успеть дать тебе кое-какие наставления. Но если ты решился оставить всё как есть, то я не стану тратить силы на ненужные речи.

Этой фразы хватило, чтобы подросток выдал себя с головой, торопливо присев возле старика и уставившись на него, словно ретивый ученик на учителя.

— Симон… я готов слушать, только вначале скажите… Я слышал, что укус оборотня…

— Ай, простофиля ты эдакий, ― хмыкнул Ранкур. ― Я даже сомневаюсь, стоит ли с тобой говорить. Ты, как всегда, пропускаешь мимо ушей больше половины. Вообрази, но мне нет нужды впиваться в твою прекрасную шею, которая, к слову, довольно грязная. Мы просто обменяемся кровью, Роби. Порез на руке ― не слишком приятное дело. Впрочем, рана заживёт быстрее, чем ты можешь вообразить.

Кажется, это объяснение вполне успокоило Робера, придав ему ещё больше уверенности, что выбор его правильный. А чтобы отголоски совести сильно его не мучили, при каждом сомнении он мысленно с жаром уверял себя, что всё это ради благородной цели ― разыскать и покарать убийц семьи. Право же, у него будет гораздо больше возможностей для справедливого возмездия, чем сейчас.

Несколько ночей кряду подросток отчаянно боролся со сном. Его терзала мысль, что старик скончается, так не передав ему свой дар. Спохватившись, Робер корил себя за эгоизм и циничность, но ничего не мог с собой поделать и вновь прислушивался к каждому вздоху Симона. Возможность обладать звериной силой и ловкостью захватила взбалмошного де Клансье. А если уж в его голове и возникали вялые и бледные мысли о грехах и нарушении всех заповедей, он отмахивался от них, как от назойливых мух. Ну право же, разве эдакий поступок не есть проявление смелости и благородства? И, окончательно вообразив себя героем баллад и сказок, борцом за справедливость и жертвующим собой рыцарем, он вовсе готов был тотчас приступить к таинственному действу и сетовал на Ранкура, что ждал определённого времени.

Наконец, одна из ночей ознаменовалась появлением на небе нового месяца, и Симон, превозмогая слабость, поднялся с лежанки.

— Ну что ж, Роби, нам пора.

С огромным трудом Роберу удалось вновь спуститься в подземелье. Старик едва шевелил ногами, буквально повиснув на своём провожатом. То и дело путникам приходилось останавливаться, дабы больной немного перевёл дух. И каждую передышку Ранкур торопливо припоминал очередное наставление, проверяя, не позабыл ли чего Робер и не упустил ли сам Ранкур что-то важное.

— Вы только зря тратите силы, Симон, ― тяжело дыша от усталости, пробормотал подросток. ― Неужто думаете, я такой дурак, что стану носиться по деревне в волчьем обличии и пугать крестьян? Или побегу в часовню на исповедь?

— Ах, Роби… ― Старик усмехнулся и вздохнул. ― Уж больно ты горяч, пожалуй, все мои наставления вылетят из твоей ветреной головы через пять минут после моего ухода. Мне искренне не хотелось бы стать причиной твоей ранней гибели. А с таким норовом, как у тебя, есть все шансы угодить в переделку. Обещай, что пробудешь на мельнице хотя бы год. О большем и не прошу.

И Робер совершенно искренне дал обещание, ведь в ту минуту он и сам верил, что так и случится.

Наконец путники добрались до ниши, где покоился гроб. Юный граф внезапно помрачнел и сжал губы. Если прежде его интересовало лишь очередное захватывающее приключение в новом облике, то сейчас он отчётливо понял, что видит Ранкура последние минуты. Жалость охватила подростка целиком, к глазам подступили слёзы. Господь милосердный, что за участь вечно терять тех, кто тебе дорог! Симон вскинул потухший взгляд, и бледное лицо его порозовело.

— Мальчик мой, ― мягко произнёс он. ― Не стоит жалеть обо мне. Я действительно отжил своё. И, пожалуй, даже не надеялся, что помру не в одиночестве. Веришь ли, Роби, так хорошо мне было только в ранней молодости, когда я верил, что обрету любовь и семейный очаг. ― Но тут голос старика прервался, он вздрогнул всем телом, и бледность вновь залила морщинистое лицо. ― Проклятье, я слишком разговорился, а время уходит. Надо спешить, иначе ничего не выйдет. ― С этими словами он вынул кинжал и полоснул себя по запястью.

Сердце Робера отчаянно застучало, на лбу выступили капли пота. Будто только теперь он оценил всю серьёзность происходящего. Протянув старику руку, он едва не лишился чувств, так сильно кружилась голова. Боль от пореза на мгновение вывела его из этого состояния. И он решительно соединил руку с рукой Симона. От прикосновения рана словно вспыхнула огнём. Робер часто задышал, пытаясь не вскрикнуть. Внезапно неожиданно твёрдый голос старика эхом разнёсся по всему подземелью.

— Робер Антуан Монтель де Клансье, добровольно ли твоё решение?

— Да, ― с трудом разлепив губы, произнёс подросток.

— Принимаешь ли мою кровь как свою?

— Принимаю…

Робера бросило в жар, лицо раскраснелось. Дурнота подступила к горлу. Он ухватился за край гроба, в попытке унять дрожь, и закрыл глаза. Спустя минуту силы постепенно вернулись к нему. Подросток медленно открыл глаза, в страхе повторения приступа, и с удивлением увидел лежащего в гробу огромного волка. Дыхание зверя было прерывистым, мощные лапы едва заметно подёргивались. Не осознавая происходящего, Робер легонько прикоснулся рукой к волчьей шкуре. Ему казалось, что он видит странный сон. Ибо всё, что произошло, никак не могло походить на реальность. Юный граф отступил и прижался спиной к чуть влажной прохладной стене. Стало быть, всё наяву: и скудный свет факела, и замшелые балки, подпирающие своды подземного хода. Он вернулся к гробу и вскрикнул от неожиданности. Перед ним не было умирающего зверя, что с хрипом втягивал воздух. В гробу лежал молодой мужчина весьма приятной наружности с иссиня-чёрными густыми волосами. Так вот каким был Симон Ранкур, оборотень-отшельник! Силы небесные, он действительно хорош собой и теперь легко поверить, что он был привлекателен для женщин. До слёз жаль, что такой красавец так и не смог обрести семейного счастья.

Робер продолжал рассматривать оборотня, не в силах соединить его образ со стариком Ранкуром. Еле слышный голос заставил его очнуться.

— Роби… вложи мне в руку своё распятие, тебе… тебе ведь оно больше не понадобится… А мне даст надежду хотя бы… мельком повидать мать…

Робер поспешно сорвал с шеи крест и вложил в прохладную руку Симона.

— Благодарю тебя… сынок… прощай, ― прошелестел Ранкур.

По длинной галерее пронёсся ветер, заставивший заметаться пламя факела, и крышка гроба возле стены едва не рухнула на землю. Подросток успел подхватить её и рывком опустил точно на гроб. В это мгновение он даже не удивился, что в одиночку расправился со столь тяжёлым предметом. Дальше он действовал совершенно спокойно, словно ремесленник, что привык хорошо исполнять свою работу. Выбив один из столбов, поддерживающих свод, он ловко увернулся от земли, мигом засыпавшей нишу. И, только бросив взгляд на груду влажной земли с торчащими корешками и бледными травинками, он осознал, что Симона Ранкура нет более и, присев на корточки, Робер зарыдал, словно все чувства проснулись в нём сию минуту. Он и сам не мог вспомнить, сколько просидел, скорчившись в сыром и прохладном подземелье. В сердце его поселилась пустота. Робер зачем-то размял в руках комок земли и после прижал его к свежей насыпи, словно вновь прощаясь со стариком.

— Покойся с миром, Симон Ранкур, ― охрипшим голосом произнёс он и, взяв факел, отправился прочь. Оказавшись в жалкой комнатушке, подросток равнодушно заметил, что огонь в очаге давно погас. Он взял бутыль сидра, заткнутую не слишком свежей тряпицей, и, бросив взгляд на оловянный стакан, поднёс горлышко бутыли к губам. С наслаждением ощутив, как прохладный напиток щекочет горло, Робер внезапно усмехнулся, рискуя захлебнуться. Силы небесные, кто мог представить всего лишь полгода назад, что избалованный и обласканный судьбой, окружённый любящей роднёй сын благородных знатных сеньоров будет вот запросто тянуть деревенский напиток прямо из горлышка, стоя посреди заброшенной мельницы? Одетый в неумело перешитую блузу и подвязанные верёвкой штаны. Экая жалость, что у Ранкура не было хотя бы осколка зеркала. Должно быть, он ужасно выглядит. Робер оглянулся, и при виде медного блюда глаза его сверкнули. Протерев рукавом донышко, он приблизил лицо, стараясь поймать своё отражение. Покрытое мелкими царапинами блюдо едва отразило подростка с длинными густыми волосами, небрежно спадающими на плечи. Надо же, в его облике мало что изменилось. Тот же отцовский подбородок с ямочкой, пухлая нижняя губа, как у матери. Постойте-ка, глаза! Да, да, взгляд Робера стал совершенно иным. Он как будто стал жёстче. Подросток с удивлением отметил, что в нём точно появилось нечто хищное. Он не мог понять, что именно делало его глаза не такими, как прежде, но с полной уверенностью понял одно: теперь его взгляд в точности напоминал пронизывающий взгляд Симона.

Робер сел и вновь протянул руку за бутылью, но мгновенно погрузился в сон и, уронив на стол руки, прижался к ним щекой.

Стоило ему проснуться, как звуки и запахи обрушились на него, словно лавина. Пресвятая Дева, он слышал даже возню полевых мышей под стеной мельницы, скрип колеса, плеск воды в мелкой речушке. И, даже не выходя за дверь, ясно ощущал запахи свежей травы, листвы и цветов. А спустя полчаса явно заслышал удары колокола часовни. Робер встряхнул головой: да быть этого не может! До деревни не меньше льё! И только сейчас он разом вспомнил вчерашний обряд, похороны Ранкура и что более не принадлежит к миру людей. Надо ли говорить, что несколько дней подросток вовсе вёл себя как умалишённый. Он то принимался носиться по лесу, то карабкался на деревья, едва ли не вслух восхищаясь своей ловкостью. То ломал толстые ветви, желая испробовать силу, и вскоре в перелеске возле мельницы всё было усеяно ветвями, будто прошёл ураган. Сильнейший приступ голода заставил его замереть на месте. Запрокинув голову, Робер прикрыл глаза. Крылья прямого носа затрепетали, и спустя пару минут он в несколько прыжков достиг лужайки, где мигом прихватил кролика. Хватка его была настолько быстрой, что зверёк не успел даже подумать о побеге. Бедняжка моментально расстался с меховой шкуркой, и подросток только сейчас понял, что позабыл огниво. Конечно, до мельницы было рукой подать, но странное навязчивое желание отведать мясо сырым прочно завладело Робером. Господь милосердный, экое счастье, что кровавую трапезу бывшего графа де Клансье не видела его семья. Пожалуй, трепетный Люсьен кроме немоты рисковал ещё оглохнуть и ослепнуть разом, видя, как его старший брат впивается в кроличью тушку зубами и кровь заливает ему подбородок и залатанную рубаху.

И так, прежде мнивший себя взрослым, приняв кровь оборотня, Робер некоторое время вёл себя словно неразумное дитя. По счастью, он довольно быстро насытился примитивными развлечениями, наконец осознав, что всё происходящее не сон и его выносливость и чутьё никуда не исчезнут. Да и оценить его ловкость было некому. Теперь его волновало лишь одно: сможет ли он, как Симон, оборачиваться волком. Удивительно, но эту неотъемлемую часть существования оборотня и сам Робер, и его наставник вовсе позабыли. Подросток и так и эдак пытался припомнить, что предшествовало превращению, но вынужден был признать, что воочию ни разу не застал сей картины. Да, умирающий Ранкур умудрился поменять человеческий облик, когда Робер на минуту прикрыл глаза, борясь с дурнотой. Но однажды в полночь юный оборотень ясно ощутил, что сейчас свершится то, чего он ждал со страхом и любопытством. Робер выскочил из дому и замер на месте, прислушиваясь к малейшим знакам, что подавало его тело. Вот странная тяжесть охватила плечи. Словно чьи-то тяжёлые ладони заставляли его согнуть спину. Робер попытался выпрямится, но невидимая сила продолжала тянуть его вниз.

— Как это глупо… Пожалуй, мне не стоит противиться… ― пробормотал он, рухнув на четвереньки. Несмотря на ночной сумрак, глаза его прекрасно видели каждую травинку. Дыхание участилось, во рту пересохло. Робер попытался облизнуть губы и вздрогнул, оцарапав язык о что-то острое. Меж тем скулы его заныли, лицо напряглось. Подростка охватил настоящий ужас. Он больше не мог управлять собственным телом, словно оно зажило отдельной жизнью. Едва утихла тянущая боль, как руки его подогнулись, и он упал плашмя, ткнувшись носом в траву. Кажется, прошла целая вечность, пока он решился подняться на ноги, но, опёршись руками, вновь замер и уставился на широкие волчьи лапы, что твёрдо стояли на земле. Внезапный восторг охватил всё его существо.

Получилось! У него получилось! Он обернулся волком! И превращение это отнюдь не причинило ему физических страданий, как и предупреждал Симон. Молодой волк понял голову, и округа огласилась громким победным воем. До самого рассвета Робер наслаждался своим новым обликом, но вёл себя не лучше щенка, что впервые оказался во дворе. Он катался по земле, носился в роще, с разбегу прыгал в речушку и выскакивал обратно, сверкая мокрой шкурой цвета чернёного серебра.

Домой он заявился лишь под утро, неся в зубах дикую утку, что некстати попалась ему на пути. Швырнув добычу на пол, Робер замер и резко выпрямился. И этого оказалось достаточно, чтобы вернуть себе человеческий облик. Силы небесные, всё оказалось ещё проще, чем он мог вообразить. Тело само подсказало, как себя вести. Окрылённый новой победой, Робер рухнул на лежанку, даже не ощипав утку и не накрывшись одеялом. Горячая кровь оборотня избавила его от ночной прохлады.

Спустя две недели Робер начисто позабыл все обещания, что давал старику, и засобирался в город. Право же, он закиснет с тоски в одиночестве на старой мельнице. Не лучше ли приняться наконец за свой план мести и разыскать головорезов, напавших на особняк? Робер старательно избегал мыслей о другой, более веской причине. В отличие от Ранкура, он не питал страсти к уединению, и потребность оказаться в гуще событий заставила его нарушить обещание. Решено, на рассвете он оправится в Руан.

Он кое-как прибрался в комнатушке. В конце концов, заброшенная мельница долгое время служила ему пристанищем, и кто знает, вдруг крайние обстоятельства вынудят укрыться на ней вновь? В сумерках он опять услыхал колокольный звон. Должно быть, звонят к вечерней мессе. Проклятье, он совсем позабыл, что сегодня поминают святого Антуана, в честь которого он получил второе имя. Стало быть, юному оборотню сравнялось пятнадцать. И вот, сидя в одиночестве и с удивлением заметив, что бутылка с сидром пуста, он наполнил стакан водой и пожелал себе удачи в новом облике. Потом он предался воспоминаниям о старике Симоне, и воспоминания эти были так живы, что Робер рассмеялся, припомнив, как хвастал перед Ранкуром умением фехтовать. Желая доказать, что и сам чего-то стоит. Тогда он здорово обиделся на Симона, когда вместо восхищения увидел в его глазах насмешку. А ведь Робер так изящно наносил выпады старой ржавой шпагой, которая невесть откуда взялась на мельнице. Ранкур оказался непобедимым соперником. Ни разу остриё не смогло коснуться даже его одежды, и, в довершение, он ухитрился оказаться за спиной Робера, обхватив его за шею и прислонив к ней клинок. Подросток едва не разрыдался от неловкости. Тогда ему казалось, что повадки хищника ему не доступны и Симон всегда будет сильнее него. Сейчас же он бросил на стоящую в углу шпагу равнодушный взгляд. К чему оно теперь? Это оружие для слащавых господ. Он оборотень и в состоянии расправиться с врагом голыми руками, и ко всему, благодаря науке Ранкура, недурно владеет кинжалом. Робер ухмыльнулся. А не отправиться ли ему в город прямо сию минуту? Но, поразмыслив, решил сперва навестить братишку. Право же, он так давно не видел малыша Люсьена. Даже совестно, что он почти не вспоминал о нём.

На рассвете Робер был уже возле обители. Укрывшись за кустами орешника, он довольно долго ждал, когда ворота откроются, опасаясь, что монахи и вовсе отправились на праздничную службу в город и его ожидания напрасны. Но вскоре к воротам подъехала крытая повозка, и крестьянин постучал в двери. Вышел старый настоятель, за ним гуськом шли братья. Последним семенила маленькая фигурка в накинутом капюшоне.

— Обен, поторопись, сын мой, ― обернувшись, произнёс настоятель и, осенив себя крестом, забрался в повозку. Один из монахов подхватил Люсьена и помог взобраться следом.

Робера кольнуло неприятное чувство. Вид брата в унылой рясе, и по-прежнему молчаливого, вызвал у него досаду. Впрочем, Люсьену наверняка пришлась по душе такая жизнь. В отличие от старшего брата, он вечно торчал за книгами и, открыв рот, слушал наставления гувернёра. Уму непостижимо, как супруги де Клансье умудрились произвести на свет столь не похожих друг на друга сыновей. И Робер, пожав плечами, двинулся прочь. Любопытство и жажда приключений гнали его вперёд к неизведанной жизни. И, дабы усилить таинственность похода, подросток отправился в Руан подземным ходом старика Симона. Пожалуй, это отличная мысль. В конце концов, он должен знать, куда он ведёт.