SM: Доверие

Полина Ордо, 2019

За все в жизни нужно платить. У всего есть своя цена. Но я исключение. Прошлое сгорело в огне предательства, когда отец уплатил мной карточный долг. Я не принадлежу себе – попала в ад ещё при жизни. Выхода отсюда нет. Да и от меня мало что осталось…Можно ли выжить и остаться самой собой, когда в союзниках только боль и слезы? Содержит нецензурную брань.

Глава вторая

МАРТ 2019

От всего услышанного у меня конкретно отвисла челюсть. Чувствую себя полной идиоткой.

Какая тюрьма? Какой любимый?

Причём тут Серёга?

Нет, я знаю, что он когда-то давно работал в полиции. Настолько давно, что это уже выглядит неправдой. Сколько лет прошло? Шесть? Семь? Господи…

Значит, Лиля лишь молодо выглядит. Не такая уж она маленькая.

— Как Серёга может помочь, если он уже давно уволился из органов? Как?

— Не будь такой наивной, — сдержанная ухмылка разозлила меня ещё больше. Да кого из себя мнит эта дамочка? Крёстного отца?

— Я всё равно не понимаю.

— И не надо. Просто сиди спокойно. Всё. Больше ничего от тебя не требуется.

Сдерживая рвущиеся наружу маты, недовольно заёрзала на месте. Рука уже начинала затекать, хоть я и разминала её, как только вспоминала об этом.

— Может, отцепишь?

— Потерпи. Отъедем подальше и сниму их.

— Это чтобы я не выпрыгнула?

Лила лишь улыбнулась и расслабленно выдохнула. Она сейчас не выглядела такой напряжённой. Наоборот. Очень довольной и спокойной. Будто каждые выходные только и делает, что крадёт людей. Так, ради забавы.

— Кого должен вытащить Серёга?

— Тебе не всё ли равно? — Лиля бросила на меня настороженный взгляд.

Я сделала пару глубоких вдохов, успокаивая саму себя. Сердце колотилось как бешеное, а в голове полная каша. Что там Серёга про меня говорил? Сыворотка правды?

— По-моему, это справедливо знать, ради чего будет рисковать мой любимый, — последнее слово я специально выделила, придав ему особое значение.

Мы с Лилей посмотрели друг на друга и каждая осталась при своём.

— Значит, я не ошиблась.

— В чём?

— Никакая ты не любовница.

— Но и не жена.

— Иногда мне кажется, что в нашем языке не хватает какого-то очень важного и ёмкого слова, которым можно было бы описать подобных нам. Я вот тоже не знаю, кем являюсь ему.

— Кому? — я повторила свой вопрос, в надежде, что смогу разговорить Лилю и вдруг это поможет мне.

— Ивину Александру Александровичу.

Признаюсь честно, это имя мне ни о чём не сказало. Хотя по всему внешнему виду Лили должно было.

— Кто это?

— Ну да… Откуда тебе знать, — в голосе девушки появилась странная злость. Не яростная и дерзкая, а какая-то придавленная, отдающая горечью. — Просто хороший человек.

— И за что же сидит этот хороший человек?

— За убийство.

В горле у меня похолодело, внутри всё стянуло тугим узлом. Выдохнув через нос, сняла очки и закрыла глаза.

Убийство.

Теперь понятно всю ярость Серёги. Это он ещё особо не разошёлся.

Серёга…

Протяжно вздохнула и решилась продолжить беседу.

— Убийцы все такие хорошие, или это только он такой замечательный?

Лиля взбешенно дёрнулась и крутанула руль влево, автомобиль зашуршал шинами, нас легонько тряхануло. Секунда, и мы вылетели бы в кювет. Но девушка справилась с управлением. Тяжело дыша, она сжимала руль, гневно сверкая глазами.

— Он никого не убивал. Это я убила. А посадили его.

Вот тут у меня все внутренности заледенели, даже ноги перестала чувствовать. Не знаю, что ощущают другие люди рядом с убийцами, но у меня уже поджилки тряслись. Если человек убил, он уже перешёл грань. Перешёл раз, перейдёт и во второй. Это только в фильмах герои бахвалятся, скалясь в лицо смерти. А я вот сейчас очень жалела, что у меня нет подгузника. Меня прямо-таки охватило непреодолимое желание сходить в туалет. И не раз.

— Романтично… — мой нечаянный сарказм пришёлся не к месту.

— Ты действительно дура или только прикидываешься?

— Нет. Мне страшно. Настолько, что я сейчас описаюсь от страха.

Лиля разочарованно посмотрела на меня и тяжко выдохнула. Она не стала тормозить, чтобы выпустить меня в ближайшие кустики.

— Это просто реакция организма. Расслабься. На самом деле не описаешься. Это только так кажется.

— Тебе легко говорить.

— Я просидела на цепи семь лет. Поверь, я знаю, о чём говорю, — голос Лили задрожал, и я невольно замолкла.

— На цепи?

— Это не метафора. Хотя сколько именно я сидела на цепи не помню, а вот в рабстве провела действительно семь лет.

Не знаю почему, но сейчас я ей поверила. Страх, злость нашёптывали совершенно другое, но сердце твердило об обратном. Именно это чувство позволяло видеть мне мир по-иному. Я верила Маше, верила Юле. Верила Серёге. Теперь вот и Лиле верю.

— Это… ужасно, — я с трудом подобрала слова, чтобы выразить всё, что чувствую.

— А Сергей мне не поверил. Думал, что я таким образом выгораживаю своего благодетеля. Хочу отмазать его от тюрьмы.

Серёга. Он тот ещё упёртый баран. Что в голову втемяшится и долотом недостанешь.

— Но ты не пыталась? — с лёгкостью перешла на «ты», чувствуя, что снова буду погружаться в чей-то мир воспоминаний. И в этот раз розовых пони и единорогов там не будет.

— Нет. Поэтому пытаюсь сейчас исправить всю эту несправедливость.

— Татуировка… — меня осенило. Что ж, хитро.

— Да. Это просто совпадение, что я попала в дом Лилий.

— В дом Лилий?

— У нас управляющий был француз.

Я окончательно запуталась. Какой дом Лилий? Какой управляющий? Какой француз?

— Можно поподробнее и не так быстро. Я не успеваю за ходом твоей мысли.

— Хорошо. Как раз потренируюсь.

— С чем?

–Как давать показания, — Лилия горько усмехнулась и с жалостью посмотрела на меня.

Я судорожно сглотнула, вцепившись свободной рукой в своё колено. Надеюсь, это будут свидетельские показания не по причине моей смерти.

— Это была весна две тысячи второго года. Я училась в шестом классе, когда… — Лиля на секунду прервалась, собираясь с духом.

Значит, она моя ровесница. Поразительно. Я ещё та сопля, неприспособленная к жизни, а эта девушка уже прошла все круги ада. Почему-то сейчас я почувствовала себя очень виноватой, сидя рядом с ней.

–… когда случился весь тот кошмар с моей семьёй.

От этой фразы всё вокруг поплыло. В глазах задвоилось, и выступили слёзы.

Господи, что же с ней произошло?

***

МАРТ 2002

— Какая роль досталась тебе? М? — Катя весело шлёпала резиновыми сапогами по лужам, то и дело поправляя лямки тяжёлого рюкзака.

— Элли, — я пинала пакет со сменкой и радостной улыбалась, демонстрируя дырку от недавно выпавшего зуба.

Катя остановилась. Я выдохнула, представляя, как она сейчас будет кричать и топать ногами.

— А мне Стелла.

— Ого! Значит, ты будешь играть волшебницу. Круто!

— Но у тебя главная роль.

— Кать, но я же не виновата, что Елена Ивановна меня решила выбрать.

Подружка замолчала, всю оставшуюся дорогу до дома мы шли молча. Мне было даже капельку стыдно, что всё так получилось. Просто перед самым отбором, Елена Ивановна услышала, как я пою.

Пока всё волновались и повторяли слова, я села на подоконник и, радостно болтая ногами, затянула знакомую песню. Моя младшая сестрёнка обожала этот мультик, понятно почему я его знаю наизусть.

Мы в город Изумрудный

Идём дорогой трудной,

Идём дорогой трудной,

Дорогой непрямой.

Заветных три желания

Исполнит мудрый Гудвин.

И Элли возвратится

С Тотошкою домой.

— Хорошо поёшь, — Елена Ивановна остановилась возле меня. Вкусный запах роз тут же окружил меня невидимым облачком.

— Спасибо.

— А почему на репетициях молчишь?

Я покраснела и опустила взгляд. Именно поэтому мама и отдала меня в театральную студию. Чтобы я поборола свою скованность и стеснительность. Перед родными, знакомыми и друзьями я могла хоть стойку на ушах делать, но как только мне нужно было сказать что-то перед незнакомыми людьми, я начинала заикаться.

— Боюсь.

— Чего?

— Что плохо спою, — я с интересом разглядывала старые кожаные туфли своей учительницы. Они только на первый взгляд казались такими страшненькими. На самом деле Елена Ивановна ходила в них только на репетициях. А как она танцевала! Все эти пируэты, прыжки, повороты. И пела она восхитительно. По сравнению с ней я просто жалко фальшивлю.

— У тебя замечательный голос.

— Правда? — неожиданная похвала, и я резко подняла голову, радостно улыбнувшись. На меня смотрела настоящая волшебница. Косые солнечные лучи сделали волнистые волосы Елены Ивановны совсем золотистыми, а красивые голубые глаза были полны какими-то совершенно невероятными искорками задора и радости.

— Правда. И если ты сможешь также выйти и спеть на сцене, то роль Элли будет твоей.

Я спрыгнула с подоконника, не веря своему счастью. Ради этого я спою всё, что угодно! И где угодно! Я буду сильно стараться!

— Сможешь?

Мой робкий кивок послужил ответом.

— Вот и молодец.

Как мне объяснить Кате, что я просто… лучше её? Она же такая ревнивица. Всегда считала, что лучше неё никто не может играть. Да ещё её мама покупала и заказывала для неё самые лучшие костюмы. Поэтому искренне радуюсь, что Стеллу будет играть именно Катя. У нас будет самая настоящая волшебница! Не то что я. Мама бы скорее нарезала старый тюль и достала своей платье.

А на роль Элли много не требуется. Сарафан и футболка. Такого добра у нас полно.

— Знаешь, Лиля. Это очень хорошо, что Элли будешь играть ты, — мы стояли у моего подъезда, когда Катя подала голос. — Пусть это и главная роль, но в сказках всегда самыми главными являются волшебники. Они самые сильные и могущественные.

Я с серьёзным видом кивнула, сдерживая улыбку. Даже сейчас Катя пытается показать, что она самая важная, самая главная фигура в нашем спектакле. Ну и пусть.

— Спасибо, Кать. Из тебя выйдет здоровская волшебница.

Катя изобразила, странный жест рукой, будто накладывала на меня какое-то заклинание. Я же в ответ стукнула пятками три раза и, резко развернувшись, побежала домой.

— До завтра!

— До завтра, Кать!

Перепрыгивая через ступеньки, радостная взбегала наверх. Нужно рассказать всем, что я буду играть Элли! Никто не поверит!

Интересно, что скажет Амина? Она вечно изображает из себя взрослую. Небось погрозит пальчиком и строго нахмурит брови.

Мама говорит, что в четыре года это позволительно. Ей лучше знать.

— Лиль, стой! — знакомый голос заставил меня обернуться.

По ступенькам, устало вздыхая и волоча за собой портфель, шёл Тимур. Шапку он снял, и мокрые чёрные волосы взъерошено торчали. Мы с ним очень похожи на маму. Почти одно лицо. Даже сейчас мне казалось, что я смотрю на себя. Тот же угольный цвет, немного раскосые каре-зелёные глаза, прямой нос и, как говорил папа, «слишком аккуратные губы». Что это значит, я не понимала. Наверное, всё дело в том, что контур у них слишком чёткий, будто карандашом нарисовали. Амина же вся в отца. Сероглазая, белокурая.

— Ты чего так поздно?

— В футбол гонял.

Я опустила взгляд и посмотрела на заляпанные грязью брюки. Туфли уже были похожи чёрт знает на что. Разочарованно выдохнув, поджала губы.

— Мама тебя прибьёт. И мне влетит тоже. Ты хотя бы кроссовки надел!

— Да не было у нас сегодня физры! — Тимур с кряхтением поднял портфель и закинул себе его на спину так, будто это мешок с камнями.

Брат прошёл мимо меня, устало поднимаясь по ступенькам. Я проводила его взглядом и направилась следом.

Вечером будет взбучка.

— Лиль! — испуганный окрик Тимура сильно озадачил меня.

Наша входная дверь была открыта. Но мама с папой на работе. Я схватила брата за руку и оттащила его назад, думая кому бы позвонить. Соседи все работают. Дома точно никого.

Пока я соображала и держала брата, дверь оглушительно хлопнула, и мимо нас вихрем пронеслась мама.

— Мама?

— Так. Лиля, ты сегодня у нас главная. Обедаете, делаете уроки и ждёте Тамару Васильевну, она приведёт Амину.

— Мам!

Вся взъерошенная и дёрганная, она пугала нас до ужаса. Мама выскочила в домашнем костюме, лишь накинув на себя пальто. Короткие сапоги смешно смотрелись со спортивными штанами. Заплаканное и опухшее лицо заставило меня сильнее стиснуть руку Тимура и прижать его к себе.

Мама быстро поднялась к нам, схватила меня за плечо и жарко зашептала:

— Лиля, будь умничкой! Двери никому не открывать! Хорошо? — тёплый и сухой поцелуй в щеку. — Тимур, слушайся сестру.

Ему тоже перепало чуток ласки.

Провожая маму взглядом, мы с братом так и стояли на лестничной площадке, ничего не понимая. Такое было впервые.

— Лиль? Всё же будет хорошо?

Я только кивнула и обняла брата.

— Конечно, Тим.

Мама вернулась поздно вечером заметно расстроенная. Она не хотела даже говорить с нами. Просто накормила ужином и уложила спать. Тим, обычно споривший с ней до победного, испуганно молчал. Он лёг в кровать без единого возражения.

Брат с сестрой уже спали, а всё ворочалась с боку на бок.

Что-то случилось.

Обычно мама становилась такой из-за папы. Когда-то давно им даже пришлось переехать из родного города сюда. Тиму тогда года два было. В первый класс я пошла здесь, в небольшом городке, затерявшемся между Москвой и Уралом.

Раньше она постоянно встречала папу два раза в месяц, когда на заводе выдавали зарплату. Объясняла это тем, что сейчас страшно с такими деньгами одному ходить, а вдвоём как-то веселее и безопасней.

У меня не было причин не верить маме.

Но сегодня папа не получал зарплату. Сейчас только начало месяца. Почему мама тогда даже с работы отпросилась? Что-то с папой случилось? Он так и не пришёл с работы домой. На все наши расспросы отмалчивалась.

Я перевернулась на другой бок, разглядывая закрытую дверь. В комнате было очень темно, зашторенное окно не давало света. Дверь как дверь. Обычная, деревянная, белая. Только в самом низу пробивалась тонкая, тёплая полоска. Свет в коридоре не горел, мама, видимо, сидела на кухне.

Мирно тикали часы, а мне совершенно не спалось.

Интересно, сейчас очень поздно?

Тим собирался со мной ждать папу, но не выдержал и заснул. Под сопения Тима и Амины хорошо думалось.

От громкого хлопка двери я подскочила в кровати, испуганно посмотрев на брата и сестру: те безмятежно спали.

Шуршание одежды в коридоре и тяжёлые шаги. Папа вернулся!

Я вскочила, надела тапки и бросилась к двери. Уже схватившись за ручку, остановилась, услышав тихий гневный восклик матери:

— Где ты был?

— На работе.

— Не ври мне. Жанна звонила, Боря уже с пяти вечера дома. Вам дали премию? Почему ты мне ничего не сказал? Почему? Толя, я устала ругаться с тобой. Мы же договорились…

— Не было никакой премии, с чего ты взяла?

— Толя! — мама вскрикнула, хлопнув ладонью по столу. Звук был очень похож именно на это.

Испуганно закрыв глаза, я прижалась лбом к двери и продолжила подслушивать. Мама с папой перешли почти на шёпот, и я уже не понимала, о чём они говорят. Их голоса слились в один гул.

Стало немного холодно. Растирая плечи руками, я жадно льнула ухом к холодному дереву. Хоть и гадко, что мама с папой ругаются, но мне было очень интересно и любопытно.

Не выдержав, я приоткрыла дверь и высунулась в коридор. Голоса стали громче, но всё равно ничего не разобрать. Стараясь не скрипеть, сделала щёлочку пошире, и вышла из комнаты. Пробираясь вдоль стены, тихо кралась к кухне.

Большой, тяжёлый и очень старый комод послужил для меня неплохим укрытием. Он стоял почти у самой кухни, отсюда всё отлично слышно, а меня не видно.

Я присела, спрятавшись за ним, и натянула верх пижамы себе на колени.

— Ты же обещал… Понимаешь? — мама уже начала всхлипывать. — Толя, у нас дети. Ты о них подумал? Если тебе плевать на себя, на меня… Но они же твоя кровь и плоть! Твои дети! Сын, дочери. Понимаешь? Понимаешь?!

Звук шлепка и молчание.

Неужели мама ударила папу?

— С кем ты играл? С кем?

Я удивлённо открыла рот и прижалась затылком к стене.

Играл?

Разве взрослые играют?

Во что может папа играть?

Что в этом страшного, я никак не могла понять. Как и того, почему мама плачет и кричит именно из-за этого. Родители всё продолжали ругаться. Теперь они перекрикивали друг друга.

Испугавшись, я закрыла уши, превратив ссору родителей в обычный гул. Молча считала про себя. Один. Два. Три…

Когда гул начал утихать, боязливо убрала руки от головы, прислушиваясь к разговору на кухне. Папа молчал. Мама всхлипывала. Мне так захотелось её утешить, пожалеть. Но так страшно выйти и признаться, что я слышала, о чём они говорили.

— Ирод, как тебе в голову такое пришло? Зачем? Зачем ты с ними играл? Тебе мало игровых автоматов и дружков, что чуть не убили тебя? Надо было оставить тебя там! Сдать им, чтобы тебя на лоскуты порезали, мразь! — громкий и немного писклявый крик мамы выбил из меня слёзы. Тихо плача, я уже очень жалела, что вышла из своей комнаты.

— Сколько ты проиграл? Сколько? — мама ещё всхлипывала, но голос у неё был очень злым.

Я никогда не думала, что она может быть такой. Она всегда казалась мне очень мягкой, тёплой домашней. Мама всегда была спокойная, не кричала на нас. Даже когда Тим устраивал свои самые мерзкие и гадкие проделки, например, выливал клей на стул учителю, она не ругала его. Просто тихим голосом, от которого мы покрывались крупными мурашками, начинала отчитывать. Несколько занудно и очень вдумчиво. От этих спокойных выволочек было хуже, чем от грубого окрика отца.

А сейчас она кричала. Так пронзительно и страшно, что мне хотелось куда-то спрятаться. Не слышать всего этого. Но меня будто саму на клей усадили. Не было сил встать и спрятаться, убежать.

— Так сколько?

— Много.

— Много это сколько?

— Очень много, — отец хрипло выдохнул. — Пятнадцать тысяч.

— Наскребём. Я займу… — тихие шаги сменялись частым поскрипыванием деревянного пола. Похоже, мама ходила из угла в угол.

— Долларов.

Крики. Вопли. Противный треск. В ушах что-то звенело. Я покачивалась из стороны в сторону, пытаясь представить, сколько это денег. Наверное, действительно много. Перед моими глазами росли стопки и башенки из зелёных купюр. Я никогда не видела доллары в глаза. Но слышала, что они зелёные. Вот и сейчас они представали передо мной ярко-зелёными бумажками, похожими чем-то на листья сирени.

— Ты скотина! Сволочь! — глухие удары и яростный шёпот в ответ. Папа что-то говорил, но что, я не слышала. — Я продала родительскую квартиру, покрыла твои долги! Где мне взять эти деньги? Зачем я вообще с тобой связалась! Поверила! Надо было бросить тебя… Бросить подыхать! Они же придут за нами всеми. За всеми! Как ты этого не понимаешь? У тебя трое детей! Тебе их совсем не жаль, да?

— Они не придут за деньгами. Я с ними расплатился.

— Чем? Чем же ты расплатился? Ты просадил всё, что у тебя было. Всё! Слышишь? Всё! И семьи у тебя больше нет. Проваливай! Не хочу тебя видеть! Не хочу! Зачем я только повелась… Зачем? Дура!

Больше слушать я не могла. Плача и вытирая слёзы рукой, пошла обратно в комнату. Случилось что-то совсем плохое. Настолько, что я не могла себе представить.

Как мог папа проиграть то, чего нет? Разве у него были такие деньги? И почему он на них играл? И зачем?

Я тихонько легла в свою кровать. Она уже остыла, и мне стало холодно. Дрожа всем телом, накрылась одеялом с головой. Как хорошо лежать вот так. Словно я в домике, и никто не сможет сделать мне ничего плохого. Есть только я и этот маленький мирок. Волшебный, сказочный и неуязвимый. И всё плохое просто отскочит, отлетит. И всё будет хорошо.

Грохот, треск и пронзительный крик.

Подскочив в своей постели, с ужасом смотрела на дверь. Тимур сонно потянулся и плаксивым голосом спросил:

— У нас шкаф упал?

Амина протяжно заревела. Она очень испугалась. Я бросилась к ней и взяла сестрёнку на руки.

Дверь открылась внезапно. Включился свет. На пороге стояла мама. Она была очень бледная, заплаканное лицо и всклокоченные волосы пугали ещё больше.

Бросив в центр комнаты большую дорожную сумку, она сиплым голосом еле прошептала:

— Собирайтесь.

Сама же подошла к нашему шкафу и, резко открыв дверцы, начала доставать наши вещи.

— Берём только самое необходимое. Лиля, помоги Тимуру. Амина, сядь на стульчик и посиди, подожди. Можешь пока надеть колготки.

В комнате был просто кошмар. Мама металась хватая какие-то вещи и складывая их в сумку. Мы с братом собирали свои вещи с вешалки. И если я понимала, почему мы так резко собираемся, то Тимур смотрел на маму испуганным взглядом, боясь что-либо спрашивать.

— Мамочка, а куда мы едем? — Амина сонно тёрла глаза и натягивала одной рукой колготки, другой прижимала к себе потрёпанного плюшевого льва.

— Мы? — мама отвлеклась и посмотрела на нас страшным взглядом. Заплаканные глаза только стали больше, словно она так широко открыла их, что они буквально выпучились. — Мы едем к тёте Альфие.

— А кто это? — сестрёнка опустила ноги и немного расстроенно посмотрела на маму.

— Это моя крёстная. Она живёт в деревне. Ты же хотела посмотреть на лошадок?

— А у неё есть лошадки?

— Есть. У неё и овечки есть, и кролики.

— Ура! — Амина захлопала в ладоши.

— Мам, а папа? — я задала вопрос, который ещё сильнее расстроил маму.

— Папа? — она даже не повернулась ко мне, хватая наши тёплые вещи. Кофты и штаны, носки. — Папа потом приедет. Всё. Одеваемся и выходим. Такси уже должно было приехать.

Мы торопливо выходили из квартиры. Я и Тим сжимали портфели, мама несла Амину и тащила за собой сумку.

Всё было таким взбалмошным и страшным. Ночной город, пропахшее сигаретами такси. Холодный автобус. Мама не останавливалась ни на секунду. Она вела нас узкими улицами, пустыми дворами. Иногда переходили на бег. Мама постоянно осматривалась, вглядывалась в проезжающие мимо машины.

Чего так боится мама, если папа сказал, что он оплатил долг? Зачем уходить ночью? Ещё и без папы…

Потом мы ехали на электричке, снова на автобусе и лишь в середине следующего дня сели в поезд. Мама купила на оставшиеся деньги три билета к тёте Альфие.

***

Мама не соврала. У тёти Альфии был большой деревянный дом в деревне. И у неё действительно была лошадь, и овцы. А ещё тётя была очень старой. Наверное, даже старше нашей бабушки.

Когда мы приехали, она встретила нас у больших деревянных ворот, боязливо пропуская нас внутрь. От неё пахло сдобой и вареньем.

Налопавшись пирожков, Тим и Амина уснули, а я слышала, как тихо плачет мама, рассказывая что-то своей тёте. На этот раз я решила не подслушивать. Просто лежала и ждала, когда же смогу заснуть.

Дорога была трудной и тяжёлой. Мы так устали, особенно Амина. Вот сейчас мы все втроём лежим на большом старом продавленном диване. Здесь пахнет чем-то сырым, а ещё немного дымом. Наверное, потому, что топится печь. Пузатая, украшенная цветной плиткой.

Я посмотрела на брата с сестрой и позавидовала им. Они не знают, что произошло. Амина слишком маленькая ещё, чтобы что-либо понять. А Тимур… Папу он обожал. Что скажет ему мама? Как объяснит? И мне? Или будет хранить всё втайне?

Повернувшись набок, прижалась к сестрёнке. Тим спал возле стены. Почему же я не спала тогда? Не сплю сейчас.

Амина такая тёплая. А ещё от неё приятно пахнет. Печеньем и молоком. Осторожно трогая её светлые волосы, всё думала и думала… Думала…

Мне снился странный сон. Я шла по длинной извилистой дороге. Она была удивительного ярко-жёлтого цвета с чётко очерченными прямоугольниками кирпичей.

Не выдержав, присела и дотронулась до них рукой. Тёплые, ровные. Они скорее напоминали плитку, а не кирпич. Я всё гладила их, ещё не веря в происходящее.

Высокие деревья с густой зелёной листвой. Низкие кустики, и мелкие белые цветы, усевавшие все пространство по бокам дороги. И больше ничего. Тишина, рассеянные лучи света.

Какой странный сон.

Всё было так знакомо…

Будто я очутилась в сказке.

Что-то мягкое и тёплое дотронулось моей руки. Скосив взгляд, я увидела рыжий загривок.

— Джек, лапочка, ты-то что тут делаешь?

У тёти Альфии оказался замечательный охранник. Джек. Мама сказала, что он обычная дворняга. Но более верной и храброй собаки было не сыскать. Как только мы вошли во двор, он приветливо нас обнюхал и проводил до самого дома. Пока мама заносила вещи, а Тимур и Амина знакомились с тётей, я подошла к Джек и ласково погладила его по загривку.

Я всегда мечтала о собаке, но мама не соглашалась. Ведь у меня есть брат и сестра. Нужно заботиться о них. Я должна быть её помощницей. А собака — это лишние хлопоты и траты.

— Тебя зовут Джек, да?

Пёс лизнул мою руку и радостно посмотрел на меня своим карим, немного влажным взглядом.

— А я Лиля. Похоже, мы тут у вас погостим чуть-чуть. Что скажешь? Мы подружимся?

Теперь я почёсывала его уши. Он нравился мне всё больше и больше.

Так как же он оказался в моём сне?

— Джек?

Пёс отчаянно заскулил, прижимаясь к моим ногам.

— Джек?

Я подняла взгляд и заметила, что на нас нёсся огненный вихрь. Он скручивал деревья, вырывал кусты. Пыльная завеса, смешиваясь с дымом, окутывала всё вокруг тёмной пеленой. Яркие искры и треск, грохот и странный запах чего-то горелого.

— Джек? Джек!

Вцепившись в Джека, встала на колени, боязливо пряча своё лицо у него в густой рыжей шерсти. Он рассерженно лаял, изредка визгливо подвывая…

— Джек?

Лай становился всё громче, а к нему примешался странный треск. Я моргнула и поняла, что всё же это был сон. Сейчас я снова видела старый ковёр на стене, люстру на потолке с тканевым абажуром и длинной бахромой. Только всё было какое-то нечёткое, размытое.

— Джек?

Пёс гавкал на улице, гремя цепью. Он куда-то рвался. Выл, царапал будку.

Пахло горящим камином. Очень сильно пахло.

Окончательно проснувшись, я подскочила в постели. Амина всё ещё спала, прижимаясь ко мне. Тимур развалился на своей половине дивана, раскинув руки в стороны. Лицо у него было очень бледным.

Закашлявшись, протёрла глаза. Вся комната была в дыму. Он стелился по потолку, окутывая стены. Печка всё так же мирно потрескивала сухими дровами.

— Мам! — мой испуганный крик разбудил Амину. Она сонно открыла глаза и непонимающе смотрела на меня. — Мама!

Потолок осветился чем-то оранжевым и в комнате стало отчётливо пахнуть чем-то очень горелым. Обычно так пахло, когда волосы попадали на конфорку нашей газовой плиты.

Вцепившись в руку Тима, трясла её, пытаясь разбудить брата.

— Тим, вставай! Тим!

Он лениво перевернулся набок, что-то бурча.

— Тим! Давай же…

Я уже вскочила, растерянно осматриваясь по сторонам. Надела свои тапочки и искала что-то тёплое для Амины. Но все вещи остались у мамы в комнате.

— Тим! Вставай!

— Чего… — вялый голос брата ужасно обрадовал меня.

Схватив со стула какой-то платок, кажется шерстяной, я бросилась к Тиму.

— Пожар!

— Пожар?

Губы у Тима задрожали, а Амина только тёрла глаза и любопытно смотрела на меня.

Треск дерева становился всё громче. Дым спускался ниже, из-под двери пробивалась узкая жёлтая полоска света.

Я дала Тиму платок и стала кутать Амину в одеяло.

— Вы вылезете через окно.

— А ты? — Тимур испуганно смотрел на меня.

— Я маму попробую найти.

Тяжёлая оконная рама не хотела поддаваться. Мы с Тимом дёргали её изо всех сил. Но рассохшееся дерево лишь надсадно скрипело. Стёкла оглушительно звенели.

— Оно не открывается! — брат, чуть ли не плача, повис на оконной ручке.

Что же делать? Что делать?

Свет из-под двери становился всё ярче, с красноватым оттенком.

Я схватила цветочный горшок.

— Тим, отойди! — только и успела крикнуть, прежде чем кинуть его прямо в окно. Стекло треснуло и осыпалось крупными осколками. Не знаю почему мне пришла эта мысль в голову, но я стянула своё одеяло с дивана и положила на низ рамы.

— Мы же порежемся!

— Нет. Просто лезь аккуратно. Давай!

Тим было запротестовал, но надсадный скрип дома, похожий на стон, напугал его сильнее, чем опасность пораниться. Он выбрался во двор и замахал мне руками.

— Так, Амина. Ты сейчас пойдёшь на улицу и поиграешь с Джеком. Хорошо?

— Хорошо.

Сестрёнка не выглядела такой испуганной, но была очень бледной, кутаясь в толстый плед. Подхватив её на руки, побежала к окну. Просунуть Амину оказалось нелегко. Ещё и Тим был низко. Я боялась, что он не удержит сестру.

— Тим, держи крепче.

На удивление брат вцепился в неё так крепко, что Амина даже захныкала.

— Назад, отходите назад!

— А ты?

— Я сейчас…

Обернулась назад и со страхом увидела, что дверь начала тлеть. Небольшие язычки пламени уже появились у самого её верха.

Нужно искать маму с другой стороны дома.

Сама не поняла, как выбралась через окно, не задев ни одного осколка. Глухо шлёпнулась на чисто выметенный двор. Тим и Амина стояли уже у самого забора. Джек метался у своей конуры, уже охрипнув от лая.

Тапки то и дело слетали с ног, когда я побежала вокруг дома:

— Мама! Мама! Мы тут!

Завернув за угол, наткнулась на кого-то. Я отлетела, будто мячик, упала на землю и сдавленно заплакала от боли. Чья-то крепкая рука схватила меня за волосы, рывком поставив на ноги.

— Ай! — я пыталась вырваться, рыдая от страха. Чуть поодаль уже стояли мама и тётя Альфия. Рядом с ними были какие-то мужчины. Я не знала, кто они. — Мама!

— Отпустите её! — мама бросилась ко мне, но на неё что-то направили, и она остановилась. Вся перемазанная чем-то чёрным, она плакала, прижимая руки ко рту.

— Лиля! — оглянулась назад и увидела, что Тима и Амину нёс ещё один мужчина. Всего их было четверо. Брат вырывался и лягался, но по сравнению с таким громилой он был жалкой букашкой. — Отпусти меня! И Амину! И Лилю!

Страшный человек уверенно подошёл к моей маме и отдал ей моих брата и сестру. Но меня никто не собирался отпускать. Я цеплялась за крепкую руку, пытаясь вырвать её из моих волос.

— Думала убежать? Счёт не закрыт, — мужчина державший меня начал хрипло говорить. — Мы заберём только то, что нам причитается. А это, — он кивком указал на горящий дом, — предупреждение.

— Нет, пожалуйста! — мама упала на колени, грызя руку и громко рыдая. — Я заплачу! Я найду деньги!

— Он выбрал её, в качестве залога. У вас были сутки. Так что теперь забудь о деньгах.

Я смотрела на маму. О чём они говорят? Почему эти страшные и жестокие люди сожгли дом тёти? И зачем им я? Из-за папы?

— Мама! — вырываясь и извиваясь ужом, я молотила своими маленькими кулаками державшего меня мужчину. Крича и плача, я очень хотела, чтобы он отпустил меня.

Что-то мохнатое и пушистое налетело на мужчину. Хруст, чавканье и утробное рычание.

— Сука!

Джек, он сорвался с цепи и буквально вцепился в руку, намотавшую мои волосы на кулак. Хватка ослабла, и я отползла от разъярённой собаки и не менее разъярённого мужчины.

Размазывая слёзы по лицу, я будто окаменела. Было страшно что-либо делать.

— Лиля! Беги! Слышишь, беги!

Я со страхом посмотрела на маму. Один из тех бандитов, стоявших возле неё сделал шаг вперёд и со всей силы ударил маму. Она схватилась за голову и осела на колени.

Затем, смотря мне прямо в глаза, поднял руку, он сжимал в ней что-то чёрное. Что-то… очень похожее на пистолет. Такой пластмассовый был и у моего брата.

Оглушительный хлопок, ещё один и Джек, взвизгнув, затих. На его рыжей шерсти появились два красных пятна.

— Мерзкая псина! — тот мужчина, что схватил меня, ругаясь, сбросил с себя мёртвого пса и злобно посмотрел на меня. Я же, застыв от ужаса, перевела взгляд на стрелявшего. Он сделал шаг вперёд, и я увидела на его лице жуткие шрамы, теперь его хорошо освещало пламя горящего дома. Равнодушно рассматривая меня, он перевёл пистолет на Амину.

— Ты же пойдёшь с нами?

Ничего не видя из-за слёз, я кивнула. Я не хотела, чтобы такие же красные пятна появились на моей сестре.

Раненный Джеком мужчина встал с земли, отряхнулся и привычным движением закинул меня к себе на плечо.

***

МАРТ 2019

Машина плавно двигалась по трассе. Лиля спокойно смотрела на дорогу, изредка бросая взгляд на часы, мигающие красным на приборной панели.

Облизав пересохшие губы, я решила спросить у неё:

— Почему Серёга тебе не поверил? Разве так сложно было выяснить правду?

— Кто будет верить проститутке, у которой поехала крыша? Даже мои документы не сохранились. И я не помню свою фамилию, адрес, город, в котором жила. Как бы ни старалась вспомнить… Может, это и к лучшему. Саша сделал мне другие документы. Чтобы я могла начать жизнь заново. Поэтому Сергей мне и не поверил. Саша ведь тоже непростой человек. Проститутка, оправдывающая убийцу. Смешно, правда? — девушка вполне искренне улыбнулась мне.

— Что значит «поехала крыша»?

— Это сложно объяснить. Просто… это был способ выжить.

— Стать сумасшедшей?

— Не совсем, — Лиля уклончиво ответила, посмотрев на меня злым, цепким взглядом.

— А твоя семья? Они знают, что ты жива?

— Было бы слишком жестоко показаться им такой. Чтобы они знали, что со мной сделали, — Лиля отвела взгляд и грустно усмехнулась. — Пусть думают, что меня больше нет. Иногда неведение лучше всего. Как и забвение. Это мне Пугало объяснил.

— Пугало?

— Да, тот мужчина со шрамами. Пугало. Даже несмотря на то, что Пугало убил Джека, человеком он оказался неплохим. Это ему я должна сказать спасибо, что сейчас жива.

— Сказать «спасибо» убийце и похитителю? — я не верила своим ушам. Новая форма извращённого Стокгольмского синдрома?

— В твоём мире есть белое и чёрное. В моём — только чёрное. Поневоле научишься различать полутона. И делать выбор.

— А почему Пугало? — я всё разминала руку. Она затекла так, что уже пальцы онемели и кожу неприятно покалывало.

— Держи, — Лиля сунула мне в свободную ладонь небольшой ключ. — Как бы сказал мой психиатр, это была естественная реакция моей психики. Искать в незнакомом знакомое. Мой мозг решил, что герои сказки будут мне более привычны. Им я поверю. Он оказался прав.