SM: Доверие

Полина Ордо, 2019

За все в жизни нужно платить. У всего есть своя цена. Но я исключение. Прошлое сгорело в огне предательства, когда отец уплатил мной карточный долг. Я не принадлежу себе – попала в ад ещё при жизни. Выхода отсюда нет. Да и от меня мало что осталось…Можно ли выжить и остаться самой собой, когда в союзниках только боль и слезы? Содержит нецензурную брань.

Глава пятая

МАРТ 2019

Шоссе убегало вперёд тёмной, матовой лентой. В отличие от других дорог, трассу хорошо чистили. Она ещё не успела подмёрзнуть, поэтому ледяного глянца на ней не было.

Я, кажется, задремала. Мы ехали куда-то очень далеко. Потому что Лиля заполнила на заправке бак целиком, а сейчас стрелка уже сдвинулась почти на четверть.

— Сколько я спала? — сонно зевнув, потянулась и посмотрела на уставшую девушку.

— Достаточно. Я уже собиралась тебя будить.

— Зачем? — плотнее запахнув куртку, я нахохлилась, бездумно пялясь на дорогу. — Мы что, уже приехали?

— Нет. Ехать нам ещё чуть больше часа. Просто скучно…

— М-м-м… Ты хочешь продолжить?

— Да. Мне это нравится.

Я лишь кивнула и закрыла глаза.

А мне вот это совсем не нравится. Более мерзкого ощущения трудно себе представить.

— Значит, ты попала к французу?

— Да.

— Предположения Пугало о… ну… ты поняла, о чём я. Они оправдались? Это помогло тебе?

— Да. Я покрыла своей девственностью почти десятую часть долга. Покупатель попался нежадный. Ему так понравилось со мной, что он докинул сверху.

Внутри всё свернулось тугим комком. Не выдержав, опустила стекло и с наслаждением глотнула морозного воздуха. Он щипал моё лицо, глаза начали слезиться. Даже очки не помогли.

Серёга, ты скотина! Гадкий мерзоид, которому я при встрече первым дело съезжу по морде лица!

— Ты помнишь, как это было? — я задала самый глупый вопрос из всех возможных.

— Помню… Каждую деталь. Я помню всё и всех. Не помню имён, но помню лица, помню запахи. Стоит остаться одной и закрыть глаза, как тут же я попадаю в тот кошмар, — Лиля судорожно выдохнула и, крепче сжав руль, продолжила. — Когда десятки перерастают в сотню, начинаешь относиться к этому всему… проще.

Я вдруг представила себе Лилю, как пустую физическую оболочку. Её убили давным-давно. Сейчас передо мной сидит призрак, жалкое подобие человека. Это говорящее тело.

Есть ли у него душа?

— Ты не пыталась сбежать.

— Пыталась. И не раз. Но знаешь, что они делают с такими непокорными? — глаза Лили недобро блеснули.

— Бьют? — я просто предположила, пожав плечами. — Не знаю.

— Нас никогда не били. По крайней мере, меня. В этом плане всё было замечательно, и за это спасибо Пугалу. Попади я в третьесортный бордель или на трассу, то уж точно не разговаривала бы с тобой, — Лиля перевела дыхание и облизнула губы. — Нет. Зачем портить товар? Кто захочет меня, если под глазом у меня будет бланш? Нет. Они делали совершенно другое. Сажали на наркоту. И тогда тебя просто почти буквально проворачивали через мясорубку. Без отдыха, без перерыва выдаивали всё, выжимали всё до последней капли, пока человек не превращался в конченое существо, больше напоминающее кусок мяса. Я… я видела это своими глазами. Когда девушка за дозу готова была сама отрезать себе пальцы.

Я сдержала рвотный позыв и прикрыла рот рукой.

— Они ломали психологически. У них было миллион способов удержать человека на месте.

— Что удерживало тебя?

— Сестра. Они, конечно, могли забрать её и так. Но… Время шло, а угроза так и оставалась угрозой. Желания проверять это у меня не было. Я верила, что они способны на это. А ещё… желание выжить. Я почему-то до последнего верила, что вырваться из этого ада возможно. — Лиля горько усмехнулась. — На самом деле вера и надежда — самые чудовищные и мерзкие чувства.

— Почему?

— Они не дают сделать тебе решительный шаг. И ты сам же продлеваешь свои страдания. Я провела у француза почти четыре года. Представляешь? Если выражаться человеческим языком, то там через два года уходят на пенсию.

— На пенсию?

— Угу. Вперёд ногами.

— Почему ты так долго продержалась? — я внимательно посмотрела на Лилю. Она не выглядела бой-бабой или кремнём. Да и не скажешь, что у неё был такой стальной стержень. Я бы даже сказала, что она очень мягкая. Пусть воли и решительности, смелости ей не занимать.

— Цель и… боль.

— Боль? — я непонимающе переспросила, желая понять, что она имеет ввиду.

— Боль.

Лиля замолкла, и несколько минут мы ехали в полной тишине.

— Как это?

— Что?

— Как боль может помочь? Честно, я не понимаю.

Неожиданно Лиля вытащила тонкую, зубчатую заколку из волос и со всей силы ткнула её в мою ладонь.

Заорав от боли, я дёрнулась и чуть не ударила девушку в ответ. На руке выступила достаточно большая капля крови. Ранка получилась немаленькая.

— Ты что творишь?

— Ничего. Ты просто почувствовала сейчас боль. Так?

— Так! Я не бесчувственный чурбан! Ещё ты показала, что кровь во мне ещё есть. Что, несомненно, радует. Но тыкать этой фигнёй меня больше не надо! Я не тупая и так бы поняла.

— Вот теперь ответь мне, что ты чувствуешь ещё? Кроме боли.

Слизнув кровь с руки, я прислушалась к себе. Ничего. Совсем ничего. И этого поразило меня до глубины души.

— Нет больше страха, нет голода, нет усталости. Ты взбодрилась и обозлилась. Предельная концентрация. Ты думаешь только об этой небольшой царапине. В данный момент для тебя больше ничего не существует. Ты забыла, что я похитила тебя. Ты забыла о Сергее. Забыла обо всём. Всё твоё сознание свелось только к этой маленькой царапине. Ведь так?

— Да, — я хрипло ответила ей, всё ещё не веря в происходящее.

— Я это заметила совершенно случайно. Когда клиент попался несдержанный.

— Ты же говорила, что вас не били.

— Француз и его люди — да, клиенты — нет. За порчу товара они доплачивали. Некоторые готовы были заплатить в десять раз больше, лишь бы поразвлечься на славу, — Лиля брезгливо передёрнулась. — В доме Лилий были и свободные девушки, те, что просто зарабатывали таким образом. Они имели ряд привилегий. Например, отказать клиенту. Тогда он выбирал из таких, как я. Спустя два года из невольных осталась только я и Жанна. Но она была опытной, зрелой женщиной. Француз её берёг. Тогда под раздачу попадала я. С одной стороны, это было хорошо, быстрее выплачивался долг, с другой… Раз за разом я проходила круги ада. Они ведь не за обычным сексом приходили. Был один, который обожал кусаться. Француз его очень не любил: один раз этот клиент откусил девушке мочку уха в порыве страсти. Он, конечно, всё компенсировал. Но факт остаётся фактом. У него были деньги. Много денег. И он готов был заплатить практически любую сумму. Вот француз и подсунул ему меня.

— Ты не знала, что он такой?

— Нет. На тот момент не знала. Я даже предположить не могла… Когда он привязывал меня к кровати, я спокойно отнеслась к этому. Привычная вещь. А вот когда он укусил меня… Этому извращенцу мало было кусать, ему нравились крики. Но изображать боль и страдания было бесполезно. Он мигом чувствовал любую фальшь и сразу приходил в состояние бешенства. Вот тогда-то я и почувствовала это в первый раз. Пожалуй, самое прекрасное чувство за все годы. Когда у тебя есть силы и возможность забыться. Когда после всего этого меня оставили в покое на целых три дня. Представляешь? Когда обо мне начинали хоть как-то заботиться, и моё пребывание в том проклятом доме становилось более человеческим. Эта связь закрепилась почти мгновенно: боль — отдых. Именно после таких клиентов обо мне вспоминали по-настоящему. И это касалось всего: еды, лекарств, сна. Очень быстро я начала сама проситься к таким клиентам. Постепенно я дошла до того состояния, когда мне начало казаться нормальным, когда боль становится проявлением любви и заботы. Если бы я тогда знала, на какой скользкий и опасный путь становлюсь, как это изменит меня, то, может, и задумалась бы. Но тогда это казалось мне единственным спасением.

Я чувствовала, как дрожат мои руки. Я засунула их в карманы куртки и искоса посмотрела на Лилю. Та казалась совершенно невозмутимой. Она спокойно вела машину. Складывалось такое впечатление, что она мне рецепт пирожков рассказывает.

— Боль быстро стала моим наркотиком. Я не могла без неё. Дошло до того, что если не было таких клиентов, я сама… травмировала себя. Вот тут я крепко подсела на всё это. Потому что поняла, что таким образом, могу выплеснуть всё то, что копилось внутри меня. Ненависть, злобу, презрение. Это было похоже на то странное чувство метания. Когда ты понимаешь, что делаешь плохо и всё равно делаешь. Не можешь остановиться.

— Тебя не наказывали за это? Неужели никто не видел, что ты делаешь?

— Нет. Я старалась делать это тогда, когда меня никто не видит. Мне удалось спрятать шпильку для волос. Я заточила её концы и просто… протыкала свою кожу. Два маленьких пятнышка. Кто из заметит? Тем более что заживали они достаточно быстро.

— Прости, но это… ненормально.

— Я знаю. И тебе не за что извиняться.

— Нет, есть за что. Я тебя только что обвинила.

Лиля сбавила скорость и задумчиво смотрела на дорогу.

Она говорила такие ужасные вещи совершенно спокойно. Как будто… ничего и не было. Как так можно? У неё в глазах не было и слезинки. Ей совершенно себя не жаль? Она до такой степени ненавидит саму себя? Но за что? Разве была хоть капля её вины во всём произошедшем?

— Человек в таких ситуациях часто теряет свой облик, превращается в животного. Это был способ выжить и не сойти с ума. Это лучше алкоголя и наркотиков, лучше самоубийства.

— Но ты не животное…

— Я хуже, — Лиля усмехнулась и прибавила газу. — Мне всё равно. Я стала равнодушной. Я недочеловек.

— Неправда! — мой тихий восклик её удивил. — Неправда. Иначе ты бы отнеслась ко мне по-другому. Не сняла наручники, например. Тогда ты бы не пыталась спасти того мужчину. Того, ради кого ты всё это затеяла. Так что тебе не всё равно.

Лиля с благодарностью посмотрела на меня. В её каре-зелёных глазах я заметила большое облегчение.

— Может быть. Но теперь я со спокойствием и невозмутимостью отношусь ко всем этим ужасам. Они мне кажутся какими-то… обычными. Как будто так и должно быть. Когда одна из девушек впервые вскрыла себе вены, я долго плакала и не могла спать. Я так сильно переживала за неё. Она истекала кровью и никто не мог остановить это. Наш врач не сумел её спасти. Это был второй раз, когда я столкнулась со смертью. Когда Пугало застрелил Джека, я это восприняла как-то… странно, будто всё понарошку. Не по-настоящему. Смерть Марины стала для меня серьёзным потрясением. Вот она делится со мной шоколадкой, тайком ото всех, и вот её вытаскивают из ванны. Голую, мокрую, истекающую кровью. И в её глазах я не вижу жизни, не вижу блеска… В тот вечер я исполосовала своё бедро, в попытке справится со всем этим. С такой силой втыкала шпильку, что просто сломала её, — Лиля глухо откашлялась и попросила меня достать бутылку воды из бардачка. Сделав пару глотков, она продолжила. — Спустя полгода Женя выбросилась из окна. Она пыталась сбежать от клиента и просто с разбегу выпрыгнула почти с третьего этажа. Я наблюдала за тем, как она лежит на земле и кричит от боли. Как дёргано ходит вокруг неё француз и выясняет отношения с сутенёром Жени… Её добили только через полчаса. Один выстрел и тишина. А я лежала на кровати, совершенно спокойная и равнодушная. Будто и не случилось ничего.

— Пожалуйста, остановись, — я с такой силой вцепилась в ручку, что готова была открыть дверь прямо сейчас и выброситься на дорогу на полном ходу.

Когда Лиля притормозила у обочины, я выскочила из автомобиля и бегом направилась вниз по откосу, туда, где были низкие деревья и густой кустарник. Проваливаясь почти по колено в грязном снегу, я схватилась за первое дерево и буквально согнулась пополам. Меня выворачивало. Желудок горел огнём, когда я в очередной раз гулко кашляла.

Громко рыдая, я жалась к дереву, ничего не понимая.

Что, твою мать, происходит?

Что происходит со мной?

Я вышла к машине спустя почти двадцать минут. Меня не хило колотило. Зуб на зуб не попадал. Лиля сидела на багажнике, мерно качая ногами. Она смотрела на звёздное небо, сжимая в руках бутылку с водой. Сейчас она выглядела как большой ребёнок.

— Держи, станет легче.

Сделав пару глотков, я решилась задать вопрос:

— Зачем ты мне всё это рассказываешь? Зачем так подробно, в таких красках? Зачем? — я плеснула себе воды на руку и умылась. — Какая в этом необходимость?

Лиля спрыгнула с багажника и подошла ко мне. Она смотрела прямо в глаза, я цепенела от этого прямого, честного и открытого взгляда.

— Потому что Сергей тебе верит. Но не верит мне. Ты единственная, кто может убедить его в обратном. Он прислушается к тебе. Поэтому тебе придётся выслушать меня до конца, — Лиля сделала шаг назад и улыбнулась. — А ещё мне становится гораздо легче. Ты ведь не психолог. Ты не ищешь причины в моём прошлом, не обвиняешь меня во всём, что происходило. Ты не делаешь мне больно. Просто слушаешь меня… Похоже, мне этого очень не хватало.

Я сделала очередной глоток. Озноб не проходил. Со страхом смотря на Лилю, молилась только о том, чтобы Серёга нашёл меня как можно быстрее.

***

Трасса резко скакнула вперёд, в то время как мы свернули влево. Обычная дорога на две полосы терялась в густом лесу. Теперь мы уходили прочь от жилых мест и лишних глаз. Стоило только съехать с шоссе, как потерялись все другие машины. Мы остались одни.

Я всё ещё часто и мелко дышала ртом, когда Лиля решилась задать вопрос:

— Ты как?

— Сойдёт… — я старалась не дышать носом, потому что резкий запах бензина стал меня преследовать повсюду, вызывая мерзкие и липкие приступы тошноты. — Ты всё в таком духе рассказывать будешь?

— Нет… — Лиля всматривалась в дорогу, то и дело пригибаясь и ища что-то по бокам. — На самом деле этим бы всё и ограничилось. Бессмысленно рассказывать про дни, похожие друг на друга как две капли воды. Один сменялся другим и ничего не менялось. Но так случилось, уж не знаю, по воле бога или дьявола, что в моей жизни практически одновременно появились трое человек, которые изменили всё.

Я машинально кивнула, прислушиваясь к своему животу: просить Лилю остановиться или можно ещё потерпеть?

— Даже не знаю, с кого бы не начать. Сложно понять, кого нужно выбрать первым…

— А что они такого сделали?

Лиля хмыкнула и пожала плечами. Задумчиво облизала губы и неторопливо ответила, плавно растягивая слова:

— Каждый из них сделал для меня что-то… хорошее. Если это так можно назвать. Первый доказал, что моя душа ещё не очерствела, и я могу вполне искренне сочувствовать и сопереживать. Второй заставил биться сердце, дал мне возможность… любить. Но тут я сомневаюсь: хорошо это или плохо? Третий сделал немыслимое: открыл для меня мир иной боли. Тогда это было мне нужно. Сейчас же это как яд, вся я разрушаюсь, превращаюсь в гниль от этого и ничего не могу поделать.

— Тогда начни с того, кто сделал для тебя самое важное, самое главное.

— Хм… — Лиля ненадолго задумалась, словно перебирала варианты. — Тогда, пожалуй, я начну с Волшебника. С него всё началось…

***

2008

Холодная женская ладонь шутливо прошлась по моей голени, так опрометчиво высунувшейся из-под одеяла. Я дёрнула ногой и сильнее замоталась в него, не желая разговаривать с Жанной. В том, что это она, я не сомневалась.

— Вставай давай!

— Не хочу… Отстань! Дай поспать… — я лениво потянулась к часам, стоящим на тумбочке, и со стоном выдохнула: половина седьмого утра. — Убью! Ты время видела?

Жанна кокетливо сдёрнула одеяло и перевернула меня на живот. Я со злостью вглядывалась в миловидное лицо в обрамлении мелких чёрных кудрей. Глаза у женщины были будто паволокой затянуты: тёмно-серые, мутные. Значит, опять с ним развлекалась.

— Подъём, Лилёк! Тебя Дами хочет видеть.

— Теряешь хватку, раз после ночи с тобой в такую рань он зовёт меня.

— Острячка! — чувствительный шлепок заставил меня вздрогнуть. Край ночной рубашки сполз с бедра. Я испуганно поправила хлопковую ткань, но было уже поздно: Жанна заметила. Её глаза опасно сузились, когда она прошипела мне в лицо: — Опять балуешься? Говорила тебе, что хватит. Если кто заметит, влетит всем! Что же ты за дура такая?

— Тебе какая разница? Тебя всё равно это не коснётся. Ты же у нас особенная…

Я лениво села в кровати и прошлась рукой по распущенным волосам. Пригладив их, зевнула и посмотрела на Жанну, готовую рвать и метать.

— Чего он хочет?

— А я знаю? — она плюхнулась на соседнюю кровать и скинула туфли, пихнув их ногой в сторону тумбочки. — Нас звонок разбудил, мы только угомонились. Так что ты это, шевелись, он сейчас не в лучшем настроении.

Брезгливо поджимая губы, я отвернулась от Жанны и встала с кровати, направившись к шкафу за халатом.

Запах алкоголя и чего-то грязного, резкого выводил меня из себя. Меня просто раздражало поведение Жанны. Я не понимала, как так можно? Как можно любить и лебезить перед… ним?

Я бросила осторожный взгляд на пьяную женщину и с завистью отметила, что у неё-то руки, в отличие от меня, чистые. Ей не стали делать это клеймо. Что ж, может, я просто путаю любовь с благодарностью?

Обойдя кровать Жанны, наклонилась к своей и достала тапочки. Запахнув халат, поправила волосы и вышла из комнаты. Длинная галерея с резными перилами заканчивалась крутой лестницей. Всё ещё спали, и только я нарушала покой дома. Пройдя мимо четырёх комнат, в которых жили такие же «счастливицы», как и я, у самой лестницы наткнулась на злого и взъерошенного Эда. Увидев меня, он сунул пистолет в наплечную кобуру и лениво буркнул:

— Здоров.

— И тебе не хворать, — сдерживая зевоту, смотрела на него сонным взглядом. — Я к Дамиану. Он ждёт.

Мужчина шмыгнул носом и недоверчиво взялся за рацию. Но потом передумал и просто отошёл в сторону, пропуская меня вниз.

Кабинет нашего управляющего был почти у самого входа. Так что я не совсем понимала поведения Эда. Кроме него тут вполне хватает и других мордоворотов. Никуда я не денусь. Особенно если на мне тонкий халат и тапочки, а на улице — самая настоящая зима.

Я ненадолго остановилась у белоснежной двери, ведущей в кабинет и тяжело выдохнула. Мой стук показался просто раскатистым громом в этой утренней тишине.

— Входи.

Да уж, значит, ждёт. Мой внешний вид вызвал у мужчины недовольное цоканье. И мне даже было почти всё равно. Жанна же сказала, что это срочно. Надеюсь, моя наглость сойдёт мне с рук.

— Садись.

У Дамиана было просто отвратное настроение. Это хорошо читалось по гневному, сонному взгляду. По взъерошенным волосам: впервые не было привычного лоска и кокетливой укладки. Расстёгнутая мятая, несвежая рубашка не скрывала волосатой мужской груди. Прижимая запотевший стакан с холодной водой к своему лбу, мужчина кривился, как от зубной боли. Дамиан смотрел то на меня, то на пустовавший стул.

Я, шурша халатом, села напротив стола и опустила взгляд.

— Сейчас привезут новенькую. Покажи ей что и как.

— Почему я, а не Жанна?

— Потому что я так сказал, — рассерженный возглас заставил меня покраснеть. Видимо, мой вопрос прозвучал слишком дерзко.

— Хорошо.

Он позвал меня ради этого? Сказать, чтобы я взяла под свою опеку новенькую?

— Через два дня привезут ещё двоих. Так что теперь у них ты будешь старшей.

Я нервно стиснула ткань халата и решилась посмотреть на мужчину. Вот уж повезло. И что мне теперь делать? Я сама с собой не могу справиться. Чему я могу их научить? Слёзы так и напрашивались, но мне удавалось сдерживаться.

— Скажи Жанне, чтобы перебралась во вторую комнату. Ты с девочками будешь в пятой.

Мне почти стало завидно. Жанна будет жить со «свободными». У неё нет того позорного клейма, у неё совершенно другие права. У неё всё другое. Теперь вот и жизнь станет чуточку лучше. Да… Ради этого можно было пойти на многое.

— Теперь можешь проваливать.

Я кивнула и встала со стула.

— И приведи себя в порядок. У нас скоро будут гости.

При этих словах Дамиан так напрягся, что мне даже стало страшно. Что же это за гости, которые вызывают у него такой страх и отвращение?

***

Я заправляла кровати, когда открылась дверь, и в комнату буквально втолкнули истерично рыдающую девушку. Она споткнулась и с тонким криком упала на пол. Эд кинул сумку прямо на девушку и рывком закрыл дверь.

Да. Иногда у нашего Эдуарда манеры как у гориллы. Хотя, чему удивляться? Мы для него пустое место. И не только для него. Для кого-то шлюхи и проститутки, для кого-то отребье. А на самом деле просто тени, иногда самих себя.

Я гневно посмотрела на закрывшуюся дверь и поспешила к новенькой.

— Вставай и не плачь, — я цеплялась за скользкую куртку девушки, с трудом поднимая её с пола.

Пухленькая блондинка просто с белоснежной кожей. Её лицо уже покраснело, голубые глаза скорее напоминали глаза затравленного кролика. Она глухо рыдала, жалея израненную руку. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, почему тыльная сторона её правой ладони прикрыта куском белой одноразовой пелёнки. Там клеймо. Чёрная лилия.

Девушка хваталась за мои руки и совершенно не хотела вставать.

— Лучше сядь на кровать и успокойся. У нас не так много времени. Я не сделаю тебе ничего плохого, поверь.

Но та лишь продолжала лить слёзы, уткнувшись мне в грудь. От девушки пахло чем-то вкусным и сладким. От неё пахло детством, конфетами. Я осторожно дотронулась до её волос, они были очень жёсткими и грубыми. Такими они становятся после краски.

— Послушай. Тебе нужно умыться и переодеться. Время идёт. Если ты так продолжишь, то Дамиан рассердится. И нам обеим будет плохо. Слышишь? — я коснулась её лица и заставила посмотреть на меня. — Как тебя зовут?

— Аня.

— Хорошо, Аня. А меня Лиля. Теперь пойдём в ванну.

Мне вдруг стало очень жалко эту девушку. Я бы очень хотела, чтобы и со мной так обходились. Когда я сюда попала четыре года назад, меня встретили насмешками и тычками. Мелкая сопля, которая вдруг очень понравилась Дамиану. Конкурентка. Вот кого они видели. А я была маленькой напуганной девочкой, которой нужна была помощь. Может, хоть Ане сейчас станет лучше.

— Пойдём, ну же.

Небольшая ванная успокаивала кремовыми тонами. Я помогла Ане раздеться. Пока набегала тёплая вода, я осторожно осмотрела девушку: вдруг у неё были какие-то раны. Но нет, болела, похоже, только рука.

— Ты знаешь, что её нельзя мочить? — мой вопрос удивил Аню. Успокоившись, она взглянула на мою руку и обречённо посмотрела прямо мне в глаза. Да, я такая же, как и ты. — Просто держи её на весу, а я помогу.

Аня мылась недолго. Было видно, что попала в лапы этих ублюдков не так давно. У неё ещё была та домашняя холёность.

— Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— Я думала, ты младше. А ты даже старше меня на год, — испуганное лицо Ани рассмешило меня. — Тебе повезло, что ты такая… взрослая.

— Ты… ты здесь давно? — вода стекала по пересушенным волосам Ани прямо ей на лицо, отчего та напоминала куклу.

— Не знаю. Наверное, давно. Я не считала.

— Значит… мне лучше послушать тебя?

— Для истерички у тебя хороший настрой.

— Спасибо.

Время уже поджимало, когда Аня, наконец, вылезла из ванны. Я уже успела накраситься и переодеться. Обычное чёрное короткое платье без бретелек. Найти что-нибудь на Аню оказалось слишком сложно. Из всего гардероба на неё налез бы только пеньюар.

Стук в дверь вынудил меня прерваться. В комнату заглянула Жанна. Вот уж кого не ожидала увидеть.

— Прости, совсем забыла… — она сунула мне в руки шоколадку, а вид у женщины был очень даже взволнованны, — с днём рождения!

— Он был неделю назад, но всё равно спасибо.

Сладкое перепадало мне слишком редко. Практически никогда. Но эту шоколадку себе я не оставлю, лучше отдам Ане. Ей она нужнее. Поможет успокоиться.

— Слушай, ты пойдёшь с новенькой? — Жанна побледнела ещё сильнее.

— Да, а что?

Я сравнивала кеды Ани с той батареей обуви, стоящей в шкафу. Мне удалось подобрать какие-то туфли, которые могли бы ей подойти. Не сомневаюсь, позже для Ани создадут целый гардероб, но сейчас придётся довольствоваться тем, что есть.

— Ты же не знаешь, кто приехал… Точно. Донасьен вернулся.

— Кто?

— Это его так Дами называет. Не знаю, почему. Вообще-то, его зовут Григорий Анатольевич. Но не в этом дело… Он ещё то чудовище. Не повезло вам, девчонки, — Жанна жадно шептала, то и дело поглядывая по сторонам. Если нас заметят, то быть беде. В нашу комнату никому нельзя заходить без разрешения Дамиена. — Обычно он берёт своих любимиц. Ещё даже не все концы отдали. Но Дами решил, что пора бы дать этому ублюдку свежей крови…

Женщина прислушалась к шуму в коридоре и, подмигнув мне, закрыла дверь. Я слышала, как её шаги удалялись от нас.

Аня всё так и стояла у ванны, сиротливо сжимая в руках мокрое полотенце. Раздражённо посмотрев на неё, схватила с кровати пеньюар и кинула его девушке.

— Надевай. И туфли. Помада на столе. Только быстрее, долго они ждать не будут.

— А бельё?

— Забудь о нём. Тут такое не носят. Если только чисто ради красоты.

Я надевала туфли, когда заметила краем глаза, что Аня медленно одевается, с недоверием разглядывая кружевной пеньюар. После нашего небольшого разговора, она успокоилась. Это даже к лучшему. Все по-разному реагировали на… новую жизнь. Аня справлялась хорошо. Наверное, откат у неё будет потом. Когда поймёт, что же случилось на самом деле…

— Так сойдёт? — перепуганная и всё ещё розовощёкая после горячей ванны, Аня держала в руках босоножки. Тёмно-коричневая помада ей совершенно не шла.

Я сунула шоколадку под одеяло, чтобы её не заметили, и схватила Аню за руку. Тёплая. Я успела почти вовремя, так как Эдя открыл дверь резко и совершенно бесшумно. Его совсем не заботило то, чем мы тут могли заниматься.

Аня крепко держала меня за руку, когда мы шли по лестнице вниз. Нервно облизывала напомаженные губы и часто моргала. Не люблю ощущение туши на своих ресницах. Они от этого склеивались. Или это всё из-за того, что я не умею толком краситься?

Эдя привёл нас прямо к овальной гостиной. Там, как всегда, царил приятный полумрак. Белые декоративные панели привычно мерцали голубоватой подсветкой. На небольшом диванчике, за низким квадратным столом сидели двое мужчин: Дамиан и незнакомец в очень дорогом костюме.

— А, вот и наши гостьи. Замечательные Лилит и Аннет…

Дамиан всегда коверкал имена и произносил их на свой, чудной манер.

— Улыбайся, — я прошептала это слово одними губами.

Улыбайся, Аня, улыбайся… Изо всех сил. Изображай счастье и веселье. Они любят жизнерадостных и бойких девочек. Не стой с кислой миной. Не робей. Пожалуйста, Аня, улыбайся!

Я крепче сжала её ладонь, та заметно повлажнела и стала прохладной.

И не вздумай плакать!

Мой косой взгляд и ободряющая улыбка мало помогли.

Гость неторопливо встал, расстегнув пиджак. Отодвинул квадратный стакан с коричневатой жидкость и с улыбкой посмотрел на Дамиана.

— Эти девочки точно хороши? Или ты опять подсунешь мне какое-то второсортное дерьмо?

— Свежая кровь. Юные, бойкие, красивые…

Гость отмахнулся от Дамиана, так расторопно нахваливающего свой товар.

Аня цеплялась за меня так, будто от этого зависела её жизнь. Мне было очень страшно. Потому что в глаза этого мужчины я увидела многое. Такое ничем не скроешь. Пусть весь его холеный внешний вид говорил о достатке, о хорошей жизни, но мерзкая ухмылка и влажный блеск глаз твердили об обратном. Я с ужасом чувствовала, как холодеет в животе, как пересыхает в горле и резко щиплет глаза от наворачивающихся слёз.

Мужчина плавной походкой подошёл к нам. Аня зажмурилась и сжалась, пытаясь уйти от приближающегося кошмара.

— Милая… — его пальцы вцепились в волосы Ани, заставив ту всхлипнуть и сдержанно застонать.

Я посмотрела на Дамиана, который с некоторым недовольством смотрел на всё происходящее. Он явно был не в восторге от этого клиента. Тогда почему впустил? Почему согласился?

Гость в буквальном смысле начал принюхиваться к Ане. Скосив глаза, я наблюдала за ним.

Мужчина был выше меня всего на голову. Коротко стриженный, с аккуратной бородкой, в которой едва проблёскивала седина. Ярко-серые глаза казались неживыми. Узкие губы скривились в неприятной ухмылке.

Колкий взгляд зверя буквально прожигал насквозь.

Аня отпустила мою руку и вцепилась в руку мужчины, так крепко держащей её за волосы. Постанывая, она иногда переходила на скулёж, чем выводила Дамиана из себя. Гость же, напротив, очень внимательно всматривался в её искажённое болью лицо и искал там что-то, неведомое мне.

— Она мне нравится…

От этих слов я похолодела. Если Аня попадёт сейчас к нему в руки, то она больше не вернётся. Он убьёт её, сломает, и она не выживет. Вот почему Дамиан недоволен… Только получил товар и тут же потеряет его.

— Может, возьмёте меня? — я уверенно дотронулась до руки мужчины, обращая его внимание на себя. — Как я вам?

Злобный взгляд пронял до дрожи, но я лишь улыбнулась, скрывая свой страх.

Гость отпустил Аню, и та со всхлипом осела на пол. Я облегчённо выдохнула. Ну что же, надеюсь, я понравлюсь ему больше.

— Дерзкая? — холодные мужские пальцы впились в мою шею сзади, притягивая меня к обладателю самого мерзкого взгляда. Выражение моего лица ему явно понравилось. Потому что блеск в его глазах стал ещё ярче и сильнее. — Сама хочешь?

Я слабо кивнула, совершенно не зная, на что соглашаюсь.

— Я беру эту.

Дамиан облегчённо выдохнул и только лишь всплеснул руками.

— Силь ву пле!

Мужчина крепче стиснул свои пальцы, потянув мои волосы назад. Сжав зубы, я покорно шла за ним.

Аня в ужасе смотрела на меня, а я лишь натыкалась взглядом на злобного деспота. Это уже всё вошло в привычку.

Мне не привыкать…